Текст книги "Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего?"

Мир

Есть определенная ирония в том, что сразу после описания Первого крестового похода я говорю, что одной из главных перемен, случившихся в XI в., стала более мирная жизнь. Еще ироничнее – то, что одной из причин этой более мирной жизни (или, если точнее, отсутствия конфликтов) стала деятельность церкви, которая в 1095 г. призвала своих прихожан на войну. Тем не менее если сравнить Европу 1001 г. с Европой 1100-го, то вы увидите, что насилия в последней стало настолько меньше, что мирную жизнь без всяких оговорок можно назвать одной из главных перемен, случившихся в XI в.

Чтобы разобраться в этом кажущемся противоречии, насилие нужно рассматривать в определенном контексте. Да, в XI в. произошла целая череда войн, но само слово «война» здесь очень важно. Когда в 997 и 1001 гг. викинги нападали на Девон, они не вели войну: они проявляли ежедневную агрессию, которая прославлялась в обществе, где насилие считалось общепринятым образом жизни. Точно так же, когда мадьяры вторглись в Священную Римскую империю, а мусульманский генерал Аль-Мансур (Альманзор) напал на королевство Леон, это было всего лишь частью продолжавшихся межкультурных конфликтов. Каждая сторона естественным образом считала себя смертельным противником другой. Когда языческие княжества по периметру Европы тоже обратились в христианство, они сменили откровенную враждебность на культурное братство и осторожное сосуществование. Они, конечно, все равно могли развязать войну – как мы видели, друг с другом воевали даже римские папы. Но это уже были политические войны с целью разрешения конкретных споров, ограниченные по времени; конфликты больше не были частью повседневной жизни. Норманнское завоевание Англии (1066–1071) и Южной Италии (в течение XI в.) стали одними из последних вторжений в христианские королевства «в стиле викингов». Постоянные, регулярные убийства, которые когда-то были неотъемлемой частью жизни в христианском мире, удалось вытеснить на периферию, в земли неверующих язычников: кордовских мусульман, тюрков-сельджуков, литовцев, славян.

В основе процесса, благодаря которому европейское общество отказалось от старой культуры всеобщего насилия, лежало не только превращение старых врагов-язычников в новых друзей-христиан. Он был вызван и изменениями в социально-экономической системе, в частности, появлением феодальной системы. Во времена вторжений викингов и мадьяров европейские армии сражались в пешем бою; они не могли сравниться с быстрыми, мобильными морскими или конными разбойниками. Чтобы сохранить свои земли и людей, правители Европы создали специализированные войска из всадников, чьи доспехи, маневренность и способность к быстрому перемещению могли успешно сдерживать непрошеных гостей. Но боевые кони были невероятно дороги, равно как и рыцарские доспехи. Более того, для конного боя требовались годы подготовки, начиная с самого детства. Соответственно, великие аристократы Европы наградили этих рыцарей и их семьи значительными состояниями; чтобы поддерживать эту армию в боеспособном виде, был создан новый привилегированный класс. Феодальная система – это своеобразное двустороннее соглашение: местные общины кормят и экипируют своих лордов-военачальников, а те за это их защищают. Этот процесс, который в 1001 г. уже набрал ход, значительно затруднил незваным гостям возможность грабить и убивать до этого весьма плохо защищенных европейских крестьян. В современном мире слово «феодализм» имеет негативный оттенок, но в 1100 г. оно означало, что христианская Европа защищена так надежно, как никогда раньше.

Необходимо отметить, что создание класса феодальных лордов, которые защищали христианский мир от внешних врагов, привело к насилию нового типа – стычкам между самими феодалами. Норманнский летописец Вильгельм из Пуатье противопоставлял частые кровопролития в феодальной Нормандии, где соседствующие феодалы постоянно враждовали друг с другом, сравнительно мирной англосаксонской Англии до 1066 г. Однако на феодальных лордов давили определенные обстоятельства, которые заставляли их по большей части сосуществовать мирно. Некоторые из них были созданы церковью, весьма изобретательной в создании способов противодействия насилию. Например, на феодала можно было наложить епитимью, если он совершал нечто неописуемо жестокое. Одним из тех, кто прославился в истории именно своей жестокостью, стал Фульк Нерра, граф Анжуйский. Узнав, что жена изменила ему с крестьянином, он сжег ее на костре, нарядив в свадебное платье. Потом он устроил резню – настолько ужасную, что церковь не могла оставить ее без наказания: графу приказали совершить паломничество в Иерусалим. После еще одного ужасного деяния его заставили построить новый монастырь, где священники будут молиться за его душу. До своей смерти в 1040 г. Фульк успел совершить два паломничества в Иерусалим и построить два монастыря. Церковь, конечно, не смогла умерить его склонность к насилию, но ей, по меньшей мере, удалось выставить его черную репутацию на всеобщее обозрение, заставив его публично каяться. Остальные, несомненно, это заметили. Нельзя не задуматься и о том, сколько еще злодеяний мог бы совершить Фульк, если бы его нрав вообще ничего не сдерживало. По иронии судьбы, благодаря паломничествам и построенным монастырям некоторые историки считали его благочестивым.

Вторая стратегия, с помощью которой церковь боролась с насилием, – движение, известное как «Мир Божий», основанное во Франции в конце X в. Это движение использовало мощную религиозную пропаганду, в частности процессии с мощами святых, которая призывала феодалов заключить мир между собой и защищать женщин, священников, паломников, купцов и крестьян от ужасов войны. Мы, конечно, можем смотреть на такие меры с известной долей цинизма, но в XI в. люди еще искренне верили, что святые мощи могут нанести непоправимый ущерб человеку, нарушившему религиозный обет. Особенно важное значение «Мир Божий» приобрел около 1033 г., который считался тысячелетним юбилеем смерти Христа. Еще одним похожим движением было «Перемирие Божье». Оно запрещало любые боевые действия с ночи пятницы до восхода солнца в понедельник, а также в дни почитания главных святых. В 1040-х гг. правило было ужесточено: мужчинам старше двенадцати лет запрещалось драться с вечера среды до утра понедельника, а также во время Великого поста и Адвента. Стоит сказать, что оно не очень тщательно выполнялось: битва при Гастингсе состоялась в субботу, так что «Перемирие Божье» нарушили и саксы, и норманны. Тем не менее о нем постоянно упоминалось на церковных соборах. Соответственно, феодалам постоянно напоминали, что церковь не поддерживает междоусобиц между христианами. Как сказал папа Урбан в своей проповеди в Клермоне в конце века, если уж христианам так хочется сражаться, то пусть они направят свою энергию против врагов христианского мира.

Нам легко смеяться над церковниками, которые считали, что могут запретить военные действия от ужина в среду до завтрака в понедельник, но эти движения поддерживались не только церковью: в них были весьма заинтересованы и короли. Если вассалы короля тратили ценные ресурсы на вражду друг с другом, это явно не способствовало интересам страны. По этой причине и Вильгельм Завоеватель, и император Священной Римской империи Генрих IV поддерживали «Перемирие Божье». Кроме того, у светских правителей были и свои методы сохранения мира. В Англии Вильгельм умышленно расположил поместья своих вассалов в маленьких, отдаленных уголках страны, лишив их возможности контролировать большие участки земли как «королевства в королевстве». Кроме того, каждое поместье выдавалось лично королем, так что вассалы вынуждены были поддерживать мир из лояльности. Эта клятва верности также означала, что нужно придерживаться правил приличия, определенных королем. Неважно, утро понедельника сейчас или вечер субботы: правила войны действовали всегда, и нередко включали в себя и предписания церкви. Начался медленный процесс сдерживания и контроля христианского насилия.

Отказ от рабства

Французский историк Марк Блок утверждал, что исчезновение рабства стало «одним из самых глубоких преображений человечества за всю его историю»[6]6
  Цитата по Pierre Bonassie, trans. Jean Birrell, From Slavery to Feudalism in South-western Europe (Cambridge, 1991), p. 1.


[Закрыть]. Несомненно, отказ от рабства действительно стал значительной переменой в европейском обществе в 900–1200 гг., но то был довольно сложный процесс. Первое, на что указывают временные рамки, – «отмена» не была единовременной и полной: на Западе рабство сохранялось еще в XIII в., а в Восточной Европе – еще несколько столетий спустя. Кроме того, не все рабы содержались в одинаковых условиях: в разных странах были разные законы об обращении с рабами. Кроме того, не всегда ясно, где заканчивается рабство и начинаются другие формы подневольного труда, например, крепостного или несвободного крестьянина. Тем не менее в XI в. были сделаны важные шаги в сторону ограничения рабства, которые привели к его постепенному исчезновению на Западе – поэтому мы обсуждаем тему именно в этой главе.

Рабство – это древний институт; средневековое рабство ведет свое происхождение от Римской империи. Римский юридический принцип dominium гласил, что владение вещью не ограничивается только правом собственности на нее: вы имеете право делать с вещью все, что вам заблагорассудится – и этой «вещью» может быть и человек. После того как в V в. пала Западная Римская империя, новые королевства, возникшие на ее обломках, ввели различные ограничения этого принципа; и рабы, и рабовладельцы подчинялись в первую очередь законам королевства. Появлялись различные правила, например: становится ли свободная женщина, вышедшая замуж за раба, сама рабыней, и наоборот; или может ли мужчина, который женился на женщине, не зная, что она рабыня, свободно развестись с ней. В некоторых регионах мужчина имел право продать жену в рабство, аннулируя тем самым брак. Если мужчина продавал в рабство самого себя, из этого еще не следовало, что его жена и дети тоже станут рабами, ибо родились они свободными; но в то же время свободы им это тоже не гарантировало. В некоторых королевствах человек, убивший своего раба, должен был выполнить епитимью, тяжесть которой зависела от того, совершил ли раб какой-то серьезный проступок или же хозяину просто захотелось. Некоторые законы требовали от мужчин отпустить на волю рабыню, родившую ему двух детей. В некоторых регионах рабы имели право оставить себе заработанные деньги и постепенно выкупиться из рабства. Ине, король Уэссекса, издал свод законов, который позже перенял Альфред Великий; там, в частности, говорилось, что, если хозяин заставит раба работать в воскресенье, его автоматически отпускали, а хозяина штрафовали на тридцать шиллингов.

Среди всех этих вариаций просматривается одно важнейшее отличие, которое отделяет раба от несвободного крепостного крестьянина в феодальной системе. Помещик мог накладывать ограничение на деятельность своих крепостных: с кем они могли вступать в брак, куда ходить, на какой земле работать, – но лишь потому, что они были прикреплены к его поместью. Крепостной был привязан к земле, и все его обязанности передавались по наследству или покупались вместе с этой землей. Соответственно, это была косвенная форма служения, которая подразумевала еще несколько важных различий. Власть феодала ограничивалась обычаями, и, соответственно, крепостные крестьяне имели определенные права. А вот раб был просто собственностью. Его можно было покупать или продавать отдельно от супруга или супруги – или же семейную пару можно было сохранить. Раба или рабыню можно было избивать, калечить, кастрировать, насиловать, заставлять работать постоянно (не считая, как уже говорилось выше, воскресений в некоторых королевствах) или даже убивать без каких-либо последствий для владельца. Рабы были не просто гражданами второго сорта. Гражданами второго сорта были крестьяне – рабы вообще не считались за людей.

Вы, наверное, подумали, что христианская церковь должна была искоренить рабство. Но ее позиция не так однозначна. С одной стороны, известны взгляды папы Григория Великого, изложенные в конце VI в.: человечество было создано свободным, и, соответственно, с точки зрения морали и справедливости всем мужчинам и женщинам нужно вернуть свободу, для которой они рождены. С другой стороны, есть и люди вроде святого Геральда Аврилакского, который жил три века спустя; незадолго до смерти он освободил многих своих рабов, но при жизни считал их своей собственностью, о чем говорят вовсе не подобающие святому угрозы искалечить их за недостаточное послушание[7]7
  Цитата Григория Великого – парафраз из Frederik Pijper, «The Christian Church and Slavery in the Middle Ages», American Historical Review, 14, 4 (July 1909), pp. 675–695, at p. 676. Информация о св. Геральде Аврилакском – из Bonassie, Slavery to Feudalism, p. 55.


[Закрыть]. Частью проблемы, как мы уже видели, было то, что влияние церкви в начале XI в. было довольно ограниченным, и у нее не было никаких реальных способов призвать к ответу недобросовестных феодалов. Но главный вопрос все равно состоял в том, что рабы являлись собственностью. Если церковь не особенно стремилась расставаться со своей собственностью, как она могла заставить богачей расстаться со своей? В городах вроде Камбре, Вердена или Магдебурга епископу даже платили налог с продажи каждого раба. Чтобы развиваться и укреплять свою власть, церкви требовалась помощь обеспеченных людей, чье благосостояние во многом зависело от рабского труда. Они не станут поддерживать церковь, которая хочет отнять у них богатство. Таким образом, церковь оказалась в ловушке – между своей нравственной миссией и стремлением к деньгам и власти.

Так что же изменилось в течение XI в.? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала понять, почему люди вообще попадали в рабство. Начнем с того, что в рабство нередко продавали взятых в плен на войне мужчин и женщин. То была стандартная практика и в христианском мире, и за его пределами. Английских рабов-христиан в правление Кнуда Великого продавали Дании. Пираты продавали захваченных в плен англичан в Ирландии. Ирландскими и валлийскими рабами торговали в Англии. Английское слово «slave» происходит от «Slav» («славянин»): славян тогда еще не обратили в христианство, и они были весьма уязвимы для набегов христианских работорговцев. Но не всякое рабство было результатом войны: некоторые люди сами продавали себя в рабство. То, что в рабство можно было пойти добровольно, сейчас, конечно, шокирует, но иногда у людей просто не оставалось выбора: они продавали себя или членов семьи, чтобы спастись от голодной смерти. Для третьих рабство было формой наказания. Вора, пойманного с поличным, могли сделать рабом его жертвы вместо того, чтобы казнить. В некоторых королевствах рабство было наказанием за государственную измену. Священники, пытавшиеся оправдать рабство, утверждали, что более милосердным будет обратить преступника или побежденного солдата в рабство, чем повесить его. На это упирал, в частности, Рабан Мавр, автор одной из двух книг, которую вы нашли бы в 1001 г. в доме епископа Кредитонского.

С этой ситуацией в конце концов покончили несколько социальных явлений. Во-первых – деятельность церкви по продвижению мира. Конфликтов стало меньше, а вместе с ними – и возможностей обратить своих врагов в рабство. Кроме того, случился продолжительный период экономического роста: расчищались пустоши, осушались болота, строились новые поместья, люди в целом стали активнее торговать друг с другом. Если учесть, что двумя главными причинами существования рабства были межкультурные конфликты и крайняя нищета, а в Европе стало меньше и того и другого, то логично, что пошло на убыль и рабство. Обогащение общества привело в конце XI в. к росту урбанизации в Германии, Франции и Италии; рабы теперь могли сбежать в большой город и продавать свой труд там. Кроме того, феодалам не очень хотелось кормить рабов, которые плохо работали; крепостной крестьянин, привязанный к земле, который работал на феодала бесплатно, но добывал пропитание сам, был куда более экономичной трудовой единицей. И, помимо всего прочего, с ростом богатства и власти церковь постепенно усиливала свои нравственные позиции. В числе правил движения «Мир Божий» было следующее: рабы, которые сбегали на собраниях и шествиях, навсегда становились свободными. Преступников тоже стали куда реже наказывать обращением в рабство. Наконец, определенное влияние оказала и политика отдельных правителей. Несколько писателей-современников сообщают, что Вильгельм Завоеватель твердо верил, что рабство – это варварский обычай, и предпринял конкретные усилия в борьбе с работорговлей[8]8
  John Gillingham, «Civilising the English? The English Histories of William of Malmesbury and David Hume», Historical Research, 74, 183 (February 2001), pp. 17–43, esp. p. 36. Спасибо доктору Марку Моррису за то, что обратил мое внимание на эту публикацию.


[Закрыть]. Под конец его правления 6 из 28 жителей поместья Мортон все еще считались рабами (servi), но в целом по стране рабы составляли лишь около 10 процентов населения. После смерти Завоевателя церковь подхватила его антирабовладельческие послания. В 1102 г. Лондонский синод объявил, что «никто и никогда больше не должен заниматься таким постыдным делом, распространенным в Англии, как торговля людьми как скотом». К этому времени рабство уже практически исчезло во Франции, центральной Италии и Каталонии[9]9
  Plinio Prioreschi, A History of Medicine. Vol. 5: Medieval Medicine (Omaha, 2003), p. 171.


[Закрыть]. В кельтских странах оно сохранялось еще целый век, а в Восточной Европе – и того дольше, но практика торговли людьми на рынке, которая была на Западе нормой с доисторических времен, быстро подходила к концу.

Строительство

Четвертая великая перемена XI в. остается характерной и для городов, в которых мы живем сегодня. Если говорить в общем, то в 1001 г. здания в Западной Европе были маленькими и не очень амбициозными в архитектурном плане; их стиль и масштабы ничем не отличались от римских зданий, оставшихся со времен античности. Большинство соборов не превышали по размерам современную небольшую приходскую церковь, у них были деревянные крыши, а высотой они редко превышали 12 метров. К 1100 г., однако, архитекторы и инженеры-строители сильно превзошли своих пращуров-римлян, создав стиль, известный ныне как романский. Сотни огромных зданий, некоторые – со сводчатыми потолками высотой более 20 метров и башнями почти в 50 метров, выросли по всей Европе, и еще сотни достраивались. В 1001 г., опять же, было очень мало оборонительных строений, которые мы могли бы назвать замками; к концу века их появилось буквально десятки тысяч. В XI в. европейцы научились возводить крепкие стены и высокие башни – причем во всех уголках христианского мира.

Вы, наверное, уже не удивитесь, узнав, что во многом на эти достижения повлияли растущие амбиции церкви. Перестройка Клюни, бургундской церкви – сердца быстро набиравшего влияние клюнийского ордена, началась в 955 г. К моменту освящения в 981 г. она была огромной, а для своего времени так и просто потрясающей: семь эркерных окон в нефе и боковых проходах. В начале XI в. она продолжала расти и усложняться, приобретя, в частности, нартекс и цилиндрический сводчатый потолок (подходящая акустика для хорового пения). Еще одну огромную церковь с цилиндрическим сводом в это время строили в аббатстве св. Филиберта в Турню, в 20 милях от Клюни, а в 1001 г. началось строительство церкви св. Венигна в Дижоне, в 80 милях к северу. Скорее всего, первые величественные романские церкви появились именно в Бургундии потому, что после набегов мадьяров в середине X в. там решили строить прочные, устойчивые к пожарам каменные здания. В целом, впрочем, стремление к новому строительству всегда сводится к деньгам, а в Клюни денег было много. Через этот район проходили торговые пути из Италии в Северную Францию, где всегда было много купцов и паломников – а у них водились деньги. Так или иначе, эти три церкви, достроенные в начале XI в., оказали огромное влияние. Клюни постоянно посещали приоры других монастырей клюнийского ордена. Однажды побывав там, они решали построить себе новую церковь, похожую на Клюни, а потом вести разошлись уже и за пределы клюнийской семьи.

Еще одним религиозным вдохновением для новой архитектуры стала Реконкиста – отвоевание Испании у мусульман. Город Сантьяго-де-Компостела (королевство Леон) стал популярным местом паломничества еще в IX в., но в 997 г. его разорил Аль-Мансур, военачальник мусульманской Испании. Аль-Мансур умер в 1002 г., и Кордовский халифат так и не смог восстановиться от последовавших за этим междоусобиц. Христианские королевства Испании увидели в этом свой шанс и перешли в наступление, оттесняя границу вглубь Испании и строя на новообретенной христианской земле замки и церкви. Они призывали рыцарей принять участие в их религиозной войне. Паломники снова могли путешествовать в Сантьяго-де-Компостела в относительной безопасности. На основных паломнических дорогах из Франции в Испанию выросло множество впечатляющих романских церквей: в Туре, Лиможе, Конке и Тулузе, а также в конечной точке паломничества. Эти города собирали деньги с посетителей и вкладывали их в укрупнение церквей, чтобы будущие рыцари и пилигримы восторгались Божьими чудесами. Век шел своим чередом, успехи Реконкисты привлекали еще больше паломников, и благодаря их пожертвованиям строительство церквей пережило настоящий бум.

Романский стиль распространился из центра Франции с невероятной скоростью: строители и их богатые покровители во всех странах увидели, как теперь можно строить из камня. В Нормандии в 1067 г. герцог Вильгельм лично наблюдал за строительством аббатства Жюмьеж и вместе с женой заложил две крупных аббатских церкви в Кане. Священная Римская империя тоже с энтузиазмом отнеслась к новому стилю, перейдя от каролингских церквей к строительству огромных соборов в романском стиле, в том числе Шпейерского собора, заложенного в 1030 г. и ставшего местом захоронения императоров. Огромные богатства, накопленные итальянскими торговыми городами-государствами – Пизой, Флоренцией, Миланом и Генуей, – помогли и Южной Европе не остаться в стороне. В 1063 г. был заложен Пизанский собор; 49-метровая девятиэтажная башня аббатства Помпоза датируется тем же годом. Венеция, которая всегда искала вдохновения в Константинополе и на Востоке, а не во Франции, тоже начала быстро застраиваться. Базилика Святого Марка была заложена в 1063 г., и, несмотря на то, что она делалась по византийским лекалам, масштабы явно говорят о влиянии новых церквей Франции и Германии. К концу XI в. даже Англию охватила лихорадка строительства соборов и аббатских церквей. До норманнского завоевания ни одной значительной церкви построено не было, но после этого поворотного события началось строительство и перестройка многих важных зданий. Клюнийцы заложили свой первый монастырь в Англии в Льюисе около 1079 г. Не считая церкви Эдуарда Исповедника в Вестминстере, все соборы и аббатские церкви королевства были перестроены в течение пятидесяти лет после вторжения норманнов[10]10
  Marc Morris, The Norman Conquest (2012), p. 334.


[Закрыть]. Среди заметных свидетельств этого преображения – части аббатства Святого Альбана (ныне собор, заложен ок. 1077), Глостерского аббатства (ныне собор, заложен в 1087), Винчестерского собора (заложен в 1089), Даремского собора (заложен в 1093) и Нориджского собора (заложен в 1096).

И что, спросите вы, в этом такого? В конце концов, смену одного стиля строительства другим трудно назвать значительным изменением в образе жизни. Но важен здесь даже не символизм строительства более высоких церквей, а технология, благодаря которой это строительство стало возможным, – инновации в строительной технике. Технология строительства высоких каменных церквей, своды которых выдерживали нападение свирепых мадьяров, сжигавших все на своем пути, имела очевидное военное приложение. Так что не стоит удивляться, что развитие крупномасштабной романской архитектуры идет рука об руку с развитием строительства замков.

Замок стал физическим олицетворением феодализма. Когда король наделяет феодала поместьем, он возлагает на него ответственность за жизнь и безопасность живущих там людей. А чтобы защитить свой народ, землю и ее плоды, примерно с окончания X в. феодалы начали строить укрепленные резиденции из камня и дерева. Самый первый известный нам замок – Дуэ-ла-Фонтен, который был укреплен примерно в 950 г., скорее всего – из-за вражды между графами Блуа и графами Анжуйскими. В начале XI в. Фульк Нерра построил Ланже и больше десятка других замков в своем графстве Анжу. То были в основном квадратные каменные донжоны с крепкими стенами и входами на уровне первого этажа, позволявшие выдержать вражескую осаду. Неприступный замок означал, что феодал не утратит контроля над своей территорией, даже если ее захватят враги. Все, что ему нужно сделать, – дождаться, пока у них не закончится еда (после чего они свернут осаду) или пока они не потеряют концентрацию (после чего их можно будет победить неожиданным нападением). Таким образом, замки быстро превратились в «гвозди», которыми короли и феодалы укрепляли контроль над регионом и тем самым гарантировали его долгосрочную безопасность и стабильность. В течение XI в. технологии строительства все улучшались, позволяя возводить более высокие и прочные башни, так что феодальные связи помещика с его землей лишь укреплялись.

Понять, насколько замки были важны для Европы, можно, посмотрев на регионы, которым приходилось обходиться без них. В 711 г. вестготское королевство Испания было просто сметено вторжением мусульман; у них не было замков, где могло бы укрыться население. Как мы видели, при нападениях викингов и мадьяров в IX и X вв. маленькие поселения тоже оставались беспомощными. А норманнские хроникеры пишут, что англичане не смогли удержать страну в 1066 г. потому, что у них не было замков. Единственные оборонительные укрепления, с которыми пришлось иметь дело Вильгельму Завоевателю, – древние бурги (города, окруженные крепостными стенами), но их было мало, да и встречались они редко. В Эксетере в 1068 г. перед Вильгельмом закрыли ворота, но в городе было недостаточно жителей, чтобы охранять длинную стену и справляться с атаками его войск. Вскоре после сдачи Эксетера Вильгельм построил там замок, чтобы контролировать город. В Лондоне он в знак своей власти построил три замка (Тауэр дожил до наших времен), а в Йорке – два замка для охраны города. В целом к 1100 г. в Англии построили более 500 замков. Страна превратилась из практически беззащитного королевства в государство, ощетинившееся башнями. То же самое произошло по всей Европе. Например, в каждом итальянском городе высокие башни самых богатых семей возвышались над землей, словно пытаясь достать до неба. Одному королю становилось все тяжелее завоевать земли другого лишь только грубой силой. Завоевание Нормандии французами в 1204 г. и находившейся под контролем Англии Гаскони в 1453 г. говорят нам, что это не невозможно, но в большинстве регионов земли были так надежно защищены замками, что успех зависел не только от военной силы как таковой: нужно было, чтобы местные феодалы перешли на вашу сторону. Таким образом, физическое олицетворение феодализма сделало Европу безопаснее и укрепило мир, который начал распространяться по христианским странам.