Текст книги "Воспоминания главного конструктора Петра Александровича Тюрина"

Воспоминания главного конструктора Петра Александровича Тюрина
Я

Составитель и редактор – Тюрин А. П.

Редактор-составитель А. П. Тюрин

© Я, 2024

© А. П. Тюрин, составитель и редактор, 2021

ISBN 978-5-0055-5381-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Петр Александрович Тюрин, 1977 год

Биографическая справка

Петр Александрович Тюрин родился в Брянском опытном лесничестве 25 июня 1917 года.

В 1941 году досрочно получил инженерное образование в Московском высшем техническом училище им. Н. Э. Баумана (МВТУ). С июня 1941 года по февраль 1943 года работал в Горьком на заводе «Новое Сормово», затем до 1953 года в Центральном артиллерийском конструкторском бюро (ЦАКБ), где под руководством главного конструктора В. Г. Грабина принимал участие в создании полевых артиллерийских систем: 100-мм противотанковой пушки БС-3, 122-мм пушки С-4, 85-мм противотанковой пушки С-15 и других систем. С 1944 года был представителем главного конструктора ЦАКБ в Ленинграде на заводе «Большевик» и на заводе №7 («Арсенал»), на которых в условиях военного времени серийно выпускались пушки БС-3.

В 1953 году был назначен начальником ЦКБ-7 и главным конструктором завода №7. Под его руководством были разработаны многие образцы корабельных зенитных артиллерийских установок, а также пусковые установки корабельных зенитных ракетных комплексов («Волна», «Оса-М»). В качестве главного конструктора ракетного направления КБ «Арсенал» П. А. Тюрин руководил разработками ракет на твердом топливе для стратегических комплексов наземного, шахтного, подвижного базирования (РТ-2П, РТ-15) и первого в нашей стране боевого ракетного комплекса Д-11 с баллистическими твердотопливными ракетами Р-31 для вооружения подводных лодок. В созданном комплексе для пусков ракеты впервые был применен принципиально новый тип катапультируемого старта ракеты с помощью порохового аккумулятора давления из «сухой» шахты подводной лодки с запуском двигателя первой ступени после выхода ракеты из воды. Эта ракета была родоначальницей отечественного твердотопливного ракетостроения для вооружения подводных лодок. Комплекс находился в боевой эксплуатации с 1980 по 1990 год и был ликвидирован по договору ОСВ-1.

В 1981 году П. А. Тюрин вышел на пенсию, но продолжал работать на «Арсенале» в народном музее ПО «Арсенал», публикуя статьи и воспоминания в газетах и журналах.

Петр Александрович награжден орденами «Знак Почета», «Трудового Красного Знамени» и другими государственными и отраслевыми наградами. В 1968 году ему была присуждена Государственная премия СССР.

П. А. Тюрин умер в Санкт-Петербурге 26 февраля 2000 года, похоронен на Богословском кладбище.

Федерация космонавтики России выпустила памятную медаль «Главный конструктор Тюрин П. А.», которая вручается организациям и сотрудникам за большой вклад в создании ракетно-космической техники.

Памятная медаль – Главный конструктор Тюрин П. А.

По жизни шагая

Моя родина – Воронеж

Родился я 25 июня 1917 года в Брянском опытном лесничестве близ деревни Большое Полпино Брянского района Брянской области. Мой отец, Тюрин Александр Владимирович – воспитанник Императорского Петербургского лесного института. После прохождения аспирантуры он был назначен лесничим Брянского опытного лесничества в 1913 году11
  Подробнее в книге «Воспоминания ученого-лесовода Александра Владимировича Тюрина»: Издательские решения, 1921.


[Закрыть].

Свое место рождения я помнить не мог, так как в 1919 году моего отца пригласили занять должность профессора по кафедре Лесной таксации и лесоустройства в Воронежском сельскохозяйственном институте.

На месте своего рождения я не был. В 1960-х годах, во время командировки на завод «Стройдормашина» (бывший Брянский «Арсенал»), я поинтересовался судьбой Брянского опытного лесничества с намерением посетить его, найти дом, где жил и работал мой отец, почувствовать родное гнездо. К сожалению, это не осуществилось.

По рассказам Алексея Михайловича Дружинина – главного конструктора завода, от строений лесничества ничего не осталось. Во время войны все постройки были сожжены фашистами, поскольку в них могли находиться партизаны. Брянские леса хорошо укрывали народных мстителей, но нужна была связь с городом. Лесничество было разрушено, так как находилось недалеко от Брянска. Деревня Большое Полпино тоже сильно пострадала, но после войны отстроилась и стала пригородом. На пепелище ехать не хотелось.

Итак, моя родина – Воронеж, красивый город на правом высоком берегу реки Воронеж в окружении полей и лесов.

Екатерина Петровна, Петр, Владимир, Александр Владимирович, Борис Тюрины. Воронеж, 1924 год

Воронежский сельскохозяйственный институт был построен в 1912 году в нескольких километрах от города в северном направлении в междуречьи Воронежа и Дона среди дубрав, еще сохранившихся по правому берегу реки Воронеж. Территория института была застроена по тщательному и продуманному плану прекрасными каменными зданиями, так называемого, новопетровского стиля.

Главный учебный корпус был трехэтажный с высокой башней, схожей с башней Кунсткамеры в Санкт-Петербурге, правда, с другим назначением. На башне размещался огромный резервуар питьевой воды, который заполнялся институтской водокачкой из артезианской скважины.

Другие дома: химический корпус, лабораторный корпус, дома профессорско-преподавательского состава и служащих, студенческие общежития, электростанция, больница составляли в целом благоустроенный институтский городок. Ради этого строительства был создан кирпичный завод, огромная труба которого возвышалась над заброшенным карьером.

Опытные поля и фермы (как самостоятельные поселения) дополняли хорошо спланированное хозяйство – практическую базу для будущих специалистов сельского хозяйства.

После недолгого проживания на территории самого института в холодном неотапливаемом доме, родители переселяются в, так называемый, «лесной домик» (каменный дом на две семьи). Возле дома был огород и сад с фруктовыми деревьями, посаженные отцом.

Воронежский сельскохозяйственный институт. 1938 год

Мы жили в лесном домике среди дубового леса в двух километрах от основных корпусов института. Товарищей рядом не было, и я был предоставлен старшим братьям и самому себе. На дворе была сторожевая собака Руслан, охранявшая дом в ночное время, а днем Руслан был на цепи, но мог перемещаться с этой цепью от собачьей будки по двору по натянутой проволоке. Беспородный пес крупного размера, с виду грозный и лохматый, был безобидным существом, любивший игры и ласку. Пес прожил долго, в конце концов он, кому-то досадив, был отравлен подкинутой приманкой. Вскоре мы уехали из лесного домика и новой живности не заводили.

Лесной домик на территории Воронежского сельскохозяйственного института

Квартира в лесном домике была холодной. Каменный дом отапливался печами, прожорливыми, но мало державшими тепло. Зимой было особенно холодно, поэтому мы бегали по жилым комнатам в валенках и часто простужались. Лечение было эффективным: окуналась влажная чайная ложка в большую банку с салицилкой, стоящей всегда у мамы под рукой, и давалась в рот то, что прилипало к ложке. Потом больного укладывали в постель под ватное одеяло и утром он просыпался без жара, вполне здоровым.

В 1925 году семья переселяется в профессорский корпус на территории Сельскохозяйственного института, рядом с главным корпусом, так как нам, детям нужно было учиться.

Начало тридцатых годов, шла коллективизация. Темп ее изрядно нарушал хозяйственную жизнь такой плодородной области, как Центрально-черноземная область с центром в Воронеже. Приток сельскохозяйственной продукции катастрофически сократился, привозы на базары практически прекратились. В небольших городах, каким в то время был Воронеж, основные поступления сельскохозяйственных продуктов были за счет привоза на базар (овощи, фрукты, мясо, дичь в магазине не купишь).

Базаров в городе было несколько. Главный, в центре около Митрофаньевского монастыря, представлял в базарные дни, а особенно в праздники, огромное скопление повозок и людей. Чего только не было во время привозов, особенно осенью, когда городские жители покупали и закладывали на хранение в погреба и подвалы: картофель, капусту, овощи, яблоки и даже окорока. И вдруг все нарушилось. Единственным решением продуктовой проблемы оказалось огородничество. Все участки земли около домов были превращены в огороды. Научные работники сельскохозяйственного института этим делом занялись всерьез и надолго. Было организовано коллективное хозяйство, выбрано его правление, задачей которого было справедливое распределение земли по едокам, помощь в вспашке, посадке картофеля, охрана (ночные дежурства) и сбор урожая. Достать лошадь было почти безнадежно, приходилось вскапывать и обрабатывать землю вручную. Результаты труда осенью оказались весомыми. Потребности на зиму обеспечивались, если не полностью, то во всяком случае в ощутимом количестве.

Однако согласованное распределение по едокам в первом сезоне не выдержало испытания: много было недовольных несправедливостью такого решения. В новом сезоне правление пересмотрело свое прежнее решение и ввело трудодни. Распределение урожая производилось по трудовым затратам. Копка оценивалась наиболее высоко. Аналогичная картина была и в колхозах, так что ученые мужи вели себя подобно колхозникам, постигая премудрости общественного производства на собственном опыте.

Помимо коллективного огорода были делянки индивидуального пользования, на которых возделывались морковь, свекла, помидоры и огурцы. В кирпичных домах были подвалы, в которых можно было держать зимой овощи, моченую капусту и соленые огурцы в бочках.

В 1931—38 годах обстановка в Воронежском сельскохозяйственном институте была нервозной, подозрительной. Многие преподаватели и профессора исчезали. Ночные визиты «черного ворона» наполняли людей страхом и отчаянием. Общее состояние благодатного края оказалось существенно подорвано. Централизованное снабжение по продуктовым карточкам было мизерным. Был настоящий голод. Отец имел карточку служащего, дети и мама – иждивенцы служащего. Чтобы иметь еще одну карточку служащего, мама поступила работать в фундаментальную библиотеку института.

В 1930 году из Воронежского сельскохозяйственного института был выделен Лесной факультет и на его основе создан Воронежский лесной институт. Отец принимал непосредственное участие в его организации. Но «охота на ведьм» затронула и Воронежский лесной институт. Несколько работников института, считавшими себя марксистами-ленинцами, развернули травлю отца, обвиняя его в распространении буржуазных течений в лесной науке, в том числе как последователя М. М. Орлова, заслуженного профессора Ленинградской лесотехнической академии, якобы ученого «буржуазного толка», уже отстраненного от заведывания кафедрой Лесной таксации (в настоящее время в память о М. М. Орлове названа одна из аллей парка Лесотехнической академии).

Здесь уместно пояснить, что таксация – эта наука об измерении запасов древесины, наука скорее математическая, никак не связанная с политикой. Эта наука не рекомендует рубить лес больше, чем он прирастает. Естественно, нельзя брать от леса больше того, что он может дать, иначе будет хищническое его уничтожение. В случае сплошной рубки при достижении спелости леса, необходимо проводить посадки новых деревьев. Так всегда поступают в развитых странах, где заботятся о воспроизведении леса. Ради индустриализации началось массовое уничтожение лесов, причем в самых густонаселенных районах центральной России и Западной Сибири, ближе к дорогам и рекам. Тех, кто мешал или не способствовал этим действиям, объявляли врагами народа, носителями буржуазной идеологии. Особенно тяжелыми были 1936—37 годы. Отец называл эти годы самыми сумеречными годами.

Много полезного было сделано отцом по организации Воронежского лесного института и организации лесопользования. В это время отец занимал должность главного лесничего страны во вновь организованной Главлесохраны и писал учебник по лесной таксации. Но после ареста начальника Главлесохраны И. К. Якимовича и назначения на эту должность Г. П. Мотовилова, отец по состоянию здоровья отказался от поста главного лесничего и вернулся в Воронеж, оставив за собой только работу в Лесном институте.

Профессор М. С. Самофал и, к сожалению, директор Г. С. Рычков, которого отец высоко ценил за организаторский талант, создали в институте нетерпимую общественную обстановку под крикливыми лозунгами борьбы с буржуазными течениями. Как будто лес и его законы воспроизведения могут быть социалистическими или буржуазными. Учебник по таксации подвергался несправедливой критике, но, наконец, вышел из печати и в последствие многократно переиздавался.

Пройдут годы и закатится звезда временщиков лесной науки, а авторитет отца, как ученого, только укрепится и получит общее признание.

В Воронежском сельскохозяйственном институте ситуация была еще более трагичной. Профессора В. И. Иванов, Ф. Н. Чириков, А. Н. Минин, И. В. Якушкин, А. Я. Закс были арестованы и осуждены на большие сроки, якобы за принадлежность к различным вредительским группам (Чаянова, Кондратьева). Доносительство и наушничество процветало. Никто толком не мог понять, в чем вина профессоров и как они могли влиять на общественное положение. Кто-то упоминал ночные сборища в отдельных квартирах, но на самом деле заядлые преферансисты меньше всего походили на заговорщиков.

Чаянов, Кондратьев, как ученые, реабилитированы. Их «вина» заключалась в протесте против политики сплошной коллективизации. В то же время, их точка зрения могла находить отклик в умах профессоров Воронежского сельскохозяйственного института. Практической враждебной деятельностью они не занимались.

Детство

Мое детство началось в Воронеже, куда переехали мои родители. Два года младенчества в Брянском опытном лесничестве в моей памяти не отмечены. Первые впечатления, к сожалению, относятся к самым тяжелым голодным годам – двадцатым. Однажды мне дали выскрести дно чугуна из-под пшенной каши. Любовь к пшену и пшенной каше сохранилась по сие время, она по-прежнему остается одной из самых любимых.

Одним из ярких воспоминаний детства была зимняя поездка на Рождество в соседнее лесничество. Вечером за нами приехали на лошади, которая была запряжена в просторные сани. Мы погрузились всей семьей на подостланное сено поверх соломы, сверху накрылись полостью, отороченной мехом, и в таком теплом погружении поехали по заснеженному лесу в ясную морозную ночь. Темное небо с яркими звездами создавали какую-то сказочную картину отрешенности, а скрип полозьев и слегка слетающие хлопья снега с веток деревьев возвращали к действительности.

Вот мы в деревянном доме лесничего, хорошо нагретого печами, с запахом хвои большой елки, украшенной большими фигурками, искусно вырезанными из моркови, свеклы, фантиками от конфет и яблоками.

Большое впечатление от зимней дороги и от тепла в доме буквально усыпили меня, и я в гостях заснул, испытав блаженство покоя и комфорта. Многие мероприятия, в которых приходилось участвовать или лично организовывать, не оставили такого сильного воздействия, как сказочный зимний лес и тепло уютного дома. Иной раз подумаешь как немного нужно для человеческого счастья.

Путешествуя с отцом по воронежским лесам, мы останавливались на лесных кордонах у лесников, которых отец знал лично. Он использовал эти поездки для наблюдений за развитием лесных пробных площадей и новых посадок. Одну из таких поездок в Левобережную лесную дачу – учебную базу лесного факультета, отец предпринял вместе со мной и моим братом Владимиром. Нам в то время было соответственно одиннадцать и тринадцать лет.

Чтобы попасть на левый берег реки Воронеж, пришлось ехать через город и потом по Чернявскому мосту, по дамбе, через пригород Придача и далее по дороге вдоль берега на север мимо села Отрожка к станции Сомово. Этот участок пути был не самым привлекательным: он был безлесным и утомительным при летнем солнце. В районе станции Сомово были посадки сосны по песчаным откосам вплоть до реки Усманки. На берегу реки находился кордон лесника Жеженки. Здесь уже начинался лес. Деревянный дом лесника и надворные постройки были добротны. Во всем чувствовалась рука хозяина, заботливого и старательного. Семья лесника (хозяин, хозяйка и один из сыновей) вела натуральное хозяйство. Корова давала прекрасное молоко, вобравшее в себя всю прелесть лесных трав. Была и другая живность.

Пока отец осматривал посадки, мы с сыном лесника сбегали на речку и притащили огромных золотистых линей, попавших в плетеные вентери. Рыбины были зажарены в сметане и попали на обед.

К вечеру мы добрались до учебной лесной дачи и расположились в деревянном доме, в котором помещалась коммуна из студентов и преподавателей, проходивших и проводивших учебную практику. Среди студентов в то время были И. М. Науменко, П. Н. Ушатин и другие будущие сподвижники отца и организаторы лесного хозяйства страны – видные ученые лесного дела.

Вспоминаю слова отца о желании иметь теплый собственный дом. Отец всю жизнь прожил в холодных казенных домах и квартирах и так не смог осуществить свое желание. Он часто произносил слова А. П. Чехова: «Денно и нощно думаю о хуторе». В шестидесятых годах в стране появились садоводческие хозяйства, и отец всячески способствовал, чтобы его сыновья обзавелись садовыми участками и были ближе к земле. Мой средний брат Владимир и я приобрели садовые участки, на которых выращиваем овощи, фрукты и цветы. Как эстафету передал он свою мечту нам, живущим в городах. Правда, уютных добротных домов мы в этих садах не имеем.

Эту любовь к природе, к родной земле я передаю дальше – сыну и внукам.

Братья

Нас было трое братьев. Мы с ранних лет росли среди природы, были как бы частью ее. Прекрасно ориентируясь в лесу, с наступлением весны мы почти все светлое время дня были вне дома. В конце марта, в начале апреля весна дружная. Быстро сходит снег, в дубраве распускаются дивные ковры голубых пролесок, на смену им приходят другие лесные цветы: медуницы, баранчики, хохлатки, ветреницы и ландыши, изредка сон-трава (пушистые синеголовые колокольчики – реликты прежних сосновых боров, предшественников дубрав). Постепенно лес начинает зеленеть: березы, осины, а потом и дубы одеваются листвой. Лес пронизан солнцем, и солнечные зайчики, пробираясь через листья, играют среди разнотравья лесных цветов, кустов бересклета, орешника.

По мере взросления освоение леса и окрестностей все расширяется. Теперь и река Воронеж доступна нам: лысая гора и песчаные откосы правого берега с остатками курганов среди дубового леса, заречные старицы поймы реки. Где-то там прекрасные сосновые боры Левобережной лесной дачи и таинственная речка Усманка, приток Воронежа. Но это уже много позже, когда вместе с отцом мы поднимались на лодке по реке Воронеж к устью Усманки, затем до учебного лесничества, напротив села Чертовицкое.

Владимир, Борис и Петр Тюрины. 1928 год

Лысая гора над рекой Воронеж. 1935 год

Притягательная сила реки Воронеж была в чистоте воды, в живописных лесных берегах и больших плесах. Рыбная ловля, катание на лодках и купание в течение длительного теплого лета были доступны нам с раннего возраста.

На реке Воронеж. 1937 год

Воронеж уникальная лесостепная река с таким сильным течением, что плыть против него просто невозможно. Все было так, пока не была построена плотина недалеко от в впадения реки в Дон, ниже города Воронеж. Торопливость в создании «Воронежского моря» привела к затоплению огромного пространства пойменных лугов левого берега. При большом зеркале глубина «моря» невелика, что привело к заболачиванию левого берега и цветению воды. Проблема водоснабжения города не была решена, так как вода даже для технических нужд оказалась непригодной. Тем не менее продолжается выкачивание подземных вод из артезианских скважин. Несомненно, придет время осушить «море» и вернуть часть земель в сельскохозяйственный оборот.

Река Воронеж особенно привлекательна во время ледохода и бурного разлива. Оказаться на берегу реки при ледоходе – захватывающее зрелище. Сравнительно небольшая река, примерно 50—60 м ширины с быстро несущимися льдинами, бурно разливалась буквально на глазах. Откуда берется мощь водяного вала у степной реки? Низкий пойменный берег становится водной гладью на километр и более, превращается, в нашем представлении, в море.

Левобережный район Воронежа с акварели М. М. Вересина: Река Воронеж, река Старый Воронеж, Адмиралтейская церковь (Успенская), цейтгауз Петра 1. 1925 год

Не менее интересно гулять по лугам при спаде воды. Появляются отдельные островки, они сменяются старицами, когда река входит в свои берега. В нас вселялся какой-то дух бродяжничества, весенний чарующий воздух пьянил и приводил в телячий восторг. Перескакивать через отдельные протоки, сначала с осторожностью, а потом и без нее, доставляло огромное удовольствие. Обычно дело кончалось промачиванием ног, но однажды брат Владимир провалился по пояс и мокрым возвратился домой. Удивительно, но такие «ванны» не приводили к серьезным простудам.

Природа Воронежского края благодатна, во многом неся признаки южных зон, благодаря чернозему, сильно прогретому летом и отдающему тепло до поздней осени. Картофель, фасоль, злаки, всевозможные овощи в огородах могли полностью обеспечить продовольственную проблему для всего населения. Небольшие по площади сады и огороды были в состоянии обеспечить запасом овощей и фруктов на весь год.

Воронежская земля дает прекрасные урожаи яблок и груш. Один сорт яблок Воргуль незабываем, по вкусу превосходит знаменитый алма-атинский Апорт. Однажды хозяин сада предложил нам снять груши с большого старого дерева. Старший брат Борис с ловкостью обезьяны залез почти до самой макушки, как вдруг быстро скатился вниз и бездыханным упал на землю. Оказалось, что он потревожил гнездо больших ос – шершней, которые успели его несколько раз ужалить. Как не прийти в отчаяние, не впасть в панику? Вот тут и проявилось огромное самообладание мамы. Она стала выжимать яд из ранок, попросила принести крепкого чая. Сознание Борису вернулось, но нам было уже не до груш и яблок.

Наши шалости иной раз оборачивались серьезными происшествиями. Однажды, прыгая на скирдах соломы на институтской ферме, Борис неудачно спрыгнул на слишком рыхлую копну с высокой скирды и подвернул ногу. Она сломалась в лодыжке. От дома было далеко и до больницы не близко, около километра. Мы с братом Владимиром на руках дотащили Бориса до больницы, где фельдшер Серафима Михайловна наложила гипс. Все обошлось.

Несколько слов о больнице и ее людях. Маленькая, но уютная больница находилась на территории Сельскохозяйственного института несколько в стороне от основных корпусов. В штате больницы были: главный и единственный врач Иван Васильевич Шепелев и фельдшерица Серафима Михайловна. Жили они при больнице, с делом справлялись замечательно и пользовались уважением. Иван Васильевич раньше был земским врачом. Он вернулся с Первой мировой войны почти без голоса (ранение или контузия), но, несмотря на это, оставался опытным специалистом. Только в очень редких случаях ради операций, больные направлялись в городские клиники. Так операция по поводу воспаления аппендицита у брата Владимира была сделана в городе и своевременно, без осложнений, благодаря точному и быстрому диагнозу, поставленному Иваном Васильевичем.

Писчая бумага была в дефиците. Анализ крови на обороте контурной карты

Летом мы всегда бегали босиком, поэтому подошвы обрастали толстым слоем кожи, что позволяло бегать по скошенному лугу или даже по жнитве. При этом иногда возникали травмы. Сбивали пальцы о колышки, оставленными студентами-практикантами по геодезии, ранились колючками терновника или шиповника. Медицинских знаний у нашей мамы хватало с избытком. Помнится у Владимира раздулась пятка. Причиной был шип терновника, воткнувшийся вертикально через толщу пятки. Все вокруг загноилось. Мама, прокалив большую иглу, подцепила шип и вытащила его. Потом с помощью компресса вылечила ногу.

Мои старшие братья Борис и Владимир были разными по натуре и характеру. Борис очень подвижный, порой озорной, в то же время мечтательный и часто как бы отрешенный. Он мог часами разбирать почтовые марки и мурлыкать себе под нос или читать запоем приключенческую литературу, особенно Александра Дюма. Уже будучи взрослым, Борис неоднократно перечитывал любимые книги и французские романы в подлинниках, так как неплохо знал французский.

Борис рано вступил на самостоятельную дорогу. В то время, чтобы поступить в институт надо было быть рабочим, и он поступает в геологическую партию. Такая партия была далеко от дома, в Монастырщине, и надо было рано вставать и уходить из дома. Склонность к геологии проявилась под влиянием профессора Дубянского, нашего соседа по дому. Дубянский заведовал кафедрой геологии в сельскохозяйственном институте, был специалистом по глинам и огнеупорам. По его рекомендации, в частности, был построен завод огнеупоров в Семилуках под Воронежем.

Борис. 1937 год

Чтобы поступить в Ленинградский горный институт, нужна была характеристика с места работы и требовалось самому быть рабочим (сын профессора считался сыном служащего). Вот почему Борис продолжал работать в геологической партии и в 1931 году смог поступить в Ленинградский горный институт на геологоразведочный факультет. С третьего курса Бориса в приказном порядке, без его желания, перевели на угольно-эксплуатационный факультет. Однако, Борис проявил настойчивость. Он продолжал заниматься на двух факультетах одновременно и в конце обучения защитил два диплома, причем, оба с отличием. Имя Бориса занесено на мраморную доску почета института. На Бориса отец возлагал большие надежды. Склонность к исследовательской работе, целеустремленность в решении поставленных научных задач, сформировали его как крупного ученого, профессора, доктора геолого-минералогических наук с большим практическим опытом.

Владимир с детства страдал близорукостью и в шумных играх обычно не участвовал из-за очков, но характер имел задиристый и часто вступал в рукопашную борьбу со старшим братом. С раннего возраста Владимир тяготел к общественной деятельности и охотно выходил на контакты с новыми людьми, с удовольствием ходил на почту, в домоуправление, к соседям и по прочим хозяйственным делам. Позднее, во время учебы в городской школе, был пионервожатым, а в техникуме – комсомольским активистом, вплоть до того, что хотел уйти из дома и жить в общежитие техникума. На одном из комсомольских собраний Владимир даже публично отрекся от родителей. Об этом некрасивом поступке в семье старались забыть и больше не вспоминать.

Владимир, также как и я, защитил диплом и закончил в 1944 году МВТУ им. Н. Э. Баумана и прошел путь от инженера-конструктора в КБ генерала Н. Г. Грабина до высоких должностей в Министерстве оборонной промышленности СССР.22
  Благодаря активному участию Владимира Александровича Тюрина в качестве одного из авторов и редакторов вышла в свет книга «Оружие победы. 1941—1945»/Под общ. ред. В. Н. Новикова – М.: Машиностроение, 1985.


[Закрыть]

Владимир и Петр. 1937 год