Текст книги "Письма Никодима"

Письмо IV

Дорогой Юстус!

У меня все по-прежнему. Пророк вернулся в Свою Галилею. Я больше ни разу не виделся с Ним после того разговора в Офеле. Я знаю, что потом какое-то время Он находился в Иудее, до тех самых пор, пока не разнеслась весть о заточении Иоанна. Антипа, подстрекаемый Иродиадой, дождался момента, когда пророк ушел из Тивериады, и послал вдогонку солдат, чтобы схватить его. Теперь Иоанн заточен в Махероне, в той старой крепости в Моавитских горах, в которой некогда Аристовул оборонялся от римлян. На месте разрушенного ими замка Ирод построил новый, по своему обыкновению – громадный и нелепый. Над его стенами нависает тень горы Нево. Я был там однажды. Этой крепости не взять без подкупа и предательства. Она стоит на скале, и одна ее стена круто обрывается прямо в море. Когда смотришь со стен, голова кружится еще больше, чем на краю притвора Соломона. С других сторон замок окружен глубокими ущельями, заросшими буйной непролазной зеленью, с обилием странных горячих источников, источающих затхлую вонь. От этого места веет опасностью. Эти скалы, несомненно, хранят следы дьявольских когтей. Я воображаю, как целые сонмища нечистых духов кружат сейчас над брошенным в подземелье пророком. Они особенно любят таких, как он, певцов и мечтателей; мечты открывают им самый легкий доступ к человеческому сердцу, а стоит им хотя бы раз туда проникнуть – больше на них нет управы. Не поможет ни «соломонов корень», ни самые сильные заклятья.

Как только разнеслась весть о том, что Иоанн заточен в Махероне, Иисус исчез из Иудеи. И Он прав: когда пророки гибнут, то один за другим. Пример заразителен: как только Иоанн оказался в тюрьме, среди саддукеев стали поговаривать о том, что следовало бы туда же упрятать и Пророка из Назарета. Правда, мы в Великом Совете смотрим на Него снисходительно. До сих пор Он никак особенно не досаждал нам, и не исключено, что Он нам еще пригодится. К тому же нам нет нужды жаловаться на то, что Он нападает на саддукеев.

Пророк вернулся в Свою Галилею и продолжает творить там чудеса. Я неотступно об этом думаю и впитываю каждую весточку, которую оттуда приносят. В здоровье Руфи нет никакого улучшения. Повозка катится дальше. Я не могу об этом думать, не могу на это смотреть, не могу об этом писать и в то же время не могу ни на секунду от этого отвлечься. Все остальные дела, к которым я обращаюсь, выглядят для меня как игра теней: они лишь кажутся серьезными и значимыми, а по сути пусты и бессмысленны. Одна только болезнь по-настоящему важна, она исподволь присутствует во всем, за что бы я ни взялся, как накипь на дне любого горшка. Я живу, ем, пью, сплю, разговариваю с людьми, улыбаюсь, погружаюсь в раздумья – но все это так же призрачно, как сон. Все сон, кроме болезни. Впрочем, и это не так, потому что, когда я сплю, я тоже от нее не свободен. Мне даже трудно сказать, когда я чувствую себя перед ней более беспомощным: когда она преследует меня, одурманенного сном, или когда она является при свете дня, неумолимая, как меч, занесенный над головой. Болезнь проникает глубоко, в самую душу человека. Врачи пытаются ее оттуда выманить, расставляют на нее силки, но она не дает себя обмануть. Она редко пожирает слабые и чахлые тела. Такие она уничтожает походя, с них обычно довольно одного лишь яда ее презрения; но цветущее, прекрасное, молодое тело – вот ее истинная добыча! Превратить свежие ручки ребенка в обтянутые шелушащейся кожей кости с гноящимися ранами – вот ее величайший триумф!

Доктор Сабатай говорит, что болезни – это испарения ада, которые бесы разносят по свету. Возможно, он прав. Однако порой я думаю, что на свете нет ничего такого, что не было бы творением Предвечного Адонай, стало быть, нет ничего, на чем не лежала бы Его печать. Болезни были сотворены в те же шесть дней. Сатана из ничего создать ничего не может. Он лишь способен извратить творение Всевышнего.

Но Пророк из Назарета побеждает болезни и делает это с ошеломляющей легкостью, как бы мимоходом. Не знаю, что из этого правда, но я опишу тебе три Его чуда, о которых мне только что рассказали. В Иудею Он отправился прямиком через Самарию, остановившись по дороге в Сихаре и проведя пару дней в беседе с самарянами. Из Иудеи Он тут же двинулся в Кану, где перед этим совершил столь безрассудное чудо претворения воды в вино. Там к Нему подошел некто из свиты Антипы, наполовину грек, наполовину араб, к тому же, говорят, человек малопочтенный. Он хотел непременно уговорить Пророка пойти в Капернаум и исцелить его сына, которого поразила внезапная болезнь. Царедворец раздал какую-то мелочь местным лохмотникам, чтобы они поддержали его криками: «Помоги ему, Равви! Это добрый человек! Помоги ему! Вылечи его сына!» Не успел Иисус войти в город, как они заголосили: «Помоги ему! Помоги!» Он остановился, оглядел толпу, потом нахмурился и произнес так, словно Он принес сокровище, а у Него клянчат жалкие гроши: «Вам обязательно нужны знамения и чудеса? Без них вы не уверуете?» Люди притихли и разинули рты от удивления. Если бы Он сказал: «Зачем вы называете добрым человеком этого прохвоста?» или: «Денежки взяли и теперь кричите! Замолчите! Ведь он – язычник». Но нет, Он осуждал их за то, что они хотели чуда, будто бы Он не знал, что они только для этого за Ним и ходят. Тогда от толпы отделился сам отец мальчика и начал молить: «Приди, Господи, исцели моего сына. Пойдем скорее, потому что он уже умирает. Тут вниз дорога легкая, а обратно я дам Тебе осла. Приди, Господи!» Учитель прервал его: «Возвращайся домой. Сын твой здоров». И Он пошел дальше Своей дорогой, а толпа повалила за Ним. Царедворец буквально онемел. С минуту он бежал за Назарянином, что-то бормотал, пытался схватить Его за край одежды, а потом остановился, почесал в затылке, кликнул своих людей и потащился домой. На следующий день он был дома. Сын его выздоровел в ту самую минуту, когда Он произнес: «Сын твой здоров». Ты понимаешь, Юстус? Он вылечил его одним словом на расстоянии от Каны до Капернаума. Он не произносил заклятий, не дотрагивался до мальчика, Он просто сказал, как будто даже нетерпеливо: «Сын твой здоров». И в ту же секунду болезнь оставила ребенка. Кто знает, может, тогда в Офеле Он тоже мог вот так сказать: «Она здорова» – и Руфь бы встала. Можно было бы и не звать Его в дом. Я прошел мимо Него впустую. Но мог ли я Ему довериться?

Он совершил еще одно чудо. Это было в Ахаваре: Он все время путешествует из города в город, словно Ему не сидится на месте. Кто знает, не вынужденно ли Он так поступает: не исключено, что солдаты Антипы следуют за Ним по пятам. Так вот, когда Он проходил через Ахавар, к Нему подошел прокаженный. Только в Галилее может такое случиться! Прокаженный вошел в город! Как следует поступать перед лицом подобного нарушения закона? Следует вызвать людей, чтобы они с помощью камней изгнали прокаженного обратно в пустыню. Однако Он остановился рядом с человеком с закрытым лицом, словно не замечая его недуга. Тогда тот возопил: «Равви! Исцели меня! Равви, очисти меня! Я грешил, но я так давно уже страдаю. Исцели меня! Если Ты захочешь, Ты меня очистишь!» Сначала казалось, что Он не слышит этих выкриков, но при звуках последних слов Он будто очнулся. Смерив прокаженного взглядом, Он протянул руку и дотронулся до него. «Хочу, очистись», – произнес Он. Побелевшая кожа на ладонях нечистого посмуглела, словно на нее упала тень. Человек поднял руки и рывком сорвал с головы полотнище, скрывавшее его лицо: оно было словно охвачено пламенем, разъеденные язвами раны затягивались, пятна исчезали, будто их смывали невидимые руки. «Равви!» – вскричал тот и упал на колени. Плач, смех и вопль вперемежку душили его, и он больше не мог выговорить ни слова. Пророк склонился над ним: «Иди с миром, – сказал Он. – Возьми двух воробьев, кусочек кедрового дерева и веточку иссопа, покажись священнику, пусть он признает твое очищение. Потом же принеси жертву за очищение, как повелевает Тора. Не греши больше и никому не говори, кто тебя исцелил».

Опять та же странная беспечность… Одно лишь слово: «Хочу» – и человека покидает самая страшная из болезней. И потом это «не говори никому», словно Он хотел сказать: «Это мелочь, тут не о чем говорить». Но что же тогда важно в сравнении с этим? Если исцеление от болезней и страдания – это ничто, то в чем же тогда сокровенный смысл Его поступка? Я уже говорил тебе, что за словами Этого Человека открывается бездна. Они звучат, как обычные человеческие слова, но, раз прозвучав, не умолкают, а становятся все громче, возвращаются эхом. Так же, как Его поступки. Если бы Он излечил только одного человека, то это еще возможно было бы скрыть, но исцеляя многих, Он как бы сталкивает лавину камней вниз по горному склону. Можно сто раз повторять: «Никому не рассказывай», но катящиеся камни говорят сами за себя.

Но вот третье чудо. Сойдя на берег озера в Капернауме, – а Он больше всего полюбил этот город, после того как Его выставили из Назарета, – Он в шаббат направился в синагогу. После чтения псалмов нужно было выбрать того, кто будет читать из пророков. Назарянин поднял руку и смело поднялся на возвышение. Ему подали свиток. Только Он собрался прочесть первый стих, как вдруг толпу потряс дикий вопль. Это кричал бесноватый. Многих последователей Закона сатана нынче держит в своей власти. Опытные люди говорят, что никогда еще не бывало подобного количества бесноватых. Все отодвигались подальше от человека, который раскачивался в разные стороны, рвал на себе одежду, выл, и изо рта у него текла пена. «Уходи прочь! Уходи! – кричал он. – Что Тебе до нас? Уходи! Ты пришел погубить нас! Знаю Тебя, кто Ты!..»

– Замолчи! – крикнул Иисус.

Бесноватый вытаращил глаза, изо рта у него потекла слюна, и он страшно захрипел.

– Выйди из него, – спокойно приказал Иисус.

Человек издал такой страшный крик, что объятый ужасом народ стал разбегаться из синагоги. Потом он с грохотом упал на пол лицом вниз, сотрясаемый судорогами, и стал раздирать пальцами каменные плиты. Корчи становились все слабее, пока, наконец, он не вытянулся и не застыл в неподвижности. Можно было подумать, что он умер. В синагоге стояла тишина, люди застыли в испуганном оцепенении. Вдруг распростертый на полу человек шевельнул головой. Приподнявшись на руках, он вперил взгляд в Назарянина, стоящего на возвышении со свитком в руках. «О, Господи!» – прошептал он голосом человека, к которому после долгой болезни возвращается здоровье. Он подполз к Нему, его губы искали руки Пророка. Толпа взорвалась криками удивления, восторга, преклонения…

Понимаешь ли ты, Юстус, какова сила слова Этого Человека? Сказать «хочу» – и исцелить человека, сказать «выйди» – и изгнать бесов. С подобной силой мы не сталкивались никогда прежде. Если всякая болезнь – это происки сатаны, то одержание бесами – это болезнь болезней. Ты знаешь, что наши врачи надеются найти наконец траву или заклятие, которые будут излечивать любые болезни, так вот Пророк из Назарета открыл нечто подобное: Он бьет в самую точку.

Наверное, бывают разные болезни, и не всякая из них становится карой. Я все чаще в последнее время перечитываю Книгу Иова. Потому что за чьи же грехи страдает Руфь? Понятно, что не за свои. За мои? Всевышний – свидетель, что я всего себя отдавал и отдаю служению Ему. Возможно, кто-то это делает гораздо лучше. Но если я, фарисей, недостаточно чист, то что же сказать про амхаарца, про язычника? Почему за мои промахи кто-то должен так сильно страдать, в то время как последние грешники пребывают в самом добром здравии?

Вести о чудесах стекаются в Иерусалим широким потоком. Знаешь, кто мне больше всего рассказывал об этом? Тот самый Иуда из Кариота, который в свое время привел меня к Пророку. Он недавно прибыл в Иерусалим и теперь рыщет по городу и к чему-то принюхивается. Возможно, его прислал сам Иисус, чтобы тот выведал, как настроены по отношению к Нему служители Храма. Или просто Иуда еще окончательно не решил, остаться ли ему при Учителе или вернуться в свой Везеф. Он весьма занятный экземпляр, к тому же помешанный на деньгах. Не знаю, что бы с ним сталось, если бы в один прекрасный день он оказался обладателем огромного богатства. Такого человека хватило бы на то, чтобы заплатить за это жизнью. Всего каких-нибудь пары динариев достаточно, чтобы повергнуть его в лихорадочное состояние: щеки его вспыхивают малиновым румянцем, глаза начинают возбужденно блестеть. Иуда ненавидит тех галилейских рыбаков, которые ходят за Пророком; он считает их глупцами. Но по отношению к Учителю он испытывает смесь страха и удивления. В целом, как я уже писал тебе, это человек весьма смекалистый. Он мне признался как-то, что, по его мнению, Иисус не отличается умением пользоваться Своим даром: обладая подобной силой, можно делать нечто большее, чем проповедовать любовь тупым галилейским мужикам. Но что именно должен сделать Пророк, этого Иуда, кажется, не знает. А может, и знает, но не хочет делиться со мной своими мыслями. Мне сдается, что в нем бурлит целое море ненависти; и для чего тогда, нося ее на сердце, пошел он за проповедующим милосердие Пророком, остается для меня загадкой. Я предчувствую, что охотней всего он направил бы силу Учителя по пути мщения. Он ненавидит купцов, которые приложили руку к разорению его лавки, ненавидит саддукеев и левитов, которые раздавили его своим золотом, ненавидит людей влиятельных, богатых и счастливых. Но точно так же он ненавидит и бедняков себе под стать. Не стоит обманываться его самоуничижением – это всего лишь маска, которую он отбросит, как только представится возможность. В нем угадывается бунт против всего на свете, бунт задетого самолюбия. Смешно сказать, но порой мне кажется, что в этом лавочнике, которого конкуренты выжили из его угла в Везефе, живут колоссальные амбиции, мало сочетающиеся с его невзрачной фигуркой.

Это Иуда поведал мне историю о том, как Иисуса выдворили из Назарета. Назарет, как тебе известно, это город авантюристов, подонков и обманщиков. Трудно себе представить, что Этот Человек, несомненно обладающий великими достоинствами, провел там все Свое детство и молодость. Возможно, если бы Он жил среди других людей, то Его удивительные способности были бы замечены раньше. А в Назарете Его «открыли» только сейчас, когда о Нем уже говорит вся Галилея и Иудея. Когда Он появился в городе, Его встретили недоверчиво. Никто не любит признаваться в том, что не заметил того, что другие давно сумели разглядеть. Назаряне собрались в синагоге, и их лица отражали все мыслимые оттенки недоверия, но в одном они были единодушны: Этот Плотник, чьи братья и сестры находились здесь же в толпе, а Мать стояла с женщинами по другую сторону решетки, так просто от них не отделается. К синагоге принесли несколько больных. Столпившиеся в дверях люди ждали Пророка. Он появился в окружении Своих учеников и прошел мимо больных, словно и не заметив их. Он никого не исцелил… Войдя в синагогу и дождавшись минуты, когда полагалось чтение из Пророков, Он встал и взошел на возвышение. Я рассказываю тебе то, что мне поведал Иуда, но мне кажется, будто я так и вижу, как Он спокойно развернул свиток и ясным, звучным и выразительным голосом начал читать. Ему попалось место из Исайи: пророчества сына Амоса как нельзя более подходят Ему своей певучей выразительностью. Он читал:

«Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господнее благоприятное». – Он прервался и поднял от свитка Свои огромные глаза, темные, как море под натиском ветра. Как легко представить себе движения Этого Человека, если ты хотя бы раз Его видел. Когда Он произнес с потрясшей сердца силой: «Ныне исполнилось Писание сие, слышанное вами!» – в синагоге воцарилась гробовая тишина. Люди смотрели, широко открыв глаза. Вот теперь-то уж, думали они, настал черед чудес, и сейчас Пророк явит перед ними во всей полноте всю Свою силу, как ни перед кем прежде. Они слушали Его, затаив дыхание, а Он продолжал говорить со все возрастающей резкостью:

– Слепцы! – взывал Он. – Невидящие и неслышащие! Близится весна, а вы не выходите с зерном в поле! Приближаются дожди, а вы не убираете с полей зрелых колосьев! Слепцы! Знамений хотите, а знамений не видите. Чудес хотите, а чуда не заметили! Это те слова, которые вы уже слышите сотни лет. А что делают ваши бедняки! Разве они не плачут от холода и голода? А ваши узники разве не томятся в цепях? А грешники? Они грешат скорее по неведению, чем по злому умыслу. А как же Юбилейный год? Где же зерно, оставленное в поле для нищих? А что вы скажете насчет положенного отдыха?

Речь Его лилась быстро. Назаряне слушали довольно смиренно и даже кивали головами, отдавая должное Его красноречию. «Вы только послушайте, как Он говорит, – слышалось тут и там. – Не верится, что это Тот Самый Плотник, которого мы столько лет видели стругающим доски…» Они терпеливо ждали, что после речей придут чудеса. Но когда Он воскликнул: «Слепцы! Вы все ждете знамения, а оно уже дано вам!» – толпа недовольно зашевелилась. Значит, Он не хочет совершить для них чуда? Они решили, что с них довольно слов. Ну-ка, без дураков, мы тоже хотим кое на что посмотреть. Кто-то крикнул, перебив Пророка:

– Хватит слов! Давай чудо!

Другие тоже подхватили:

– Сделай чудо! Чудо! Хотим чуда! Слышишь! Хватит речей!

Он холодно смотрел на них… Нет, это не то слово! Он никогда не смотрит холодно. Однако когда люди настойчиво домогаются от Него того, чего Он не хочет или не может дать, Его взгляд порой делается стеклянным и неподвижным, как будто Он пытается сдержать слезы. Он глядел на них поверх свитка жалоб Исайи. Толпа кричала все громче и дружнее:

– Сделай чудо! Хватит слов! Сделай чудо! Хотим чуда! Мы требуем чуда!

Может быть, Его братья тоже кричали вместе с другими? Он продолжал стоять перед этой ревущей толпой. Если Он знает людей, то должен понимать, что в подобной ситуации фокусник всегда вынужден уступить: ведь была задета гордость Назарета. Он мог бы сначала совершить чудо, а потом уже швырять им в лицо обвинения в лживости, непорядочности, бессердечии, – вот тогда они бы смиренно выслушали Его. Но Он высказал им то, что Он о них думает, а чуда совершить не захотел. Или не смог? Исцеляя больного, Он иногда произносит: «Вера твоя спасла тебя». Может быть, для того, чтобы оделить человека Своей благодатью Ему необходима готовность того принять дар, а если это не так, то и добро может обернуться злом? Он был неумолим. Толпа начала топать:

– Чудо! Чудо! Хотим чуда! – кричали они.

Он молчал, не двигался с места. Дав им возможность пошуметь вволю, Учитель поднял вверх руку в знак того, что будет говорить. Все разом стихли, уверенные, что выиграли. Они ожидали, что вот сейчас Он спросит их с учтивой улыбкой: «Что же вы хотите, чтобы Я совершил перед вами?» С губ любого уже готовы были сорваться сотни пожеланий: пусть каждый назарянин немедленно обнаружит у себя ларец с золотом; пусть земли вокруг Назарета станут в десятки раз плодоносней; пусть источник, к которому приходилось спускаться к подножию горы, перенесется на вершину; пусть скот родится жирнее и никогда не болеет…

Он говорил:

– Вы ждете от Меня чуда. Вы кричите: «Чужих лечил, покажи теперь, как умеешь лечить Своих. Ну-ка покажи и нам что-нибудь такое, чего еще нигде не видывали прежде. О Тебе говорят и в Капернауме, и в Кане. Мы не хотим быть хуже других». Вы ведь именно этого хотите? Истинно говорю вам: нет пророка в своем отечестве, враги ему дом его и родные его. Вспомните, что ни одной из вдов израильских не была поручена забота о Илии, но только финикиянке из Сарепты Сидонской. И не прокаженных израильтян послал Елисей к Иордану, чтобы омылись в нем семикратно, а сирийского военачальника.

Мне кажется, что я своими ушами слышу тот крик, который потряс синагогу после этих слов. Он задел их за живое. Толпа заволновалась, словно лес, в который ударил ветер, и ринулась на Него. Говорят, что каждый назарянин – прирожденный убийца. Пророку предстояло жестоко поплатиться за Свои дерзкие речи. Сотни рук потянулись к Нему и под всеобщий рев, свист и крики Его выволокли из синагоги и повлекли дальше через весь город. За последними постройками Назарета есть крутой обрыв, туда и препроводили Пророка. Если бы Его столкнули вниз, то Он поломал бы Себе руки и ноги, а мог бы и просто погибнуть. Он безропотно позволил им протащить Себя до этого самого места, потом вдруг резко тряхнул плечами – и преследователи разлетелись в стороны, как осенние листья с потревоженного дерева. Он не боролся с ними, одного лишь намека на сопротивление было достаточно, чтобы весь этот разъяренный, однако же трусливый сброд отпрянул от Него. Чудотворец может быть и опасен: ведь толпа верит, что Он не то, что не смог, а не захотел совершить для них чудо. Итак, Он раздвинул их, как мутную воду, и прошел посередине. Никто и не пытался преградить Ему путь. Они застыли в неподвижности со скрюченными, как когти, пальцами, крик замер на их раскрытых губах. Пройдя мимо них, Он обернулся. У Него был взгляд, который я называю «холодным», но в нем сквозило и удивление. Он уходил все дальше и дальше – неспешная одинокая фигура… Все Его ученики попрятались в кусты. Он шел сгорбившись, словно под тяжестью тяжелого бремени. Обернулся еще раз: с горы Ему был виден весь Назарет, неравномерно разбросанный по травянистому склону горы. Здесь прожил Он годы, когда еще был никем. Сегодня, когда другие города распахнули перед Ним свои врата, Его родной город отрекся от Него, оттолкнул. Он должен был бы презирать их. Но вместо гнева Он опечалился: поднес ладони к лицу – и плечи у Него задрожали. Ты можешь себе представить – Он плакал! Что Он оплакивал? Низменную жизнь среди скверных людей? Иуда, однако, утверждает, что Он плакал, и плакал долго.

Похоже, что нередко Ему случается плакать. Он, Который столько может, плачет, видя страдания и слезы других. В Нем как будто живут два человека: один знает, что способен исцелять, однако вовсе не торопится этим воспользоваться; а другой словно крадет у первого его чудотворную силу ради какой-то иной справедливости, которая, сдается мне, предполагает вовсе не целительство и не выставление напоказ своей сверхчеловеческой силы…

Иисус не исцелил ни одного из страждущих назарян, хотя все они были уверены, что именно для них Он совершит величайшие чудеса. В других местах Его и не просили, а Он исцелял. Здесь этого ждали, а Он прошел равнодушно. Нет, не равнодушно. Ты уже, наверное, заметил, как часто я вынужден заменять слова. Но если даже наши суждения о других людях зачастую страдают излишней упрощенностью, то наши суждения о Нем заведомо обречены на это. Вместо того, чтобы говорить «прошел равнодушно», мне следовало бы сказать «прошел, изображая равнодушие». Однако «изображая» – тоже неточно. Он ничего не изображает. Он порывист в чувствах, но в то же время, как никто, умеет быть господином Своей воли. Он такой же человек, как каждый из нас: Он должен есть, пить, спать, любить, страдать. Нет такой человеческой слабости, которая не была бы Ему присуща. Но речь идет только о слабостях. Тебе не кажется, Юстус, что очень часто мы слабость приравниваем к греху, а добродетель представляем себе как отсутствие слабостей? В то время как между человеческой слабостью и грехом пролегает граница, подобная той, что отделяет болезнь от смерти. Не каждая болезнь кончается смертью, не каждый больной обречен умереть. Существует некий переломный момент. Он-то и есть самый главный. И добродетель не всегда далеко отстоит от этой грани. Порой ее можно обнаружить у самого края. Как раз там, где ей труднее всего появиться.

Нет здесь больше Пророка из Назарета. Он ходит по Галилее, исцеляет, изгоняет бесов, проповедует Свою правду, где только и речи что о любви и всепрощении. А я так и остался наедине с болезнью Руфи и будоражащей мыслью о том, что Он мог бы ее спасти, но я не попросил Его об этом. Сам не знаю, почему так вышло…

А что если пойти за Ним?

Уже пару дней меня преследует мысль, что ведь я могу отправиться в Галилею, отыскать Его и попросить о помощи. Неужели бы Он отказал мне? Смешно, но я даже не могу себе представить самой возможности отказа. Кто Он и кто я! Вчера я поделился этой идеей с Иудой. Тот немедленно начал уговаривать меня отправиться в Галилею. Не знаю, как уж он надеется на этом заработать, однако уговаривает меня с подозрительной горячностью.

А что если я пойду к Нему, а Он ничего для меня не сделает? Повозка катится вниз с молниеносной быстротой. Нет, Он не посмеет мне отказать! Для других Он вон сколько сделал, и безо всякого видимого усилия. Пусть Он вылечит Руфь. Тогда…

Собственно говоря, зачем вообще Он исцеляет? Ведь Он не врач, который видит в этом свое предназначение. Он исцеляет как бы вопреки Себе. Будто подавая знак. Но какой знак? Что он обозначает? Пусть Он вылечит Руфь! Пусть только Он спасет ее! Вся моя жизнь зависит от ее выздоровления!