Текст книги "Три путешествия"

Глава VIII

Тело принцессы сжигают. – Замечательный случай при этом. – Обнаружен кусок мяса, нетронутый огнем, от чего заключили, что принцесса предана или отравлена. – Гнев и возмущение короля, который велит взять под стражу всех, прислуживавших покойной. – Ужасные жестокости и наказания за предполагаемое злодейство. – Безрассудные попытки обнаружить злоумышленников. – Обвиняемые должны пройти босыми отскобленными ногами по раскаленным углям. – Пострадавших при этом осуждают. – Слоны заменяют палача в Сиаме. – Они растаптывают осужденных, некоторых из них зарывают по горло в песок, где они погибают от жажды. – За день погубили пятьдесят человек. – Молоденькую девушку хватают и убивают вместе с ее братом. – Их изумительная стойкость и готовность умереть

Два дня спустя после перенесения тела усопшую дочь короля сожгли с большой пышностью под звуки различных инструментов, и его величество сам зажег костер факелом. Вместе с трупом сожгли и превратили в ничто золотой ящик или гроб и другие драгоценности, украшавшие его.

В тот день произошла замечательная и памятная история: когда огонь поглотил тело и хотели положить пепел и остатки в золотой сосуд, то среди них обнаружили кусок сырого мяса, величиной приблизительно с небольшую детскую головку, наполненный кровью и нетронутый огнем. Когда его величество, который сам принимал участие в собирании останков, заметил это, то испуганно спросил стоявшего рядом с ним Ойя Забартибама (Оja Sabartibam), что это значит и что он об этом думает. Ойя, который легко мог предположить, что тут замешано колдовство, испугался дать толкование и ответил, что высший разум его величества сам может постичь смысл этого, ибо все столь очевидно, на что король вне себя от испуга сказал: «Ну, теперь я убедился на деле, в чем долго сомневался, что дочь моя отравлена». Он немедленно отправился во дворец и, обезумев, в ту же ночь велел схватить и заточить всех женщин, старых и молодых, которые жили там при принцессе и прислуживали ей.

26-го еще строже стали при дворе брать под стражу, и того не избежал никто, если только предполагалось, что он был вхож к принцессе хотя бы год тому назад.

Вскоре после того я видел ужасное зрелище, страшнее которого я не видел за все время путешествий. Король остался при своем, что его дочь, как уже сказано, отравлена, хотя не знали наверняка и не могли кого-нибудь обвинить в этом; однако хотели расследовать дело, и началось ужасное и несправедливое следствие. Следуя обычаю, король велел позвать ко двору некоторых важных господ как бы по тому или иному делу, и, когда они приходили, их бросали в тюрьму. И таким образом много невинных мужчин и женщин попало в тюрьму, почти исключительно высокопоставленные лица. За городом Аютия в открытом поле было вырыто несколько четырехугольных ям, шириной приблизительно 20 футов, их наполнили доверху древесным углем, и приставленные к ним солдаты разожгли уголь и раздули огонь. Сюда в сопровождении солдат привели нескольких осужденных с завязанными назад руками; здесь им развязали руки. Потом поставили их ноги в сосуды с горячей водой, чтобы размягчить отвердевшую кожу на подошвах, после чего слуги очищали ее ножами. Когда это было сделано, их передали различным господам, офицерам и языческим священникам, которые предложили им добровольно признаться в своей вине; но так как они отказались, то их присудили к испытанию огнем и передали солдатам. Они заставили этих несчастных бедных людей пробежать босиком по раскаленным углям, которые раздули к тому времени. Когда это привели в исполнение, то осмотрели их ноги, и тех, у кого ноги были повреждены, объявили виновными и снова связали. Но никто не смог пробежать неповрежденным, и всех, кто должен был подвергнуться этому несуразному и жестокому наказанию, уже считали мертвыми и не ожидали иного исхода, хотя многие из них (как бы желая счастливо перебежать) с исключительной быстротой перебегали через огонь. Многие падали, и хорошо, если им удавалось выкарабкаться с тем, чтобы их потом убили; и не было никого, кто бы протянул им руку, что было запрещено под страхом жестокого наказания. И я видел, как некоторые таким образом поджарились и сгорели живьем. Тех, кого после испытания нашли виновными, солдаты отводили немного в сторону от огня, привязывали к шесту и приводили слона, который заменяет у них палача. Ибо, да будет известно читателю, в Сиаме нет палачей. Эту обязанность выполняют слоны, что является лучшим обычаем, чем у христиан, когда один человек мучает и убивает другого без всякой к тому причины, что поистине ужасно, и такой человек должен быть более свирепым, чем неразумный зверь, который не нападает без нужды или без вражды на другого. Когда приводят слона, он с ревом несколько раз обходит преступника, подымает его вместе с шестом, подбрасывает его хоботом кверху, ловит на клыки, которыми прокалывает его тело, сбрасывает на землю и растаптывает ногами, так что вываливаются все внутренности. Наконец приходят слуги и оттаскивают растоптанные тела к реке, куда и бросают их, так что дорога туда становится скользкой и окрашивается человеческой кровью. Таково обычное наказание. Других живыми закапывали в землю по самое горло по обеим сторонам дороги, ведущей к городским воротам, и все проходящие мимо были обязаны под страхом смертной казни плевать на них, и я также должен был сделать это наравне с другими. Вместе с тем никто не смел их убить или утолить водой их страшную жажду, так что эти жалкие несчастные люди погибали от жажды, а солнце светило весь день и особенно пекло в полдень. Они тысячу раз просили о смерти (как о большой, особенной милости), но пощады не было. Около четырех месяцев продолжались убийства и это отвратительное беснование, и тысяча людей поплатились жизнью. Я сам видел, как в один день убили пятьдесят человек и после полудня еще столько же. Иногда это оставляли на короткое время, чтобы привлечь тем большее число людей ко двору, и тогда снова начиналось неистовство. Считали, что беснующийся адский тиран под предлогом розыска отравителей хотел убрать со своего пути все дворянство, которого он боялся, для чего он воспользовался этим способом. Мы были крайне поражены, что вся страна не восстала против этих ужасных и несправедливых убийств. Но король заранее, под тем предлогом, что он хочет вести войну против китайцев, собрал много войска и занял им самые важные места в городе. Кроме того, этому наказанию подверглись только благородные и знатные, и гибель их удовлетворяла и радовала простой народ, обремененный ради их налогами и повинностями.

28-го числа прогнали сквозь огонь триста человек, мужчин и женщин, которые состояли на службе у дочери короля при ее жизни, для того чтобы узнать, виновны ли они в отравлении. Но пожелали, чтобы никто не был поврежден и всем дали свободу. Немного погодя снова схватили младшую дочь прежнего короля, которую его величество подозревал в недобром, ибо ее видели улыбающейся, когда все оплакивали покойную; и подозрения еще усиливались оттого, что принцесса незадолго до этого жаловалась королю, что из-за большой любви и чести, какую его величество оказывает своей старшей дочери (теперь умершей), ее презирают, хотя она также дочь короля, что было немалым поводом и причиной ее гибели.

Первого марта эту принцессу вместе с большим числом благородных девиц подвергли испытанию огнем, и никто не пострадал, кроме принцессы, у которой были повреждены обе ноги. После этого ее связали серебряными цепями и отправили в отдельное место, где с ней никто не мог говорить. На следующий день в полном собрании мандаринов сняли с принцессы допрос под тем предлогом, что только ей одной огонь причинил вред, и она тотчас же либо из страха перед тяжкими пытками и мучениями, либо в порыве великодушия сказала: «Если король даст клятву, что он велит убить меня, как только я объявлю о причине смерти его дочери, и не оставит жить на посмешище всему миру, то я готова все открыть без всяких хлопот и долгих проволочек». Эта откровенная речь вызвала сильную жалость у многих старых мандаринов, у которых еще было свежо в памяти недавнее происшествие, и они легко бы нашли путь к освобождению опечаленной принцессы, если бы их не удержал страх перед теперешним королем. Но боязнь отвратила их сердца от доброго намерения, они передали слова принцессы королю, который, как бы желая узнать правду, тотчас же дал торжественную клятву исполнить ее желание, если она совершила преступление. Тут принцесса чистосердечно рассказала, что она с помощью своей няньки отравила дочь короля, и путем колдовства и заклинаний в теле умершей вырос кусок мяса, который и был обнаружен; она только горько жаловалась на то, что счастье не благоприятствовало ее намерениям, ибо отрава предназначалась собственно королю, а не его дочери, для того чтобы освободить из неволи и рук тирана немногих оставшихся в живых представителей ее несчастного рода. Когда тиран услышал об этом, то тотчас же приказал вырезать кусок мяса из ее тела, и она сама должна была его съесть, отчего принцесса отказалась и сказала с благородным мужеством: «А, кровавый пес, я смеюсь над твоей жестокостью, ты можешь стать моим палачом, но не принудить меня; вы скоро дождетесь отмщения за мнимое отравление, это отмщение моей королевской крови». Она еще много говорила и упрекала короля в преступлении, но ей вскоре запретили это и тотчас изрубили ее на тысячу кусков и бросили в воду.

Несколько дней спустя приговорили к смерти ее единственного брата, лет двадцати, который остался целым и невредимым в недавней сумятице (ибо он тогда прикинулся больным и придурковатым). Последний, будь он виновен или нет, доказал своею смертью, что у него не было недостатка в разуме, ибо он защищался с таким мужеством и достоинством, что все судьи изумились. Он выражал в своих речах жалость, что доброе намерение его сестры окончилось такой неудачей, говоря: «Я поистине невиновен, как и моя убитая сестра, и так как вы несправедливый тиран и хотите этого, то я говорю вам, что мне жаль (на зло вам), что я сам не отравил вас». Он ясно дал понять, что все произошло с его ведома, по его желанию и советам. Таким образом искоренили (за исключением еще одной дочери) весь род прежнего короля.

Глава IX

Тщеславный и кощунственный титул сиамского короля. – Замечательные и большие приготовления для того, чтобы заставить снизиться воду в Ганге

О том, как неограниченно властвует сиамский король, свидетельствуют его высокомерные и кощунственные титулы, и читателя не затруднит и ему не будет неприятно прочесть две копии с них, полученные мной от одного благородного сиамского господина, которые звучат так: «Золотой свиток союза, преисполненный божественным сиянием, постигший все премудрые науки, счастливее которого нет на земле среди людей, самый несомненный на небе, на земле и в аду; самые большие, сладчайшие и приветливые слова короля, чья доблесть и славное имя обошли всю землю, подобно тому, как если бы мертвые восстали из гробов и чудесным образом очистились от тлена, чему бы столь радостно изумились духовные и светские правители и служащие люди, но это никак не может сравняться со славой ласкового, светлейшего, непобедимого, могучего, высокого господина сто и одной короны, украшенной девятью драгоценными каменьями, величайшего и божественнейшего господина, непорочной души, святого всевидца и главного повелителя благородного и величайшего государства Сиама, славного города Аютии. Многочисленные пути к ней и открытые врата переполнены людьми, и это – главный город мира, где земной королевский трон украшен девятью драгоценными камнями. Это – самая плодородная земля, и властелин ее стоит выше богов, а дворец его из золота и драгоценных камней; небесному господину золотых тронов, белого, красного и круглолобого слонов, трех прекрасных диких зверей; самого большого и старшего бога из девяти богов, в чьих руках покоится победоносный меч и счастье бога огня, светлейшего».

Другой титул еще напыщенней и еще больше в нем хулы на Бога. Слушайте, что осмеливается себе приписывать этот безумец: «Наивысший Padukko Syry Sultaan nelmonam welgaka nelmoсhadijn magivijtha, Jouken der eauten lillaulafylan, король всего света, который дает жизнь и течение воде, король, который подобен Богу и сверкает как полуденное солнце; король, от которого исходит свет, как от полного месяца; избранный Богом, чтобы стать достойным полярной звезды, который рожден в королевском роде от потомков Александра Великого, наделенный великим разумом, подобным круглому шару, катающемуся в разные стороны, который содержит в себе столько тайн, как глубина моря; а также король, который поддерживает могилы всех погибших святых и справедлив, как бог, и столь могущественен, что весь мир может укрыться под его защитой. Король, который всегда справедлив, как и все прежние короли; самый щедрый король из всех королей. Король, которому всемогущий Бог дал много золотых россыпей, который построил храм из золота пополам с медью и сидит на троне из чистого золота, украшенном многими драгоценными камнями. Король белого слона, каковой белый слон является королем всех слонов, перед которым склоняется много тысяч слонов, глаза которого блестят, подобно утренней звезде. Король, которому также подчинены красные, пурпуровые и пестрые слоны, даже слоны Buytenaques; к тому господь бог дал ему так много различных покрывал, украшенных чистым золотом; кроме того еще столько же слонов, годных для ведения войны, e железными и медными панцырями, неуязвимыми под выстрелами, зубы которых отделаны золотом и усеяны драгоценными камнями, чьи подковы из золота; а также много сотен лошадей различных пород, пригодных на случай войны. Король, который властвует над всеми королями, принцами и князьями всего мира, с востока до запада; кто заслужит его расположение, возвеличится, а кто отступит от него, будет предан огню. Король, который может доказать могущество господа и все, что бог создал и сотворил». На этом кончался титул высокомерного, тщеславного язычника и антихриста, короля Сиама, который не постыдился поставить себя рядом с бором, чтобы уверить глупый народ в своем огромном и сверхъестественном могуществе, для чего он прибегал и к другим средствам. Река Сиам – это поток, который берет свое начало в великом Ганге, и уровень его воды повышается и спадает вместе с ним²⁵. Когда вода подымется так, что она, судя по времени года, уже должна спадать, то, принимая это во внимание, король поднимается вверх по реке на судне, позолоченном внутри и снаружи, как будто сделанном из чистого золота. Он садится на стул или трон из цельного золота с балдахином, украшенным алмазами и другими неоценимыми драгоценными камнями. Он окружен высшим дворянством, и рядом с ним первосвященник. Все свободное место и все проходы на этом великолепном судне заполнены музыкантами и украшены флагами и вымпелами. За этим судном следует множество других, несколько тысяч маленьких суденышек. Тем временем со всех сторон стекаются миллионы народа и занимают берега. Затем король пересаживается из своего судна в маленький кораблик, где первосвященник подает ему золотой меч, и в то время, когда он дает благословение и приносит жертву, король трижды рассекает воду и, как бы наделенный божественным могуществом, приказывает ей отступить. Невежественные и легковерные люди с таким благоговением и изумлением смотрят на это дурачество, что принимают его за большое божественное чудо.

Глава X

Отъезд из Сиама. Захватывают джонку. – Камбоджцы в лодке оставлены без весел и паруса. – Прибытие на остров Формозу. – Джонка гибнет со всем народом на ней. – Описание острова Формозы: его плодородие, изобилие скота и зверей, употребляемых в пищу. – Тайованский черт – зверь особой породы. – Наружность и обычаи жителей острова Формозы. – Мужчину с множеством хвостов сжигают живьем. – Одежда жителей. Их привычки

Тем временем корабль нагрузили товарами, за которыми мы приезжали сюда, главным образом оленьими шкурами, сандаловым деревом, амараком, являющимся краской, из которой в Японии изготовляют черный сургуч. Когда мы покончили с делами в Сиаме, то пустились в дальнейшее путешествие, и 12 апреля отправились на Тайвань или Формозу. Когда мы были вблизи рифа Парасель (Pracel), нас нагнала шедшая по ветру джонка, на которой развевался голландский флаг. Мы их приняли за разбойников. Поэтому наш шкипер решил выбросить часть груза с корабля, чтобы можно было лучше защищаться, но, когда джонка приблизилась, мы увидели, что это купеческое судно. Тут наш шкипер крикнул, чтобы кто-нибудь явился к нам на борт и предъявил бумаги, но мы получили в ответ, что их шлюпка в неисправности. Тогда мы спустили лодку с большим числом хорошо вооруженных людей и потребовали паспорт, но его не оказалось; мы захватили их, ибо они были камбоджцы и везли неоплаченные пошлиной товары. У них были оленьи шкуры, сандаловое дерево и амарак. Они были камбоджцами и китайцами. Наш командир, шкипер, которого все звали Фаером (Fayer), посадил камбоджцев в шлюпку, еще достаточно хорошую для них, и велел им отплыть на 40 миль в открытое море, в отомщение за жестокие убийства, совершенные незадолго до того камбоджцами над нашими соплеменниками. Куда делась лодка, осталось мне с той поры неизвестным. Риф, или песчаная отмель Парасель, простирается в длину на несколько миль.

10-го мая добрались мы в целости и сохранности до острова Формоза и встали на якорь у крепости Зеландия. Губернатором был здесь в то время Питер Антонис (Pieter Anthonisz). При входе в гавань взятая нами джонка при сильном порыве ветра так ударилась о дно, что треснула и разбилась в щепки; на ней было примерно двадцать китайцев и десять голландцев, трое из них приплыли на бревне.

Остров Формоза лежит под тропиком Рака, середина его лежит под 23°, начинается он на юге под 21° и кончается на севере под 25° северной широты; окружность его равняется приблизительно 30 милям. Он расположен у китайского и фокинского берегов. Вокруг острова ловят много рыбы, главным образом голавлей, рыба величиной с треску. Когда ее выловят, то рассекают спину, как у лабардана, солят и рассылают по всему Китаю подобно тому, как у нас на родине – сельдь по всей Европе. Икру этих рыб засаливают в горшках, она остается красной и приятной на вид, и китайцы считают ее лакомством. За право ловить рыбу у самого острова китайцы отдают каждую десятую рыбу компании. Земля на острове Формоза повсюду плодородна, и большая часть ее остается необработанной из-за нерадения и лени жителей. Самая плодородная часть принадлежит императору из Мидага (Midag). На острове в изобилии произрастают рис, зерновые хлеба, просо, кайланг (Kaylang), инбирь, сахарный тростник, масавинад (Маsauinadеs), различные деревья, также лимоны, апельсины, гогавы (Guygavas), перанг (Perang), пампельнусс, дыни, тыква, ананасы, китайские редиски, кадьян (Kadjang), фоккафокас (Fokkafokas), бататы (Patattes), убес (Ubes), зелень, капуста, коренья и всякие китайские растения и орлиное дерево. Кадьян – мелкие зерна, зеленые, величиной с зерно кориандера, приятные на вкус, их варят с соленой и свежей рыбой; фоккафокас – плод наподобие груши, но в три раза больше, нижняя сторона его белого и пурпурового цвета, верхняя гладкая, как зеркало, растет, как и тыква, на земле; сначала его режут на куски, затем варят и подают с мясом или салом как репу и коренья и примешивают с сахаром к супу. Там водятся также овцы, правда мало, много на острове диких зверей, козлов, коз, газелей, каменных баранов, кроликов, зайцев, домашних и диких зверей, тигров, медведей, обезьян, мартышек и несчетное число оленей, которые бродят стадами, часто до трех тысяч голов, – прекрасная охота для формозцев. Здесь встречается зверь, называемый голландцами тайованским чертом, длиной в локоть и шириной в пять дюймов. Тело его сверху и снизу покрыто чешуей, у него четыре ноги, длинная острая морда, острые когти и хвост, заостренный к концу; питается он не чем иным, как муравьями; ибо когда проголодается, то высовывает язык, куда наползают муравьи; как только он заметит, что муравьи покрыли его влажный по природе язык, то он глотает их. Он не причиняет вреда никаким другим животным, кроме муравьев. Он очень боится людей и как только чувствует их приближение, то вырывает яму в земле, прячется в нее и свертывается в клубок, но если его схватить за хвост и потрясти, то он примет прежний вид, так что имя тайованского черта незаслужено и ложно, ибо хотя этот зверь и кажется диким, но не оправдывает своего названия, так как не мстит и не приносит никому вреда. Говорят, что во всей Азии он нигде больше не встречается, кроме острова Формоза. Здесь также много птиц, кроме попугаев, а также есть змеи, сороконожки, скорпионы, ящерицы и другие гады. Иногда появляются огромные стаи саранчи.

Что касается наружности и нрава формозцев, то они неодинаковы: жители различаются по внешности и окраске, в зависимости от местности, где они живут. Мужчины довольно высокого роста, в особенности живущие на равнине; горцы несколько ниже; женщины чаще всего низкорослы: у них круглые лица, большие глаза, плоские носы и обычно большие груди. Мужчины не носят бороды, но это у них не от природы, а потому, что они постоянно выщипывают волосы, как только они появляются. Наоборот, уши у них очень длинные, что считается большим украшением, их прокалывают и вставляют рожок, вроде винта, отчего они становятся круглыми и оттопыриваются.

Во время моего пребывания на острове Формоза я часто слышал о людях с хвостами, но не придавал этому значения; но я должен рассказать читателю и подтвердить истинность этого столь серьезными заверениями, к каким вообще когда-либо прибегал, что я видел собственными глазами формозца с южной части острова с хвостом, длиной в добрый фут, обросшим густой шерстью. Я видел это отчетливо и как следует разглядел, ибо этот человек убил проповедника ужасным и жестоким образом и за это был сожжен. Он был прикован длинной цепью к середине столба, вокруг которого разложили огонь. Таким образом несчастного хвостатого человека поджаривали перед смертью так, что с него стекал жир. Множество людей видело это вместе со мной, некоторые подходили к нему и говорили с ним, так как они удивлялись его наружности. Они узнали от него, что большинство людей в той местности наделено хвостами. Об этом я не могу знать, но что у этого человека был хвост, это так же несомненно, как и то, что у него была голова.

Некоторые для украшения вставляют в уши маленькие тарелочки, искусно вырезанные и раскрашенные, иные – разрисованные раковины, особенно в праздники, когда они предстают перед своими богами. В остальные дни уши их лишены всяких украшений и, ненавинченные, свешиваются почти до половины груди, что представляет собой довольно отвратительное зрелище. Волосы у них черные и длинные, и носят их на два лада: большая часть, как в нашей стране, но другие завязывают их, по старинному китайскому обычаю, над головой или заплетают в косу. Цвет лица и тела черновато-желтый или средний между желтым и черным. У жителей Кабеланга – средний между желтым и белым цветом. Женщины из Мидага желтокожие; точно так же из Сутен Нуве и на острове Ламей. Они имеют отличную память, добрый разум и быстрые суждения, и из всех индийцев они скорее всего готовы принять христианскую веру.

Их летняя одежда – платье из бумажной ткани, сверху широкое, как овчинный тулуп, с завязками на груди и с разрезом под одной рукой, так что один бок прикрыт, а другой обнажен. Посредине оно подпоясывается и спускается до икр. Они не носят ни башмаков, ни чулок. Иногда только сандалии из кожи каменного барана, привязанные к ноге лентами; зимой от холода покрывают свое тело шкурами тигров, леопардов, медведей и другими мехами. Старейшие в области Суланг (Soulang) были одеты по-голландски, а простой народ – по-китайски. До прихода испанцев и голландцев жители ходили нагишом; жители гор и по сию пору ходят голыми и только срам прикрывают маленьким лоскутом.

Одежда женщин почти такая же, как у мужчин, с той только разницей, что они связывают платье у ног. Они носят куртки, но лишь до пояса и под ними платья из бумажной ткани до колен. Голову повязывают шелковым или бархатным платком длиной в два голландских локтя, концы его торчат наподобие рогов. Башмаков они не носят. За каждой женщиной обычно бежит свинья, словно ребенок. В виде украшения мужчины покрывают кожу на груди, спине и руках особой краской, которая остается на все время и не стирается. На шее и на руках они носят стеклянные бусы, а на руке, от кисти до локтя, кроме того, плотно прилегающие железные браслеты, с такими узкими отверстиями, что их невозможно стащить с руки; так же и на ногах носят тонкие белые раковины, нанизанные подобно кружевам. Мужчины из Токкадеколя (Tokkadekol) носят как украшение покрывало из камыша, острый конец его свешивается на спину, а другая половина его спускается далеко вперед над головой, и к нему прикреплены флажки, белый и красный, шириной в две ладони. По праздникам они украшают головы петушиными перьями и хвостами, а руки и ноги медвежьими хвостами. Женщины носят на шее в виде украшений стеклянные и каменные бусы, а некоторые даже ожерелья из рейхсталеров. Брошенные на землю оленьи шкуры заменяют им постели и одеяла. У них нет ремесел и должностей, и всякий делает то, что ему нужно. Они хорошо владеют луком и стрелами, отлично плавают и умеют переходить вброд и могут поспорить с голландцами в том, как перейти реку против сильного течения.

Обычно они упражняются в беге, быстры на ноги и оставят позади все народы мира; ни одна лошадь не сможет потягаться с ними в беге. Во время бега они держат в руках инструмент из железа или стали и ударяют им по железным браслетам, отчего раздается звон, по которому они размеряют свой бег, медленный или быстрый, после чего и бегут быстро или медленно.

По морю они ходят на небольших кораблях, a пo рекам и потокам – в совсем маленьких суденышках, выдолбленных из дерева. Они добывают себе пропитание обработкой земли, охотой и рыбной ловлей. Они ведут друг с другом жестокие войны, на которые выступают с большим войском, и ужасным образом убивают и губят тысячи людей.