Текст книги "Наши тени так длинны"

 
Поэты пусть пишут стихи а я летучая рыба взлечу и скажу свои слова
 
 
воды высыхают и воздухом все тяжелее дышать
 
 
большие священные черепахи спят последним сном в трюмах китобоев
 
 
молитва ломается надвое слова опадают как кора с мертвой сосны
 
 
я знаю что нам нужно и вода и воздух нам надо и плавать и летать и дышать и петь
 
 
через нас память становится будущим в нас в наших словах крылья еще нерожденных поколений
 
 
в нас обвинение против нас самих в нас проклятия наших потомков чьими устами мы
 
 
спросим у себя
 
 
где мы были что мы делали чего мы не сделали чего не сказали почему ничего не сделали
 
 
ничего не сказали
 
 
когда китобои делили последние моря и торговцы пряностями последние архипелаги^*
 

 
В вышине самолет пробил звуковой барьер яблоки падают с дерева по стене бегают трещины – письмо на неизвестном алфавите которое я не могу прочесть
 
 
ребенок вздрагивает во сне страх швыряет в небо охапку голубей
 
 
помолитесь за тех кто в море подумайте о тех кто на земле все-таки подумайте хотя давно уже подумали обо всем о нас и за нас
 
 
я не умею молиться веду пальцем по трещине на стене дом в котором я вырос стар он разваливается когда он был построен не было ни автомашин ни самолетов
 
 
не было спешки колес грохота сопел раскалывающего злостное небо под которым однажды
 
 
был наш общий дом
 
 
наши дома луга пастбища над которыми нынче владычествует статистика адские ангелы формулы эффективность где все чуждо абстрактно беспомощно
 
 
население вместо людей рождаемость вместо детей смертность вместо смерти телевизор вместо
 
 
доброго слова древесина вместо деревьев жизненный уровень вместо жизни
города зарастают смогом – о смысле жизни лучше не говорить
 
 
полет осенних паутин вот наши судьбы люди и мысли роса на ночной паутине великие дела и истины великие королевства взлетающие и рвущиеся на ветру перед рассветом
 
 
рябь на болотце смех чайки над водным простором где нет ни начала ни конца ни ответа ни лестницы ведущей на небо или хотя бы к девушкам на сеновал
 
 
все это смешно и ничтожно для кого-то кто не просто метка на мишени муравей под недотрогой в сети траекторий
 
 
кто может быть знает что справедливость все-таки существует
 
 
что море не затопляет напрасно гнезда крачек что итальянцы не едят напрасно ласточек
 
 
что вьетнамские дети не горят понапрасну в своих кроватках и хижинах что парализованные не напрасно парализованы что Биафра не напрасно Биафра
 
 
а Бангладеш Бангладеш^*
 

 
Если б я мог я б непременно вернулся назад зашел бы по колено в ручей чтобы мальки потихоньку щипали мои голые пальцы
 
 
я непременно вернулся бы если бы знал что будет и кто вернется вместе со мной я бы заглянул и в твое окно мой добрый читатель
 
 
ведь все мы жили и встречались в этом мире хотя многие из нас не помнят его тяжести тяжести лебединого пера упавшего с живого крыла
 
 
упавшего кружась на вертящую землю небесным приветом в твою земную ладонь мимолетный взгляд безымянного света который уже не носит ничего
 
 
даже имени
 
 
таким хотелось быть и мне так и мне хотелось бы вернуться сквозь эту огромную безучастность сквозь книги бумагу и поэзию
 
 
вернуться падая белым перышком свысока на заплатанный сюртук земли
 
 
взгляни наверх косарь взгляни наверх ведь и ты не останешься здесь снег выметает косогоры и весна растит новые пастбища
 
 
то что ясно и вечно не делится с нами своими воспоминаниями пойдите спросите у валунов и у лютиков ведь они здесь со времени последнего оледенения
 
 
но они не отвечают роса падает на землю воздух пуст до самого неба и полон немой прохлады
 
 
лишь одинокая пересмешка без останову развертывает свое звонкое ожерелье среди черемух рябин крапивы у озера на окраине леса
 
 
покуда пространство не качнется маятником вместе со всем и время не превратится в кровь шагающий часовым через опустевший город
 
 
где все давно легли спать кроме воробьев и травы возвращающей себе площади и тротуары
 
 
беспристрастно и безмолвно шествует кровь своей старой дорогой
 
 
хотя кошки поменяли шерсть но не нравы и улицы давно переименованы
 
 
хотя они все так рано ложатся спать не видя молодой темной травы надвигающейся на рыночную площадь
 
 
не слыша ее беззвучного алого набата поднимающегося на башню откуда немножко ближе до облаков и дальше до полуночи^*
 

 
Стихи стоят перед тобой как барабанная дробь перед барабанщиком как тропа перед шагающимся в ночь город безмолвствует задержав дыхание дома остановились тополя слились с сумерками
 
 
камни разложены на тропе под каждым шагом светлый шероховатый камень
 
 
некая другая более невозможная и более темная вселенная поднимается повсюду шевелится как муравейник
 
 
ты ступаешь на него его сердце бьется прямо под твоими ногами там начинаются все тропы и тропинки нашего мира
 
 
где шагают приближаясь к нам муравьи слишком темные и невидимые чтобы быть черными или красными
 
 
и весь пустой город полон шелеста их шагов заблудившихся слов и неспетых песен касающихся усиками спящих беспробудным сном
 
 
поэтические муравьи муравьи сновидений которым принадлежит город и земля все ненаписанные строки неспетые песни невиданные сны
 
 
муравьи росы муравьи туманов на которые смотрит влажная земля всеми своими глазами
 
 
и я вижу что эти муравьиные следы мои что я один из них некоторые неспетые песни потерялись в моих бывших и будущих следах что намного больше меня самого
 
 
муравьиные тропы следы Калевипоэга начинаются здесь же и вернутся еще до рассвета обойдя всю землю
 
 
когда земля опять становится собой сны увиденными когда старые каменные стены больше не шевелятся словно они уже были словно все уже уже было
 
 
дома тополя города и дороги словно не существовали эти темные муравьи которые каждую ночь разносят спящий мир
 
 
и перед рассветом возвращают на свои места камни дома слова и глаза
 
 
словно я не муравей а спокойно спящий человек которому может быть снится что он поэт
 

 
Наши тени так длинны
когда мы возвращаемся вечером с покоса
тени длинные а мы сами коротки
 
 
ромашка складывает
руки в молитве
женщина с серпом
поднимается по склону
как тысячу лет назад
 
 
за двором поле
за полем лес
 
 
вереск
вереск в цвету
 
 
куда ты летишь пчелка
небо над нами
так пусто и огромно
 
 
однажды мы возвратимся
возвратимся мы все^*
 

 
Где-то на краю света
встречаются небо и лес
синее с синим
и над всем
рдеет полоса заката
 
 
я сложил руки на столе
глаза глядят
на заиндевевшие ветки
синицам холодно
мир замерз и замолк
мой мир
все что я знаю
вдруг так далек от меня
 
 
все далеко
заиндевевшие деревья трели синиц
все что я знаю
мои слова глаза и мысли
далеки как край света
 
 
только ветер приходит откуда-то
из-за лесов и земель
мысли качаются на ветвях
ветви на деревьях
со стрех уже каплет
ветер веет пролетает
надо всем надо мною
между мной и всем что я знаю
между мной и моим я
целый мир
и ветер
и край света^*
 

 
Дождливое лето… Все время
приходится думать, с какой стороны радуги
мы находимся. Но всегда,
все равно когда, все равно из какой дали
узнаю голос зимородка.
 
 
С ольховой листвы
стекают в реку
капли вечернего дождя
 
 
один круг замкнулся
 
 
Разгар лета. На проселке
перед деревней остановилось время. Вереск
дремлет, закрывши глаза. Шмели
виснут в цветках ивана-да-марьи. Не шелохнется
ни одна соломинка. Не двинется
ни одно облачко. Жаворонки и их песня
повисли над полем. Только горячий песок
неслышно сыпется назад в колею
 
 
На грани меж звуком и
тишиной
дрожит
стрекот кузнечиков
жить можно и с песней
умирать можно и молча
 
 
Шум порога не долетает
сюда. Река
остановилась на миг. Над низиной
дрожит свет, будто в воздухе плавают
невидимые рыбки. Лес
выходит на берег. Высокие ели
падают бесшумно в воду, но вода
подбрасывает их снова вверх. От зеркальной
речной глади все отскакивает назад – облака,
деревья, полет птиц, безветрие, и изумление
в наших глазах.
 
 
Среди шума и кружащей пены
на перекате
безмолвствуют камни
травы колышутся
вместе с водой^*
 

 
Белый трилистник ничего не спрашивает
но если спрашивают во имя кого
я отвечу во имя белого трилистника
 
 
от солдат остались кости и оловянные пряжки
смола стерла с сосен вырезанные кресты
белый белый белый трилистник
 
 
один стебель три листика отец сын и святой дух
темная хвоя обтрепанная ветром кора
красное это был вопрос зеленое – ответ^*
 

 
В каждом глазу
каждой купальницы
восходит из земли
прошлогоднее солнце
и глядит молча
себе самому в глаза
 
 
ни о чем не помня
пиликают чибисы
 
 
Кверху
от корней к листьям
от нижних цветков к верхним
поднимается синий цвет
все выше выше
пока совсем не исчезнет
там в синей выси
куда ты струишься
синяя река
перед глазами
сквозь глаза
Iris
Iris sibirica
 
 
пройдя через глаза
маленькой птички
во что превратишься свет
 
 
Дорога поворачивает к бору
мертвые ветряки
в потемках
от всего сущего
остался лишь запах
красного клевера
Росинки
на стеблях и паутинках
под стрехой
на холодном лезвии косы
отблеск зари
 
 
Есть ли кто-то
кто смог
переплыть реку
другой берег всегда
на другой стороне
и тут и там
такие же желтые лютики
загораются
гаснут
 
 
До неба далеко близко
лес куда дети ходили по ягоды
такой же синий
тот кто приближается удаляется
тот кто идет смотреть не видит^*
 

 
Паруса паруса выплывают
из чужеземных картин
паруса на Янцзы
паруса на реке Ли
 
 
солнце
золотая рыба над зелеными скалами
небо и птицы
и дождь из лепестков
 
 
смотришь на восток
тень белого облака
на сверкающей воде
на горизонте
все распускаются
белые паруса паруса
 

 
Приду в девять к автобусу встречать тебя
огонек сигареты
светлячок мерцает во тьме у тихой дороги
одинокий кузнечик пиликает и пиликает
наперегонки со смертью
октябрь
опавшие желуди
беспомощно лопаются под ногами^*
 

 
Тропинка в чаще
трава по обе стороны
бессильно приникшая к земле
иду
ноги в репейнике
одинокий орешник средь леса
весь желтый
как крик
как костер^*
 

 
Тесным ты стало время
история источенная жучком-короедом
насквозь видимая насквозь слышимая даль без дали
минные поля вперемешку с полями тюльпанов
тучные танки на пастбищах вместе с коровами
река Нигер залив Биафра в груди слева
братья Кеннеди на кладбище рядом с дедушкой
рядом с дядей Мартом
миллион голодающих детей тянущих ко мне тонкие руки
сквозь мои двери и стены^*
 

 
Надвигаются праздники
годовщины крестины поминки
каблуки стучат по асфальту идет последний автобус
с трудом верится в избавленье
гуси и журавли улетели
они неотвратимо ужасающе далеко
дети семенят по земле по щебню
какой-то заблудившийся голубь
чье-то ура чей-то флаг
слишком мало чтобы жить слишком мало чтобы творить
но все же
в ночи вмещается столько дождя тумана и тайны
и тишина так глубока
будто все еще ново будто все лишь начинается
никакого вчера еще не было и в этом тумане
сжавшись в комок тихонько дышит
еще не родившийся мир^*
 

 
Помню мигание светлячков
на берегу озера Эхиярв
на склоне Тяхтвере в Тарту
а теперь тут ноябрь
и вдали посреди города
в сумраке на стройплощадке
двигаются мелкают огоньки
карманных фонариков
играющих детей^*
 

 
Чай поет закипая
за ледяными цветами на окне
гаснет день
в каком синем огне
синем пламени
вы сгораете
мой город мое небо моя земля^*
 

 
Солнце
желтоватый отблеск на черном
на смоляных бочках
на толевой крыше
 
 
все прошло
и все еще впереди
то что прихватывает льдом
лужи на тротуаре
уже не осень
еще не зима^*
 

 
Молча прижимаю губы
к холодному стеклу
снег белый снег ты все падаешь падаешь
наугад вслепую заметаешь дороги поля
вслепую посевы поля и поляны
вслепую заборы дорогу и автобус
в сумерках между Кяревере и Тарту^*
 

 
Копнища тетушка пусть я буду как ты
буду стоять рядом с тобой
на широком лугу покрытый изморозью
днем ходит солнце полукругом вокруг нас
ночью зайцы лоси косули
Большая Медведица и Полярная звезда
кошка горностай и филин
весной хлынут воды через лес через пойму
смоют нас и понесут по травинке
вниз по реке до самого озера^*
 

 
Люминесцентная трубка
почти теплая если потрогать рукой
ветер гуляет по кухне по комнате
воет метель
ты спишь на горе в холодном доме
с книгами яблоками банкой варенья
а утром перед крыльцом
целый сугроб^*
 

 
Вечером в темноте
детей ведут из детского сада домой
 
 
все в мире вырастает размножается
города дома грузовики
а они – такие же маленькие
беспомощные как в старину
в люльке в платке у матери за спиной
когда наши вещи еще не переросли нас
 
 
дети Огненной Земли в челноках на холодном море
варшавские дети на пути в газовые камеры
тартуские дети на темной заснеженной улице
 
 
мне страшно за вас всех вы такие маленькие
все в мире растет быстрей чем растете вы
вы спросите и мы должны ответить
не прощайте нас если мы солжем хотя и нам лгали
нас тоже обманывали я верю вам но мне страшно
ведь жизнь должна начинаться с начала с самого малого
нежного крошечного а кругом грохочут
громадные машины подростки жестоко дерутся
и в небе рокочут самолеты нет ни сна ни покоя ночь наступает
снежная полная вопросов ночь
накануне дня зимнего солнцеворота^*
 

 
Автор Поэтики скажи мне
что останется от стихов от всех этих
ударных и безударных слогов скажи
что осталось от того желтого листика вяза
на заросшей травой тропе скажи почему
я вспоминаю его всегда как вспоминаю снегирей
на белом заснеженном кусте сирени
на берегу реки в Тарту^*
 

 
Зимний вечер вокруг никого лишь фонари
окна снег и следы и то что сохранилось
на пару шагов дальше от будней и их шума
из тебя большой и добрый Pax tartuensis мир покой
несколько минут из тех воскресных дней ребенка
которого вели за руку в ботанический сад
смотреть лебедей на пруду – дни
вырастают на месте минувших дней
на месте старых домов новые – серые безликие
ты тартуский мир не уходи побродим еще пару вечеров тут
по прежним улицам по глубинам середины столетья
ты среди войн восстановления изменений и измен
наша чистая и понятная общая часть наша истина^*
 

 
На обрыве кончается
эта самая тихая и красивая
улица в Тарту я заблудился
желая быть прямым прямодушным
шагая прямо чтобы попасть отсюда на другую улицу
писать правдивые чистосердечные стихи
но улица кончается и дальше
можно лишь вернуться назад
оставляя в снегу двойные следы словно леший
при тусклом свете фонаря и луны
два освещенных окна ни одного человека
неотчужденная тишина^*
 

 
Летом время бежит в десять раз быстрее
за месяц изнашиваются крылышки
маленькие работяги коченеют в росе
не долетев до улья
и одно чудо один мир
со своими красками своими запахами своим светом
угасает с каждым из них
для каждого из нас^*
 

 
Ветер несет паучков
через луг и реку и лес
стоит и тут и там с раскрытыми ладонями
двадцатый век одинокий самолет
чертит белую линию над Вырумаа
откуда-то возвращаясь домой
остановился босиком перед рябиной^*
 

 
Нас разбудило
что-то легкое легкое
словно танец горошки
в вертящемся храме
 
 
маленькая вертящаяся
девочка сдувает
парашюты-одуванчики
на все ветра
 
 
и стены взирают
на нее сквозь стены
голос возвращается
в самое начало
 

 
Вчерашним теплом
дышат ночь и земля
а все снова
куда-то ушли
и твоим остается
лишь то
что тебе
не оставят
 
 
день мысль жизнь
горсточка пены
трепещет на ветру
меж камней
 
 
крик птицы
за семью замками
говорящий
о чем-то ином
 
 
а ключа
нет
ни в одном языке
 
 
ветер
вылижи камни
вылижи нам глаза
своим
влажным языком^*
 

 
Древо жизни
еще живо
живо еще
 
 
корабли
по дороге домой
на краю света
 
 
на краю который
мы переступаем
каждый вечер
вкупе с ветром
 
 
считая
пролетающих чаек
где-то
вдалеке
 
 
покуда
белые
и черные крылья
не сольются
в одно
там
на горизонте^*
 

 
Быть
Икаром
падать
на пылающих крыльях
в пожар
лютиков
 
 
что
отвоевывает назад
твою
безымянную
родину
 
 
какой-то пролив
какой-то остров
какая-то утопия
будут названы
твоим
именем^*
 

 
Пчелы
в солнечных лучах
 
 
танец
поднимающейся
опускающейся
пыли
 
 
миг
бытия
полон
радости
 
 
даже
без желания
чтобы кто-то
прочел
все
стихи
в твоем
взгляде^*
 

 
Мох
ты легконогий
уже
на окне
уже
на крыше
 
 
ходить
по крошечным ножкам
что дошли
до конца
намного
раньше тебя
 
 
по пальцам
что держали
тебя
в этом
почти невыносимом
мире
 
 
и до того
как ты
их заметил
и узнал
 

 
Из ближних
своих
чужих
такие же
желтые цыплята
на дворе
иной
смерти
 
 
тонкий
луч
заходящего солнца
связывающий
нас
с нескончаемым
горем
всего живого
 
 
легкая тень
осиного листа
сквозь твои глаза
платиновая нитка
для взвешивания
звезд
созвездии
но не
твоего
сердца
 

 
Это самое
красное
темное
теплое
море
в нас
всех
 
 
биение
всех ветров
в парусах
твоего
сердца
 
 
пенная полоса
через
белую
ширь
 
 
вопрос
падающий
с весла
капелька
соленой воды
на миг
держащаяся
на
поверхности
волны
 
 
страх
а там
за занавесом
темноты
может быть
ответ
это самое
море
в
ожидании
другого
моря
 

 
Облака на миг прорываются
солнце рдеет
над крышей амбара
мягкий сумрак
апрельского вечера
метла крепко держится на черенке
сижу на пороге
доволен уходящим днем
наступающей ночью
доволен грязью
высохшей прошлогодней травой
лягушками и бекасом
поднимающимся опускающимся
вокруг нашего хутора
провожаю его взглядом
покуда глаза перестают различать
его порхающую точку
в смеркающем небе
где остается
лишь его бесконечный голос
вместе с первыми звездами^*
 

 
Ставишь косу
под стреху. Грабли в сарай.
Сено – на сеновал.
А трава все растет, не помня
ничего.^*
 

 
Невероятно: будто впервые
эти черемухи
снова в цвету.
Жизнь слишком коротка,
чтобы привыкнуть к весне.^*
 

 
Понемножку
течет отмывает себя
наш загрязненный ручей
помаленьку
вдруг и мы
 
 
сможем отвести
друг друга за руку
назад в безбрежную чистоту
этого мира
туда где поймем
что никогда
ее не покидали^*
 

 
Возьми мою руку
жаркую
тяжелую
от всех этих
несказанных слов
 
 
через мое жаждущее тело
они дойдут до тебя
и наступит покой
а порою и страх
но это не в счет^*
 

 
Давать лучше чем брать
приходить лучше чем уходить
приходить возвращаться
домой
к саду колодцу
к воротам зелени пчелам
к тебе
дальше от себя
и вместе с тобой
назад к себе^*
 

 
Легко быть трудным
легко быть
не самим собой
тяжело научиться
быть тем
кто ты есть
на самом деле^*
 

 
Если бы этот город
мог быть тише
если бы мы сами
могли жить
тише
раньше слышать
понимать
что там
тайком
шевельнулось
в сердце
под сердцем
видеть
эти бессчетные
руки пальцы глаза
чувствовать
эту безбрежную нежность
скрытую
еще не рожденную
во всем
рождающемся^*
 

 
Между нами
лишь забвенье
 
 
но что-то
давно знакомое брезжит
в твоих глазах
в твоих маленьких
беспомощных руках
 
 
а меня вовсе
никогда не было^*
 

 
Все смертное
умерло
вселенная
никогда
не рождалась
твоя улыбка
единственное
на что можно опереться^*
 

 
Все сущее
это только
земля воздух вода и огонь
 
 
наша мысль
наш взгляд
не отнимают у них ничего
ничего им
не добавляют^*
 

 
Я одновременно
паук и муха
пленник
в своей собственной сети
пленник мечтающий
иногда вечерами
замотать в единый клубок
все эти бессчетные клейкие
нити своей души
и бросить их
в синее пламя
вспыхивающее временами
в глубине сознания
между сном
и пробуждением^*
 

 
Радуга
между мной
и моим миром
между мной и тобой
цветная
красивая
страшная
а порою
острая как нож
 
 
все равно
сказать ли
что жизнь это сон
или счастье
или страданье
 
 
что изменится
разве что цвет
 
 
по обе руки
останется снежный лес
как и десять лет назад^*
 

 
Нет зла
есть только боль
опускающаяся
с зимнего неба
холодными каплями
боль
растущая
изнутри
наружу
из года в год
неделимая
твоя
моя
наша общая боль
изнанка
понимания
любви
боль болящего сердца
не покидай нас
не оставляй нас
одних^*
 

 
Dana paramita
от этой красной
благоухающей земляники
что я тебе
принес с покоса
не осталось ничего
кроме слабого отблеска
в памяти
между снами^*
 

 
Второй третий день
холодный дождь
поспевающий колос полег
колокольчик поник
я пал духом
понимая
как беспомощно
все живое
понимая
свое одиночество
в единстве всего живого
одиночество
под огромным серым холодным
ненастным небом
одиночество
связущее нас
в одну семью
в этой огромной
мировой беззащитности
что и есть
наш дом^*
 

 
Нагой стоишь
среди осени
осень в тебе
осень приходит
в комнату под окно во двор
напоминая
что скоро опустеет дом
и вода в сосудах
остынет замерзнет
 
 
осень
одно из лиц
великой печали
называемой временем
в сгущающей тени которого
стоишь ты
нагое дитя
слагая стихи
о любви
и смерти^*
 

II

 
Нет утешения.
Пусть даже из праха скорбящего
что-то унаследует купальница,
путь от видящего до видимого
один лишь шаг,
но сделать этот шаг
никому не под силу.
То, что в видящем жаждет видеть,
не найдет покоя
в травинках и лепестках. Не найдет спасенья,
поднимаясь соком вверх по древесине,
опускаясь вниз по лыку.
Все это там, на другой стороне,
перед зеркалом, в реальности. Отраженью-бедняге
не выйти из своего плоского мира,
и оно угаснет вместе со светом,
когда зритель уйдет, исчезнет и оно.
Вранье, что человек продолжает жить в своем творчестве,
сохранится в своем имени.
вранье все, что говорится на гражданской панихиде.
мираж, что останутся достижения, и дети
продолжат вести начатую нами черту. Фальшивы
все надежды образа на избавление
ослепнет серебро и рассыплется стекло,
а реальность прижмет свое лицо к окну,
мерцающее пространство с бодяками,
комарами, снегирями и улитками –
сплюснутый носик маленького бога
прямо над нашим плоским миром.
Два ясных глаза Бога. Все прочее
превращается в письмо, в иероглифы для нас
и дарёного нам мига не придержат
наши попытки найти значение и название
тому, по чьему образу и подобию свет нас сотворил.