Текст книги "Шпирт"

Шпирт
Ян Ратапс

© Ян Ратапс, 2017

ISBN 978-5-4485-4196-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Вторая ночь

Мы пришли на место встречи с опозданием, после девяти. На пляже было темно, но продольная улица, напротив, горела ресторанными лампами. Все побережье Сталиса заполняли десятки пустых шезлонгов.

– Иди, посмотри в будке, – сказала я.

Моя троюродная сестра прошлась по дощечкам, выложенным на песке, и перегнулась через перила Скайдрайва.

– Никого.

Я опустилась на один из лежаков. Под тяжестью веса он покосился на один край. Катерина засмеялась и встала рядом.

«Ничего, скоро придут, – думала я. – Конечно же, куда денутся. Но вообще, глупо получилось, что мы вот так раньше них здесь. А ведь специально прогулялись по улице туда-сюда и даже зашли в один ресторан – поглядеться в зеркало. Виктор, тот низенький официант, который клеил нас днем на пляже, подумал, что мы к нему. Так обрадовался. Чуть поднос на ходу не выронил. А мы похихикали, сделали все свои дела и вышли через черный ход. Катерина заметила, что так можно выбираться из ресторана, не заплатив ни цента – отойти в туалет, а дальше на задворки. На курортах все слишком расслабленные».

– Сколько прошло?

– Уже полчаса. Прибью придурков!

– А у нас есть их номер?

– У меня есть один. Давай, кинем смску?..

«Ну и дела. Сижу, жду непонятно чего. Все платье в песке. Но цвет все-таки был красивый – яркий, малиновый. Глупость какая. Сидеть и ждать сорок минут, глядя на волны. Хотя море я очень люблю. Но ночью же оно страшное. Вот на закате – самое то. Например, позавчера мы с сестрой молчали около получаса – смотрели, как солнце созревает, а загорелые дети бегали мимо и чертили сердечки на тающем в прибое песке. И там была девочка с олеандром в волосах… А сам вчера спрашивал „Придешь?“, и вид у него был такой растерянный. Как в астрале. Сама виновата – сказала, что не уверена. Вот уж не ожидала, что он даже проверять не станет».

– Переведи, что ответили? Знаки восклицательные, – Катерина протянула мне телефон.

– Через десять минут будут. Велели не двигаться с места.

– Динамщики хреновы. Они вообще не собирались приходить?

На тротуаре, под фонарем, появилось двое молодых людей в белых футболках. Мне тогда казалось, что они совершенно одинаковые. Подтянутые блондины с прическами а-ля Бекхэм и загорелой кожей. Запыхались чуток.

Мы подошли к фонарю, неторопливо, и Катерина улыбнулась Алексу – ее спутнику. Второй юноша, чуть пониже ростом, выглядел очень живо. Его мышцы будто никогда не застывали, вечно ерзали. Он протянул мне руку, а другую в успокаивающем жесте приложил к своей груди.

– Я его младший брат, не пугайся, пожалуйста.

«Господи, какие же у него белые зубы. Как в рекламе. Вчера я на это не обратила внимания. Хотя мы и перекинулись-то всего парой фраз».

– Очень приятно, – я пожала его ладонь, – а где Дори?

Не ответив, он выкрикнул в воздух что-то на своем языке, огорченно махнул рукой, и рванул в соседний бар. Резко конечно, но уморительно.

Старший наскоро извинился и побежал за ним. «Подожди!».

– Что это значит? – спросила я, после того, как мы с Катериной отхихикались. Почему он пришел с братом?

– Ну… Вчера, когда мы разошлись в разные стороны, Алекс стал шутить о том, что вы там с Дори наверняка в данную минуту делаете. А я сказала «No! No!», и что тебе больше понравился тот, другой. А он говорит: «Это мой брат». Вот он его и привел теперь.

Мне стало ужасно неловко. Получается, Дори из-за этого не показался. А мои мысли весь день путались, даже когда мы шатались по рынку, и покупали масло в жестяных банках. И теперь этот, глянцевый, тоже знает, что я посчитала его симпатичным. Стыд какой.

Алекс вернулся. Оказалось, что у них в Бичкомбере была назначена встреча с боссом Скайдрайва. Он каждую неделю приглашал своих пляжных мальчиков пропустить по стакану. Мне думалось, что это такой тимбилдинг, но все оказалось гораздо проще – у босса не было друзей.

Катерина общалась со своим кавалером практически жестами, я переводила мелочи, но в целом, старалась не всовываться. Он ей сразу понравился – мощный, мужественный. Даже не верилось, что ему всего двадцать один.

Мы околачивались около будки Скайдрайва, когда, средь леса сложенных пляжных зонтов, показался Дори. «И как он это делает, будто из ниоткуда», – задумалась я.

Темные волосы вздыблены – гель. Здесь все парни им пользовались. Воротник черного поло был поднят стоечкой. Он поздоровался, но глаза продолжали бегать. А улыбка спокойная.

«Скромный он какой. Не то, что шальные британцы из местных клубов. Один заломил мне руки, когда танцевали, и давай слюнявить. Боже, я еле вырвалась, пришлось в туалете рот промывать. Чернокожий парень, что продавал у раковины парфюм, смотрел на меня. Плевать. Уверена, что ему еженощно приходится лицезреть то, чего я и представлять не хочу».

– Привет. Мы ждали около часа, – мой рот невольно тянулся дугой.

– Я решил, что ты не придешь. Шел в бар, встретиться с боссом, и увидел вас тут.

– Я о тебе думала сегодня, – сказала я, но все-таки добавила: – немножко, совсем чуть-чуть.

– А я о тебе тоже думал, – он заулыбался, выдохнул, – много. Как вы провели день в Ираклионе?

– Мы заблудились. Пошли к центру через улочки и жилые дома. Да и посмотреть там не на что… Ты был прав. Не очень, в общем. Только закупились всякими сувенирами.

Дори засмеялся. Мне показалось, он стал гораздо выше, чем сутки назад. Смотрелось здорово.

– Я же говорил, что это место дерьмо. Скука смертная, не знаю, зачем вы там день потратили.

Мы отправились в бар, оставив Катерину с Алексом наедине. За стойкой Бичкомбера сидел их толстый Босс и тот, младший брат, что махнул на меня рукой. Пьяненький, неугомонный какой-то. За минуту успел опрокинуть стакан, повыкрикивать отрывки из песни, схватить Дори и подергаться с ним под латинскую песню. А тот и рад, – смеялись как дети.

Босс заказал мне напиток, я вежливо отказалась, но мне дали понять, что лучше просто принять, и не выделываться. Все столики были заняты, и мы сели в центре. Дори стал показывать мне свои родинки на лице – почти симметричные. Обе недалеко от внешних уголков глаз. Его это забавляло. Я попыталась показать свою черную прядь, единственную, среди коричневых волос. «Видишь, видишь? Нет, без зеркала ее очень трудно найти». Только прическу себе испортила.

Мы улыбались, я перевернула свою соломинку гнущимся концом вниз. Джин-лемон он пил очень медленно – пол стакана льда.

«Сколько же нужно выпить, чтобы повеселело? А русские все равно умудряются надираться. Недавно видели парочку мужчин за тридцать, с десятками стаканов у лежаков. Приглашали нас присоединиться. А когда мы отказались, нашли другую парочку русских девушек. Девушки были симпатичные, пьяненькие, как и они».

Спустя полчаса мы пошли прогуляться по пляжу. Я знала, что это регламентированный способ остаться наедине, но мне было радостно лишний раз насладиться критской ночью.

Младший братец Алекса был навеселе и хотел присоединиться к нам. Дори лишь выкрикнул, чтобы он не совался в будку Скайдрайва, потому что там Алекс, и демонстративно поцеловал меня, – победоносно, с наклоном. «Я иду гулять со своей красивой девушкой, лузер!». Тот чрезвычайно смешливо огорчился, и словно назло побежал к будке. Мы хохотали, по-доброму. Я ощущала себя настоящим «молодым взрослым».

«Вот она, моя свобода. Иду по пляжу с загорелым веселым парнем, и малиновый шифон платья повторяет за ним: „красивая девушка“».

Мы отошли от фонарей настолько, что невозможно было предугадать ужасно колючую траву под ногами. Дори стал меня обнимать. Мне показалось, что темнота шевелится.

– Постой, – сказала я.

В полуметре от нас, на шезлонге, уединились две девушки. Я рванула вперед, и мы опять засмеялись. Парочек здесь было пруд пруди, того и гляди напорешься.

Поцелуи почему-то не надоедали. Я понимала, что ему будет мало. Вчера мой кавалер дал понять, что приезжие девушки им редко отказывают. И какая разница, ждет ли их дома парень. Я была уверена, что от меня он уйдет ни с чем, кроме невыносимого напряжения. Но, к своему удивлению, мне хотелось впечатлить его, показать, что я и правда достойна мужского внимания. Я склонилась, сидя на его бедрах, и распущенные волосы защекотали смуглое лицо.

«Почему я это делаю? Почему мы вот так, близко». Я не позволяла ничего подобного тем, кого знала годы.

Его дискомфорт достигал предела, хотя ни один элемент одежды не был потревожен. Заслуга эта скорее принадлежала его гормонам, нежели моим поцелуям.

Перед глазами, совсем не вовремя, очнулись воспоминания – я получаю на выпускном медаль, мой классный руководитель очень доволен и говорит, что именно я заслужила честь поднести букет директору школы. Боже, заслужила-таки за десять лет. Вот я – кандидат в президенты факультета. Мои друзья, одетые в символику с моим именем, поют песню о том, какая я молодец. Вранье, конечно, но они наверняка, и правда, верят в то, что делают. Вот мой старший брат, ведет меня за руку в кино и говорит на равных, словно я могу обсуждать что-то с таким безупречно умным человеком, как он. Они все думали обо мне вот так.

«Там ходят люди. Чуть выше, среди сувенирных лавок. Немного поодаль, в баре, сидят другие. А я? Лишь для того, чтобы ощутить себя живее. Я ведь и фамилии-то его не знаю».

Из глаз потекли слезы. Как в детстве, – неостанавливаемо. Налились, словно яблоки на ветке, дрожали секундочку, и, вниз. Он почувствовал на своих скулах капли.

– Что происходит?

Мое тело трясло, я сама не ожидала, насколько бесконтрольным оно может быть. Я попыталась унять себя, но истерика лишь усилилась. Дори уложил меня на шезлонг, сбоку от себя. Не на шутку я его испугала.

– Что, что такое, я сделал что-то не так?

– Все так, просто я перевозбуждена. Коленки трясутся, видишь?

Он потрогал коленки – и правда, девять баллов по Рихтеру.

– Как я могу помочь?

– Никак. Подожди.

Я смотрела на звездное небо Крита, а перед нами шумели волны. Теплые, темные. Впервые я поняла, какое здесь небо. Как счастливы, наверное, те, кто видит его каждую ночь. Где-то справа за горизонтом должна быть Россия.

«Я боковой линией чувствую, что она там, хотя и не хочу думать о ней сейчас. Мне так хорошо, потому что меня обнимают. Будто он всегда вот так меня обнимал. Всю вечность, что существовала до этого».

Сколько бы я не пыталась отрезвить себя тем, что все вокруг иллюзия десяти дней, хуже не становилось.

Его мышцы задергались – оказалось, уснул. Так скоро, за несколько минут. С незнакомой девушкой в руках.

2. Гелиотроп

На следующий день у нас с Катериной появилась приятная идея. Мы зашли в одно из прибрежных кафе и заказали два греческих гироса11
  Блюдо из толстой лепешки, мяса и овощей.


[Закрыть] на вынос. Подписав вощеные обертки милыми заметками на английском, мы отправились в сторону Скайдрайва. Я несла в руках арбуз, который было решено преподнести Большому Боссу и детишкам, что ежедневно дурачились около их пляжной будки-офиса. Августовское солнце лилось на наши темноволосые головы, и около каждой забегаловки зазывалы в белых рубашках рассыпались бисером комплиментов.

Когда мы подошли, Дори как раз собирался отправиться на лодку с новыми посетителями. Полет на парашюте, судя по всему, был самым востребованным развлечением пляжа, и ему приходилось тратить в море больше времени, чем остальным. Хотя и работа у него была не столь изматывающая, как у Алекса и младшего братца (мы прозвали его Мелким). Тем приходилось весь день таскать тяжелые гидроциклы по волнам, помогать клиентам, и держать марку, подвозя взволнованных девушек до парашютного катера. Надо признать, юные особы обеспечивали Скайдрайв значительной долей выручки. Хитрый ход со стороны хозяина.

Я опять заметила долю смущения в его взгляде. Каждый раз, как мы виделись заново, мне чудилось, что мои босые ноги тонут в песке, и я становлюсь ниже Дори сантиметров на сорок. Уже спустя три дня знакомства с пляжными мальчиками я и Катерина чувствовали себя у этой будки как завсегдатаи. В какой-то мере это было правдой, и думаю, Босс догадывался, сколько поцелуев было сорвано под покровом ночи, и скайдрайвовского брезента.

– Тут для вас с Алексом сюрприз.

– Да? Спасибо. Я увижу тебя сегодня вечером?

– Конечно.

– В то же время?

– Да. Мы постараемся не опаздывать как вы.

– Я так хочу тебя поцеловать.

– Я знаю.

– Как жалко, что мне надо идти. Я буду следить за твоим зеленым сарафаном с моря.

– А я за твоими голубыми шортами. Кстати, у тебя нос обгорел.

– А, это. Каждый год одна и та же история. Он слишком большой.

– У меня самой такой же, а твой мне нравится.

Мы понимали друг друга почти лишь мимикой, отсветом в каемке глаз. Словно уже не первый год я смотрела, как он сушил полотенцем свою черную голову и улыбался, оголяя концы клыков.

– Ну, мы пошли, полежим на шезлонгах?

– Ага, до скорого.

Будто ловец бабочек, я и правда искала взглядом лишь голубое пятнышко на горизонте. Огромный синий парашют с желтыми звездами становился миниатюрой. Люди у зонтиков, заснув, скоро чернели. И без того смуглое тело Катерины сверкало в полуденных лучах. Я была вынуждена прятать обожженную кожу в тени. Дори помахал мне рукой. «Будешь дальше тянуть – будут проблемы с психикой». Позавчера он так сказал. Ну почти так.

– Простите, может быть, вы подскажете? – обратились ко мне по-русски.

Я дернулась. Со мной говорила семейная пара среднего возраста.

– Да, конечно?

– Мы слышали, как вы с подругой говорили на русском… вон там, у офиса водных развлечений. Вы наверняка должны знать – куда здесь пойти погулять парню шестнадцати лет? У нас сын, один скучает. Может, какие-то дискотеки?..

– Если дискотеки – то ему в Малию. Это в пятнадцати минутах пешком отсюда. Пускай идет вечером по дороге, которой идет вся молодежь, а там по звуку уж точно не потеряется.

Они были очень рады услышать такой совет. Довольная собой, я повернулась к засыпающей Катерине.

– О чем они спрашивали?

– Куда пойти погулять их сыну, парню шестнадцать. Я сказала в Малию. Неплохо было бы сейчас чего-нибудь холодного выпить, да?

Моя сестра резко приподнялась на локтях.

– Ты что наделала! Он же там пропадет в одиночку, – она умела возмущаться, забавно выгибая короткие гладкие губы. Такой кривенькой, обалдевшей ухмылкой.

– Думаешь?.. – я растерянно смотрела в ее глаза. Она взорвалась хохотом. Боже, и правда. Мальчишка запомнит эти каникулы.

На северном побережье Крита было одно местечко, улица, где царил дух однодневной свободы, алкогольных танцев и безграничного, но бессмысленного физического общения. Только оказавшись на Крите, мы не знали, куда идти. Но нащупать дорогу труда не составило. Наша комната в очаровательной полупустой «Армонии» оказалась ровно посередине между Сталидой и Малией. Кучки бодрствующей молодежи сводили старших туристов с ума, выкрикивая: «So wake me up when it’s all over, when I’m wiser and I’m older».22
  «Разбуди меня, когда все пройдет. Когда я буду мудрее и старше», – строки из песни «Wake me up» шведского диджея Avicii.


[Закрыть]

Улица снаружи не переставала гудеть – в прямом смысле. Десятки квадрациклов, с обезумевшими от критского солнца британцами за рулем, сигналили каждый раз, как на тротуаре появлялась пара загорелых девчачьих ног.

Около одиннадцати вечера, когда все прибрежные заведения уходили на покой, по спящим улицам шагали кучки ярких, вызывающе раздетых девушек из Европы. Некоторые смеялись хрипло и на-французском, некоторые – на иврите. Но чаще всего попадались нескромные, в силу юности, англичанки. Натурщицы для полотен Матисса.

Они были очень доверчивые и шумные, и принимали как данность все, что могли оплатить. Помню, в баре, где мы впоследствии проводили каждую ночь, я обратила внимание на хрупкую девушку-англичанку, лет семнадцати. Перебравшей разбавленных коктейлей, ей не хватало сил, чтобы двинуться с места. «Где подруги?» – кричала я ей на ухо. Клубная Малия стала гимном тестостерону, и оставлять без присмотра девчонку в отключке было боязно. В ответ, она выставила указательный палец, и снова уткнулась лбом в столик. Двое ее подружек расслабленно крутились на танцевальных шестах.

Цикады почти успокоились, когда мы были на финишной прямой. Я сушила волосы расческой, Катерина примеряла один за другим наряды. Я отмечала, что даже простые летние вещи смотрелись на ее гибких линиях элегантно. Каждые пять-десять минут мы выпивали по стопке персикового шнапса, который давал лишь сладость на языке. В дверь постучали, меня пробила веселая дрожь, какая бывает перед началом праздника.

– Не открывай, пока я не оделась до конца! – просила я Катерину.

Стук удвоился, и она не сдержалась.

– Я только приоткрою чуть-чуть, посмотрю, они ли это.

– Конечно они! – я наощупь искала сандалии под простой деревянной кроватью.

В дверном проеме блестели две пары глаз. Словно напуганные звери, наши кавалеры разглядывали женскую комнату.

– Выходите уже!

– Минуту! – в воздух бросился запах цитрусовых. Это подаренный Катериною аромат испарялся от моей кожи грейпфрутовым шлейфом.

Мы вышли в темный коридор. Было очевидно, что Дори сходит с ума.

– Пойдешь со мной? – он схватил меня за запястье, однако мне было лестно его нетерпение.

– Куда?

– Посмотреть на мою комнату.

Увидев сомнения, он добавил:

– Оставим их вдвоем, – и кивнул на Алекса с Катериной.

Когда он тянул мою руку в конец узкого прохода, Катерина поймала ключи от номера, и крикнула «Удачи!». В моей сумочке лежало обезболивающее.

Солнце только садилось. У ворот отеля нас ждал красный мотоцикл. Местных отличало то, что они никогда не ездили на квадрациклах.

– Это твой?

– Конечно мой, – он гордился собою, – садись.

Я забралась на кожаное сидение, оттягивая задравшуюся джинсовую юбку вниз. Он сказал, что будет гораздо удобнее держать его за туловище, а не за плечи. Стандартный прием.

Расслабившись, я доверилась встречному ветру. Горы укрывали меня от страха. Чернокожие девушки на обочине хлопали руками, махали ладонями, когда я выгнула шею и свесила длинные мягкие волосы. Здесь все были молоды, и, потому, едины.

Дори выкручивал себе голову. Я знала, что это опасно, но на встречной было только чувство спасения. И зачем я так долго укладывала концы, все равно все насмарку.

Ритм толпы оставался за спинами. Он упивался мной, словно знал, кто я такая.

– Небо темнеет, смотри, там уже звезды, а здесь еще нет.

– Да, безупречно.

Наш мотоцикл въехал по крутому склону к замысловатому зданию, ползущему по горе. Это была гостиница Гелиотроп, ставшая комфортабельным пристанищем для приезжих работников побережья. Дори ночевал на шестом этаже, и мы вскарабкались по узким пролетам с расставленными по краям амфорами.

– Ну как, тебе нравится?

В комнате теплых чайных тонов места было более чем достаточно; из распахнутого окна открывался вид на залив целиком. В темных массивах гор, по спирали, стремительно двигались светлячки фар.

– Тут, должно быть, неплохо живется. Только далеко ото всех.

Дори вспомнил что-то и засмеялся, на расстоянии сантиметра от моего лица:

– Я сегодня удивился, когда открыл ваш пакет, нас еще никто не кормил до этого.

– Мы заметили, что вы вечно что-то жуете. При такой работе, наверное, много энергии уходит.

– Ага, мы часто голодные, точим все, что, под руку попадется.

Плечи краснели болезненным жаром, я попросила что-нибудь выпить.

– Вот – местное розовое вино, с кислинкой. Прямо как ты.

– А забавно сегодня Алекс отбрил Виктора, официанта. Бедняжка!

– Нам обоим не понравилось, как этот слизняк к вам подкатывал.

– Чем же Алекс его запугал? Так смешно было, когда он выпрыгнул со Скайрайда. Словно Джеймс Бонд.

«Зачем? Зачем ты снимаешь с меня, я думала, мы только посмотреть комнату. Да, тебе ведь она понравилась? Ну, вид с террасы неплохой»

– Он сказал ему пойти, и убиться. И больше не смотреть в вашу сторону.

«Какое сегодня число? Надо запомнить, пожалуй. „Греческая рабыня“ – сандалии и румянец. Глупо и смешно, как долго я подбирала одежду».

В дверь постучали, – нечаянно, его сосед пришел принять душ, прежде чем пойти на другую работу. Я, непойманный преступник, поздоровалась, и вышла подышать горным запахом. Грациозно набросила жакет, не придраться, конечно. На террасе Дори стал мять табак.

– Не волнуйся, он скоро уйдет.

– А я и не волнуюсь.

– Ой! Придурок! – закричали с балкона ниже.

Дори засмеялся и перекинулся через ограду:

– Как дела, гребаный румынец?!

– Херово, а у тебя?

– Не жалуюсь!

Спустя пару минут крикун перебрался к нам. Они оба вскарабкались на выступ крыши, а я облокотилась о белый камень перил.

– Это Захо. Он тоже тут работает, но он не из Греции.

Молодой, безвозвратно загорелый мужчина пожал мне руку.

– Я уже поняла. Почему вы так грубо?

– Мы со всеми так. Ну, знаешь, он зовет меня гребаным албанцем, я его – гребаным румынцем. Мы не особо любим чужие страны. Вот и Грецию терпеть не можем.

За их спинами косилось теплое, доброе море. Я почти поперхнулась.

– Терпеть не можете? Это еще почему?

– Потому что нам приходится здесь работать, а платят мало, – Захо заговорил с забавным румынским акцентом. – В итоге мы живем вдали от дома, но все равно не так, как хотели бы.

– А много ли вам надо, ведь здесь уже все есть. Солнце, море, приятные люди.

– Да, но ты здесь на каникулах и не знаешь, какого тут жить все время! – он помахивал сложенными ладонями, будто собирал воду из родника.

– Не знаю! Но я умею ценить то, что надо. И мне кажется, вы просто с жиру беситесь.

Расспорились, будто он был продавцом, а я покупателем, и речь шла о стоимости специй на рынке. Дори ухмылялся, и поддакивал своему товарищу, мелькая оранжевым огоньком меж пальцев.

– Так просто тебе рассуждать, ведь ты приехала отдохнуть. А если я захочу купить себе машину, технику, или съездить, повидать мир как ты – я не смогу этого сделать! Вы, русские, думаете, что всем так же просто, как вам.

– Мы, русские! Моя семья из среднего класса, машины у нас нет, мой отец скопил денег, чтобы отправить меня на отдых. У нас с вами немного разные понятия о достатке. Ты постой на минус тридцати градусах полчаса, ожидая автобуса, тогда я посмотрю, как ты возненавидишь Грецию.

Услышав их громкий хохот, я осознала, что за эту неделю научилась свободно выражать мысли на английском. Раньше приходилось преодолевать стеснение, тормозившее подбор верных слов в голове. И все же, не эта деталь меня обрадовала, а то, что я общалась с незнакомцем без неуверенности. Минутное братство часто вызывало во мне воодушевление. «Я человек, вот как». Космополит. А иммигранты – это особый народ, они всегда готовы померяться своим патриотизмом и поделиться вином.

Дори дал знак, что неплохо было бы вернуться внутрь: его сосед по комнате уже удалился. Он не ожидал, что меня увлечет болтовня с его знакомым. Захо сообщил, что ему было приятно познакомиться.

Огни за карнизом притихли, и мне захотелось вернуться к сестре, хоть я и знала, что ей тоже не до меня.

– Отвези меня в Армонию.

– Так рано? Еще только полночь.

– Я волнуюсь, как там у них дела. – Он не поверил, и я вздохнула. – Все равно ничего не выйдет.

Дори медлил с ответом. Мы оба знали, что я была не готова.

– Хорошо, только пожалуйста, пообещай, что придешь завтра на пляж?

– Ладно.

Мы подходили к нашему с Катериной маленькому отелю, и Дори старался всеми способами замедлить расставание.

– Алекс еще не ушел, вот увидишь. Ты им только помешаешь. Давай подождем?

– Нет, время уже позднее, я уверена, что она одна, – мне хотелось уйти домой по собственному желанию, и соблюсти остатки приличий, и, в то же время, хотелось избежать чересчур счастливой улыбки, которая бывает у слишком быстро влюбляющихся дурачков.

– Знаешь, я никогда так много не смеялся, как с тобой, я имею в виду, наш первый вечер, – у белокаменной арки, под свидетельством крепких фикусов, он положил руку на мою талию. – Что я буду делать, когда ты уедешь?

Я знала эти движения в прошлой жизни. Он проделывал то же десятки раз в этой. Я улыбнулась, и, появившаяся на мгновение, подавленность в его лице исчезла. Он переплел наши пальцы.

– Шпирт.

– Что?

– Так мы в Албании называем любимых.

– Ааа. В русском есть слово «спирт», это значит алкоголь.

– Нет, шшш! Шпирт. Скажи.

Эта ночь была светлой и на удивление тихой на нашей улице. От сладкого воздуха в моей голове ожили все самые цветные чувства, которые людям приносит юность. Я выгнула кончик языка к небу, как он.

– Шшшпирт. А что это значит?

Плотина сломалась, и улыбка на лице Дори засветилась чем-то родным.

– Это значит «моя душа».

Когда я постучала в дверь нашей комнаты, из нее, вежливо кивнув, выбежал Алекс.