Текст книги "Правда о Салли Джонс"

Якоб Вегелиус
Правда о Салли Джонс

Text © Jakob Wegelius, 2014

Illustrations © Jakob Wegelius, 2014

First published by Bonnier Carlsen Förlag, Stockholm, Sweden

Published in the Russian language by arrangement with Bonnier Rights, Stockholm, Sweden and Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

© Мария Людковская, перевод, 2017

© ООО Издательство «Альбус корвус», издание на русском языке, 2018

Действующие лица

Пишущая машинка

На днях Старшой подарил мне пишущую машинку. Ундервуд, модель № 5 1908 года. Он купил ее у старьевщика – здесь, в лиссабонском порту. Многие клавиши вышли из строя, а рычаг освобождения бумаги вовсе отвалился. Но Старшой отлично знает, как я люблю возиться с поломанными вещами.

Несколько вечеров подряд я чинила свой ундервуд. Перед вами – первые слова, которые я пишу на этой машинке. Две-три клавиши все еще залипают, но это нетрудно исправить при помощи плоскогубцев и машинного масла.

Только это уже завтра. За окном моей каюты темно. Огни судов на речном рейде мерцают в черной воде. Я подвесила свою койку и собираюсь лечь спать.

Надеюсь, страшные сны мне сегодня не приснятся.

~

И вот опять вечер.

Сегодня нам со Старшим повезло. Каждое утро, чуть свет, мы ходим в один портовый кабак, где собираются безработные моряки в надежде найти приработок. Обычно работы нет, но сегодня нам кое-что подвернулось. Весь день, с утра до ночи, мы таскали мешки с углем. Платят за это плохо, но мы ни от чего не отказываемся. Теперь у меня все болит: спина, руки. От угольной пыли все чешется.

Но хуже всего усталость. Прошлой ночью я опять плохо спала. Вот уже месяц, как меня мучают кошмары.

Я вижу одни и те же сны.

Иногда мне снится, будто я снова стою в машинном отделении «Сонг оф Лимерик». Меня обхватили чьи-то сильные руки, грохочет паровая машина, и корабль вот-вот пойдет ко дну.

А бывает, мне снится комиссар Гарретта. Темно, я не знаю, где нахожусь. Возможно, среди могил на кладбище Празереш. Я вижу только маленькие глазки Гарретты. Они холодно светят из-под полей его шляпы. Чувствую резкий запах пороха из его револьвера. Выстрел звенит в ушах.

Но самый ужасный сон – о Старшом. Будто я стою под дождем, жду его у железных ворот в высокой стене. Время идет, я продрогла до костей. Убеждаю себя, что с минуты на минуту ворота откроются. Но в глубине души знаю, что это самообман. Ворота не откроются никогда. Старшой навсегда останется по ту сторону стены.

Иногда я кричу во сне. Однажды, не так давно, среди ночи в мою каюту ворвался Старшой с огромным разводным ключом в руках. Он услышал мой крик и решил, что кто-то проник на борт и хочет причинить мне зло. Такое вполне возможно. Здесь, в Лиссабоне, мы нажили себе опасных врагов.

Ну все, больше писать не могу, слишком устала. Продолжу завтра. Как же мне нравится мой ундервуд № 5!

~

Сегодня туман. Он пришел после полудня с Атлантики. Я только что была на палубе. Дальше кранов на пристани ничего не видать. С реки то и дело доносятся сиплые туманные рожки судов и звон рынд. Немного призрачные звуки.

Мы опять весь день таскали мешки с углем. За работой я думала о своей пишущей машинке и наконец нашла для нее применение.

Я напишу правду.

Правду об убийстве Альфонса Морру.

Чтобы все знали, что произошло на самом деле.

Я буду писать и так, быть может, смогу избавиться от ночных кошмаров.

Часть первая

Глава 1
Я, старшой и «Хадсон Квин»

Для тех из вас, кто меня не знает, сразу скажу, что я не человек. Я человекообразная обезьяна. От ученых я слышала, что отношусь к виду Gorilla gorilla graueri. Большинство моих сородичей живут в Африке, в непролазных джунглях по берегам реки Конго. Сама я, видимо, тоже оттуда.

Как я оказалась среди людей – не знаю. И скорее всего, не узнаю никогда. Думаю, я была тогда совсем маленькой. Возможно, охотники или аборигены поймали и продали меня. Мое самое первое воспоминание: как я сижу на холодном каменном полу с цепью на шее. Быть может, это было в Стамбуле, точно сказать не могу.

С тех самых пор я живу в мире людей. Я научилась понимать ход ваших мыслей, научилась понимать вашу речь. Я умею читать и писать. Знаю, что такое воровство и предательство. Что такое алчность. И жестокость. У меня было много хозяев, и большинство из них я предпочла бы забыть. Не знаю, кто из них дал мне мое имя и почему.

Как бы то ни было, зовут меня Салли Джонс.

~

Многие думают, что теперь мой хозяин Старшой. Но Старшой не из тех, кто распоряжается другими. Мы с ним компаньоны. И друзья.

На самом деле Старшого зовут Генри Коскела.

Мы познакомились много лет назад, когда я ехала без билета на грузовом пароходе «Отаго». Меня обнаружили матросы, и капитан приказал бросить меня за борт. Но в дело вмешался старший механик и спас мне жизнь. Это и был Старшой.

Через несколько лет мы снова встретились, но теперь уже в сингапурском порту. Я была тяжело больна и сидела на привязи возле грязного бара. Старшой узнал меня и выкупил у хозяина бара. А потом взял на корабль, на котором тогда ходил, накормил и дал лекарства. Он спас мою жизнь во второй раз.

Со временем я поправилась и могла понемногу помогать Старшому в машинном отделении. Мне нравилась моя работа, и благодаря Старшому я отлично с ней управлялась. Все, что я знаю о морском деле и судовых двигателях, я знаю от него.

С тех пор мы со Старшим не расставались. Из Юго-Восточной Азии мы постепенно добрались до Америки. В Нью-Йорке купили бот, «Хадсон Квин», и стали возить на нем разные грузы вдоль берегов Америки, Африки и Европы. Мы были сами себе хозяева, и нашего заработка хватало, чтобы поддерживать судно в отличном состоянии.

Хорошо мы тогда жили. Лучше не придумаешь.

Как бы мне хотелось, чтобы все снова было как прежде.

~

Почти четыре года назад все изменилось и начались наши несчастья. Целое лето мы курсировали в британских водах. Пришла осень, и мы решили перебраться в более теплые широты, подальше от Северного моря с его зимними штормами. В Лондоне мы взяли груз, консервы, которые следовало доставить на Азорские острова – архипелаг среди Атлантического океана.

Поначалу плавание шло хорошо. Погода стояла прекрасная, с мягкими ветрами. Но однажды ранним утром удача отвернулась от нас. Наше судно столкнулось с китом. Кит не пострадал, но от сильного толчка руль на «Хадсон Квин» покривился. Пока мы пытались исправить неполадку, погода переменилась, поднялся крепкий ветер. Нас нещадно сносило. Если бы не плавучий якорь, мы бы погибли. Когда ветер утих, мы смогли наладить аварийное управление и двинулись к материковой Португалии. Причалили мы в Лиссабоне.

Разгрузившись, завели «Хадсон Квин» в сухой док, чтобы починить руль. Ремонт продолжался две недели и стоил всех наших сбережений. Старшой обошел все грузовые компании в порту, чтобы сговориться о новом грузе для «Хадсон Квин». Но увы. Вдоль причалов в ожидании лучших времен простаивало полным-полно судов с такими же пустыми грузовыми трюмами, как у нас.

Шли недели. Сидеть на берегу никогда не весело. Но хорошо еще, что мы застряли в Лиссабоне, а не в каком-нибудь захолустье. По субботам мы садились на трамвай и катались по городу. А ведь таких красивых трамваев, как в Лиссабоне, не найдешь нигде, даже в Сан-Франциско!

«Хадсон Квин» стояла, пришвартованная в порту у Алфамы. Алфама – старый бедный район, днем полусонный, а ночью полный опасностей. Население тут самое разношерстное. Никто и бровью не поведет при виде сиамских близнецов, торгующих шнурками для обуви на Руа-де-Сан-Педру. Или при виде ряженых с Перцового берега, исполняющих танец дьявола, которых можно встретить в самых темных закоулках в период старой луны. Даже горилла в рабочей одежде – и та никого здесь не удивит. И это прекрасно.

Вечера мы чаще всего проводили в кабачке «Пеликану». Сюда заходят многие моряки, оказавшиеся в Лиссабоне. «Пеликану» находится на Руа-ду-Салвадор – узкой, мрачной улочке, куда едва добирается солнечный свет. Хозяина зовут сеньор Баптишта. Раньше он ходил коком на кораблях «Трансбразилии», и заезжих моряков перед едой он всегда угощает рюмочкой агуарденте. Агуарденте – это что-то вроде водки, поэтому мне вместо нее обычно наливали стакан молока.

Об этом кабачке у меня сохранилось много приятных воспоминаний. Но среди них одно – неприятное.

Дело в том, что именно в «Пеликану» мы впервые встретились с Альфонсом Морру.

Глава 2
Морру

В тот вечер мы со Старшим допоздна работали в машинном отделении «Хадсон Квин». Помню, шел дождь, когда мы вышли на берег поужинать. Свет газовых фонарей блестел на мокрой брусчатке пристани. Вдоль узких улочек Алфамы в сточных канавах и колодцах журчала грязная вода.

В «Пеликану» было накурено и тепло. За круглыми столиками теснились завсегдатаи. Кто-то в знак приветствия кивнул, кто-то махнул рукой. Это были моряки и поденщики из порта, уличные женщины с ввалившимися от усталости глазами и бессонные музыканты. Большая, одетая в черное дама, которую звали Роза, пела фаду о несчастной любви. Фаду можно часто услышать в бедных кварталах Лиссабона.

Одного из посетителей я видела впервые. Он сидел у дверей за чашкой кофе и, когда мы вошли, поднял голову. Узкое лицо было очень бледно, из-под полей шляпы блеснули черные глаза. Я чувствовала, как он следит за нами взглядом, пока мы протискивались вслед за сеньором Баптиштой к свободному столику в дальнем углу заведения.

Супруга сеньора Баптишты, сеньора Мария, подала томатный суп с хлебом. Едва мы приступили к трапезе, как одинокий незнакомец поднялся и подошел к нам. Я подумала, что он поджидал нас.

– Меня зовут Морру, – сказал он. – Я слышал, у вас есть бот. И что вы ищете работу.

Старшой сперва удивился, а потом обрадовался.

– Точно, – ответил он. – Садитесь!

Человек, назвавшийся Морру, боязливо оглянулся через плечо и сел.

– Речь о нескольких ящиках, – сказал он так тихо, что Старшому пришлось немного податься вперед. – Забрать их надо в Ажиере. Это маленькая гавань на реке Зезере… у меня с собой карта…

Из внутреннего кармана Морру достал сложенную карту и развернул ее на столе. Старшой стал внимательно изучать ее. Я поняла, что его интересует глубина реки.

– За последнее время выпало много дождей, – сказал Морру. – Вода в реках высокая. Не беспокойтесь, на мель вы не сядете.

– Это зависит от груза, – возразил Старшой. – Сколько ящиков надо перевезти? И что в них?

– Азулежу, – ответил Морру. – Плитка, изразцы. Всего шесть ящиков. Каждый примерно по триста килограммов.

Старшой был удивлен.

– И это все? Не проще ли довезти ящики до Лиссабона на телеге?

– Это очень дорогие и хрупкие изразцы, – поспешно ответил Морру, словно ждал такого вопроса. – Дороги здесь плохие. Не хочу, чтобы плитка побилась. Ну что, возьметесь?

– Смотря сколько вы нам заплатите, – с улыбкой сказал Старшой.

Морру достал конверт и протянул Старшому. Тот открыл его и большим пальцем провел по купюрам. По его виду я поняла, что в конверте куда больше денег, чем он рассчитывал.

– Ящики следует доставить в Лиссабон, на Кайш-ду-Содре, – продолжил Морру. – Если управитесь за четверо суток, получите еще столько же.

Старшой просиял.

– Идет, – сказал он и протянул руку.

Морру быстро пожал ее и встал. Не сказав больше ни слова, он пробрался между столиками к выходу и исчез в ночи.

~

Часа через два мы со Старшим брели обратно в порт, к нашей «Хадсон Квин». Дождь перестал, из-за рваных облаков, бегущих по небу, выглядывала смазанная луна. Старшой был в превосходном настроении. Перед уходом он угостил выпивкой всех посетителей в «Пеликану» в честь того, что нам наконец-то подвернулась работа. Да еще за такие деньги.

– Ну все, удача снова с нами! – сказал он, когда мы спустились на пирс. – За эти деньги мы загрузим в трюм столько угля, что хватит до самого Средиземного моря! А уж там всегда найдется работенка для такого бота, как «Хадсон Квин»!

Я бы тоже хотела радоваться, но что-то меня тревожило. При мысли о человеке, назвавшемся Морру, мне делалось не по себе. Может, дело в его взгляде – глаза Морру блестели странным, горячечным блеском. А еще по его запаху я почувствовала, что ему страшно.

Глава 3
Ажиере

На следующее утро я встала засветло и начала разводить огонь в топке под паровым котлом. К тому времени, как мы позавтракали, пар поднялся до марки, и «Хадсон Квин» была готова к отправлению. Мы отчалили. Курс лежал на северо-восток, вверх по широкой реке Тежу.

Была превосходная осенняя погода. Светило солнце, Старшой стоял за штурвалом и во всю глотку распевал песню, которую поет всегда, когда мы выходим в море после долгой стоянки.

 
Прощай, жестокая дева!
Чао, адьос, гудбай…
Меня ждет синее море —
Лихом не поминай.
Видишь на рейде корабль —
Он утром уходит в Марсель.
С любовью моей ты играла —
Живи без нее теперь[1]1
  Перевод Аркадия Гриднева.


[Закрыть].
 

Первый день плавания прошел хорошо. Навигация на Тежу была оживленной. Нам встречались маленькие пароходики с пассажирами, махавшими нам вслед, и широкие парусные баржи, груженные вином, овощами и фруктами.

В сумерках мы добрались до Конштансии – небольшого городка с белыми домиками на высоком мысу. Мы пришвартовались на ночь и на следующий день спозаранку вошли в приток Тежу – Зезере. Течение здесь было сильнее, и Старшому пришлось попотеть, прокладывая курс между песчаными банками и отмелями. Здесь нам не встретилось ни одного судна, а по берегам почти не попадалось ни селений, ни отдельных домов.

Вечером мы подошли к небольшому водопаду. Дальше мы идти не могли. На южном берегу виднелась каменная пристань и одинокий дом. Судя по карте, которую нам дал Морру, это и был Ажиере.

Сквозь кристально чистую воду мы видели, как с песчаного дна реки поднимаются острые скалы. Я стояла на носу и смотрела, чтобы мы не сели на камни, а Старшой осторожно вел наше судно к пристани.

Пришвартовавшись, мы сошли на берег и огляделись. Дом оказался заброшенным. В окнах не было стекол, а крыша с обратной стороны провалилась. Между деревьями в лес убегала узкая дорожка. Посередине, между колеями, торчала молодая поросль и папоротник. Видимо, сюда давным-давно никто не заглядывал.

Никаких ящиков с изразцами мы не увидели.

– Ну что, – сказал Старшой, почесав в затылке. – Думаешь, нас надули?

Я пожала плечами. Похоже, надули. Хотя, с другой стороны, человек, назвавшийся Морру, заплатил нам вперед изрядную сумму. Все это было очень странно. И очень тревожно. Жутковатое место.

Мы вернулись на борт «Хадсон Квин», Старшой занялся ужином, а я навела порядок в машинном отделении. Мы решили подождать до утра. Идти назад под парусом по узкой реке, да еще ночью, чересчур опасно.

Поели мы, как всегда, в каюте Старшого. Потом достали карты и сыграли партию в канасту. Старшой выкурил сигару. Я выиграла, и посуду пришлось мыть Старшому.

Был тихий и приятный вечер. Солнце медленно садилось за горизонт, в вечерней дымке над водой плясала мошкара. Я привязала свою койку между мачтой и вантами, легла и стала смотреть на стрижей, метавшихся высоко в небе. Старшой сидел на палубе и вязал сплесни на новых швартовых для спасательной шлюпки. Когда стемнело, он отложил работу и тоже притащил свою койку.

Шум водопада усыплял. Я еще лежала с открытыми глазами, а Старшой уже вовсю храпел в своей койке.

~

Не знаю, который был час, когда я проснулась. На черном небе мерцали звезды. Через секунду я поняла, что меня разбудило.

Это был звук – в лесу позади заброшенного дома что-то потрескивало. Вскоре далеко за деревьями я увидела мелькающий свет.

Я вылезла из койки и прокралась к Старшому. Он сразу проснулся, стоило мне слегка потрясти его за плечо. Моряк на борту никогда не спит глубоким сном.

Я указала на лес. Свет между деревьями стал ярче, судя по всему, кто-то шарил с фонарем по кустам.

Не прошло и минуты, как мимо дома проехала запряженная лошадью телега и выкатилась на ухабистую лужайку перед пристанью. На козлах сидело трое мужчин, еще один ехал следом за телегой верхом на собственной лошади. Все четверо были одеты как крестьяне, в потертые куртки, цигейковые жилетки и фетровые шляпы с широкими полями.

Всадник спешился, потянулся и сошел на пристань. У него была короткая черная борода, поблескивающая серебром в лунном свете. Старшой перелез через релинг и спрыгнул к нему на пристань.

– Ну слава богу! – воскликнул бородач и загоготал. – Вы добрались! Не иначе, вас охранял сам святой Николай! Монфорте я. Можете звать меня папа Монфорте. Так зовут меня друзья!

Он протянул Старшому огроменную пятерню.

– Мои люди хотят поскорее вернуться домой, в свою деревню, – продолжил папа Монфорте, когда они пожали друг другу руки. – Так что лучше нам сразу погрузить ящики на ваш бот. Вы не возражаете?

Мужчины, сидевшие на козлах, уже соскочили на землю и начали развязывать веревки, которыми был перевязан груз.

– Да нет. Можно и погрузить… – ответил Старшой.

– Вот и славно! – засмеялся папа Монфорте и дружески похлопал Старшого по плечу. – Тогда за дело!

Старшой снова забрался на борт. Мы зажгли две керосиновые лампы, открыли грузовые трюмы и стали готовить паровую лебедку. Старшой трудился молча и сосредоточенно. Он был очень задумчив.

– Не нравится мне все это, – шепнул он, когда мы уже приготовились выдвинуть грузовую стрелу. – Зачем грузить изразцы среди ночи? Да еще в такой глуши?

Я кивнула. Странно, очень странно.

Папа Монфорте и его работники ждали возле телеги. В свете фонаря я разглядела, что они следят за Старшим мрачными, пристальными взглядами. Такой взгляд бывает у солдат и бандитов, никак не у крестьян.

Старшой почесал подбородок – так он делает всегда, когда собирается принять решение. Потом взял фонарь и спустился на берег. Я протянула руку, пытаясь остановить его. Но было поздно.

– Все готово? – услышала я голос папы Монфорте.

– Готово, – ответил Старшой. – Но сперва я хочу заглянуть в ящики.

Лица папы Монфорте было не разглядеть. Он снова загоготал. Почти как раньше, только не так сердечно.

– Как это понимать? – спросил он.

– Хочу посмотреть, что в ящиках.

– Вы же и так это знаете, друг мой. В ящиках – азулежу.

По спине Старшого я видела, как он напряжен.

– Изразцы – вещь хрупкая, – ответил он. – Я должен убедиться, что плитка цела. Вдруг что-то побилось в дороге, а мне потом отвечать. Не хочу оказаться крайним.

– Не волнуйтесь, гарантирую вам – все цело, – сказал папа Монфорте. Его голос звучал приглушенно, но жестко. – Начинаем грузить.

Старшой поставил фонарь на землю и сунул руки в карманы.

– Нет, – уперся он. – Так не пойдет. Я должен знать, какой груз я беру на борт.

Папа Монфорте и Старшой молча переглянулись. Папа Монфорте вздохнул и подал работникам знак.

В следующую секунду работники достали из-за поясов револьверы.

Глава 4
В ящиках оружие

Мы работали под прицелом. Когда мы снимали ящики с крана и запихивали в трюм, Старшой так злился, что руки его тряслись. У меня руки тоже дрожали, правда от страха. Я до ужаса боялась, что Старшой начнет препираться с бандитами или сделает еще какую-нибудь глупость, и они откроют пальбу.

Папа Монфорте и один из его парней поднялись в рубку и зажгли керосиновую лампу над навигационным столом. Они что-то внимательно изучали – вероятно, карту реки. Люки были раздраены, и я слышала их спор. Папа Монфорте хотел отчалить немедленно, второй же считал, что надо подождать рассвета. В конце концов папа Монфорте сказал:

– Меня больше волнуют солдаты республиканской гвардии, чем какие-то там песчаные банки. Идти надо ночью. Всё, нам пора.

Старшому велели приготовиться к отплытию, но он отказался повиноваться.

– Раз так, мой друг, – спокойно заявил Монфорте Старшому, – вы мне больше не нужны. Придется вам сойти на берег, и я сам встану у штурвала. Гориллу я, разумеется, оставлю себе. Без механика мне никак не обойтись. А если сядем на мель, я все свалю на нее. И тогда ей конец.

Папа Монфорте и Старшой в упор посмотрели друг на друга. Старшой двинулся в рубку. Глаза его почернели от злости. Я понимала, что ничего хорошего это не сулит.

Один из бандитов проводил меня в машинное отделение – проследить, чтобы я раскочегарила двигатель. Удивленно глядел он, как я подбрасываю свежий уголь в топку.

– Ну ты даешь, в жизни не видел таких обезьян, – сказал он, крутанув револьвер вокруг пальца. – Надо же, каким трюкам тебя обучили.

Я его не слушала. Чтобы не поддаться страху, мне нужно было полностью сосредоточиться на своем деле. Я смазала все необходимые детали маслом, и как только закончила обход, раздался звонок машинного телеграфа. Старшой приказал: «Малый вперед». Я подняла пар. Заработали поршни и шатуны. «Хадсон Квин» отошла от причала. Я думала об острых камнях под водой – каждая жилка во мне была готова к удару.

Чтобы маневрировать, спускаясь по течению, судно должно набрать скорость. А иначе его будет просто сносить. Я полагала, что, как только мы выйдем на середину реки, Старшой отдаст команду «средний вперед». Так он и поступил.

Я пыталась вычислить, насколько далеко мы отошли от берега. И только я подумала, что опасность миновала, как откуда-то снизу донесся глухой, резкий удар. У меня перехватило дыхание. На мгновение мне показалось, будто время остановилось. Потом судно сильно тряхануло. Перекрывая шум двигателя, раздался жуткий скрежет жестяной обшивки о камень. Мы с бандитом повалились на пол. Но он вскочил первым и бросился к трапу, чтобы поскорее выбраться на палубу.

Я перекрыла подачу пара в двигатель, затем подняла слани и посветила в трюм. Но и без всякого фонаря было ясно, что произошло. Мало что может напугать моряка так, как звук бурлящей воды под сланями. В панике кинулась я искать, чем заткнуть пробоину: обрезки досок, тряпки. Хотя понимала, что без помощи мне не обойтись. Нужно во что бы то ни стало позвать сюда Старшого.

На палубе творилась кутерьма. Люди папы Монфорте поняли, что судно дало течь. Они орали и ругались, решая, как им спасти ящики с тонущего бота. Один из бандитов все еще стоял возле Старшого, направив дуло револьвера ему в спину. Видно, думал, что так безопасней. Глаза Старшого горели безумным блеском.

– Где пробоина? – спросил он, едва завидев меня.

Я указала на правый борт, чуть впереди парового котла.

– Из машинного отделения подобраться можно?

Я кивнула.

– Ясно, – ответил Старшой. – Тогда за работу.

Не обращая внимания на бандита с револьвером, Старшой развернулся и помчался к спуску в машинное отделение.

– Стой, не то буду стрелять! – рявкнул бандит.

Старшой почти никогда не бранится, но слова, которые он, оглянувшись, бросил в ответ бандиту, я даже привести здесь не могу.

Мы со Старшим изо всех сил пытались заделать течь. Но увы. Уже через четверть часа вода поднялась до сланей, и к пробоине было не подобраться. Старшой побежал наверх и бросил в воду лот – измерить глубину. Он хотел понять, насколько глубоко опустится «Хадсон Квин», когда достигнет дна. Я последовала за Старшим.

Папа Монфорте и его бандиты сбросили на воду шлюпку и стали грузить на нее ружья.

Это были ружья из ящиков!

Так вот что мы должны были доставить в Лиссабон! Никакие не изразцы, а оружие!

Только Старшой бросил в воду лот, как под нами раздался грохот. Стекло иллюминатора на правом борту лопнуло, и в прохладный ночной воздух вырвалось шипящее облако пара. Мы со Старшим понимали, что произошло. Холодная вода уже поднялась до самых дымогарных труб парового котла. Скоро она доберется до раскаленной печи. И это вызовет новые, более мощные взрывы.

Папу Монфорте и его бандитов охватила паника. Они опрометью бросились в шлюпку. Последнему из них – тому, что стоял в трюме и подавал оружие, – пришлось прыгнуть в воду и догонять их вплавь.

Нам со Старшим тоже не оставалось ничего другого, кроме как покинуть судно. Старшой хотел сначала спуститься в свою каюту, забрать наши сбережения. Но ничего не вышло. Внутри уже все было заполнено горячим, обжигающим паром.

Я не умею плавать. Старшой натянул на меня спасательный пояс. Всего их на «Хадсон Квин» два. Второй он надел сам. А потом мы прыгнули в воду. Мы отплыли метров на тридцать, когда за спиной раздался еще один глухой взрыв. Из трубы «Хадсон Квин» рванул пар и белым облаком уплыл в ночное небо.