Текст книги "Воспоминания главного конструктора Петра Александровича Тюрина"

В компоновке Хворостин сумел, в основном, сохранить лафет пушки ЗИС-2, упростив коробчатые станины, заменив их трубчатыми. В качающейся части применил ствол-моноблок с дульным тормозом, унифицированный клиновой затвор с жестким копиром полуавтоматики для экстракции стрелянной гильзы и литую люльку. По сути, данная конструкция имела те же противооткатные устройства при замене веретена на новый профиль. Пушка ЗИС-3 создавалась как дивизионное орудие, поэтому был создан новый прицел с независимой линией прицеливания, позволяющий стрелять по закрытым целям и вести прицельный огонь по танкам противника. Максимальный угол возвышения 37^О был выбран, исходя из особенности конструкции лафета и из-за возможности удара казенника о землю при откате. Из теории баллистики известно, что прирост дальности при угле возвышения свыше 37^О незначителен. Одним из возражений Главного артиллерийского управления как раз и был этот злосчастный угол возвышения. Возрастание угла возвышения неизбежно приводило бы к увеличению высоты огня и ухудшению устойчивости пушки при выстреле. Это безусловно мешало бы борьбе с танками противника при стрельбе прямой наводкой. Во время войны дивизионная пушка очень часто использовалась как противотанковое орудие.

После войны нашлись ученые, которые обосновали выбор угла возвышения 37^О, как наиболее оптимальный с точки зрения комплекса всех других качеств орудия. Многие считали дивизионную пушку ЗИС-3 противотанковым орудием, которому для маскировки нужна низкая высота огня, легкость в управлении и скорострельность. Еще один плюс – удивительная безотказность, при высокой ремонтопригодности. Взаимозаменяемость всех узлов была обеспечена и гарантирована расчетами на максимум и минимум. При приемке пушек военный представитель преднамеренно брал узлы с разных пушек и проверял работоспособность стрельбой на заводском полигоне.

Основными разработчиками пушки ЗИС-3 были: ствол – М. А. Бибикин; противооткатные устройства – Ф. Ф. Калевалов; люлька – Б. Г. Ласман; прицел – Б. Г. Погосянц; нижний лафет – Б. Г. Малинин; затвор – В. С. Иванов; механизм наведения – И. Ф. Привалов; верхний станок – А. П. Шишкин; бронезащита – Викулов. Расчеты взаимозаменяемости вели И. И. Зверев и В. А. Тюрин. Общее руководство проектированием осуществлял К. К. Ренне.

При выпуске чертежей опытного образца подключались технологи, которые оценивали возможность изготовления на имеющемся заводском оборудовании, выбор рациональной заготовки с минимальными припусками на механическую обработку или возможность оставить черную поверхность в детали. Технологи по литью, штамповке, металлообработке были частыми гостями в конструкторских отделах. Основные принципиальные вопросы будущего серийного производства решались с главным технологом А. Ф. Гордеевым и главным инженером М. З. Слевским.

Традиционными были обходы рабочих мест главным конструктором Грабиным со своими ближайшими помощниками Д. И. Шеффером, К. К. Ренне, Н. М. Назаровым, В. Д. Мещаниновым, парторгом И. А. Горшковым, что позволяло быть в курсе разработок и влиять на ускорение работ. Бесспорно, это имело и дисциплинарное значение – не оказаться на рабочем месте во время обхода считалось нарушением. При обходе не пропускалось ни одно рабочее место. Группа подходила к каждому кульману, при этом продолжительность общения зависела от дела. Не удивительно, что Василий Гаврилович знал каждого по имени и отчеству. Изредка обходы проводились вместе с директором завода Еляном. Директор знал о новых разработках с первых линий на кульмане.

В один из таких дней меня представили директору Амо Сергеевичу Еляну. Поводом для этого была первая пробная проектная работа по заданию начальника отдела В. Д. Мещанинова. В качестве учебного задания была выбрана компоновка 45-мм противотанковой пушки, которую, как мне казалось, в целях снижения веса всей пушки, можно смонтировать на броневом щите, используя его как элемент силовой конструкции. У меня как молодого специалиста явно не хватало чертежных навыков, чтобы быстро изобразить новую конструкцию. В. Д. Мещанинов порекомендовал сделать в масштабе макет пушки из картона. Вот эта картонная пушка и показывалась Еляну и его спутникам. В дальнейшем эта работа не имела продолжения. В начале 1942 года на завод были доставлены трофейные пушки: немецкая ПАК-40 и финская 25-мм, у которых идея использования броневого щита была успешно реализована. Трофеи были подробно изучены Хворостиным, Земцовым и Матвеевым. Некоторые конструктивные решения были нами реализованы при разработке 100-мм противотанковой пушки БС-3.

Впоследствии приходилось иметь дела с многими иностранными пушками. Например, к нам поступили английские танки «Матильда», «Валентайн» и «Черчилль» для оценки возможности перевооружения их отечественными пушками. Наши пушки были много мощнее, проще в изготовлении и обслуживании. Сами танки большого интереса не представляли, поэтому работа по их перевооружению не была развернута.

Война принимала затяжной характер. Особенно трудным делом было организовать питание многотысячного города, к тому же перенаселенного и занятого, в основном, в промышленности. По рекомендации райкома весной занялись коллективными огородами на пустырях вокруг завода. Огород отдела Главного конструктора был позади завода около электроподстанции. Поле было распахано плугом за танкеткой, все остальное приходилось делать вручную. Работа была дружной, подчиненные и начальники – все были наравне. Сажали картофель. Семена доставали с большим трудом. Урожай получился отменный, просто замечательный, так как огород был на пойменных лугах за Волгой. Там же вырастили капусту. При минимальных затратах труда капуста получилась хорошей.

Обстановка на фронтах оставалась достаточно серьезной. Немцы сосредоточили свои усилия на юго-востоке, рвались к Сталинграду, к Волге. Наши с Владимиром родители в начале войны сумели выбраться из Киева. В Киеве они оказались потому, что отец по совместительству преподавал в Киевском лесном институте, и война застала его в Киеве. Необходимо было вернуться в Воронеж, в котором родители проживали постоянно. В Воронеже у них была квартира на территории сельскохозяйственного института и постоянная работа в Воронежском лесном институте. В июле 1942 года немцы близко подошли к Воронежу, и военные действия перешли в пригород. Связь с родителями прервалась, и мы с братом не знали об их дальнейшей судьбе. Нас это очень тревожило. Вечером за кульманом мы обсуждали сложившуюся ситуацию и не заметили, как сзади подошел Василий Гаврилович, который слышал нашу беседу. Не отрицая всей сложности обстановки на фронте, он сказал, что скоро будет перелом в ходе войны. Этим переломом потом стала Сталинградская битва.

Сообщение от родителей пришло из Балашова. Организованной эвакуации не получилось, хотя к ней готовились. Книги большой личной библиотеки были упакованы и переданы в сельскохозяйственный институт. Но отъезд был отменен. Когда немцы неожиданно прорвали фронт, пришлось самим думать об эвакуации. Родители на попутном грузовике с небольшим количеством личных вещей выехали в сторону города Анны, пока был бензин, и далее на восток на лошади, полученной в лесхозе. И так, все далее и далее, от лесхоза к лесхозу. Выручали ученики – воспитанники Воронежского лесного института. В Балашове, наконец, сели на поезд и в итоге добрались до конечной точки эвакуации для лесного института – города Лубяны Татарской АССР.

О Сталинградской битве написано много, но это спустя многие годы. А тогда? Скупые сводки Софинформбюро не раскрывали нам сведений о подготавливаемых операциях по окружению немецких войск в районе Сталинграда. Героическое мужество защитников города восхищало всех, вызывало исключительный патриотический и трудовой подъем, каждый чувствовал себя коммунистом. В эти месяцы заметно увеличился приток в партию новых членов. В октябре кончился мой комсомольский период жизни, и я подал заявление о приеме меня в партию. В ноябре в райкоме я получил кандидатскую карточку.

К осени 1942 года в коллективе отдела Главного конструктора шли упорные разговоры о создании Центрального артиллерийского конструкторского бюро (ЦАКБ) под руководством генерала Грабина, причем не в Горьком, а под Москвой. Вскоре разговоры стали явью. Бригада доверенных лиц, в том числе И. С. Мигунов, А. Е. Хворостин, Я. А. Белов, выехали для осмотра сооружений эвакуированного завода вблизи Москвы. Первые сообщения были обнадеживающими – основные сооружения (инженерный корпус, механические цехи, вспомогательные помещения и несколько жилых домов) были пригодны для размещения оборудования и станков, а дома для жилья. К сожалению, не было тепла, так как котельная не функционировала и была демонтирована. Эта производственная площадка была частью большого завода и создавалась как опытный завод конструктора Л. В. Курчевского.

Решение о переезде пришло поздно осенью. Окончательно определился список отъезжающих. На заводе оставалась небольшая группа конструкторов для обеспечения серийного производства.

Сотрудники и члены их семей уехали поездом. Оборудование конструкторских отделов, документация, станки опытного цеха отправлялись эшелоном. Среди желающих сопровождать эшелон были С. И. Логинов, Б. М. Малинин, Г. С. Риттенберг, В. А. Тюрин, П. А. Тюрин и С. Г. Яйло. К нам в теплушку загрузили выращенные на огородах картофель и капусту. Эшелон отправлялся из Горького в новогоднюю ночь в сильный мороз. Для обогрева в центре теплушки стояла железная печь с длинной железной трубой. Жар от печки и трубы создавал комфортную обстановку. Трудности возникли в пути. Печка стала отчаянно дымить, тепла становилось все меньше и меньше. С Борисом Малининым мы решились на разборку всех труб и обнаружили наросшую гарь от березовых дров, сузивших проход, и моток проволоки в одном из колен. От нагара эту операцию по очистке труб приходилось делать несколько раз.

Особенно страдали от холода Яйло и Риттенберг, которые стали пассивны и бездеятельны. В то же время Логинов и Малинин, наоборот, проявляли изобретательность, были активны, понимали друг друга с полуслова.

Подлипки

Уже в 1943 году мы оказались на станции Подлипки, в целости и сохранности доставили эшелон. Яркая белизна снегов Подмосковья и сосны в изморози, так запомнился нам этот день – начало московского периода жизни.

Встречаясь с Василием Гавриловичем Грабиным в разные периоды его деятельности, во время Великой отечественной войны и после нее, у меня создалось впечатление о далеко незаурядной личности, оставившей заметный вклад в развитие отечественной артиллерии.

Начало войны, город Горький, ОГК завода «Новое Сормово». У Грабина полная инициатива в проектировании и постановке на серийное производство новых полевых и танковых пушек, не ожидая тактико-технических требований от заказчика – Главного артиллерийского управления (ГАУ). Риск разделял директор завода Амо Сергеевич Елян.

Откровенные разговоры со Сталиным в Кремле и во время показов новой техники, выполнение принятых решений в срок, вызывали симпатии к Василию Гавриловичу и, в то же время, осложняли отношения с заказчиком, так как инициатива была не на стороне ГАУ. Четкость предложений Грабина, понимание того, что может быть названо стратегией развития артиллерии, бесспорно создавало авторитет главному конструктору. Военные технические руководители, например, маршал Г. И. Кулик, допускали большие просчеты в своих оценках потребности армии в артиллерийском вооружении. Успехи деятельности Грабина не были случайными. Василий Гаврилович правильно выстраивал контакты с местными руководителями города Горький и, конечно, имел поддержку в коллективе завода и в отделе главного конструктора. Молодой целеустремленный коллектив результативно и с воодушевлением отвечал на четко поставленные задачи, несмотря на трудности военного времени.

Василий Гаврилович незадолго до войны получил звание генерал-майора и в числе других известных артиллеристов был удостоен звания Героя социалистического труда, а также получил в пользование персональный автомобиль ЗИС-101. Это еще больше поднимало его авторитет, как руководителя и, в то же время, налагало большую ответственность на его дальнейшую деятельность.

Разрыв во взаимоотношениях с директором Еляном в 1942 году во многом усложнил выполнение задуманных новых разработок. От директора требовалось дать фронту все больше и больше пушек. Поставленная на поток пушка ЗИС-3 отвечала этой цели. Простота конструкции и высокая технологичность обеспечили рост производства пушек. Новых конструкторских решений не требовалось, зачем рисковать. Директора завода можно понять. Тем не менее, Грабин идет на риск и выходит в Правительство с предложением образовать Центральное артиллерийское конструкторское бюро (ЦАКБ), независимое от конкретного завода, пытаясь, тем самым, раскрыть новые горизонты в области артиллерийского вооружения. Взрыв энергии при организации ЦАКБ, поиск специалистов из эвакуированных заводов и КБ, привлечение их к проектированию новых образцов вооружения, вот что характерно для Грабина этого периода времени.

Первые годы Василий Гаврилович, как и многие сотрудники ЦАКБ, жили на дачах подмосковного санатория имени М. И. Калинина, в Тарасовке, примерно в пяти километрах от работы. Грабин занимал небольшой дачный домик. Весной в выходные дни Василия Гавриловича можно было видеть в саду с лопатой. Любовь к земле видно была давняя. Позднее на территории ЦАБК был заложен сад с фруктовыми деревьями, и яблоки из сада раздавались сотрудникам. В дальнейшем Грабин построил особняк в ЦАКБ, хотя имел уже квартиру в Москве.

В конце сороковых годов у Грабина возник разлад в семье, да так, что его жена обратилась в ЦК партии с жалобой. Возникло персональное дело с разбором в партийной комиссии у Шкирятова. Трепка нервов предостаточная, а в результате развод. Особняк, построенный на казенные средства, решено было отдать под детский сад. Московскую квартиру Грабин оставил прежней жене, а сам на собственные средства строит дачу в Валентиновке, вблизи Болшева, оформляет брак с новой женой Анной Павловной, с которой прожил последние тридцать лет. В этом браке родилось двое сыновей.

Семейный разлад совпал с большими трудностями в ЦАКБ. Поводом стали неприятности с изготовлением зенитной пушки С-60А на серийном заводе, связанные с низкой культурой производства. Военный представитель остановил приемку, считая конструкцию недоработанной, и это несмотря на то, что батарея пушек выдержала войсковые испытания и была принята на вооружение. Пострадали прежде всего военные, принимавшие решение, маршал артиллерии Н. Д. Яковлев и заместитель министра вооружения И. А. Мирзаханов, отвечавшие за серийное производство.

Министр вооружения Д. Ф. Устинов возглавил комиссию по разбору причин, приведших к отказам принятой на вооружение пушки С-60А, с выездом Грабина на серийный завод. Василий Гаврилович непрерывно находился на заводе, лично проверял в цехах каждую деталь, каждую сборку, не отходил от разметочных плит, проверял сертификаты на материалы, режимы термообработки. Батарея пушек, собранная под контролем Грабина, проходит расширенные испытания и выдерживает их. Таким образом, конструкция была оправдана – дело в некачественном изготовлении (доходило до того, что недобросовестные рабочие использовали кувалду вместо гаечного ключа).

Однако случаи отказа серийных изделий при контрольных сдаточных испытаниях все же возникали, главным образом, из-за пружины досылателя вследствие поломки по концевому витку. Сама пружина досылателя изготавливалась из качественной марки стали с дополнительной полировкой прутка для снятия поверхностных дефектов, чего раньше никогда не делали. Поскольку с этим явлением мне пришлось столкнуться на другом заводе и в другой конструкции автомата, причина поломки была выяснена досконально.

Дело в том, что пружины, работающие при большой скорости деформации, испытывают дополнительную нагрузку из-за удара витков друг о друга. В результате возникает наклеп поверхностей, прежде всего, концевых витков, что в свою очередь приводит к усталостному разрушению пружины. Увеличение шага витков пружины, хотя это и увеличивает напряжения кручения сверх рекомендованных значений, снимало проблему. Другой эффективной мерой была обдувка пружин дробью, что также резко увеличивало живучесть пружин.

Знание технологии, уверенность в правильности расчетов и результатах проведенных испытаний помогли Грабину выйти из трудного положения. А должен был это сделать военный представитель завода, из-за которого пострадало много людей. Со временем они были восстановлены в правах, но наказания были слишком велики.

Несколько подробнее остановлюсь на описании ЦАКБ того времени. Основной инженерный состав располагался в инженерном корпусе в трехэтажном здании. Руководство бюро находилось на втором этаже. Помещения был отделаны по-современному – поверхности стен покрыты масляной краской и по сырой поверхности обдуты мелким песком, благодаря чему получалась шероховатая поверхность, без бликов, глубокого тона. Простенки были белыми, а верхнюю часть стен украшала лепнина. В целом все выглядело довольно помпезно и эффектно.

У В. Г. Грабина кроме приемной, отделанной в той же манере, был рабочий кабинет зеленого цвета с очень небольшим количеством мебели: письменный стол, перед ним еще один небольшой, типа журнального, стол и два кресла. Рядом дверь в комнату отдыха. Комната голубовато-серого цвета с росписью по стенам от пола до потолка диковинными растениями. Из кабинета еще одна дверь вела в конференц-зал с темно-красными стенами и белыми простенками в виде плоских колонн с фризом. Убранство конференц-зала украшали малиновые портьеры, отороченные золотой бахромой и такими же кистями. Бронзовые бра и большой портрет Сталина завершали торжественный и парадный вид. Все в духе того времени – сталинского ампира. О вкусах не спорят. Общая площадь зала была достаточной для проведения заседаний Технического совета и других мероприятий. Строительные работы были начаты еще во время войны и закончены в год Победы.

Жизнь в ЦАКБ в 1943 году начиналась достаточно трудно, в основном, из-за отсутствия тепла. Восстановить котельную в холодную зиму было нереально, поэтому были поданы два паровоза, которые подавали пар в те помещения, где сохранились трубы и батареи центрального отопления. В больших конструкторских залах сотрудники стеклили окна, клали печи, восстанавливали электропроводку, убирали мусор, расставляли оборудование, в общем, обживались на новом месте.

Весной уже шло проектирование новой 85 мм танковой пушки для модернизированного танка Т-34. Задание было срочное, решение искали в двух вариантах. Рассматривался проект конструктора Шабарова из группы генерала Ильи Ивановича Иванова, который недавно вернулся из эвакуации. В эту группу входили конструктора Ленинградских и Сталинградского КБ. Опытный образец был изготовлен на заводе, где директором был Елян. Испытания пушки были проведены на Гороховецком полигоне, и, не дожидаясь заключительной стрельбы, поторопились принять ее на вооружение и приступить к серийному производству. Так появилась пушка ЗИС-53 для танка Т-53. На завершающих стрельбах проявился дефект, для ликвидации которого требовалась доработка конструкции пушки. Возник конфликт, если не сказать больше – скандал. Довольно подробно эта ситуация описана в воспоминаниях маршала Н. Д. Яковлева. Главное – удалось пушку доработать, и это обошлось без больших наказаний. А время было военное – могло быть по-другому.

Война распылила конструкторские силы, большая группа конструкторов оказалась в Сибири, в Юрге. Ленинградские специалисты с «Металлического» завода и завода «Большевик» сначала были эвакуированы в Сталинград на завод «Баррикады», затем вместе с конструкторами завода «Баррикады» переехали в Юргу. В 1943 году эта группа появилась у Грабина. И. И. Иванов возглавил руководство на правах заместителя начальника ЦАКБ. В дальнейшем из этого подразделения образовался филиал ЦАКБ по морскому и автоматическому вооружению. После снятия блокады в 1944 году филиал вернулся в Ленинград, где на его основе образовалось Морское артиллерийское центральное конструкторское бюро (МАЦКБ). Из коллектива ЦАКБ уехали не все, у Грабина остались М. М. Розенберг, В. Ф. Козлов, Б. И. Житков, Л. А. Локтев и другие.

Одним из первых заданий было проектирование новой противотанковой пушки с большой начальной скоростью тяжелого бронебойного снаряда, способного пробить любую броню немецких танков с большого расстояния. По данным разведки у немцев велась работа по созданию сверхтяжелых танков. И действительно, в сражениях летом 1943 года появились «Тигры» и «Фердинанды».

Работа в ЦАКБ велась с большим подъемом, как Сталинское задание. Оценивалось два калибра 107– и 100-мм. Выбор пал на 100-мм. За основу была взята баллистика морской зенитной пушки, боезапас которой был хорошо отработан и находился в производстве. Немаловажным фактом было наличие производственного оборудования для изготовления стволов на заводе «Большевик». Оно не было эвакуировано из Ленинграда. Из разговоров много позже я узнал, что эта идея принадлежала заместителю наркома вооружения В. М. Рябикову. Главным конструктором проекта Грабин назначил Александра Евгеньевича Хворостина из проектного отдела Константина Константиновича Ренне.

В компоновке пушки нашли место новые решения, особенно по лафету. Это и сварные коробчатые станины из прочной стали 20ХГС, автоматическое выключение подрессоривания при раздвижке станин по-боевому, торсионное подрессоривание по типу танкового, пневматическое уравновешивание качающейся части, новый прицел с независимой линией прицеливания, прицел для стрельбы прямой наводкой и многое другое. За основу принимались хорошо проверенные решения по унифицированному затвору, проверенному на пушке ЗИС-3 с жестким копиром полуавтоматики. Патрон унитарный: гильза, пороховой заряд и снаряд – одно целое, позволяющее заряжать орудие одним броском патрона в камору и вести прицельный огонь до пяти выстрелов в минуту. На практике скорострельность достигала десяти – двенадцати выстрелов в минуту при физически сильном заряжающим, например, таком, как Миша Мигунов – рабочий сборщик.

В конструкцию пушки были заложены прогрессивные технологические новшества, например, сварка высокопрочных сталей, штамповка крупных деталей, литье из легированных сталей. Высокая взаимозаменяемость узлов и деталей гарантировалась расчетами допусков и предельных отклонений на максимум, минимум.

В апреле 1943 года рабочие чертежи были готовы, и мне было поручено вылететь в Пермь на Мотовилихинский машиностроительный завод вместе с чертежами для размещения заказа на изготовление опытного образца 100-мм противотанковой пушки С-3 и второго образца упрочненного лафета той же пушки для наложения 122-мм ствола с баллистикой известной пушки А-19. В один из майских дней 1943 года, придя утром на работу, я был вызван к начальнику проектного отдела Ренне и получил указание в тот же день вылететь служебным самолетом. Времени на сборы было мало, а надо было успеть оформить командировку, получить рейсовую карточку и что-то купить в дорогу.

Чертежи общих видов были отправлены спецсвязью, а синьки рабочих чертежей деталей были упакованы в один большой мешок. Командировочное удостоверение и рейсовая карточка были вручены мне в машине, которая повезла меня в Наркомат.

Противотанковая пушка БС-3 после доработки на заводе Большевик пушки С-3

В тот день улететь не удалось – не хватило мест в самолете (неожиданно вылетел в командировку заместитель наркома В. Н. Новиков). Дальнейшая моя судьба была передана заместителю председателя Технического совета А. А. Толочкову. Он меня предупредил, что очередной самолет будет на следующий день и уезжать домой не следует. Пришлось ночевать в кабинете Толочкова на длинном столе заседаний, покрытым зеленым сукном (к сожалению, в кабинете не было дивана).

Охрана искала меня по всему наркомату и обнаружила под утро, как нарушителя пропускного режима. О том, что я остаюсь в наркомате до утра, никто ее не предупредил.

Утром уехал на Центральный аэродром – аэровокзал на Ленинградском шоссе (в настоящее время не существует). Здесь готовился к вылету грузовой самолет ЛИ-2 с грузом двух двигателей, отправляемых на ремонт в Свердловск. В то время перелет был не столь простым, как в нынешнее время. По погодным условиям пришлось заночевать в Казани. Наличие чертежей с биркой на мешке и сургучной печатью не позволило оставить мешок в самолете. Приходилось таскать мешок в буфет и в гостиницу, где предоставили ночлег. Следующая остановка была в Свердловске. Самолетные моторы выгрузили, но запах бензина не исчез, им пропиталась одежда и мои припасы. Даже сейчас, спустя много лет, соевые батончики для меня пахнут бензином.

В Перми самолет приземлился на заводском аэродроме. По телефону связался с секретарем директора и объяснил откуда я. Он прислал ЗИС-101 и через несколько минут я оказался на заводе.

Пермь военного времени была крайне перегружена людьми, в основном, эвакуированными из Ленинграда. На заводе все было подчинено массовому производству пушек для фронта. Размещение опытного заказа на серийном заводе дело трудное, почти безнадежное, выпуск пушек не должен быть сорван, все станки предельно заняты. Дело в том, что станки настроены на обработку определенной детали. Многое заметно отличалось от того, что мне приходилось видеть на заводе «Новое Сормово». Здесь цеха более темные, оборудование старое, горы стружки около станков. Надо отметить важный вклад в организацию производства работников завода: Александра Васильевича Белокрылова – ответственного за заказ и Федорова – от службы главного технолога, вложивших много труда и изобретательности при размещении узлов и деталей в цехах серийного завода. Спустя много лет, в шестидесятые годы, в Перми я снова встретился с А. В. Белокрыловым. Нам было приятно вспомнить те далекие годы.

Сталевары металлургического производства под руководством главного металлурга В. И. Привалова сварили ствольную сталь, отковали трубы, казенники и другие крупные детали, отработали технологию сварки новой для них марки листовой стали для станин.

Свой вклад внесли инструментальщики, создав необходимый инструмент для изготовления трубы ствола, а также протяжки и специальные фрезы, необходимые для изготовления деталей механизма подрессоривания и лафета. Начальником инструментального цеха был Яков Иванович Капитульский, с которым мне довелось встретиться много позже на ленинградском «Арсенале». От его умения находить решения во многом зависел успех дела.

Комплектация деталей и сборка опытного образца происходила в опытном цехе. Там же шли и свои конструкторские работы, их вел главный конструктор С. П. Гуренко. В этом цехе я встретился с М. Ю. Цирульниковым, осужденным и приходившим в цех «под свечкой», то есть в сопровождении охранника. После войны он вернулся к свободной деятельности, возглавил вновь организованное КБ и реализовал свой талант в новых разработках. Уже в пенсионном возрасте продолжал активную деятельность на «Мотовилихинском заводе», заведовал кафедрой в Пермском политехническом институте.

Опытные уральские производственники с большим вниманием собирали новые узлы, отмечая оригинальность и простоту конструкторских решений, но сильно сомневались в достаточной прочности лафета – слишком необычным был вид этой грациозной и в то же время мощной пушки.

14 сентября 1943 года опытный образец был готов и по железной дороге отправлен в ЦАКБ для доводки и испытания стрельбой. Дело в том, что к моменту отправки опытного образца были получены воротники уплотнений тормоза отката и накатника из синтетической резины «Совпрен». Это была большая новинка в конструкции уплотнений. До этого воротники изготавливали из толстой чепрачной кожи. По этой причине опытный образец не испытывался стрельбой на заводе, хотя соблазн был большой. Техническое решение на заводе было подготовлено изготовлением воротников из обычной резины. Их, конечно, хватило бы на первые стрельбы. Первые выстрелы были сделаны на Софринском полигоне. Испытания велись в ускоренном темпе, на ходу вносились изменения. При перевозке ломались торсионы, сгорали губчатые резиновые колеса. Недостаточно прочным оказался литой дульный тормоз. Несмотря на эти дефекты испытания продолжались. Еще до окончания полигонных испытаний было принято Правительственное решение начать производство пушки С-3 на ленинградских заводах.

Осенью 1943 года Ленинград еще находился в блокаде и ежедневно обстреливался дальнобойными немецкими пушками с вершин Вороньей и Ореховой гор. Город сражался с врагом не только на фронтах, но и производством вооружения и боеприпасов. В ноябре 1943 года мне было дано задание вылететь в Ленинград на завод «Большевик», на котором приходилось бывать ранее перед войной и покинуть его в первый месяц войны. Проезд до Ленинграда занимал по объездному маршруту через Тихвин примерно сутки, с таким расчетом, чтобы прибыть в Ленинград в темное время суток. Поезд, на котором пришлось ехать, был сформирован из чистых благоустроенных вагонов. Поезд чем-то напоминал «Красную стрелу», даже проводники в белых перчатках, совсем как раньше. «Красная стрела» была восстановлена в середине 1944 года.

После долгой осады и мужественной защиты в дни блокады, город и завод жили производственной жизнью. При сигнале воздушной тревоги и обстрелах по квадрату, близкому к заводу, рабочие неохотно уходили в убежище – подвальное помещение под цехами. Завод «Большевик» работал с неполной загрузкой, многие станки и специалисты вместе с рабочими были вывезены в глубь страны. Новый заказ означал возрождение завода и был встречен с большим энтузиазмом. Ленинградцы хотели активнее участвовать в разгроме врага, внести свой вклад в создание нового грозного оружия.

Мое пребывание в Ленинграде, как представителя проектного отдела ЦАКБ, было целиком связано с постановкой на серийное производство пушки С-3 (в дальнейшем получившей индекс БС-3).

Моя основная задача состояла в том, чтобы ознакомить работников заводов с конструкцией опытного образца пушки, проходившей полигонные испытания, и получить замечания и предложения завода-изготовителя при переиздании чертежей на серию. Шел кропотливый анализ чертежей, оценивалась каждая деталь с точки зрения выбора рациональной заготовки и удобства изготовления. Питерские рабочие – это особенный слой мыслящих людей, нечто большее, чем обычный производственник. Профессиональный уровень рабочих был авторитетен и для главного технолога. Я получил много дельных рекомендаций непосредственно от рабочих. При этом мне показалось, что технологи не торопились со своими указаниями, а ждали мнения сборщиков.