Текст книги "Избранные труды по общей теории права"

Далее, новый прецедент не может отменить актов власти, совершенных на основании прежних прецедентов или обычной практики, т. е. он не может парализовать на прошлое время правомерно возникшие акты власти. Если эти акты еще не создали окончательного завершения права и для такого окончательно созревшего права требуется новый акт власти, то еще возможно, чтобы при совершении этого нового акта власть руководилась уже новым прецедентом, но актов прошлого новый прецедент коснуться не может. Новое руководящее решение может восстановить действие закона или обычая на будущее время, может повернуть на будущее время в другую сторону сложившуюся судебную практику, может подчинить ряд фактов и отношений прошлого решению текущего дня, но оно не может разрушить юридические факты, непосредственно созданные судебной практикой прошлого, в особенности если эти факты не одиночны и не случайны, а возникли из действия однообразно применяемой нормы. Лишь только создается множество фактов, разрешенных на основании неизменно применяемой нормы, необходимо признать, что в этой сфере сложилась судебная практика, которую руководящее решение может изменить на будущее время, но не уничтожить в прошлом.

III. Соглашение властей. Весьма важным источником права являются соглашения между властями, разрешающие такие вопросы, которые не решены ни законом, ни обычаем, ни практикой учреждений. Соглашение отличается от обычной практики тем, что действие, на нем основанное, имеет силу, хотя бы оно совершено было впервые и один только раз, а от прецедента – тем, что для силы соглашения необходимо участие не одной, а двух или более властей, и оно имеет обязательное значение не только для участвующих в нем органов власти, но и для других органов и частных лиц.

По соглашению может быть установлена такая норма, которая прямо противоречит закону: если все высшие учреждения, которые имеют право возражать против подобных соглашений, молчаливо в них участвуют или на них соглашаются, то эта норма будет действовать и будет иметь силу не только в том случае, для которого она специально создана, но и на будущее время может приобрести значение прецедента или даже обычной практики.

Если бы, например, Совет Национальностей и Союзный Совет ЦИКа СССР установили между собой порядок взаимных отношений по законодательным вопросам, переданным на их разрешение, то порядок этот, хотя бы он законом не был предусмотрен, имел бы законную силу как восполнение закона практикой этих двух учреждений. Такое соглашение, хотя бы оно однажды имело место и не было бы зафиксировано в виде писаного регламента, не могло бы быть опротестовано только на этом основании: это могло бы сделать только вмешательство верховной власти, Съезда Советов СССР, если бы он нашел такое соглашение по существу неправильным или желал бы взять на себя урегулирование этого вопроса в виде особого законодательного или учредительного акта. До такого вмешательства, практически едва ли возможного, описанное соглашение имело бы реальную юридическую силу.

Своеобразную форму принимает иногда соглашение между органами государственной власти и оформленными элементами общества. Их соглашения не имеют силы с точки зрения официального права, но имеют огромную правовую силу на практике. Эти соглашения иногда принимают вид как бы политических договоров, рассчитанных на короткий срок или на определенные вопросы. Таковы соглашения в политической борьбе между правительством и борющимися с ним элементами общества. Например, в 1882 г. в Англии правительство Гладстона заключило соглашение с партией Парнелля, точнее, с вождями ирландской партии, заключенными в тюрьме Кильмангэма. Согласно этому «Кильмангэмскому договору» правительство освободило арестованных вождей ирландского движения и обязалось издать через парламент закон об отсрочке арендной платы для ирландских арендаторов, ее не уплативших. Договор этот был приведен в действие и частью уже осуществлен, когда ирландцы-фении, не надеясь на мирное разрешение ирландского вопроса и добиваясь восстания в Ирландии, нарушили соглашение двумя террористическими актами: в Дублине днем были убиты министр и его помощник по делам Ирландии. Правительство отвечало репрессиями и трехлетним режимом исключительного положения в Ирландии. Важно, однако, то, что кильмангэмское соглашение между правительством и революционерами имело для обеих сторон обязательную правовую силу и правительство считало его для себя обязательным, пока оно не было нарушено противной стороной.[84]84
  Марешаль Э. История девятнадцатого века (1789–1899 гг.) СПб., 1904. С. 777; Сеньобос Ш. Политическая история современной Европы. С. 53.


[Закрыть]

Такого же типа соглашение о перемирии было заключено в 1920 г. в Германии между правительственными войсками, подавлявшими восстание коммунистов в Рурской области, и восставшими.

Иногда такого рода соглашения принимают своеобразную форму односторонних правительственных актов, содержащих либо общее обязательство правительства осуществить те или иные меры (прокламации Сардинского короля 1848 г.), либо более подробное провозглашение в законодательном акте правовых начал, развитие которых правительство обещает в специальных законодательных актах. Таков юридический смысл Манифеста 17 октября 1905 г., изданного после всеобщей, в особенности железнодорожной, забастовки, охватившей большую часть России: самодержавное правительство, ослабленное поражением в войне с Японией (1904–1905 гг.) и напуганное широким революционным движением, для подавления которого ему не хватало войск, еще не вернувшихся с Дальнего Востока, вынуждено было в Манифесте 17 октября 1905 г. создать новую законодательную власть в лице Государственной Думы.

Сила всех подобных соглашений, если они восполняют действующее право или даже ему противоречат, основана на том, что в этих соглашениях участвует верховная власть. Поэтому не будут иметь юридической силы соглашения, противные праву, если они заключены не верховным органом государства. Например, было бы, разумеется, ничтожно соглашение двух подчиненных органов государства об изменении конституции, ибо, по общим началам права, ничтожно всякое противозаконное соглашение или обязательство.

Особенно много таких соглашений между властями, которые не только дополняют, но и изменяют действующее право в Англии. Для правильной оценки английских «конституционных соглашений» необходимо иметь в виду, что лишь в результате долгой эволюции выработался централизованный и односторонний источник права – закон, исходящий от единой верховной власти. В Средние века и даже в новейшее время конституции имели характер договора между государем и сословиями, т. е. источником права являлся договор. В Англии не только Великая хартия вольностей 1215 г., но и конституционные акты XVII в., например Билль о правах 1689 г., имеют характер соглашений короля с важнейшими элементами общества, хотя формально исходят от единой верховной власти. Несмотря на то, что эта формально единая власть носит и единое имя «парламент», она фактически является соединением двух совершенно различных по существу политических стихий: «парламент» – это король и обе палаты. Конституция Англии не имеет внешнего документного единства, т. е. нет такого единого акта, единого документа, в котором была бы изложена английская конституция. Имеется лишь ряд актов первостепенного юридического и политического значения, явившихся в результате борьбы классов за власть, т. е. имеются фрагменты конституции, отражающие эту борьбу и вытекающие из этой борьбы.

Все это – потому, что в Англии не было ни одной доведенной до полного правового торжества или подавленной до конца революции. Даже «славная революция» 1688 г. окончилась компромиссом между монархическим и народным принципами, и потому даже Билль о правах был лишь частью веками создававшейся конституции. В XVIII и XIX вв. в отличие от XVII в. вообще не было открытых и доведенных до конца столкновений между королевско-аристократическими элементами власти и широкими буржуазно-демократическими элементами английского общества: все эти столкновения своевременно разрешались компромиссами, соглашениями. Эти соглашения либо имели специальный и временный характер, исчерпывая себя после первого же применения, либо они получали общий и постоянный характер, действуя не только для того случая, который их создал, но и на будущее время, т. е. становясь общими нормами. Таким образом, в основе новейшего конституционного права Англии лежат в огромной мере соглашения главнейших властей, превратившиеся затем в обычную практику. Так, особенности политической истории Англии отразились на ее юридических формах; компромиссному характеру политической борьбы соответствует компромиссный дух ее конституционного законодательства. Договор предшествует закону.

Выдвигая огромное значение договоров в публичном праве, мы ни минуты не должны забывать два крайне важных момента. Во-первых, соглашения публичного права далеко не всегда получают силу официального права и обычно не пользуются судебной защитой: официальную силу имеют только те соглашения учреждений между собой и учреждений с гражданами, которые не противоречат закону. Таково, например, соглашение органов правительства и местного населения о средствах на устройство и содержание школы, или соглашение обеих палат парламента о порядке их сношений между собой, или соглашение двух ведомств о введении новых правил. Например, согласно ст. 106 Устава железных дорог СССР «НКПС и НКЮ, по взаимному между собой соглашению, устанавливают суды в местах, где находятся управления дорог, которые имеют право рассматривать иски к железным дорогам. Указание этих судов публикуется во всеобщее сведение». Аналогичное значение имеет циркуляр от 17 января 1925 г., изданный совместно Наркомами РКИ и НКЮ РСФСР о порядке списания госорганами мелких долгов (5–10 руб.) без судебного разбирательства для устранения бесцельной загрузки судебных органов малоценными исками.[85]85
  Постановление народных комиссаров Рабоче-Крестьянской Инспекции и Юстиции РСФСР «О порядке списания госорганами мелких долгов без судебного разбирательства» // Еженедельник советской юстиции. 1925. № 4. С. 91.


[Закрыть] Соглашения эти создают права и обязанности как для участвующих в них учреждений, так и для третьих лиц, т. е. не только inter partes но и extra partes. В этом – одно из отличий всякого вообще объективного права, т. е. общеобязательной нормы официального права: этим источник объективного права отличается от всякого другого юридического акта, который, по общему правилу, порождает права и обязанности только для лиц, участвующих в его создании.

Во-вторых, в публичном праве договоры регулируются не теми нормами, что в праве частном, ибо они заключаются, исполняются и прекращаются по началам публичного, а не частного права. В особенности это применимо к совершенно особой, своеобразной области договорного публичного права – к договорам о концессиях, т. е. к договорам государственного учреждения с частным лицом об организации частным лицом какой-либо ветви государственного хозяйства (железнодорожная концессия, водопровод, телефон, освещение и т. д.). Выше мы имели дело с актами, которые формально являются односторонними велениями публичного права, но содержат в себе большой силы договорные элементы. Договоры о концессиях, наоборот, являются актами, договорными по форме, но содержащими в себе ряд весьма важных велений публичного права, имеющих общеобязательную силу, так называемые административные договоры, contrats administratifs.[86]86
  Таль Л. С. Концессионные договоры городских общественных управлений // Вестник гражданского права. Пг., 1915. № 7. С. 13–51; № 8. С. 57–85. – См. там же литературу по данному вопросу: Елистратов А. И. Очерк административного права. М., 1922. С. 95–101.


[Закрыть]

Мы уже видели (§ 1), что по способу своего возникновения источники права представляют нам два резко различных типа. Нормально всякое правообразование совершается с правоубеждением и в то же время с изменением действующего права: правосоздатель убежден, что создаваемое им правило правомерно хотя бы только на будущее время, а не для прошлого. Но изменение действующего права может происходить не только законным, но и незаконным путем, т. е. путем революции, государственного переворота и вообще неправомерным порядком. Рассмотрим, в частности, различия между легальным и революционным способами возникновения права. Во-первых, закон, обычай и практика государственных учреждений, хотя они изменяют действующее право, но всегда – с открытого или молчаливого согласия органов верховной власти. Революция же не только противоречит действующему праву, но и совершается вопреки воле органов верховной власти, у которых революция стремится отнять самую власть. Во-вторых, закон, обычай и практика государственных учреждений обычно возникают в формах правомерных, т. е. не противных действующему праву. Между тем возможно возникновение нормы с нарушением форм, установленных для ее возникновения. В частности, революции, представляющие собой огромные, гигантские обвалы в праве, совершаются не только с глубокими нарушениями этого права, но и неправовым путем создают новое право. Как возможно это, каким образом неправо может стать источником права?

По общему правилу, правонарушение не может служить источником какого-либо права. Однако это консервативное правило, охраняющее прочность данного порядка, сталкивается с нарастающей потребностью изменить его, хотя бы для этого пришлось его разрушить. Эта потребность, возросшая до непреодолимой силы, приводит правопорядок к гибели. Но при этом обычно одним и тем же актом не только ниспровергается старый порядок, но и создается новый. Когда 21 сентября 1792 г. Конвент в своем первом заседании провозгласил уничтожение монархии, он тем самым установил во Франции республику, хотя прямо ничего об этом не постановил: в самой отмене монархии implicite заключалось провозглашение республики, ибо республика есть не что иное, как немонархия. В самом деле, 21 сентября Конвент постановил, что «королевская власть во Франции отменяется», но в этом заседании слово «республика» даже не было произнесено ни одним оратором. Республика не была провозглашена и в вечернем заседании того же 21 сентября. Между тем 22 сентября, после прочтения протокола предыдущего вечернего заседания, Конвент постановил, чтобы в будущем все акты помечались словами «первый год Французской республики», т. е. Конвент, не постановляя специально об учреждении республики, истолковал отмену монархии как учреждение республики и на этой отмене основал новый государственный строй. Аналогичное значение имели во Франции даты 24 февраля 1848 г. и 4 сентября 1870 г., когда была свергнута монархия и тем самым провозглашена республика.[87]87
  Олар А. Очерки и лекции по истории Французской революции. СПб., 1908. С. 46–70.


[Закрыть]

Но неправо как положительная основа нового порядка создавалось не только снизу, но и сверху. В 1850 г. прусский король Фридрих-Вильгельм IV своей единоличной властью в нарушение конституции отменил закон 1848 г. о выборах в парламент, и тем же путем в 1907 г. был отменен старый и создан новый закон о выборах в Государственную Думу. В конце 1849 г. австрийский король Франц-Иосиф отменил конституцию, которую он сам дал в начале того же года, т. е. в основу нового порядка было заложено неправо. В 1866 г. Пруссия поглотила Шлезвиг-Голштинию, Ганновер, Кургессен и Нассау: война с ними или с Австрией в 1866 г. не могла оправдать этого поглощения, так как в силу германского союза (1815–1866) немецкие государства не имели права вести друг с другом войны.

Можно было бы привести множество других фактов, доказывающих, что новое право часто возникало из нарушения и даже разрушения старого права: акт разрушительный был также и актом созидательным. Разрушение не только является фактической силой, прекращающей данный правопорядок, подобно стихии воды или вулканической лаве, погребающей данное общение, но и правовой датой, с которой ведет начало новый порядок, т. е. источником данного порядка: Акт 3 июня 1907 г. о выборах в Государственную Думу, сам по себе неправомерный, явился источником права, регулировавшего русскую государственную жизнь в течение следующего десятилетия (1907–1917). То же можно сказать о конституциях 1793 и 1848 гг. во Франции.

Когда же правонарушение может стать источником права? Ошибочно отвечают в таких случаях: «когда оно удалось», или, говоря словами поэта: «Сверши с успехом дело злое – велик, не удалось – злодей». При этом не замечают, что, сколько бы «удачных», т. е. беспрепятственных, безнаказанных убийств ни было совершено в современном обществе, они останутся правонарушениями и не могут стать источниками общепризнанного права, потому что эти нарушения совершаются под покровом существующего правопорядка, открыто до конца ему не противоречат и даже втайне рассчитаны на его защиту (достаточно сравнить убийства Александра II в 1881 г. и Людовика XVI в 1793 г.). Правонарушение тогда только может стать источником права, когда оно совершено лицом или группой, имеющими или захватившими власть над правопорядком, т. е. когда один и тот же акт является преступлением с точки зрения старого права и источником права – с точки зрения нового права. Когда сторона квадрата соприкасается с окружностью круга, то одна и та же точка соприкосновения этих двух фигур является одновременно точкой и на стороне квадрата, и на окружности круга. Так и в общественной жизни: одна и та же точка – неправомерный акт – становится точкой пересечения двух резко различных правовых фигур, двух последовательных, но различных между собой правовых систем (например, самодержавной и конституционной), и то, что для одной из них будет правонарушением, то для последующей будет правоисточником. В этом и заключается правотворческая роль революции: для того чтобы она могла сыграть эту роль, необходимы не только ее успешность, т. е. захват власти, но и фактическое осуществление тех положительных правовых начал, во имя которых революция совершена: например, осуществление «более высокого типа общественной организации труда» (Ленин В. И. Великий почин.[88]88
  Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 13.


[Закрыть] – гл. I, § 2, IV).

Мы рассмотрели только одну форму неправа – неправомерный конституционный акт. Но под неправом, шире говоря, можно также понимать всякий вообще формально неправомерный акт, по содержанию своему являющийся законом, указом или судебным актом, если, несмотря на свою неправомерность, он проведен в жизнь и действует как акт правомерный; например, закон, противный конституции, или указ, противоречащий закону (гл. III, § 2, II).

Глава IV
Юридические нормы

Мы видели (глава III, § 1), что понятие «право» имеет два значения: «я имею право» и «право мне позволяет», т. е. «я имею (субъективное) право» и «(объективное) право мне позволяет». Это значит, что все вообще право страны может рассматриваться либо как система субъективных прав, принадлежащих отдельным лицам, индивидам и коллективам, либо как система объективных норм, устанавливающих объективный порядок общения.

Право как система субъективных прав и соответствующих им обязанностей составляет право в субъективном смысле. Его простейшим элементом является мельчайшее первичное явление субъективного права, как молекулы, из множества которых слагается система субъективных прав, как органическое целое. Молекула эта разлагается на атомы, отдельные действия, входящие в субъективное право, обусловленные им и составляющие в совокупности молекулу субъективного права.

Таким же простейшим элементом права в объективном смысле является юридическая норма, как молекула, из множества которых слагается система объективного права, как органическое целое. Молекула эта распадается на те же атомы, что и атомы субъективного права, т. е. на те действия, которые разрешает, повелевает или запрещает норма (римский юрист Модестин определял силу нормы тем, что она повелевает, запрещает, позволяет или наказывает – legis virtus haec est: imperare, vetare, bermittere, punire).

Таким образом, первичным, неразложимым элементом права, объективного и субъективного, является одно и то же понятие действия. Само действие в праве изучается как психический, а не физический акт, и с этой стороны действие так же может быть разложено на ряд простейших психофизических моментов, как атом – на электроны; – но подобно тому, как не физика, а химия изучает атомы, так не право, а психология изучает те психофизические элементы, на которые разлагается юридическое действие: это действие разложимо для психологии, но не разложимо для права, которое рассматривает его как условное единство. Между тем психология может и правовые действия рассматривать с энергетической точки зрения, как это сделал В. Оствальд.[89]89
  Применение его теории в праве см.: Warschauer Er. Der Zeilersche Auslegungsgerichtshof in rechtsenergetischer Gebuchtung. Arch. d. off. Rechts. 1913. S. 15–537.


[Закрыть]

Итак, обратимся к составу юридической нормы как молекулы объективного права. Юридическая норма состоит из двух частей. В первой части определяются условия применения нормы: это – гипотеза, т. е. условие, при наличности которого действует норма. Пусть, например, дана норма: если договор совершен вследствие обмана или насилия, то суд может признать его недействительным. Первая часть этой нормы – «если договор совершен вследствие обмана или насилия» – есть гипотеза. Вторая часть этой нормы – «то суд может признать его недействительным» – есть диспозиция, т. е. распоряжение закона о последствиях наличности данного условия (обмана или насилия); другими словами, диспозиция определяет те права или обязанности, которые вытекают из гипотезы. Итак, гипотеза есть определение условий применения нормы, а диспозиция – указание последствий наличности гипотезы.

В этом смысле все юридические нормы гипотетичны, условны, ибо содержат указание условий, когда они применяются. Даже когда нарушение нормы не влечет за собой никаких особых юридических последствий, задача нормы заключается в том, чтобы указать, какие действия неправомерны, и, следовательно, указать, при каких условиях наступает противоправность: например, «появление в пьяном виде в публичных местах запрещается», – заключает в себе указание условий запрещенности (пьяный вид, публичное место и т. д.). Затем и в тех случаях, когда норма предоставляет должностному лицу по своему усмотрению определить, при каких именно условиях она должна действовать, т. е. дает ему дискреционное право на ее применение, то и здесь это не право на произвольное поведение, а право самому определить, имеются ли налицо те условия, при которых норма может или должна действовать.

Таким образом, гипотеза и диспозиция являются необходимыми элементами юридической нормы. Однако в уголовном праве обе части нормы имеют другие обозначения. Там первая часть нормы, определяющая условия наказания, т. е. состав преступления, называется не гипотезой, а, наоборот, диспозицией, самое же наказание – санкцией. Объяснить это можно так. Уголовный закон не провозглашает особо, что данное деяние запрещается. Он прямо определяет: «Умышленное убийство карается лишением свободы на срок не ниже восьми лет со строгой изоляцией…», и т. д. (ст. 142 УК РСФСР).[90]90
  Здесь и далее ссылки на УК РСФСР 1922 г. сверены по изданию: Уголовный кодекс: Текст с постатейно систематизированным материалом законодательного и ведомственного характера (декреты, инструкции, циркуляры, разъяснения Пленума Верховного Суда, кассационная практика и проч.) / Предисл. Д. И. Курского. М., 1924. – Ред.


[Закрыть] Здесь нет особого определения о том, что убийство (гипотеза) запрещается (диспозиция), а начинается с диспозиции: «запрещенное законом лишение жизни» (диспозиция) «карается восьмилетним заключением» (санкция). Запретность уголовных нарушений устанавливается не уголовным законом, а общественным правосознанием или специальными, не уголовными законами. Уголовный же закон прибавляет к гипотезе и диспозиции этого, уже известного из другой нормы, запрещения еще третье звено – санкцию, в виде наказания. Например, «неоказание помощи больному без уважительной причины лицом, обязанным ее оказывать по закону или по установленным правилам, карается» принудительными работами или штрафом (ст. 165 УК). Здесь предполагается, что в специальных (например, врачебных) законах уже указано, какое именно неоказание помощи (гипотеза) запрещается (диспозиция). Затем из этого специального закона берется его диспозиция (запрещенное неоказание помощи), и эта диспозиция другой, уже известной, нормы становится диспозицией уголовной нормы, а к ней присоединяется санкция, т. е. последствия диспозиции, в виде наказания.