Текст книги "Хохототворные рассказы. Юмор"

Будешь играть моими яйцами

Когда кутаисское «Торпедо» перебралось в высшую лигу футбольного первенства Советского Союза, в городе был настоящий праздник, восторг переполнял сердца. Даже непродуктивная продуктивность труда повысилась. Но всеобщее веселье вскоре пошло но убыль. Команда проигрывала почти каждый второй матч, и её судьба висела на волоске лысого. Кутаисские болельщики «Торпедо» не только отчаялись, но и призадумались.

Игру надо или выиграть, или купить. Результат футбольного боя не вещь, чтобы ее легко менять на деньги. Как сказал один из подлейших капиталистов: «Что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги». Наверное, эта капля мудрости и близка к истине, но большие деньги надо зарабатывать, и победа тоже не вещь, выставленная в витрине магазина.

Подставная игра подразумевает подкуп судьи и игроков-соперников. А это целое искусство. Тот, кто берётся за дело, полагается на свою находчивость, хорошо подвешенный язык, осторожность, наблюдательность, чутье Талейрана и непрошибаемый лоб. Конечно же, в Кутаиси нашелся такой ловкач (по прозвищу Шансо), который собирал дань, и, прикарманивая чаевые, по возможности закручивал дела.

Под занавес одного из футбольных сезонов, поздней осенью команде пришлось нелегко, как революционерам тысяча девятьсот пятого года. За несколько дней до решающего фатально-летального матча главный тренер (прозванный Феолой) пригласил к себе Шансо:

– Поговоришь с главным судьей, чтоб как-нибудь назначил одиннадцатиметровый, наш капитан «обработает» их капитана, они старые соратники, он– центральный защитник. Достаточно одной подножки, тем более судья будет на нашей стороне.

– А деньги? Пусть одиннадцатиметровая стрела пронзит мне задний проход, если есть хоть малейший шанс достать деньги. Не посмею обращаться к Исаакичу, как никак, дважды подсобил?

– Обращаться? В ножки надо кланяться, челом бить, слезы лить, но во что бы то ни стало вытрясти двадцать пять тысяч. Двадцать – для дела, пять– оставь себе, даю от всей души.

– Попытаюсь, но…

Исаакич слыл предприимчивым дельцом. В нескольких городах владел цехами, а в Кутаиси жил в богатом особняке. Шансо подошел к подъездной двери, перекрестился, лизнул кнопку звонка, а потом позвонил. Его узнали, впустили.

– Исаакич, прекрасно выглядите, годы не подвластны над вами…

– Опять заср… лись? Сколько нужно?

– Двадцать пять. Нам нужна только победа, а то…

– Какой на дворе месяц?

– Ноябрь.

– Почему в мае не пришел? Тогда игра обошлась бы гораздо дешевле. Набрали бы лишних очков, а теперь продали бы. Ничего вы, грузины, в коммерции не смыслите. Учитесь, пока не поздно, а то через год на меня полагаться не придётся. На обетованную землю собираюсь.

– Помоги вам бог подняться к великой Иерусалимской стене!

– Ладно, ладно… Моше! Дай ему двадцать пять и чтобы след его простыл.

Накануне игры Шансо заглянул в гостиницу к главному судье. Под пояс упрятаны были пятнадцать тысяч рублей.

– Помогите, Андрей Герасимович, пропадаем!

– Ничего не получится. Меня в федерации предупредили.

– Я вам десять тысяч рублей принес.

– За это мне дадут дисквалификацию навечно. Позорить себя и остаться голодным не собираюсь.

– Десять тысяч – большие деньги. Целый год будете как сыр в масле купаться: курорты, рестораны, женщины…

– Не могу, рискую именем, честью, заслугой…

Шансо не сдавался. Он упрашивал долго и упорно, плакался в жилетку и был уже почти у цели:

– Герасимович, вы же православный человек, не губите. Возьмите эти ценою пота и крови заработанные десять тысяч.

Судья не вытерпел и выпалил как на духу:

– Ты о себе печешься, а теперь и меня выслушай. Как же мне позариться на десять тысяч, когда сам столько же выложил, чтобы добиться места главного судьи в этой проклятой игре.

– Даю пятнадцать и, конечно, ресторан за мой счёт!

Шансо снял пояс, набитый деньгами, протянул судье и с облегчением опустился в кресло.

Тем временем капитан «Торпедо» возился с центральным защитником противника.

– Помоги, Вася, а то вылетим с волчим билетом и конец нашей дружбе… Принес тебе пять тысяч – возьми.

– За пять тысяч не продам свою душу!

– Мало разве? К тому же за что? Я же предлагаю не бегать, обливаясь потом, а наоборот, стоять и ничего не делать. А за отдых разве больше платят. Делай, что хочешь, только в нужный момент промахнись. Впрочем, тебе виднее.

– Так и быть, попробую. Только вы не сидите, сложа руки. Это ваш последний шанс.

Наступил вечер следующего дня, и началось… Болельщики старались подбодрить команду, хотя это больше походило на пинки в зад, чем на поддержку.

– Мсхаладзе, бей, чтоб тебя гром сразил!

– Седьмой номер, увернись, у тебя запор что ли?

– Квиташвили, не мешкай, а то судья помочится на тебя, как собака на пень.

Плохи были дела. «Торпедо» редко пробивалось в штрафную противника, а когда проходило за линию, ни с чем и выходило. А время шло неумолимо, просачиваясь, словно песок, сквозь пальцы.

Чему быть – того не миновать. Тот самый центральный защитник, которого озолотил наш капитан, кувырнул торпедовского ненападавщего нападающего прямо в штрафной площадке.

Мавр сделал своё черное дело. Судья свистнул как ширазский соловей и указал на одиннадцатиметровую отметку.

Выполнить удар доверили правому полузащитнику «Бруццо». Весь стадион, как Карфаген во время осады, замер, стоя на ногах… Удар! Увы, мяч угодил в штангу.

Феола рванулся к линии и заорал:

– О Бруццо, негодяй и мазила! Угробить двадцать пять тысяч рублей за штангу? Знай, отныне тебе ничего не светит, кроме как играть моими яйцами!!!

Научная конференция

Судьбы не миновать. Она уготовила мне долгих семнадцать лет посвятить работе в сфере науки. Волею судьбы мне пришлось принимать участие в нескольких научно-умопоучительных конференциях. Расскажу об одном из таких собраний умников. Нельзя сказать, что все участники сплошь и рядом были одарены талантом и интеллектом. Некоторым горе -профессорам и кандидатам наук не под силу были бы даже приемные экзамены в вуз при должном отсеивании. Откуда бралась такая «когорта ученых», от сырости, что ли? Трудно сказать, видимо, одни шли по папенькиной протоптанной стезе, других выдвигал комсомол, не отстал и профсоюз, а некоторых делегировал сексосоюз. Один– единственный раз пришлось экзаменовать студентов, руководитель попросил помочь, отказать не смог. И столкнулся в лоб-лоб с секретарём комсомольской организации. Взяв экзаменационный билет, он даже не глянул в него, и протянул мне.

– Билет мне не нужен. Если не ошибаюсь, я – экзаменатор, а вы– экзаменуемый.

Извинений я ждал, как землетрясения, чего, естественно, не произошло. Заставил его прочесть вопросы билета, только ответа на них так и не добился. Яснее ясного было: по предмету он ничего не смыслил. В этой ситуации я хотел узнать, насколько безнадежно умозамкнутым барабаном он был или маячил какой-то просвет. Третьекурсника, будущего инженера спрашиваю:

– В каких единицах измеряют длину?

Он задумался, напрягся, будто бы давил виноградные гроздья, ломал пальцы, видимо, взывал к помощи богиню просвещения и с трудом выдавил из себя, мыча:

– Ммм, в метрах.

Как великий философ посмотрел мне в глаза в поисках искорки надежды.

– А ширину?

Неожиданный каверзный вопрос застал его врасплох, лишив всяческой надежды, пот туберкулеза оросил его лицо..

– В квадратных метрах…

Этим гениальным ответом он окончательно осрамил себя и «зас… лся», испустив страшное зловоние. Вот откуда брались в науке разини феодалы– рабовладельцы.

Вернемся к конференции, которая проходила в Украине. Из Тбилиси туда командированы были двое – я и Симоныч – высокий толстяк, добрый, талантливый и, конечно, любитель Бахуса…

Научная дискуссия или взаимообмен мыслями достижениями, так или иначе, закончился. Потом приступили ко второй и смачной части конференции – хлебосольной. Мне предоставили слово. Взял бокал:

– Коллеги, по мнению академика Тарле, когда Наполеон высодил свою армию в Египет, отдал приказ: «Ученые и ослы– на середину». То есть мыслителей и парнокопытных грузчиков зажали в плотное кольцо. Наполеон не всегда оказывался прав, но на этот раз не ошибался: ученые своей значимостью точно равнялись ослам!

Это был очень дерзкий ход, свойственным молодым шахматистам, но приняли за шутку, не стали придираться.

Затем я с Симонычем пригласили к себе в гостиничный номер нескольких учёных-кутил. Было чем угощать: двадцатилитровая бутыль с чачей из дубовых бочек – лучшее средство умопомрачения. Один бывалый профессор диву давался: – Как вы, грузины, умудряетесь предаваться сну, когда рядышком такой напиток, да еще в таком количестве? Давайте опрокинем сполна в себя, а то я не успокоюсь и вам покоя не дам…

Дальше слов дело не пошло. Вскоре у гостей случилось короткое замыкание, и они отключились. Те, кто не дошли до такой кондиции, взвалили на себя отключившихся и отвалили.

Проснулись утром. За окном стоял солнечный день, однако для нас он был серовато-пасмурным воскресеньем.

– Симоныч, голова трещит по швам!

– И мне невмоготу!

– Как быть? Чем излечиться?

– Знаю одно местечко. Лучшее в Украине пиво разливают, главное, поторопиться, чтоб раньше времени не лопнуть…

Доплелись. Очередь длиннющая. И причем, застыла, не продвигается из-за нехватки кружек. Симоныч очередей терпеть не мог и, глазом не моргнув, оказался во главе жаждущих. Никто не посмел слова проронить, только один малорослый мужчина с сердцем Гарибальди и мужеством Дмитрия Донского подал голос:

– Эй, гражданин, мы, что сюда кур доить пришли?

Ответ Симоныча был невнятным, хотя ласкало слух последнее, общеизвестное русское словечко:

– Абдмткнри… блядь!!

Все смолкли, даже низкорослый храбрец.

Симоныч залпом выпил несколько кружек. Перевёл дух и попросил еще десять бокалов.

Неказистый мужчина с размаху влепил себе затрещину.

– Пропади пропадом такая жизнь, откуда только этот кит на мою голову свалился.

Вернувшись в гостиницу, Симоныч достал старомодный и изношенный как лапоть, блокнот, подсел к телефону и стал названивать, объявив охоту на девиц с весьма часто и всемдаюшей репутацией.

– Я твою маму!.. Узнала меня?

Я не мог расслышать ответы с того конца провода, но попробую передать предполагаемые фразы.

– Еще бы, узнала. По телефону только ты так говоришь…

– Сейчас приеду к тебе и трахну!

– Не получится, мама дома…

– На какой хрен мне мать твоя… Я твою маму…

– Не говори так, она еще в теле, попробуй и убедишься.

– Ты лучше трахаешься, чем она!

– Сегодня не получится, отстань!

– Ах ты мне мозги жаришь, я твою маму жарил!..

– Откуда у тебя мозги?..

– Ух, буду последним человеком, если тебя не трахну! – сказал и грохнул трубку, словно из ружья пальнул.

Не сдался, как армия Власова в начале второй мировой. Его упорство было вознаграждено, Под конец «поймал» двух сексопоклонниц и пригласил.

Потом опять водка с сосисками и привезенный из Грузии овечий сыр со специфическим не очень приятным запахом. К величайшему удивлению, одной гостье вместе со вкусом по душе пришлось зловоние сыра.

– Дорогостоящая лапочка, этот запах очень нравится моему маленькому сыну. Однажды, когда принес домой этот пикантный сыр, сын дотронулся до него, потом понюхал и закричал: «Папа, дерьмом воняет, тебе подсунули испорченный!…»

– Так что, если пожелаете почувствовать этот неописуемый запах, три дня не подмывайтесь, суньте палец во влагалище и нюхайте в своё удовольствие!

Потом, ясное дело, приступили к любовным играм, хором имени Пятницкого. Но в полночь нагрянула родная милиция. Потребовали документы, девиц заполонили и пригрозились сообщить на работу.

По возвращении в родные пенаты предупредили заведующую канцелярией поступившее из украинской милиции уведомление уничтожить, как окруженного врага, не доводя до сведения директора. Ничего не вышло, чужое горе у всех меж ног висит.

И десяти дней не прошло, как директор-диктатор вызвал нас на ковер. Встревожились, ясное дело, в подобном дурацком положении вряд ли следовало ожидать похвальбы. Зашли как невинные агнецы, склонили на бок головы наподобие спелых хлебных колосьев. Директор вслух зачитал «черную» бумагу, не предвещавшую ничего хорошего и…

– Слушайте, орлы, ваша командировка обошлась в триста рублей. Вас что трахаться туда послали? Вы вроде девок трахали, а на самом деле меня…

Как мальчик строгается

Эта полуреальная, полуфантастическая история мной искажена– изуродована словно внешность Ричарда III в исполнении бездарного артиста. Два закадычных, неразлучных друга жили душа в душу, начиная с детского сада, продолжая школой и сладко сексуально кончая высшим учебным заведением. Каждый из них до такой степени обожал другого, что, если б он застрял в прямой кишке, ни за чтоб не прибегнул к промывательной клизме, как к решительной мере. Их разлучить было так же немыслимо, как Грузию от Кавказского хребта и точно также нежелательно, как расторжение союза разнородных половых органов перед наступлением долгожданного оргазма. Но случилось так, что одна неосторожная, нешуточная шутка посеяла между приятелями ненависть, раздор, как семена мочеизвергающих огурцов.

Философия – старая наставница – учит: противопоставление, приводящее к конфликту начинается с различия. Последнее и ракомпоставленное роковое разнообразие-безобразие заключалось в том, что один из друзей – Анисим имел двух слабополых дочерей, а другой – Селиван двух мощнополых сыновей. Создатель-ваятель девочек сильно переживал. Бог не дал не то, что продолжателя, даже елеволочившего старинной дворянской фамилии. Однако, не отчаивался, не скисал, ни как молоко, ни как вино. Решил рискнуть, порвать себе на голову презерватив и зародить как надежду третьего, судьбоносного ребёнка. Но как достичь весьма желаемой высшей цели жизни, Анисим – бракодел не знал. Делать живое существо в браке, да еще без существенного брака, дерни меня нелегкая, была задачей нелёгкой. Тем более, что с годами, его смычок первой скрипки сексуального дуэта становился мягче, а скрипка играла со скрипом.

Отец девочек сбросил с плеч тогу нерешительности, перешагнул Рубикон и стал обращаться к генетику-еретику, гинекологу– спелеологу, сексологу– трахнуцологу, наконец, к предсказательнице, гадалке-давалке, но советы были взаимоисключающими, неясными, и исходя из этого невероятно маловероятными.

Однажды, как это не раз бывало, отцы– делатели мальчиков и девочек были приглашены на дружеское застолье. Насытились мясо-рыбными и пресытились винными изделиями. Селиван отозвал Анисима в сторонку и спросил:

– Тебе интересно, как делается мальчик?

– Еще как!..

– Доискался древнейшего рецепта, применяли фараоны хрен его знающей династии…

– Вот это радость!

– Радость, то радость, но немножко неловко-неудобный, щекотливый…

– В моём положении не боятся щекотки даже родных яиц! Можно записать?!

– Будет лучше, весома каждая деталь, риск в детосотворении недопустим, как отступление при штурме.

– Знаю, риск определяется, с одной стороны, как возможная опасность, с другой– действие наудачу, в надежде на счастливый исход-конец.

– К черту всякие исходы-концы, но помни в момент окончания– кончания и решится судьба боя!

– Пишу, как завещание, диктуй!

– Делать мальчика целесообразнее живописной весной, когда природа просыпается, зевает, потягиваясь, как голая красотка рядом с прозевавшим сладкую ночь дураком. Ты же не разиня, почувствуешь розжиг страстей, раздувание и боеготовность своего боевого оружия. Выбери майский, ясноликий день, с работы возвратись пораньше, преподнеси жене полевые, но не половые цветы, с французскими духами. Всякие женские, мало престижные дела сделай с рыцарским достоинством и терпением. Когда стемнеет, в спальной комнате зажги ярко-красное, раздражающее, как судебная повестка, освещение. Включи испанскую, или мексиканскую огненную музыку, бросающую в дрожь, словно гром небесный, и пьянящую, как староколхидский мёд. Глотками, а не залпом с женой вылакай бутылку шампанского, надеюсь слышишь!

– Слышу и пишу, потом дам прочесть, боюсь пропустить нюансы…

– Да, кофе бразильский молотый своими руками, покурите сигаретку, по-братски пополам. Когда у неё зарумянятся щечки, подари горячий поцелуй, голливудский или французский, дело вкуса. Раздень медленно сверху донизу, помажь косметическим, душисто-ароматным кремом снизу доверху. Про эрогенные зоны хоть представление имеешь?

– Нет.

– Это те места, прикосновение к которым вызывает сильное сексуальное возбуждение, к примеру, грудь, пах, клитор…

– Клитор – что такое?

– Я не Авиценна, всё растолковать не смогу, бестолковый, жена объяснит и покажет, с такими знаниями и девочек как создал и то удивительно!

– Хватит меня журить и так вне себя, дальше, дальше что!

– Приласкай, тонко бархатисто, проникновенно, доведи до самозабвения, позови меня – я тут как тут, помоги скинуть штаны, удались, и если через девять месяцев не будешь иметь наследника, вонзи мне кинжал в задницу!!!

Ненадёжная опора

Олимпиада, этот высочайший праздник спорта, как известно, проводится в високосный год, один раз в четыре года. Каждый человек рождается в единственный, неповторимый раз и этот праздник, по возможности, отмечает.

Один из немногих наших братьев вылез из детородного органа двадцать девятого февраля, и это редкое событие празднует один раз в четыре года с олимпийской помпезностью и великолепием. Настал день, пробил Адмиральский час – и он пригласил нас. Женатые явились с женами, а холостые – с украшающими их любовницами– спутницами. Со мной была моя красотка, неразлучная подруга– членопоклонница.

Тамада витиевато провозгласил здравицу за мир и олимпийское спокойствие. Потом благословил родившегося один раз в четыре года, сам жидкоумный пожелал ему сгущенного, как молоко, ума:

– Лучше взгромоздиться на три буквы, усевшись на них, чем пьяным за руль, на свет дважды не проявляются.

– Я того маму-блудницу… кто на этот многогрешный свет во второй раз прийти захочет! Цирков и зоопарков и в потусторонней жизни, надеюсь, полно будет.

Наученный уму-разуму юбиляр взял гитару. Его жена впилась в него вспученными, как влагалище, глазами в ожидании чарующей музыки и впечатляющих слов.

«На член нитки не мотай, это не катушка,

И задницу не давай, это не игрушка…»

Разочарованная супруга от нахальности чуть ли не харкнула на пол.

Тамада нетрадиционно– экстраординарными тостами пытался вернуть к себе улетучившееся вдаль наше внимание:

– Всякий мужчина взваливает на свои плечи всю тяжесть вынужденной страды трахания родной супруги. Давайте выпьем за ту женщину, в воображении, что голой представится, в постели возбудит желание и вынудит жену «пилить».

– Выпьем за такой грот, в который ступишь бедным, многострадальным, длиннобородым, как Нептун Эдмондом Дантесом и покинешь его графом Эдмонд Де Монте-Кристо!»

– Э-эх! Где в жизни такой грот…

– Меж женских промежностей, зевака, да и только.

– Из этой пещеры-полости я не раз вместо бриллиантов и жемчужин гной удалял. И всё-таки да здравствует мужской орган в женской и вместе с ними родопродолжение!

Длинный, точно тёщин язык, звонок в дверь прервал, словно Венецианско-турецкое перемирие, наше неплохое веселье. Как колбаса в рот всунулся в кампанию зрелый, хмурый мужчина – запоздалый и как потом выяснилось, незваный гость, со шрамом на физиономии. Сра.. Сразу стало заметно, что хозяевам он был не ко двору, не по душе.

– Кто это резное с древнегрузинским орнаментом чудовище?

– Сосед, отсидел пятилетку, резанул кого-то.

– Какого склада ума?

– До кутузки слыл дерьмом подслащенным, теперь, наверное, с перцем или с хреном.

Провидение подало мне милостыню. Вышедшего из тюрьмы, с поистертой от сидения задницей урода оштрафовали полулитровым сосудом вина и усадили напротив меня. Незваный, казалось, пару минут мысленно витал по местам боевой славы, потом локтями уперся в стол, очень удобный для нокаута подбородок лукаво погрузил в жирную ладонь, словно кукушка своё яйцо в сено чужого гнезда. Мужчина на то и мужчина, что нередко старается засеять своими семенами чужой огороженный проволокой огород, не считаясь ни с чем.

Мои опасения оказались небеспочвенными. Маложелательному, как шило в заду, гостью, видно, приглянулась моя подруга, и тупым миросозерцательным взглядом взял её на мушку. Нами овладело предвоенное настроение.

– Он не осмелится, нас достаточно.

– Кто знает.

– Буйства надо остерегаться, но если, что, позвоню, приведу целую ораву блатных и вытурим его на ху… На худой конец, но пока посмотрим, что за фрукт!

Выпили за здоровье неприязненного, противного противника и ухом не повёл. Одним словом, положение было ху… хуже горькой редьки и я ускорил счастливую развязку:

– Милейший, проявите милосердие, соблаговолите ответить, который час?

Недолго, но для меня подобно вечности, держался, словно старая недвижимость против землетрясения, потом шевельнулся, видимо, просьбу принял близко к сердцу, повернул мохнатое запястье с часами, потряс ненадежной опорой и зарылся мордой во вкуснейший ореховый соус с цыпленком. Захрапел и будто насос-членосос, одной ноздрей всасывал, а другой выплёскивал им же оскверненную подливку, пока его не вынесли, как сраженного гладиатора с арены Колизея.