Текст книги "Зимняя война. Дипломатическое противостояние Советского Союза и Финляндии. 1939–1940"

Глава 4
Третья поездка в Москву

Все приготовления к ней были закончены, мы прекрасно представляли себе, какие настроения царят в парламентских кругах; пришло время снова ехать в Москву. Молотов, очевидно, заждался: вместо четырех дней, на которые он рассчитывал, прошло уже двенадцать.

К нам присоединился в качестве переводчика государственный советник Рафаэль Хаккарайнен.

Снова на перроне вокзала собралась большая толпа народа, чтобы проводить нас. Друзья и знакомые желали нам удачи. Кайяндер и Эркко вручили мне письма, в которых содержались последние директивы и наилучшие пожелания. Эркко сказал, что, как он думает, Россия не станет доводить дело до войны из – за наших проблем. Его письмо показывает точку зрения нашего министра иностранных дел, я привожу его полностью:

«При всей занятости я выкроил несколько минут, чтобы набросать вам свои соображения на дорогу:

1. Русские не желают конфликта. Но они не могут потерпеть фиаско в глазах всего мира, ждущего от них подписания договора об островах в Финском заливе и оборонительном кольце вокруг Петербурга. Советская пресса показывает, что в СССР не хотят ставить под угрозу переговоры.

2. Следует помнить, что Ханко является самым большим козырем в их руках: они знают, как нам не нравится это требование. Оперируя им, они могут выжать из нас все, что им требуется; они сдадут этот козырь только под самый конец. Мы не должны отступать от Ханко; если мы сделаем это, то потеряем Скандинавию. Мы должны держаться твердо.

3. Я буду удовлетворен, если новая граница на Карельском перешейке пройдет вдоль природной линии. Мы должны спасти Кивеннапу и Койвисто. С целью отстоять батареи в Койвисто мы могли бы пойти на ее передвижение в любое другое место.

4. Если нам повезет и мы заключим соглашение, я буду признателен вам, если вы согласуете с советской стороной условия договора как их первоначальные требования. Это важно для парламента и общественности.

5. Меня продолжает беспокоить ситуация с полуостровом Рыбачий. Уступчивость в этом вопросе будет означать начало конца для Петсамо.

6. Если у вас найдется время, постарайтесь обсудить следующие вопросы:

а) торговое соглашение (Ирьё – Коскинен уже приготовил документы);

б) нарушители границы и их возвращение;

в) права на рыболовство;

г) транзитное судоходство по Неве.

Я желаю вам хорошей поездки и доброго здоровья. Все мои мысли будут о вас.

Всего наилучшего,

Эльяс Эркко

P. S. Надеюсь, что П.[9]9
  Паасикиви. (Примеч. ред.)


[Закрыть] не впадет в уныние».

Премьер – министр Кайяндер писал о том, что представитель парламента Антти Кукконен, который только что вернулся из Швеции, сообщил ему о впечатлениях от этой поездки. Председатель крестьянской партии Брамсторп считает, что Финляндия не должна отдавать какой – то порт, рекомендует уступить острова.

Кукконен также сообщил, что шведский кабинет министров неофициально рассмотрел положение дел в Финляндии на своем заседании 30 октября, придя к выводу, что Финляндии необходимо оказать поддержку.

Далее Кайяндер сообщил, что президент Каллио говорил с ним по телефону и твердо высказался против уступки Ино. Свою позицию президент аргументировал тем, что русские потребуют еще и прилегающую территорию, которая будет защитным поясом для Ино.

На нашем пути в Москву толпы провожающих снова собирались на большинстве крупных станций. Опять звучали песни и речи в Кераве, Риихимяки, Виипури и Териоки. В двух последних городах нас приветствовали наиболее тепло, хотя в словах людей здесь сквозила тревога.

Мы прибыли в Виипури на следующей день, 1 ноября, в 6.33 утра. Я отправился прямо в вокзальный ресторан, чтобы немного перекусить. Здесь меня разыскал начальник вокзала господин Саукконен, чтобы вручить мне телеграмму и передать несколько слов от Эркко. Телеграмма извещала о том, что в своей речи накануне вечером Молотов публично рассказал обо всех требованиях, предъявленных Советским Союзом Финляндии. Вся речь была выдержана в жестком тоне. Ситуация, по мнению Эркко, коренным образом менялась, он советовал нам прервать поездку и ближайшим поездом вернуться в Хельсинки для новых консультаций с правительством.

Телеграмма была отправлена в 2.10 ночи. Позже Эркко просил меня позвонить ему из Виипури.

На вокзале я купил утренние газеты, в которых подробно излагалась речь Молотова. «Кансан Тюё», кроме того, высказывала предположение, что переговоры будут прерваны. Я поспешил в спальный вагон, чтобы разбудить Паасикиви. Затем мы вместе отправились в кабинет начальника вокзала, чтобы позвонить по телефону.

Эркко по телефону сообщил нам, что после консультации с премьер – министром он отправил нам телеграмму, отзывающую нас домой. Но в 3.00 ночи состоялось экстренное заседание кабинета министров. Итогом обсуждения было мнение большинства, что мы сами должны решить, продолжать поездку или вернуться, – воистину замечательный способ для правительства решать важнейшие вопросы. Это означало, что вся ответственность переложена на наши плечи.

Я сказал Эркко, что нашей первой реакцией было продолжать поездку, несмотря ни на что. Мы значительно превысили тот срок, в течение которого ожидалось наше возвращение. Но мы обещали еще раз обдумать ситуацию, договорились, что я позвоню из Раяйоки, до пересечения границы.

Вернувшись в поезд, мы долго обсуждали изменившуюся ситуацию. Поступок Молотова произвел на нас странное впечатление. В Финляндии мы постоянно принимали все меры, чтобы держать происходящее в строжайшей тайне. А теперь наши партнеры по переговорам оглашают свои требования перед всем миром! Мы считали, что нас хотят загнать в тупик. Несмотря на некорректное поведение Молотова, мы решили продолжить поездку. Если бы мы прервали нашу миссию, это было бы воспринято как нерешительность и даже как отступление.

Во время нашего обсуждения Паасикиви критиковал Эркко за его угрозы выйти из состава правительства, если придется уступить большие территории, чем те, которые лично он согласен уступить. С точки зрения Паасикиви, это весьма удобный способ избежать ответственности, каким пользовались еще при царе. Я сказал, что разговоры Эркко об отставке были всего лишь словами, вызванными напряженностью ситуации.

Когда мы прибыли в Раяйоки, мне удалось быстро дозвониться до Эркко. Я доложил ему наше общее решение; Эркко сообщил, что кабинет министров одобряет это решение, и пожелал нам счастливого пути.

Мы продолжили нашу поездку. Впоследствии оказалось, что такое решение было ошибочным. Нам следовало вернуться и получить более широкие полномочия от правительства.

На этот раз мы прибыли в Ленинград раньше, чем в прошлый раз, а именно в 14.30. Поэтому в нашем распоряжении оказалось много времени до отхода вечернего поезда на Москву. Мы не стали бездельничать в отведенных нам апартаментах в гостинице «Астория», а погуляли по городу, заглянули в финское консульство, посетили старую церковь и т. д. Мы обратили внимание на то, что, хотя властям удавалось поддерживать главные улицы города в приличном состоянии, отходящие от них переулки были просто ужасны.

Вернувшись в отель, мы решили еще раз воздать должное шедеврам русской кухни. Мы выбрали столик в той части ресторана, где поначалу вокруг нас не было посетителей. Но довольно скоро столики поблизости от нас заполнили неописуемого вида молодые люди. Должен заметить, что такого рода молодых людей мы постоянно видели во время прогулки по городу: нас все время держали под пристальным наблюдением. Поскольку в таком окружении вряд ли имело смысл разговаривать о предстоящих делах, наша застольная беседа свелась к обмену анекдотами. Было рассказано много забавных историй, одна из них помогла нам понять, что эти молодые люди понимают финский язык. Сию смешную историю я узнал в Вене, когда однажды вечером сидел вместе с Карлом Реннером, тогдашним президентом Австрии, и Карлом Зайтцем, бывшим бургомистром Вены. Вот она:

«Когда федеральный канцлер Австрии Дольфус был убит в 1934 году, его преемником на этом посту стал Курт фон Шушниг, позднее заключенный в концентрационный лагерь по приказу Гитлера[10]10
  После аншлюса (насильственного присоединения) Австрии к фашистской Германии 11–12 марта 1938 г.


[Закрыть]. В то время канцлер потерял в автокатастрофе жену и жил вдовцом. Госпожа Дольфус была вдовой и жила на государственную пенсию. Поскольку австрийские финансы хронически находились в плачевном состоянии, в голову министра финансов пришла великолепная идея: Шушниг должен жениться на госпоже Дольфус. Таким образом, можно было убить двух зайцев: овдовевшие люди нашли бы свое счастье, а государство сэкономило бы на пенсии, выплачиваемой госпоже Дольфус. Предложение было с воодушевлением одобрено кабинетом министров; единственным членом кабинета, который испытывал сомнение, оказался Шушниг. Все остальные настаивали, чтобы он обдумал этот вариант. Некоторое время спустя он отправился с визитом к госпоже Дольфус.

Он изложил ей все доводы, но госпожа Дольфус сначала даже не пожелала слышать о такой идее. Она сказала, что так привыкла к своему мужу, что ей будет трудно жить с другим человеком. Ее муж и Шушниг на самом деле были совершенно разными даже внешне. «Мой муж был невысок, носил прическу ежиком, и глаза его всегда были вытаращены, – сказала она. Затем добавила: – А вы высокого роста, ваши волосы гладко зачесаны назад, а глаза на обычном месте. Нет, я не смогу привыкнуть к вам».

После таких слов Шушнигу только оставалось вернуться в кабинет министров и доложить, что он потерпел поражение. Все члены кабинета оплакивали крушение такого отличного плана, больше всех был огорчен министр финансов. Когда министры принялись обсуждать другие варианты, кто – то вспомнил про старого венского раввина, известного своей мудростью. Он – то и предложил, чтобы Шушниг отправился за советом к этому раввину.

Раввин некоторое время молча обдумывал проблему, а затем сказал: «Проведите всеобщие свободные выборы».

«Выборы? – переспросил Шушниг. – Но что общего имеют выборы с моей проблемой?»

Но старый еврей стоял на своем и повторил: «Проведите выборы. Когда они закончатся, вы увидите, что вы маленького роста, что ваши волосы стоят торчком, а глаза вылазят из орбит».

Когда я произносил последние слова, многие из сидящих за нашими спинами людей едва могли удержаться, чтобы не расхохотаться во весь голос. Нам стало ясно, что это отнюдь не обычные посетители ресторана, знающие только русский, а люди, прекрасно владеющие финским языком.

Мы уехали в Москву ночным поездом, прибывшим в столицу по расписанию, точно в 10.10 утра. Те же самые люди встречали нас на вокзале, что и в прошлый раз. Барков, начальник протокольного отдела, просил нас быть нынешним вечером на сессии Верховного Совета СССР.

На вокзале я переговорил со шведским послом Уинтером. Он сказал мне, что пытается добиться сегодня аудиенции у Молотова, чтобы вручить ему шведский демарш относительно Финляндии. Он обещал позже сообщить мне о результатах этого визита, но Молотов его не принял. Уинтер также сообщил мне, что Александра Коллонтай, советский посол в Стокгольме, побывала в Москве, чтобы доложить там о позиции Швеции. Мадам Коллонтай встречалась в Кремле со многими людьми, пропадая там буквально целыми днями. После этих встреч она выглядела очень усталой. На следующий день заведующий отделом Скандинавских стран МИД весьма мрачно разговаривал с Уинтером, что тот счел добрым знаком для нашего вопроса. Уинтер также встретился с американским послом Лоуренсом Штейнхартом, который выразил мнение, что финские дела завершатся приемлемым соглашением.

Сотрудники посольства были очень рады, что мы вернулись для продолжения переговоров. В посольстве опасались того, что переговоры будут прерваны после речи Молотова.

В посольстве мне сразу вручили телеграмму от Эркко, в которой он советовал нам держаться твердо. Телеграмма, отправленная из Хельсинки 1 ноября в 22.15, гласила:

«Речь Молотова рассматривается нами как тактический маневр, призванный запугать нас. Такая же тактика была успешно применена против Эстонии. Советское руководство должно увидеть, что мы прочно удерживаем свои позиции».

Несмотря на эту телеграмму, мы сочли за лучшее слегка изменить текст документа, одобренного президентом. Чтобы быть готовыми ко всем поворотам переговоров, мы убрали слова о том, что эти уступки являются «последним пределом» Финляндии. Это мы сделали под нашу личную ответственность, но потом доложили об этом в Хельсинки.

В первый день нашего пребывания переговоры не намечались, поскольку в это время Верховный Совет СССР собрался на свою чрезвычайную сессию. Заседания сессии шли уже несколько дней. В первый день сессии обсуждалась общая политическая ситуация, причем особое внимание уделялось внешней политике. Именно в тот день Молотов произнес речь, в которой уделил место переговорам с Финляндией. В ходе второго дня сессии в состав Союза была принята Западная Украина, отторгнутая Советским Союзом в ходе польской войны, в качестве части Украинской Советской Социалистической Республики, а за ней и Западная Белоруссия вошла в состав СССР.

Поскольку других дел у нас не было и нам было интересно увидеть самые новые формы парламентаризма, Паасикиви и я решили воспользоваться полученным приглашением и пришли на сессию.

Верховный Совет заседал в Кремле, в невероятно большом, прекрасном и ярко освещенном – даже можно сказать, ослепительно освещенном – зале.

Вентиляция в зале была превосходная; хотя в нем находились 2 тысячи человек, воздух постоянно оставался свежим. На заседании присутствовали члены обеих палат: Совета Союза и Совета Национальностей, общим числом 1200 человек. Члены каждой из палат сидели на отведенных им местах по обе стороны от центрального прохода. На балконе в глубине зала размещались наблюдатели, а приглашенные гости сидели в ложах вдоль стен. На возвышении во главе зала разместились члены президиума: слева председатель Совета Министров, справа от него партийное руководство. Всеобщее внимание привлекали к себе Калинин, Жданов и Буденный, сидевшие в президиуме среди членов партийного руководства. Сталин расположился с самого боку, он производил впечатление не слишком поглощенного текущими вопросами человека. Позже он пересел к Жданову и принялся обсуждать с ним какой – то вопрос, оба были поглощены разговором. Они курили не переставая, одну сигарету за другой, хотя курение явно было запрещено. На местах, отведенных Совету Министров, сидели Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович, Берия и другие. Потемкин[11]11
  Потемкин – в то время 1–й заместитель наркома иностранных дел СССР.


[Закрыть], Лозовский[12]12
  Лозовский – в то время заместитель наркома иностранных дел СССР.


[Закрыть] и другие известные деятели, не принадлежавшие в тот момент ни к советскому, ни к партийному высшему руководству, сидели в креслах, отведенных для депутатов. Литвинов читал газеты, большая стопка которых возвышалась рядом с ним, не обращая ни малейшего внимания на происходящее на сессии. Прочитанные газеты он бросал на пол.

В зале постоянно работали фотографы, ходившие между рядами и снимавшие депутатов. Сделанные ими снимки должны были запечатлеть для истории памятное событие.

Прием в состав Союза Западной Белоруссии был обставлен весьма впечатляюще. Несколько человек из ее делегации произнесли речи с трибуны, затем последовала речь одного из членов правительства. Все речи были построены по одному образцу: хвалы Советскому Союзу и жалобы на угнетение в Польше. Вершиной всего была истеричная речь, произнесенная женщиной – крестьянкой. Во всех речах упоминались три человека: Ворошилов, Молотов и «великий вождь и отец народов Сталин». Каждый раз, когда звучало одно из этих имен, депутаты вскакивали со своих мест и принимались аплодировать. Забавно было смотреть, как ораторы тут же прерывали свою речь и тоже принимались аплодировать. Кстати, те, в чей адрес звучали эти аплодисменты, тоже аплодировали в ответ. Аплодисменты прекращались, когда председательствующий звонил в колокольчик. Тогда все садились на свои места.

Из отведенной нам ложи я постарался рассмотреть депутатов. Как можно было судить с места, где мы сидели, они не были похожи на простых тружеников от станка. Руки у всех были хорошо ухожены; совершенно ясно, что большинство из них были партийными работниками. В зале заседаний были собраны все разновидности одежды и расовых типов.

В дипломатических ложах находились только монголы из республики Тува[13]13
  Вошла в состав СССР в 1944 г.


[Закрыть], послы Литвы и Эстонии и мы, представлявшие Финляндию. «Ну и коллекция!» – пробормотал Паасикиви.

Процедура голосования в Верховном Совете показалась нам весьма примечательной. Каждая из палат голосовала раздельно поднятием рук. Когда очередной проект закона выносился на одобрение, председательствующий задавал вопрос, кто его поддерживает. Сразу руки всех депутатов взлетали вверх. Затем задавался вопрос, кто против данного проекта. Вполне естественно, что не поднималось ни одной руки. Именно так западные области Украины и Белоруссии были приняты в Советский Союз.

Человеку, знакомому с процедурами западноевропейских парламентов, рабочие методы Верховного Совета покажутся странными. Особенно театральной показалась бы ему церемония аплодисментов.

Во время перерыва мы были приглашены в одну из боковых комнат на легкий ужин. Там нас ждали накрытые столы, ломившиеся от холодных закусок и отличных вин. Здесь начальник протокольного отдела МИД Барков рассказал нам об основных законах Советского Союза и методах работы Верховного Совета, а также о процедуре голосования.

Телеграмма, полученная этим днем из отделения информационного агентства ТАСС в Хельсинки, была опубликована в московской прессе. В ней утверждалось, что финские газеты по – прежнему решительно возражают против заключения договора с Советским Союзом. Газета «Суомен Социальдемокраатти» (орган Финской социал – демократической партии) утверждала в своей редакционной статье, что Финляндия не желает быть втянутой в блок великих держав и должна соблюдать нейтралитет. «Мы хотим установить дружеские отношения с нашим восточным соседом и готовы пойти на определенные шаги, если будем убеждены, что они важны и не нарушают нейтралитет Финляндии». Газета выражала надежду, что переговоры между Советским Союзом и Финляндией смогут закончиться успешно.

Весь вечер Паасикиви пребывал в угнетенном состоянии духа, предчувствуя грядущее поражение. Его настроение едва не передалось и мне. «Все предвещает плохой исход», – тревожился он.

На следующее утро, 3 ноября, нас посетил посол Эстонии А. Рей, о чем мы с ним договорились накануне вечером на сессии Верховного Совета. Мы поговорили о нашей поездке, но в основном речь шла о недавнем договоре между Эстонией и Советским Союзом. Даже невооруженным глазом было видно, что договор невыгоден для Эстонии. Договор мог быть и лучше, если бы у Эстонии было время обдумать его. Но Эстония доверилась обещанию Сталина, что не будет никакого вмешательства во внутренние дела Эстонии, о «советизации» не может быть и речи. Торговое соглашение, заключенное одновременно с договором, ставило Эстонию в невыгодные условия. Цены на советские товары, зафиксированные в нем, были слишком высокими, а на эстонскую продукцию – чересчур низкими. Рей, явно неудовлетворенный этими соглашениями, опасался худшего.

После окончания сессии Верховного Совета руководители СССР могли принять участие в переговорах с Финляндией. Было решено возобновить обсуждение 3 ноября, первая встреча этого цикла состоялась в 18.00. Сталин на ней отсутствовал; советскую сторону представляли Молотов и Потемкин.

Встреча началась с того, что Паасикиви зачитал ответ на советские предложения, одобренный президентом. Я считаю необходимым привести выдержки из этого ответа.

Финское правительство сохраняет прежнее отношение к предложениям в отношении Ханко и гавани Лаппохья. Оно не может допустить размещения на территории Финляндии вооруженных сил или военно – морской базы иностранного государства. Такой акт противоречил бы международному положению Финляндии и ее нейтралитету, который был положительно принят советским правительством.

В отношении островов у побережья Финляндии в Финском заливе – Сескар, Пенинсаари, Лавенсари и островов Тютерс – финское правительство готово заключить соглашение, предусматривающее их уступку на основе компенсации. Финляндия готова обсудить мероприятия в отношении Суурсаари, принимая во внимание требования безопасности в отношении как Ленинграда, так и Финляндии.

Что касается Карельского перешейка, то финское правительство хочет продемонстрировать добрую волю и готово пойти на жертву, весьма тяжелую для финского народа. С этой целью предлагается новая линия границы, которая прошла бы от Финского залива в устье реки Ваммельйоки вдоль линии Ваммельйоки – Линтуланйоки – Каукярви до существующей линии границы до пограничного знака номер 70.

В отношении Петсамо мы готовы обсудить уступку Советскому Союзу западной части полуострова Рыбачий вплоть до фьорда Пумманки на юге на основе территориальной компенсации.

По поводу территориальной компенсации были высказаны некоторые замечания, касающиеся неравной ценности уступаемых территорий и предлагаемых взамен них районов.

Финское правительство не считает необходимым уничтожать укрепленные районы, возведенные на Карельском перешейке, поскольку они были сооружены исключительно для оборонительных целей.

Ответ заканчивался заверением, что финское правительство тщательно рассмотрело представленные предложения, желая продемонстрировать свое понимание оборонительных проблем, имеющих важное значение для Советского Союза. Те жертвы, на которые готова пойти Финляндия, являются весьма тяжкими для финского народа, поскольку касаются районов, многие столетия населенных финнами. Ратификация такого соглашения ставилась в зависимость от одобрения финского парламента.

После зачтения ответа начался обмен мнениями. Доводы сторон в основном были теми же, что и раньше. От имени советской стороны говорил в основном Молотов. Потемкин почти все время молчал. Поскольку Молотов повторял то, что уже говорил раньше, обсуждение зашло в тупик. Стало понятно, что лицо, принимающее решение, отсутствует, и по этой причине мы все погружаемся в трясину бесплодных дискуссий. Молотов продолжал настаивать на важности для России Ханко. Мы в свою очередь заявляли, что не можем говорить об уступке Ханко. Затем перешли к границе на Карельском перешейке. Когда мы начали излагать наши предложения по новой линии границы, Молотов заметил, что Ино остается на финской территории.

Наконец Молотов заявил, что финский ответ неудовлетворителен, потому что советские требования были минимальными. Он повторил то, что уже неоднократно говорил. Мы ответили, что Финляндия предлагает то, что она считает максимально возможным.

Перед тем как мы ушли, Молотов произнес мрачные слова: «Мы, штатские, не можем продвинуться дальше в этом вопросе; теперь свое слово должны сказать военные». Что он подразумевал, в тот момент было для нас непонятно. Хотел ли он спросить точку зрения военных или предоставить им решить вопрос силой оружия?

Встреча была довольно короткой. Когда мы расстались в 19.00, никто из нас не сказал ни слова о новой встрече или продолжении обсуждения.

Вернувшись в посольство, мы собрались, чтобы проанализировать состоявшееся обсуждение, и решили ждать, последует продолжение или переговоры будут прерваны. Затем отправили короткую телеграмму в Хельсинки с информацией о ходе переговоров.

Следующий день, 4 ноября, был свободен. Мы побывали в знаменитой Третьяковской галерее, где выставлены картины всемирно известных русских художников. Поскольку в галерее хранится много истинных шедевров, провели там несколько часов.

Во второй половине дня, от четырех до пяти часов, мы нанесли визиты вежливости послам Скандинавских стран, которые встречали нас на железнодорожном вокзале. Болт – Йоргенсен (Дания), Уинтер (Швеция) и Маасенг (Норвегия) интересовались ходом переговоров. Мы рассказали им об основных моментах.

В посольство Норвегии позвонили из нашего посольства и сообщили, что нас ждут на новую встречу в 18.00 – то есть прямо сейчас. Мы бросились в наше посольство и сумели прибыть в Кремль к назначенному часу. На этот раз Советский Союз представляли снова Сталин и Молотов.

Сталин заявил, что только советское правительство признало независимость Финляндии. Об этом не помышляли ни царское правительство, ни даже Временное правительство. Но советское правительство требует гарантий безопасности своей собственной страны. В этом плане Финский залив представляет весьма большое значение. Поэтому советская сторона настаивает на передаче Ханко и Лаппохья. Если это имеет значение для Финляндии, то она может оговорить любую юридическую форму для уступки Ханко: аренду, продажу или обмен.

После того как мы снова заявили, что вопрос о Ханко даже не рассматривается, к нашему большому удивлению Сталин предложил альтернативу – группу островов к востоку от Ханко. Он указал на карте острова Хермансё, Коё, Хястё и Бусё, которые были обведены красной линией, и спросил: «Эти острова нужны вам?»

Мы заметили, что это новый вопрос, в отношении которого мы не имеем никаких инструкций. На все другие требования мы давали старый ответ. Общий тон обсуждения был легким и дружественным.

В ходе обсуждения наши партнеры остановились на речи министра иностранных дел Эркко, произнесенной им по радио несколько дней тому назад, по поводу которой в советских газетах подняли большой шум. Эркко сказал, что теперь, когда от нас требуют новых обязательств, мы имеем право настаивать на гарантиях того, чтобы они выдвигались приемлемым образом. Есть ценности, которыми нельзя жертвовать.

Сталин и Молотов принялись критиковать речь Эркко, а мы выразили свое недовольство искажениями в московской прессе, по которым Эркко представал истинным поджигателем войны. Сталин и Молотов заявили, что опубликованный в Финляндии текст речи производит еще худшее впечатление; у них был оригинальный текст с отмеченными грубыми выпадами. Мы обещали проверить.

Перед уходом мы сказали, что обратимся в Хельсинки за инструкциями, особенно в отношении альтернативных предложений взамен Ханко. Наши собеседники выразили надежду встретиться с нами через три дня.

Обсудив ход переговоров в посольстве, мы обрели толику оптимизма; переговоры не были прерваны и проходили в дружественном тоне.

Мы отправили шифрованную телеграмму в Хельсинки о результате последней встречи. В этой же телеграмме мы запрашивали правительство, можем ли мы предложить во время следующей встречи Советскому Союзу Юссарё на западе и линию границы у Ино на востоке.

Следующий день, 5 ноября, был воскресеньем, нерабочим днем. Большую его часть мы провели в посольстве. Я позвонил Эркко, чтобы сказать, что инструкции нам понадобятся не ранее вторника. Эркко сообщил, что в связи с этими переговорами в Хельсинки был губернатор провинции Виипури. Ему была нужна информация, чтобы обсчитать стоимость собственности на той части Карельского перешейка, которую предполагалось уступить; Советский Союз обещал возместить эту стоимость наличными, помимо территориальной компенсации.

В понедельник 6 ноября весь состав делегации был приглашен на ужин к Уинтеру в шведское посольство. Во время ужина все разговоры вертелись вокруг проходящих переговоров.