Текст книги "Лихо. Медь и мёд"

– Совсем забыла спросить, как зовут эту красотку. – Она кивнула на лошадку.

Кобылка Лале была каурой и крепконогой, очень выносливой на вид. Лале смущённо погладил её лохматую гриву.

– Сэдемея.

Ольжана прыснула, ставя садж в кибитку.

– Как иофатскую королеву? Лале, я и не знала, что вы такой остряк.

– Такое имя дал ей прошлый владелец. – Лале развёл руками. – Я купил её пару лет назад, когда вернулся в Вольные господарства. Посмотрите на меня, куда мне называть лошадку в честь весёлой королевы? Я бы назвал как-нибудь занудно.

Он подошёл к Ольжане и подал ей руку. И уже поднявшись на ступеньку, Ольжана вздохнула.

– Мне очень жаль вашу лошадку, – призналась она. – В вашей кибитке столько вещей, а тут ещё я прибавилась. Я бы с удовольствием ехала в птичьем теле, чтобы ей было легче, но… я столько не выдержу. Я поздно обратилась и так и не сумела свыкнуться со своей формой перевёртыша.

– Не оправдывайтесь. – Лале заколол задний полог. – Сэдемея тот ещё тяжеловоз. Её предыдущий хозяин-иофатец говорил, что привёз её жеребёнком из земель льёттов – а льёттские лошади, мол, не то что наши.

Когда Лале занял место на козлах, Ольжана снова села на передний край скамейки и выглянула к нему из кибитки.

– Хотя, может, – пошутила она, – и вам было бы лучше, если бы я оставалась малиновкой. Тогда бы я не донимала вас беседами.

Лале прицокнул языком, и Сэдемея зашагала к большаку.

– А то вы не заметили, – он натянул поводья, – что я и сам люблю поговорить. Правда, обычно я путешествую один.

Ольжана подпёрла висок кулаком.

– Грустно, – изрекла она. – Ну ничего, ещё пара ночей под открытым небом – к нам и чудище подтянется. Втроём веселее.

Лале кашлянул, попытавшись скрыть смешок.

– Не понимаю, как вы можете об этом шутить.

– Ну а что мне, рыдать постоянно? – Ольжана отвернулась. – Пока не хочется.

Прошлой ночью она почти не сомкнула глаз. Вслушивалась в пение цикад и шелест трав снаружи кибитки, ожидая, что вот-вот тишину нарушит звериный рык. Она ворочалась на узкой скамейке и боялась разбудить Лале – кибитка не была широкой, и Ольжане казалось, что она может коснуться его, если протянет руку к противоположной скамье. Лежать так близко к малознакомому мужчине – тоже удовольствие из сомнительных.

А если Ольжана и забывалась рваным, беспокойным сном, ей снился Беривой – не чудовищем, а красавцем-дружинником, которого она решила избрать целью для своих упражнений. Он был темноволосым и ясноглазым, с жёсткой улыбкой на безбородом лице. О нём говорили всякое – будто он был одним из самых развесёлых и бесшабашных подручных господаря Нельги. Объезжая дворы для сбора дани, он вёл себя развязно и дерзко, и наверняка не один простолюдин мог назвать его своим обидчиком.

Ольжана недолго прожила в Стоегосте – всего несколько месяцев, – но успела сложить мнение о Беривое. Он был из породы молодых воинов, которые упивались силой и не признавали над собой иной власти, кроме господаря. Что остальные? Шелуха под копытами их коней. А Ольжана уже бывала на месте слабого, которого так просто обидеть, – когда Йовар отобрал ребёнка у её отца.

Может, она выбрала Беривоя не только потому, что его сердце показалось ей достаточно прочным для её неловких чар. Может, ей хотелось перевернуть фигуры на игральной доске и заставить гордого человека почувствовать себя уязвимым. Ну что, спросила она себя мысленно, доигралась? Пусть она не назвала бы Беривоя хорошим человеком, заслуживал ли он того, что с ним сотворили?

Ольжана дёрнула рукой – звякнул браслет на запястье. Захотелось сорвать его и швырнуть в придорожную грязь. Зачем он ей? Не чародейский инструмент, а так, насмешка над её неудачами. Ольжана не умела ладить с чужими мыслями и чувствами, никакой звон ей в этом не помог бы.

Кибитка ехала вдоль полей. Солнце выкатилось на небо, но вскоре скрылось за тучами. Когда они проезжали по каменному мосту, переброшенному через реку, Лале сказал:

– Мы уже в Мазарьском господарстве.

– Родина панны Ляйды, – кивнула Ольжана. Она смотрела на реку, бурлящую под мостом, и думала, не прячутся ли там русалки. Мазарьское господарство лежало южнее Стоегостского – если здесь и водились утопленницы, наверное, им было теплее и веселее, чем под Боровичем. – Вы знаете панну Ляйду?

Лале усмехнулся.

– О да. Не лично, конечно. Я стараюсь держаться подальше от опасных молодых чародеек.

– А я, стало быть, безопасная?

– Если хоть половина слухов о панне Ляйде – правда, то да, госпожа Ольжана, я предпочту путешествовать с вами и вашим чудовищем. – Лале задумчиво смотрел на дорогу. – Она ведь могла бы оказаться на вашем месте. Сколько молодых людей обезумели от её чар?

– Ну, чары у неё иные. – Ольжана снова тряхнула браслетом. – Ляйда – сильная чародейка и играется с разумом куда тоньше и искуснее меня. Но я понимаю, о чём вы. Знаете, я всегда находила общий язык с девушками легче, чем с мужчинами. Я умею и люблю дружить с женщинами, но…

Она замялась, раздумывая, действительно ли ей так сильно хочется посплетничать. И решила: да, хочется.

– Но некоторые ученицы госпожи Кажимеры меня пугают.

– Вы про…

– Ляйду и Уршулу. – Ольжана поправила юбку и подтянула к себе колено. – Мне кажется, они не ладят ни друг с другом, ни с остальными чародейками Звенящего двора, будто соперничают со всеми за благоволение госпожи Кажимеры. Но мне нравится третья любимица госпожи, Амельфа. Вы видели её?.. Превращается в лебедицу. Красивая, нежная и вежливая.

Лале чуть нахмурился, вспоминая.

– Она… – Ольжана подыскивала слово, – зазноба господаря Нельги.

– Это вы так трогательно решили не говорить «любовница»? – Лале полуобернулся. – Можете не стараться.

– Слушайте, вы всё-таки монах. Откуда я знаю, как вы относитесь к внебрачным связям.

– Не краснею, если при мне их упоминают. – Лале осторожно потёр переносицу. – А у вашего бывшего мастера есть любимые ученики?

Ольжана хохотнула.

– Вам любопытна жизнь моего бывшего мастера, правда?

Лале глянул на неё растерянно. Его плечи напряглись.

– Он… живёт скрытно, и о нём знают меньше прочих чародеев Драга Ложи. Прошу прощения, если мои вопросы…

– Ой да успокойтесь. – Ольжана махнула рукой. – Сама вон сколько у вас выспрашивала. В любопытстве нет ничего плохого.

– Мне часто советуют не совать нос в чужие дела, так что…

– Ещё бы, если ваша жажда знаний сильнее, чем предубеждения перед колдунами. – Ольжана вздохнула. – Йовар ценит своих старших учеников. По-разному, но всех, кроме меня.

Она начала загибать пальцы.

– Самый старший и ответственный – Хранко. Пытается выслужиться не хуже Ляйды и Уршулы. Хочет быть первым человеком после Йовара, но это ему удаётся не всегда. Ещё есть Бойя. – Ольжана загнула безымянный палец. – Моя дорогая подруга, колдунья-сорока. Невеста Хранко. Йовар хоть и не жалует девок, но признаёт, что Бойя умная и способная. Чуть меньше он любит Якоба-вепря – олицетворение пословицы «сила есть, ума не надо». Якоб не так глуп, как хочет казаться, но дальновидности ему не хватает. А может, она ему и не нужна.

Ольжана покачала указательным пальцем.

– Чарна, оборотница-кошка, хотя я бы сказала – тёмная лошадка. Йовар её тоже уважает. Может, его ворчание насчёт девок – способ оправдать свою нелюбовь ко мне?.. Как бы там ни было, он верит, что Чарну ждёт блестящее колдовское будущее. Но все, кого я перечислила, – это лишь присказка, а сказка впереди.

Ольжана сомкнула ладони.

– Последний, но не по значению, – Юрген. Вы спрашивали: если я по кому и скучаю, то по нему и Бойе. Йовар в Юргене души не чает. Ко всем старшим относится как к дорогим ученикам, но к нему – как к сыну.

– Юрген. – Лале тонко улыбнулся. – Необычное имя.

– Это из льёттской песни про конунга, которого младенцем оставили у побережья. Песня очень красива, вы её знаете? Конунга нашла и воспитала простая семья, а потом он вырос и стал героем. Но с именем Юргена вообще смешно вышло. – Ольжана улыбнулась. – Его подкинули в лес Йовара, а Йовар – это огромный суровый колдун. Не думаю, что он знал, как обращаться с новорождёнными. Тогдашние ученики, видно, были ему под стать – кроме Ратмилы, которая сбежала в Дикий двор от мужа-насильника. Только благодаря ей Юрген и пережил свой первый год.

Ольжана прижала руку к груди.

– Честное слово, обожаю эту историю. Ратмила несколько раз пыталась дать Юргену имя, но ни одно не приживалось, и все – все, понимаете? – целый год называли его просто Ребёнок. Пока во двор Йовара не пришёл новый ученик, Чеслав. Он узнал о том, как Юрген туда попал, вспомнил героя северной песни, и остальным наконец-то понравилось.

Ольжана пододвинулась, чтобы Лале лучше видел её краем глаза.

– Чеслав, конечно, был немного того. – Она пошевелила пальцами у виска. – Якшался с тем, чем не стоило, поднимал умертвий на погосте… В общем, закончил плохо, но, если бы не он, Юргена бы до сих пор звали Ребёнком. А в двадцать лет как-то не то, согласитесь. Так что теперь он у нас как льёттский конунг, вернувший себе престол отца.

Лале смотрел на мерно цокающую лошадку. Сказал отвлечённо:

– Такому имени сложно соответствовать.

Ольжана растроганно улыбнулась.

– Он очень хороший человек. Добрый, чуткий и бескорыстный. Благодаря ему и Бойе моя жизнь у Йовара не была такой невыносимой.

Лет в семнадцать Ольжана чуть не влюбилась в Юргена, но вовремя решила, что уж лучше ему быть её названым младшим братом – так всем будет спокойнее. А роль несчастно влюблённой оставила Чарне.

Ольжана ещё немного поговорила с Лале. Тем временем небо нахмурилось – тучи сделали его низким и вихрастым, лилово-серым.

– Ну вот. – Ольжана указала наверх. – Снова.

– Хоть бы не ливень, – согласился Лале.

Закрапал мелкий дождь – Ольжана понадеялась, что он не разойдётся. Она прижалась плечом к стенке кибитки и принялась смотреть на дорогу. Холмов здесь не было, лишь поля и лесочки за ними. Повсюду – шелестящие травы, колючие кустарники и солнечные головы одуванчиков. Однообразная картина, ровный шаг лошадки и убаюкивающий скрип колёс…

Ольжану начало клонить в сон.

– Как же ваш отец задолжал колдуну ребёнка, госпожа Ольжана?

Она потёрла глаза. Лале спать было нельзя – значит, нужно поразвлекать его беседами.

– Как обычно. Сделал то, чего не следовало. – Она подавила зевок. – Однажды он со своими рабочими возвращался домой из Боровича. Ясека – братца – взял с собой, чтобы показать городскому лекарю. За несколько дней до этого на коже Ясека появилась странная сыпь, и никто в нашей деревне не знал, что с этим делать. – Ольжана усмехнулась. – Поговаривали, что это было проклятие.

– А это было именно оно, не так ли?

– Может, да, а может, и нет. – Ольжана пожала плечами. – Кто теперь скажет? Но в этой истории все случайности оказались Йовару на руку. Представьте.

Она сделала широкий жест.

– Вы едете по дороге, совсем как эта. Правда, лес рядом куда внушительнее, не такой плешивый. Идёт дождь – настоящая осенняя гроза. Смеркается.

– Неуютно, – заметил Лале.

– У вас маленький ребёнок и ценный груз, вы страшно торопитесь домой. Дорога скользкая, обочину развезло. Деревья гнутся от ветра, птицы беснуются. И тут в свете молний вы видите, что путь вам преграждает огромная перевёрнутая телега. Вокруг – ни души. Ни лошади, ни людей. Только вот совпадение, от дороги отходит тропка в лес. Очень завлекающе, так удобно объехать!.. Что бы вы сделали?

– Сказал бы рабочим оттащить телегу.

– Не получается, телега слишком тяжела.

– Осторожно объехал бы по обочине.

– Слишком узко и скользко.

– Это вам так отец рассказал? – усмехнулся Лале. – Хорошо. Тогда я бы повернул назад, остановился на ночлег в ближайшем местечке и утром отыскал бы помощников, способных расчистить дорогу.

Ольжана закатила глаза.

– Вы слишком умный. Правильный ответ – разругаться с рабочими, вскочить на коня и поехать вместе с ребёнком в лес, о котором ходит дурная слава.

Лале досадливо прищёлкнул.

– Что-то я не сообразил.

Ольжана молча развела руками. Вот так, мол.

– Тогда мой отец был ненамного младше вас. Это сейчас он осторожен и боязлив, а раньше был деловито-бесшабашен. Он посчитал: чем быстрее доберётся домой, тем лучше для Ясека. А даже если это всё – ловушка разбойников из чащи, он объедет дорогу по кромке леса и вглубь не полезет. Но когда он ступил на тропу, его жизнь уже ему не принадлежала.

Лале перехватил поводья. Нахмурившись, он повернулся к Ольжане.

– Разве ваш бывший мастер не пленён Драга Ложей в своём лесу? Как он сумел устроить ловушку и наслать сыпь на вашего брата?

– А ученики ему на что? – Ольжана хмыкнула. – Хранко тогда было шестнадцать. Вполне по силам.

– О. – Лале кивнул. – Даже так.

– Да и вообще… Вы знаете про Нимхе? Чародейка Драга Ложи, глава уничтоженного Двора Теней.

Лале качнул плечом.

– Кое-что слышал.

– Однажды остальные чародеи Драга Ложи – кроме Йовара, к слову, – решили её низвергнуть. Они заковали её в двенадцать цепей из чёрного железа и заточили в её же владениях, подземных хоромах. Из-за того что чародеи Драга Ложи связаны договором, они не могут убить друг друга никаким из способов, с ничьей помощью.

– Удобно.

– Да, чтобы не перегрызлись, как крысы. К чему это я… Я слышала, будто Нимхе была так сильна, что могла колдовать, даже закованная в ваше железо. – («Моё», – повторил Лале со смешком.) – Немного, но могла. Её владения были недалеко от Чернолесья, вот слухи и ходили.

Ольжана зевнула, прикрыв рот ладонью.

– Вдруг и Йовар способен сам заманивать в свои сети.

Она потянулась.

– Лале, вы очень обидитесь, если я перестану трещать вам на ухо? Сил нет как хочу спать.

Лале улыбнулся краем губ.

– Ступайте спокойно.

Ольжана скользнула внутрь кибитки и задёрнула полог.

Стоило остаться одной, как вся весёлость схлынула, будто и не было никогда. Ольжана глубоко вздохнула и обняла себя руками. Ужасно захотелось вытянуть из света, пробивающегося через щёлочки в пологе, чародейский огонь – но нет, убедила она себя. Незачем колдовать лишний раз.

Ольжана вытянулась на скамье. Дождь стучал по крыше кибитки, из полутьмы выступали очертания вещей Лале – мешков, вязанок, коробов с книгами. Стоял прежний запах бумаги и трав. Может, ей следовало попросить у Лале успокаивающий отвар? Насколько могут успокоить травы, если по следу идёт чудовище?

«Трусливая девка, – одёрнула себя Ольжана. – Ты видела Сущность всего один раз, и вся трясёшься как осиновый лист. Тебя возят по господарствам – может, ты никогда больше и не встретишь эту тварь. Тем, кто попадается Сущности на пути, везёт меньше».

Где оно сейчас, чудовище? Спит ли оно при свете дня? Всегда ли бросается на случайных встречных? Есть ли у него слабое место?

Кто его, в конце концов, создал?

Ольжана закрыла глаза. Нужно спать, а не думать.

Скрипели колёса. Тихонько позвякивала посуда. Покачивался башильерский мечик, неплотно прибитый к стене – к счастью, противоположной. Но Ольжана всё равно настороженно разглядывала его до тех пор, пока не провалилась в сон.

Проснулась она от звука чужих голосов.

Кибитка стояла на месте, дождь по-прежнему накрапывал по крыше. Ольжана резко села и подтянула к груди косынку, сползшую с волос.

Полог распахнули, и в глаза ударил свет.

– Тю-ю, монах, что это ты тут прячешь? – В кибитку заглянул мужчина. – Надо же, какое сокровище. Поделишься?

Ольжана обмерла и смяла косынку в руке.

– Вы не можете её трогать. – Голос Лале. – Я везу эту женщину…

Мужчина – крепкий, бритоголовый – похабно усмехнулся.

– А разве тебе можно возить женщин, монах? – Он подмигнул Ольжане. – Скучно тебе с ним, красавица? Ну ничего, с нами развеешься.

За его спиной захохотали.

Глаза Ольжаны привыкли к свету. Она увидела, что незнакомцев было трое – все на конях, но спешился только бритоголовый. Второй мужчина – темноволосый и коренастый. Третий – худой, с лицом в оспинах.

Лале стоял рядом с кибиткой. Угрюмый и настороженный, он сжимал ладанку на груди.

Ольжана медленно выдохнула. У всех троих на поясах висели мечи. Глупо надеяться, что они не умеют с ними обращаться.

– Ну, давай. – Бритоголовый поманил её пальцем. – Иди сюда.

Ольжана не шелохнулась.

С одним крепким мужчиной она ещё худо-бедно бы справилась, но с тремя? Нет, на такое у неё не хватит сил. Первым порывом было перекинуться через косынку, пока не выволокли, – но что делать Лале? Она улетит, а что сотворят с ним?

Да и улетит ли? Опытный воин поймает её даже в птичьем теле.

– Вы не можете её тронуть, – сказал Лале.

Темноволосый присвистнул:

– Да что ты?

Бритоголовый выпрямился в полный рост, заулыбался.

– Мы – люди Рехора, господаря мазарьского. Слыхал о таком? Мы следим, чтобы на наших границах всё было мирно и по закону. По какому же закону монахи могут прятать от нас девок в кибитке?

Ах вот оно что, поняла Ольжана, накручивая косынку на запястье. Судя по оружию и коням – псы господаря, но одежда поношенная, многократно перечиненная. Значит, люди маленькие. Не хватает хлеба с господаревых рук – бесчинствуют как могут.

Лале спокойно смотрел на бритоголового, но пальцы, сжатые на ладанке, выдавали его тревогу.

– Раз прикрываетесь именем господаря, подумайте, как ему аукнутся ваши дела. – Лале чуть скривился. – Я башильер. Нужно ли вашему господарю ссориться с моим орденом?

– Ай-яй, где же твои братья, монах? – Бритоголовый огляделся. – Кажется, ты один. А может, золотишко твоего ордена осело и в твоих кошелях, а?

Темноволосый засмеялся, похлопал коня по шее.

– Развелось тут вас, иофатских выродков. Наш господарь будет рад, если вас поубавится.

Ольжана опустила руки на скамью. Если и колдовать, то без лишних движений – чтобы не признали в ней ведьму. Иначе единственное, что она себе наколдует, – петля на первом же суку. Но что она может сделать незаметно, чтобы спастись самой и не подставить Лале?

Бритоголовый потянулся к кибитке.

– Не трогай, – Лале сузил глаза, – если не хочешь навлечь беду на себя и своих товарищей. Эта женщина больна.

Темноволосый загоготал.

– А тебе, хромому, и такая сгодится, да? Захапал себе и радуешься?

По лицу Лале пробежала судорога, но, когда он вновь обратился к бритому, его голос звучал ровно и вкрадчиво.

– У этой женщины заразная хворь, и я везу её в прецепторию своего ордена в Кубрете. – Он вытащил из поясной сумки лист и протянул бритому. – Бумага от настоятеля, брата Клода, милостью Дланей протектора ордена башильеров и доверенного лица великого гроссмейстера Гильбэ. Хворь этой женщины сгубила её ребёнка и мужа. О похожей говорят в разных землях Вольных господарств, и сейчас я везу эту несчастную, чтобы представить своим братьям. Если так будет угодно небу, они найдут лекарство.

Темноволосый послал своего коня к кибитке, наклонился с седла.

– Твоя баба не выглядит заразной, – заметил он.

Он осматривал её так жадно, что Ольжану затошнило. Но она по-прежнему молчала и не двигалась.

– Ты не лекарь и не знаешь, что не все заразы оставляют следы на коже. Болезнь повредила этой женщине разум. Она лишила её речи.

Как скажешь, подумала Ольжана. Значит, будет молчать.

– О-о. – Темноволосый ощерился, показал в смешке гниловатые зубы. – Так она ещё и немая? Ну что за прелесть.

Наконец-то подал голос третий – худой, со скорбным лицом.

– Что за хворь? – спросил он обеспокоенно. – Я о ней не слышал.

– Ещё услышишь, если нас не отпустят с миром. Да и неужели ты не знаешь, как пару лун назад слегла деревня вверх по течению Кишны?

– Не знаю, – ответил худой. – Что с ними?

– Похоже на беду этой женщины. Сначала отнимается речь, потом мутнеет рассудок, начинаются судороги. – Лале добавил мягко: – Я бы посоветовал вам закрыть полог. В моей кибитке много целебных трав, но поверьте, лучше бы вам держаться подальше.

Бритый, нахохлившись, всё вертел в руках бумагу.

– Что за бесовщину ты мне подсунул? – Он смял бумагу и брезгливо отбросил. – Я не могу разобрать ни слова.

Лале равнодушно проследил, как комок упал в грязь.

– Вероятно, потому что ты не умеешь читать по-иофатски.

– Вероятно, – бритый осклабился, – потому что ты врёшь.

Ольжана шумно задышала, упершись руками в скамью. Её трясло – может, это сделает ложь Лале более правдоподобной.

Учись она лучше, сотворила бы искусное колдовство без единого жеста, но так лишь призвала ветер посильнее. Полог кибитки закачался. Потянуло холодом. Редкие капли дождя завертелись в воздухе.

– Думаешь, – бритый двинулся на Лале, – ты сможешь провести нас такой глупой байкой? Хочешь и дальше один тискаться со своей девкой, кривая ты морда?

Он был выше Лале, крупнее, и казалось, мог убить его и не поморщиться. Ольжана сгорбилась и надавила на скамью до боли.

Худой поёжился от пронизывающего ветра, поплотнее закутался в плащ.

Лале пожал плечами.

– Ну так попробуй. – Он качнул головой. – Залезь в кибитку и сотвори с этой женщиной всё что хочешь. Но не удивляйся, если потом будешь биться в припадках. И если принесёшь эту хворь своей жене и детям – не знаю, есть ли они у кого-нибудь из вас.

Он обвёл незнакомцев взглядом.

– Сначала, – снова бритому, скучнейшим из голосов, – ты потеряешь речь, потом – слух. В конце концов твои глаза лопнут, если сам не выцарапаешь их от боли. Видишь, даже я не подхожу к открытой кибитке ближе чем на несколько шагов – а я лечил столько заразных больных, сколько тебе и не снилось.

Бритый шумно выдохнул, как бык.

– Слишком высокая цена за потакание телесным слабостям, – заметил Лале.

– Жавора бы с ними, – посоветовал худой, перебирая поводья. – Идём, Винк.

– Только яйца морозить, – буркнул темноволосый. И выдал солёную шутку про то, в какой из ближайших таверн – и как – следует согреться.

Винк молчал.

Убирайтесь, выдохнула Ольжана мысленно. Чего вы ждёте?

Её пальцы дрожали от напряжения. Поднявшийся ветер гнул травы, шелестел кронами деревьев.

– Чтоб ты подох со своей девкой, – сплюнул Винк, багровея.

Он шагнул к Лале и ударил его наотмашь.

Ольжана прикусила губу, чтобы не издать ни звука. Лале покачнулся, и Винк, ухватив его за плечо, швырнул наземь. Ударил снова – кулаком в лицо, ногой в живот. Но потом отошёл и, отдышавшись, грязно выругался. Вспрыгнул на коня, хлестнул поводьями.

Когда цокот копыт затих, Ольжана разжала пальцы и выпрыгнула из кибитки. Наклонилась к Лале, помогла ему подняться.

Ей столько хотелось сказать, но она боялась сделать хуже своими причитаниями. Поэтому, подхватив его под руку, спросила просто:

– Вы как?

Лале опёрся на неё, вытер кровь из разбитого носа.

– В порядке.

Вместе они забрались в кибитку, и Ольжана задёрнула полог. Наворожила вихрастый солнечный огонь – тот спрыгнул с её ладони и повис в воздухе.

– О красноречии у башильеров тоже написан трактат?

– Бросьте. – Лале потрогал складку над губой, потёр окровавленные пальцы. – Красноречивые по лицу не получают.

С его подсказки Ольжана разыскала нужные склянки и тканевые лоскуты, сделала кровоостанавливающие примочки. Лале сидел, согнувшись. Придерживаясь за живот, он восстанавливал дыхание.

– Извините меня, – произнесла Ольжана хрипло. – Я должна была вам помочь, но не знала, как именно.

Она в сердцах сжала лоскут.

– Восемь лет при одном из сильнейших колдунов Вольных господарств – и не суметь справиться с тремя ублюдками на дороге.

Ольжана понимала, что трое противников – это много. Далеко не каждый взрослый ученик Драга Ложи справился бы, оказавшись на её месте, но ей стало так гадко и горько из-за себя, что захотелось кричать.

Глаза Лале в свете чародейского огня были внимательными и усталыми.

– Перестаньте. – Он погладил ухо, задетое первым ударом. – Спасибо, что не обернулись и не улетели. Пришлось бы оправдываться, почему я вёз несвязанную ведьму. Неизвестно, до кого бы из башильеров это дошло.

Он поднёс примочку к ноздрям.

– Ветер – ваша работа?

– Да. – Ольжана стиснула руки и добавила: – Мне очень жаль.

– Да ладно вам. – Он дёрнул плечом. – Меня же не впервые бьют.

Ольжана закупорила склянку.

– Ваш лист, который выбросили… Там было что-то важное?

– А. – Лале отмахнулся. – Письмо от приятеля, не берите в голову. – Указал на огонь. – Главное, чтобы эти, как вы выразились, ублюдки не вернулись. Давайте зажжём лампу от греха подальше.

Лампа у Лале тоже нашлась – медная, с искусной витиеватой резьбой. В сказках с картинками, которые Ольжана читала младшим ученикам Йовара, из таких появлялись джинны.

Она взяла лампу и перебросила в неё огонь.

– Сами-то как? Сильно испугались?

– Ну как сказать… – Ольжана погладила выпуклый медный бочок. – Испугалась так, будто мы с вами встретили трёх верзил, которые хотели ограбить вас и изнасиловать меня.

Лале криво улыбнулся, убрал лоскуты от ноздрей. Промокнул, прижал снова. Осторожно потрогал горбинку на носу.

– Сломан? – спросила Ольжана.

– Кто ж знает. Но дышать могу.

Лале ощупывал губы – видно, на них тоже пришёлся удар, – а на Ольжану вдруг накатила такая нежность, что ей захотелось взять Лале за руку.

– Вы умница, – сказала она.

Лале хмыкнул, посмотрел мрачно.

– Да, повалялся в грязи и выслушал оскорбления от выродков.

– Это не делает вас хуже. – Ольжана наклонилась вперёд. – Как вы говорили! Так спокойно и убедительно, что я сама бы поверила.

– Вы мне льстите.

Лале чувствовал себя неважно. Уязвлённая гордость не прибавляла ему веселья, и Ольжана решила, что похвала не повредит.

– Даже в мыслях не было, – сказала она восхищённо. – Вы так хитро всё придумали. А письмо от настоятеля? Чудо, а не ход. И выдержка у вас железная.

– Да хватит вам. Окажись они смекалистее, никогда бы мне не поверили.

Лале отвернулся, но было видно, что ему приятно.

– Ещё немного, и поедем.

Ольжана кивнула, бережно перехватила лампу. Лале снова согнулся и замер.

– Если хотите, – проговорил он, глядя в пол, – можете потушить.

– Нет, спасибо.

Не скажешь ведь ему, что она боится темноты столько, сколько себя помнит, а после той ночи в Стоегосте страх стал неуправляем. И что огонь, пляшущий на медном носике, отвлекал её от дурных мыслей.

Масло приятно потрескивало в лампе. Лале переводил дух, а Ольжана освещала уголки его кибитки – тяжёлую ткань пологов, вязанки на стенах, тощие подушечки на скамьях…

Зло боится света и прячется в тени.

Там, где свет, нет чудовищ. Ни четырёхлапых, ни двуногих. Ольжана убедила себя в этом много лет назад, когда ей приходилось искать тропы в Чернолесье.

Она провела рукой над огнём, и тот, доверчиво потянувшись, лизнул её пальцы.