Текст книги "Генералы французской армии конца XVIII – начала XIX вв.: от Вальми до Ватерлоо и… не только! Книга третья: от Ержмановского до Лаюра"

Каждый из них планировал государственный переворот по-своему и в собственных интересах.

Избранный в мае 1799 г. членом Директории, очень осторожный, хитроумный и крайне циничный политик, Съейес, все годы революции усиленно старавшийся держаться в тени, теперь решил, что настал подходящий момент, когда надо выходить на первый план. Сбросив маску, он взял инициативу в свои руки и развил бурную деятельность. Он исходил из того, что пока во Франции будет республиканская форма правления – со стороны соседних европейских монархий постоянно будут поползновения уничтожить… французскую республику! Следовательно, нужно проделать эту процедуру… им самим!

Нужная ему «шпага» (генерал Бонапарт) снова (как в 1797 г. – тогда он был в Италии, но прислал Ожеро) была в бою (на этот раз она увязла в песках Египта и Сирии, как тогда казалось – надолго, если не навсегда), а переворот больше ждать уже не мог.

Кандидатов на эту роль в то время в Париже было немало. Но большинство из них по тем или иным причинам Съейеса не устраивали.

Наконец его выбор пал на доблестного Жубера, который оказался втянут в политические интриги Съейеса, скрытно, но активно искавшего подходящую «шпагу» на роль военного диктатора.

Осенью 1799 г. положение Директории было очень непростым: пытаясь привлечь к решению своих проблем того или иного генерала, она сильно рисковала. Поверяя военного в свои «темные планы», она с одной стороны делала его своим сообщником (он освобождался от обязанности подчиняться ей!), а с другой стороны, становилась его… заложником! Вероятность измены возрастала согласно его умственным способностям и амбициям. Ведь до конца было неизвестно, как он поступит в отношении «себя любимого», когда поймет, что на самом деле, именно он – «вершитель судьбы всей страны»!? Куда он повернет своих солдат и свои пушки!? Не в спину ли Директории!?

Вот почему она так придирчиво искала именно ту «шпагу», которая не проткнет ее саму.

Предыдущий кандидат на роль диктаторской «шпаги» беарнский бахвал Бернадотт напряг Сьейеса своей хитроумной изворотливостью: неповторимым умением «сидеть на заборе», выжидая «абсолютно беспроигрышной выгоды».

Намаявшись с Бернадоттом, Сьейес предпочел сыграть «конем»: Бернадотта сделали военным министром, но сам переворот несколько отложили, а на роль «шпаги» решено было готовить… Жубера!

Сьейес остановил свой взгляд именно Жубере, благо он-то был под рукой, командуя 17-й дивизией из состава Парижского гарнизона. В отличие от других кандидатов на роль «шпаги», этот генерал, кроме известности, обладал еще и реальной военной силой. Более того, амбициозный молодой генерал сам высказал заинтересованность послужить на благо Директории и ее «директоров»! Как военный, он, несомненно, стоял выше предыдущего кандидата на роль «шпаги-сабли» Бернадотта, а вот как политик, все же ему уступал в ловкости и изворотливости. Они наперебой успокаивали Директорию, что наведут порядок одним махом. Но если Жубер говорил – «Дайте мне 20 гренадер, и я в любой момент покончу со всеми!» -, то хитрющий гасконец Бернадотт громко и убедительно возражал – «Ну, что Вы!? 20 гренадер – это слишком… много!! 4 солдат с капралом достаточно, чтобы выгнать всех этих адвокатишек из Совета пятисот!»

Расчет Съейеса, не без оснований полагавшего, что у Жубера имелись все основания быть недовольным Директорией, оказался верным. Ее мелочная опека, постоянные вмешательства в его распоряжения до предела раздражали генерала, ранили его самолюбие.

Не забыл он и того, как с ним обошлись в Италии.

Обработка перспективной «шпаги» велась ловко и продуманно: в ход были пущены все соблазны. Какие именно – нам осталось неизвестно.

Остается лишь предполагать, что Сьейес, выступавший в роли эдакого «дьявола-искусителя», виртуозно сыграл на простодушии Жубера, насмотревшегося в Париже на многое. Съейес, выступавший в роли эдакого «дьявола-искусителя», начал постепенно и методично «обрабатывать» Жубера в нужном направлении, делая основной упор на особенности его характера.

А они заключались в том, что генерал был молод, дерзок, самонадеян, ему было присуще здоровое честолюбие. Необычность судьбы, превратившей всего за несколько лет бедного студента в знаменитого генерала республиканской армии, кружила его голову. Его кипучая натура требовала активной боевой деятельности и новых подвигов, но по воле Директории он вынужден был находиться в тылу, охраняя власть и покой презираемых им правителей. Быт и нравы столицы революционной Франции, ему пылкому и по-рыцарски благородному человеку, внушали отвращение, а «дьявол-искуситель» «пел» ему, что с падением Директории весь этот бардак исчезнет и наступят лучшие времена, а Франция будет овеяна славой великой державы!

Через некоторое время усилия «серого кардинала» Французской революции достигли своей цели, его задушевные нашептывания попали на благодатную почву. Жубер дал понять ему, что он не против изменения существующего в стране порядка. Жуберу приписывают якобы сказанные им Съйесу слова (повторимся!): «Мне, если только захотеть, достаточно двадцати гренадеров, чтобы со всем этим покончить». Так или иначе, но Жубер – когда-то честный и чистый революционный генерал (как например, безвременно погибший Марсо) – превратился в главного кандидата на роль военного диктатора.

Принципиальная договоренность «серого кардинала» с «будущим героем насущного момента» была достигнута в начале лета 1799 г.

Это был, по существу, замысел государственного переворота 18 брюмера, осуществленного несколькими месяцами позже, но уже другими исполнителями. Реализовать же достигнутую договоренность в реальный план действий летом 1799 г. не удалось. Этому помешали непредвиденные обстоятельства.

К лету 1799 г. положение на всех фронтах Французской Республики – «осажденной крепости» – резко ухудшилось. Особенно катастрофическая обстановка сложилась в Северной Италии, где русско-австрийские войска под командованием «неистового старика Souvaroff» («Русского Марса» Александра Васильевича Суворова) нанесли французам несколько тяжелых поражений, взяли Милан, Турин и целый ряд других городов. Все, что принес Франции блистательный Итальянский поход Бонапарта вот-вот должно было рухнуть, а там и до границ Франции было рукой подать. Возникла реальная угроза вторжения союзных войск на территорию Франции. Более того, обстановка на Рейне и в Нидерландах также не внушала оптимизма. Правда, оставался корпус Массена, прикрывавший дорогу во Францию через Швейцарию.

В тоже время для Сьейеса славные деяния Жубера – битва при Риволи и Тирольский поход – казались недостаточными, чтобы заставить страну примириться с диктатурой генерала Жубера. Следовало немедленно добавить новых лавров будущему диктатору, а добыть их можно было только в Италии, где оказались разгромлены французские армии Макдональда и Моро неукротимым «русским Марсом». Если не остановить Суворова в Италии, то, учитывая его стремительность и неистовость, тучи могли начать сгущаться уже над самой Францией!

А вот если бы Жуберу удалось одолеть победоносного русского старика («старого скифа» как его ехидно «величал» сражавшийся с ним в Альпах французский генерал Лекурб), отвоевав у русских Италию, тем самым, обезопасив Францию от нашествия, он триумфатором с помпой возвращался бы («на белом коне»! ), разгонял бы оба Собрания (Старейшин и Пятисот) и т. п.

Хотя правительственная печать скрывала действительное положение на фронтах, вести о поражениях французских войск проникали в Париж. Пока «судили да рядили» в столице европейского лоска, минуэта и созвучной ему эротической процедуры – нарастало смятение: парижане, как женщины, склонны вибрировать и отдаваться тем, кто предложит лучшие условия жизни.

Наконец 5/6 июля 1799 г. в печати было объявлено, что одному из кумиров французских солдат, генералу Жуберу, особо отличившемуся в Итальянскую кампанию Бонапарта, предоставляется возможность выступить в роли Спасителя Отечества!

Его назначили в Италию командующим 45-тысячной французской армией из остатков сил Моро и Макдональда, определили под его начало трех будущих маршалов Франции– Лорана-Гувиона Сен-Сира (1764—1830), Катрин-Доминика Периньона (1754 – 1818) и чуть ли не самого разносторонне одаренного из всех наполеоновских маршалов – Луи-Габриэля Сюше (2.03.1770, Лион – 3.01.1826, Сен-Жозеф?), а так же, видных революционных генералов Лемуана, Груши, Ватрена, Клозеля с Ришпансом, категорично и лаконично приказали – «Победить любой ценой!» русско-австрийские войска и отвоевать обратно Италию.

Наш герой уже собирался отправиться на итальянский фронт, но тут он попался на еще одну «удочку», на которую зачастую оказывались «подцеплены» славные (брыжущие тестостероном!) военачальники всех времен и всех народов – на «белое тело юной красавицы-девственницы»!

Жуберу предложили вступить в брак с одной из самых блестящих невест Парижа, c очаровательной красавицей Велиситой-Франсуазой-Зефирой де Монтолон – 19-летней то ли племянницей, то ли падчерицей (сведения различаются) влиятельного сенатора маркиза Шарля-Луи Юге де Семонвилля. (Того самого хитрого «старого кота», что спустя 16 лет отправит одного из своих зятьев – генерала де Монтолона – «в ссылку»: сопровождать Бонапарта на остров Св. Елены!) Перед очередным соблазном – заключить крайне выгодный политически и финансово брак – честолюбивый Жубер опять не устоял. Более того, по некоторым данным это его новоиспеченный тесть протежировал Жубера на пост командующего Итальянской армией.

Так или иначе, но на приготовление к свадьбе и на нее саму ушло немало времени и прежде чем он выехал к армии, австрийская армия барона Края, осаждавшая крепость Мантую, заставила французский гарнизон сдаться и успела присоединиться к русской армии Суворова. Теперь у «русского Марса» -«старого скифа» появилось почти двукратное превосходство в силах, а с ним – одним из гениев в истории полководческого искусства, это была смертельнопасная раскладка.

Молодой генерал, получив долгожданное назначение в действующую армию, рвался в бой. Он горел нетерпением сразиться с непобедимым Суворовым и восстановить боевую репутацию Итальянской армии, терпевшей до этого от русского полководца одни поражения.

Есть мнение, что у амбициозого и самонадеянного Жубера было предвзятое мнение о его будущем противнике. Он наивно полагал, что русская армия – это армия варваров, которая не сможет оказать серьезного сопротивления «цивилизованным» французам, если командование ими возглавит он – удачливый и решительный Жубер. При этом ему было неведомо, что «отсталая» в военном отношении русская армия значительно опередила в развитии военного искусства «передовую» французскую, взяв на вооружение новую ударную тактику колонн в сочетании с рассыпным строем стрелков более чем на четверть века раньше западных европейцев, включая и французов. И не только взяла, но и успешно применяла ее («обкатала танками») на окуренных порохом полях сражений в ходе многочисленных войн, которые приходилось вести России в последней трети XVIII века, в частности, П. А. Румянцеву, в ходе Первой русско-турецкой войны 1768—74 гг. И далеко не случайно один из основоположников новой, передовой для того времени тактики в русской армии, А. В. Суворов нанес в Италии серьезное поражение при р. Адде знаменитому французскому генералу Жану Моро, чей авторитет в «табели о рангах» республиканской армии, все же, был на порядок выше авторитета Жубера. Но молодой и амбициозный французский военачальник, не знавший доселе неудач и воодушевленный возложенной на него миссией «Спасителя Отечества», не сомневался в успехе.

Самонадеянно пообещав юной жене скоро вернуться, по примеру древних спартанцев, «со щитом или на щите» – победителем или мертвым – 4/5 августа 1799 г. Жубер прибыл в армию, сменив на этом посту генерала Моро. Ее численность оказалась заметно меньше чем у победоносного «русского Марса», не зря прозванного его битыми молодыми французскими генералами – «неистовым стариком Souvaroff»!

Через 4 дня он получил приказ Директории перейти в наступление, атаковать армию Суворова, разгромить ее и овладеть Пьемонтом. Ему предстояло преодолеть Лигурийские горы и спуститься на равнину у городка Нови, где, по данным разведки, сосредоточивалась союзная русско-австрийская армия.

Воодушевленный возможностью прославиться в противостоянии с непобедимым «русским Марсом», Бартоломей попросил своего друга Моро, которого он сменил на посту командующего Итальянской (в некоторых источниках – Альпийской) армией и уже печальнознакомого с крайне оригинальной суворовской манерой вести бой по сражению на берегах Адды, пока не покидать войска. Но к осторожным советам симпатизировавшего ему «брата по оружию» о невероятной стремительности в атаке этого неистового старика Souwaroff, напоминавшего ему этим и приверженностью к фронтальным атакам по своему полководческому почерку Наполеона Бонапарта, он так и не прислушался.

На собранном военном совете было решено, оставив в Ривьере 8 тыс., с остальными 35—37 тыс. (данные разнятся) наступать пятью колоннами, из которых три правых под общим началом Сен-Сира, были направлены к Нови, а две левых (Периньона) – к Акви и далее долиною р. Бормиды. Движение армии Жубера из гор в долину 5 колоннами, разбросанными на фронте в 50 верст, подвергало французов опасности быть разбитыми по частям.

К счастью для Жубера, Суворов какое-то время не знал о его переходе в наступление. Периньон успел-таки занять Акви, а Сен-Сир – Серравале.

Жубера не страшило, что врагов могло быть больше: по некоторым данным до 64.700 чел. – но это в идеале, поскольку их еще предстояло немедленно стянуть в один ударный кулак! Подобно многим революционным генералам он не привык связывать победу с численным превосходством над неприятелем. На войне он стремился действовать по принципу другого знаменитого генерала революционной Франции, но уже покойного Луи-Лазаря Гоша: «Если меч короток, нужно сделать лишний шаг». (Предположительно – это «афоризм» из арсенала спартанских бойцов.)

До сих пор это срабатывало…

…Между прочим, старый русский полководец слышал, что Наполеон высокого мнения о Жубере. «Бонапарт именовал его своим наследником» – так писал он потом императору Павлу I. Рассказывали, что узнав об очередном, новом французском командующем, «прошедший огонь и воду» (но ему еще предстоял легендарный переход-ретирада через неведомые Альпийские горы после чего он ушел в Бессмертие непобежденным) «русский Марс» вроде бы усмехнулся: «Ну, вот и юный Жубер пришел учиться? Ну что ж, дадим и ему урок!» Позже он так охарактеризовал Жубера: «доверенность войск имевший и храбростию славившийся»…

Бесстрашие Жубера вполне устраивало Суворова, предполагавшего выманить неприятеля с гор на равнину и здесь использовать свое численное преимущество. С этой целью союзная армия 11 августа очень искусно расставила свои силы: «старый скиф» умел как никто другой «напустить туману» на свою часть «шахманой доски».

Впереди расположились авангарды: Бельгарда (6.200 ч.) – перед Фрессонарой, Багратиона (5.700 ч.) – перед Нови, по дороге к Гави, и Розенберга (8 тыс. ч.) – у Вигицола. Позади этих передовых частей стояли главные силы: Дерфельден (10 тыс. ч.) и Мелас (10.300 ч.) – у Ривальты, а Край (19 тыс. ч.) – у Алессандрии. И лишь 5.300-ный корпус Алькаини остался осаждать Торноту. (Впрочем, есть и иные данные о численности сувровских частей в канун битвы при Нови, причем, в сторону увеличения их численности, но не особо существенной.)

Такое глубокопродуманное расположение войск Суворова, рассредоточенных на удалении маршевой доступности, позволяло быстро сосредоточиться в мощный кулак в любом из наиболее вероятных направлений наступления противника.

После того как 12 августа Периньон опасным фланговым маршем перешел из Акви к Пастурано, а Сен-Сир, тем временем, не дойдя до Нови, занял Монте-Ротондо, Суворов отдал приказ, согласно которому авангарды, в случае наступления противника, не должны были ввязываться в бой, а выманивать его на равнину. Русский полководец для поддержки Бельгарда, передвинул Края к Фрессонаро, а Багратиона и Милорадовича к Поцоло-Формигаро.

Но, 13 августа сражение так и не состоялось. В тот день французы вышли на позиции: войска Сен-Сира – Нови, Бартоломео и Серравале, а части Периньона – Пастурано.

…Когда Жубер, проводя рекогносцировку в сопровождении Моро и Сен-Сира (одним из последних – в 1812 г. уже в ходе похода на Москву – получившего от Наполеона маршальский жезл) – генералов первоклассного дарования, прикинул на глаз в подзорную трубу примерное число союзных войск, искусно расставленных его грозным противником по Тортонской равнине, он понял, что дела его плохи. И это при том, что не все силы противника были на виду: некоторые части намеренно были оставлены за пределами видимости противника. Но и так превосходство сил союзников было очевидным. В этой опасной ситуации рисковать – спускаться вниз в долину – Жубер благоразумно не стал…

На самом деле 35-37-тысячной армии Жубера (дивизии и бригады Домбровского, Лабуасьера, Колли, Ватрена, Герена, Периньона и др.) угрожали примерно 51.400 тыс. (по А. А. Милютину) союзников во главе с Суворовым.

…Несмотря на то, что по разным причинам противники не сумели подтянуть к месту генерального сражения все свои силы, но изначальное превосходство Суворова было весьма опасным для французов. Другое дело, что по ряду причин – в частности, кавалерия была малоэффективна в гористой местности, а ее у союзников было немало (9 тыс. сабель) – русский полководец смог задействовать в битве отнюдь не все свои силы, а лишь 38 тыс., как он потом рапортовал в победной реляции императору Павлу I. [Если он, конечно, не лукавил, что ему, порой, как всякому военному было присуще: нельзя государю («сильному мира сего») сообщать правду, по крайней мере, по началу, поскольку, это… чревато!] Впрочем, споры о численности противников продолжаются до сих пор и у каждого – своя правда, а истина, скорее всего, где-то – по середине…

Правда, у Жубера была очень крепкая позиция с превосходным обзором и обстрелом.

Французские войска расположились на крутом, поросшем садами и виноградниками, склоне с отдельными строениями вдоль подножья гор, вокруг небольшого городка Нови, обнесенного каменной стеной с бойницами, служившего как бы капониром, оборонявшим подступы к позиции. Здесь можно было скрытно расположить войска и незаметно ими маневрировать. Простиравшаяся перед французами равнина, была вдоль и поперек изрезана тянущимися во все стороны изгородями и канавами. Максимально выгодно использовать на таком поле боя свою более многочисленную кавалерию (9 тыс. против лишь 2 тыс. у французов) Суворову было очень трудно. Поэтому основную нагрузку в бою предстояло вынести на своих плечах «царице полей» – пехоте. К тому же, атаковать Жубера с фронта было очень тяжело: это неминуемо вело к серьезным потерям.

Правда, общее (изначальное) полуторное превосходство союзников в силах сводило на нет все преимущества позиции Жубера и Суворов, все же, решил атаковать в лоб, как бы дорого это не обошлось его солдатам и австрийским союзникам. В крайних ситуациях он всегда действовал по принципу: «лес рубят – щепки летят!»

Несмотря на все преимущества позиции у Нови, протяженность ее фронта не соответствовала численности французской армии и фланги их позиции оставались открыты. К тому же, отступать французам к имевшейся у них в тылу хорошей арьергардной позиции в 9 верстах южнее Нови, на высотах Монто-Мелезимо, было сложно: позади было множество оврагов и речек, которые надо было преодолеть (особо трудно это было бы для обозов и артиллерии), чтобы добраться до четырех тыловых дорог – неудобных, и по своему качеству, и по направлению.

Это был существенный просчет в диспозиции амбициозного и удачливого «юнца» Жубера!

И всевидящий «неистовый старик Souwaroff» решил непременно воспользоваться этим, чтобы добыть победу любой ценой!

Правда, Суворов тоже просчитался, предполагая, что у Жубера всего лишь 20 тыс. бойцов…

…Рассказывали, что внимание французских генералов привлекли два всадника, стоявших сильно впереди передовой цепи русских егерей. Один из них сидел на неказистой лошаденке без мундира, но в белой рубашонке и стареньком плащике. Другой – явно был простым ординарцем-казаком…

При ближайшем рассмотрении в подзорную трубу выяснилось, что это… сам «старый скиф», «неистовый старик Souwaroff». Он очень внимательно рассматривал через видавшую виды старенькую подзорную трубу французские позиции и что-то методично заносил маленьким карандашиком в записную книжицу. На вражеских аванпостах его уже засекли и стрелки-вольтижеры открыли по нему сначала беглый огонь, а потом и прицельную стрельбу. Вскоре басовито заговорили и французские пушки…

Но недаром среди суворовских солдат ходила байка-легенда, что их Ляксандр Василич заговоренный, и, ни пуля, ни ядро его не берет.

Не дожидаясь распоряжения Жубера, генерал Сен-Сир понесся на своем горячем чистокровном арабском скакуне к драгунскому аванпосту французов. Прошло всего лишь несколько минут, как передовой отряд французской кавалерии уже помчался в сторону слишком бесстрашно проводившего свою личную рекогносцировку русского фельдмаршала. Суворов, как бы не замечал, ни только обстрела, хотя пули свистели вовсю, а ядра уже ложились в опасной близости и его лошадка встревожено пряла ушами, а казачок-ездовой ерзал в седле, но и начавшейся суеты вокруг…

На русских аванпостах то же увидели, что их «русский Марс» слишком сильно подвергается опасности и казачий разъезд вместе со взводом австрийских драгун барона Карачая, стремительно набирая ход, полетел навстречу французам…

Тем временем, Александр Васильевич не стал в очередной раз испытывать судьбу и, удовлетворившись всем увиденным, сверив свои записи, медленно развернул свою лошадку и тихо потрусил назад. Французский и союзный кавалерийские отряды, поняв, что конной сшибки не будет, одновременно сбавили ход, а затем и вовсе встали…

Затихла и стрельба по «русскому Марсу»: «старый скиф Ляксандр Васильч» действительно был… заговоренный!

Жубер и его свита, весьма впечатленные увиденным бесстрашием прославленного 69-летнего старика, медленно развернули коней и молча тронулись назад. Видно, каждый из них думал о чем-то своем, но явно не о… «девичьем»…

После всего увиденного в ходе разведки, во французском лагере был срочно созван военный совет, на котором по совету рассудочно-осторожного Моро, которого поддержали и Сен-Сир, и Периньон, и Сюше – бывалые, толковые генералы – было предложено отступать. Но Жубер сомневался в успешности отхода – отступление, как известно, самый сложный вид боя, к тому же, на виду у сильно численно превосходящего врага, тем более стремительно-неистового «старика Souwaroff»! Не исключено, что Жубер, возможно, вспоминал свою красивую, но страшную клятву, данную юной жене, чьи жаркие чресла он совсем недавно покинул…

Справа у Жубера стояли части Сен-Сира: 3,5-тысячная дивизия Лабуассьера и 4-тысячная бригада Колли занимали Нови и соседние высоты, с резервом в виде 3,5-тысячной дивизии Гардана; дивизия Ватрена (4,5 тыс. ч.) сперва занимала Бартоломео, а затем передвинулась на позицию у Нови и заняла высоты правее расположения Лабуассьера. Ок. 2 тыс. поляков Домбровского защищали форт Серравале.

На левом фланге Периньона 6,5-тысячная дивизия Лемуаня заняла виноградники левее Нови; левее него развертывалась 5,5-тысячная дивизия Груши; дивизии Клозеля и Партуно (всего – 5 тыс. ч.), являлись резервами Периньона и располагались за Пастурано.

А вот между правым флангом Лемуаня и войсками Ватреня у Нови оставался большой незанятый участок фронта.

Более того, общего резерва не было!

Время проходило, войска, не получившие диспозиции на явно предстоящее сражение, заночевали, где стояли, совершенно не подготовившись к бою. Не решившись на отступление, Жубер, поставил свою армию в необходимость вступить в бой с армией противника, равной по духу, но численно превосходящей, лучше обученной и предводимой самим «русским Марсом».

А вот у Суворова, в отличие от Жубера, имелся конкретный план битвы. Он состоял в том, чтобы, сдерживая противника на фронте, начать сражение с демонстрационного нападения на более доступный для атаки, но не столь важный в обороне Жубера его левый фланг. Главный удар надлежало наносить по более опасному для французов (с него было труднее отступать), хотя и более трудно преодолимому в атаке правому флангу.

Принято считать, что справа у Суворова расположились австрийцы Бельгарда и Отта, под общим началом Края (всего 27 тыс.) – у Фрессонаро. (Именно ему предстояло начать сражение демонстрационной атакой на левое крыло Жубера!) Слева встали русские егеря, гренадеры и казаки Багратиона (ок. 6 тыс.) (у Поцоло-Формигаро), а в нем самом – Милорадовича (ок. 4 тыс.). За ними, но ближе к центру (у Ривальты) расположился сводный 6-тысячный русско-австрийский резерв под началом Дерфельдена. Еще глубже в отдаленном тылу (у Вигицоло) был оставлен 6-8-тысячный (данные разнятся) русский корпус Розенберга. Еще левее (ближе к Ривальте), стояло ок. 9 тыс. австрийцев Меласа.

В результате такой диспозиции примерно за два часа Суворов мог сосредоточить на поле сражения до 52 тыс. чел., кроме Розенберга (австрийский генерал Алькаини был вне зоны марш-броска), который был дальше всех от места грядущих событий и маршировать ему предстояло больше других.

Проведя всю ночь в мучительных раздумьях, Жубер явно затянул с принятием конкретного решения, и начать отход так и не успел. Суворов навязал ему сражение, а благополучно выйти из боя с Александром Васильевичем – исключительно стремительным и хладнокровным на поле боя полководцем с поистине «бульдожьей хваткой» – для любого противника было архисложной задачей!

Не удалось это и «юному» Жуберу…

15 августа, когда грянула битва, французы оставались в том случайном расположении, в котором застала их ночь. Такой «пасьянс» привел к отсутствию какого-либо плана. Более того, все усилия французов будут направлены в сражении лишь к отражению наносимых им, чуть ли с не частотой маятника (!), ударов.

Было еще темно, когда австрийские гусары сбили передовые отряды французов, а огнем русских войск были прогнаны разъезды, высланные было Сен-Сиром из Нови к Поцоло-Формигаро.

Около 5 часов утра самый мощный корпус в союзной армии – австрийцы Края – атаковал высоты, направив 3 тыс. Секендорфа по долине Лемме в охват левого фланга французов под началом Периньона. Стрелковая цепь дивизии Луи Лемуаня по прозвищу «Хорошее настроение» (Bel Humeur) (23 ноября 1764, Сомюр – 2/23 января 1842, Париж) встретила австрийцев огнем, но вскоре пришла в замешательство и дрогнула под нажимом навалившихся сильно превосходящих сил неприятеля.

Жубер верхом на коне кинулся туда со своей свитой, восстановил порядок и понесся было в другую «горячую точку», где уже тоже назревала угроза.

Рассказывали, что по дороге туда его настигла пуля австрийского егеря. Пораженный в грудь на вылет, он свалился с коня, вроде бы (?) успев вымолвить: то ли «Marches, marches toujours!» («Наступайте, всегда наступайте!»), то ли «Camarades, marchez toujours!» («Вперед друзья! Тверже шаг…"). Смертельно раненного генерала положили на носилки, прикрыли холстом, чтобы не деморализовать войска и вынесли в тыл, где он вскоре скончался. Смерть его скрывали от солдат до конца боя.

Бартелеми-Катрин выполнил обещание своей 19-летней жене редкостной красавице Велисите-Франсуазе-Зефире: скоро возвратиться в Париж! Прошло всего 3 недели и молодожен действительно вернулся в Париж, но только, как говорили спартанцы, «не со щитом, а на щите» (т. е. не победителем, а мертвым). А его юная вдова (воинственный муж покинул ее через 10 дней после свадьбы – столь краток оказался их «медовый месяц»! ) вскоре… снова вышла замуж! И снова за знаменитого военачальника – на этот раз Макдональда, будущего наполеоновского маршала, между прочим, очень достойного человека (в том числе, чуть ли не главного «секс-мустанга» среди наполеоновского маршалата!), должное которому постарался отдать сам Бонапарт, хотя и на закате своей карьеры, но в памятном «формате». Правда, и этот брак не принес ей счастья, но это уже другая история, причем, весьма печальная! Так бывает, или «не родись красивой, а – счастливой»…

…Между прочим, сразу после гибели генерала Жубера в командование французской армией вновь вступил Моро, как известно, задержавшийся на несколько дней с отъездом по просьбе Жубера. Он (в полководческих характеристиках не нуждавшийся!) сделал все возможное, чтобы выиграть сражение, но изменить ход битвы ему не удалось. Но, тем не менее, благодаря его мужеству и умелым действиям разбитой при Нови французской Итальянской армии, потерявшей более половины своего состава (свыше 20 тыс. человек из имевшихся примерно 36 тыс.; впрочем, есть и иные сведения), все же, удалось избежать полного уничтожения и отступить к Генуе…

В столице Франции, павшему на поле боя полководцу, были устроены пышные похороны. Все члены правительства и законодательного корпуса носили траур в течение 5 дней. В тоже время очередное тяжелое поражение от союзников – на этот раз под Нови и гибель молодого полководца породили в Париже смятение, близкое к панике. Со дня на день ожидалось вторжение союзных войск во Францию. Но австрийское правительство на это не решилось (оно играло в «свои игры»), а Суворов вместе со своими примерно 20-тысячными войсками был переброшен в Швейцарию, где как рассчитывали имевшие свои виды на финал этой кампании (вероломные партнеры русского самодержца Павла I?) австрийцы, его ожидали тяжелейшие испытания, вплоть до неминуемой гибели. По крайней мере, по их высокому (компетентному) мнению.

Даже в блестящем созвездии полководцев революционной эпохи (Журдан, Клебер, Моро, Гош, Марсо, Дезе и Наполеон) Бартелеми-Катрин выделялся как исключительно яркое дарование. Ровесник трех последних, он был студентом, когда начали формироваться революционные армии. Как и четыре последних, он стал генералом в 20 с небольшим лет. Какой же нужно было обладать особой храбростью и талантом, чтобы через 7 лет с начала военной карьеры стать командующим армией!?

К сожалению, конец его жизни омрачен тем, что он попался на посулы и соблазны политиков, замышлявших крушение республики с помощью одной из самых блестящих «шпаг» революционной Франции! Правда, в самый последний момент Судьба, все же, миловала героя, послав ему ничем предосудительным незапятнанную, Красивую Солдатскую Смерть на поле боя, а по сути дела солдатское Бессмертие! Немало знаменитых полководцев желало себе такой Смерти, но мало кому Она досталась…