Текст книги "Амбивалентность"

– Я всегда хороший мальчик, – с дьявольской интонацией произнес он, но увидев, как я скептически приподняла бровь, уже более серьезно добавил: – Говорю же, ты просто меня не знаешь.

– Вот и ты меня тоже, – буркнула я, с недоверием наблюдая, как Яров роется в моей сумке.

Ник снова направился ко мне небрежной походкой, подбрасывая в воздухе мой розовый санитайзер с запахом жвачки.

– Что ж, давай тогда знакомиться, Лера, – сладко протянул он, подойдя ближе, и рывком схватил мою ногу.

От того, как лукаво в его устах звучало мое имя, как неожиданно он подтянул мою ногу к себе, у меня на миг сбилось дыхание.

– Как говорится, держи друзей близко, а врагов – еще ближе? – Съязвила я. – Не думай, что ты сможешь притвориться белым и пушистым, и я выдам тебе что-нибудь такое, что потом можно использовать против меня.

И снова вместо ответа я получила внезапную вспышку боли – санитизайзер оказался на ране, которую тут же защипало. В воздухе разнесся неуместный запах сладкой детской жвачки. Сквозь зубы я шумно втянула в себя воздух, и Ник заботливо подул на саднившую царапину. Поверить не могу, что это не галлюцинация и не сон!

– Спасибо, – поблагодарила я тихо, когда он отпустил мою ногу и встал. – Надо бы все-таки найти балетки.

Я уже собиралась сделать шаг вперед, когда мужская рука преградила мне путь.

– Ты куда собралась? Уже доискалась. – Он кивнул на мою ногу. – Так уж быть, найду я твои туфельки, Золушка.

Сегодняшний день не переставал меня удивлять. Похоже, я и правда совсем ничегошеньки не знаю о Ярове. Отвечать на его шутки и колкости было легко, особо и задумываться не приходилось, а как реагировать на эту сторону его личности? Меня не покидало ощущение, что за каждой его фразой или действием может крыться новая шутка или подстава для ослабившей бдительность меня.

Он зашагал в сторону еще неисследованных кустов и деревьев, и до меня донесся его голос:

– Мы, кстати, не договорили. Я, кажется, собирался узнать все твои секреты, откровенные истории и тайные мысли.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – передразнила я сказанное им недавно. – Ты о себе не очень-то стремишься что-то рассказывать.

– Хорошо, – продолжил он после некоторого молчания, – давай так. Один вопрос задаю я, один – ты.

– Ну, давай, – согласилась я, сохраняя настороженность.

Яров остановился у какого-то куста, потыкал носком кеда, отодвигая нижние ветки.

– Тебе нравится здесь учиться? – Начал Ник.

Меня удивила простота и незатейливость такого вопроса. На несколько секунд я задумалась. Возможно, из-за того, что он находился далеко от меня и я словно находилась здесь совсем одна, я решила ответить абсолютно честно.

– На самом деле, я даже не задумывалась над этим. Вряд ли обучение на юридическом вообще может по-настоящему нравиться – сплошная зубрежка всех существующих в этом мире законов. Но родители говорят, это хорошая профессия. Перспективная, прибыльная и все такое, – последнюю фразу я произнесла на выдохе, не сумев скрыть долю разочарования.

– Хм, а мне казалось, тебе нравится здесь. Думал, ты сама выбрала этот нормативно-правовой ад. Это было бы на тебя похоже, – доносилось из-за деревьев.

– Ошибаешься, это ни капли на меня не похоже! – Огрызнулась я.

Ответ последовал не сразу.

– Твоя очередь.

– Хорошо. Спрошу еще раз: что тебя тогда сюда привело? В этот, как ты говоришь, нормативно-правовой ад?

Ветки захрустели где-то рядом со мной, и вскоре возле меня нарисовался Ник с моими балетками в руках. Он передал их мне, отчего-то уставившись в землю и переминаясь с ноги на ногу.

Я забрала балетки, с жалостью взглянула на изорванные запачканные кровью колготки и стала обуваться. Ник по-прежнему молчал.

– Отец меня заставил, – наконец признался Яров неохотно.

Я подавила удивление.

– Заставил? Неужели тебя может кто-то заставить?

– А это уже второй вопрос. Теперь я. Куда бы ты сама хотела поступить?

Теперь, когда наша обувь вернулась, мы могли уходить.

– Я…

Начала говорить, делая шаг вперед. Рана тут же отозвалась тупой болью, заставляя ойкнуть и споткнуться. Ник будто инстинктивно придержал меня за локоть, не давая упасть. Я в очередной раз на него изумленно взглянула краем глаза, но продолжила говорить:

– Хотела быть психологом. В школе мне казалось, что я чувствую людей лучше, чем остальные, могу иногда посмотреть на человека и как бы увидеть, что у него внутри, по жестам, по глазам понять его характер.

– И что же внутри у меня?

Он в упор посмотрел на меня, приглашая заглянуть в свой внутренний мир. В нем была усталость и множество неведомых для меня мыслей, озабоченность чем-то и воспоминания, своя история и своя боль, упакованная в блестящую яркую обертку из беспечности, дерзости и наглости.

– Ты похож на грустного клоуна, – неожиданно даже для себя выпалила я.

Зачем я это сказала? Тоже мне, эксперт по чтению характеров!

– И почему же тебе так показалось? – С привычной показной небрежностью спросил Ник.

– Забудь, это все бред. Я же никакой не психолог, и мне только показалось… – Затараторила я. – В любом случае, родители сказали, что психологов сейчас, как тараканов, и нужно что-то более серьезное и основательное. И вообще, сейчас моя очередь задавать вопросы.

К счастью, мы снова вышли на плиточную дорожку, что существенно облегчило участь моей пострадавшей ноги, и я перестала хромать, как калека.

– Так вот, мне интересно, как отцу удалось тебя заставить? Ты же неуправляемый! – Усмехнулась я. – Или с ним ты ведешь себя примерно?

Яров недобро хмыкнул.

– Ему и заставлять меня особо не пришлось. Просто пропихнул меня туда, куда хотел, и все. В Вышке я специально прогуливал, делал всякие гадости, чтобы меня отчислили, и добился своего. И теперь он засунул меня сюда. Короче, я решил, что легче уж закончить этот год, чтобы отец отстал. Тем более, учитывая, что ректор – его хороший друг, отсюда так просто вылететь не получится. Да и отцовские деньги – тоже не последний аргумент в наших с ним вечных спорах.

Подумать только! За несколько минут общения я узнаю больше, чем за все прошлые недели. Если наш ректор – друг отца Ника, неудивительно, что ему все сходит с рук. Замечания декана, а тем более, простых преподавателей, ему до одного места. А если что, на помощь всегда придут папкины деньги. Отсюда и это чувство безнаказанности и вседозволенности.

Видимо, Яров – самый настоящий мажор. Я бы могла и раньше догадаться, хотя бы посмотрев на его автомобиль, двухдверный черный Мерседес, но в нашем университете он далеко не первый и не последний, кому заботливые родители купили машину ценой с неплохую квартиру, так что этим уже давно никого не удивишь. Но все же быть просто богатым и быть мажором – две большие разницы.

– Конечно, зарабатывать самому – это же для лохов, – фыркнула я, когда мы уже подходили к воротам университета.

– Да? И что же ты сама не работаешь? – В голос вернулась прежняя ядовитость.

– У меня нет таких разногласий с родителями!

Ну вот, полчаса – наш лимит нормального общения, и он только что истек…

– А может, тебе просто удобно с ними во всем соглашаться и получать от них деньги так же, как я получаю от своего отца? – Выплюнул он, останавливаясь на тротуаре возле проезжей части.

Я не хотела вдумываться в его слова, упрямо не допускала мысли, что он может быть прав.

– Просто в отличие от тебя, я дорожу отношениями с родителями!

Лицо Ника мгновенно превратилось в жестокую гримасу, точно как когда он застал меня со своим блокнотом в руках. Взгляд стал обжигающе ледяным, а сам он даже отошел от меня на шаг.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – понизив голос, с неприязнью прорычал он. – Какой черт меня вообще потянул тебе все это рассказывать?

Мне не хотелось продолжать этот разговор, не хотелось выяснять кто прав, не хотелось задумываться ни над его, ни над своими словами.

– Действительно, я бы тоже могла догадаться, что не получится у нас нормального общения.

Я кинула на него злой взгляд напоследок и, гордо развернувшись, направилась в сторону остановки – шагать до метро пешком сейчас со своей ногой, рваными колготками и превратившимися в ледышки костями, я не в состоянии. Ник почему-то остался стоять сзади вместо того, чтобы пойти на стоянку и уехать. Я чувствовала на себе его сверлящий металлический взгляд и стала ждать автобус с максимально независимым видом. Через минуту Яров снова зачем-то подошел ко мне, остановившись на приличном расстоянии, словно ему было неприятно подходить ближе. Я продолжала делать вид, что ужасно заинтересована рассматриванием дороги.

– Давай подвезу, – с бесцветной интонацией предложил он.

– Не надо.

– Да видно же, что тебе наступать больно. Хватит, образ недотроги тебе не идет.

Говорил он все еще раздраженно, будто ему не угодил сам факт моего существования.

– А тебе – образ рыцаря. Ты уже явно исчерпал на сегодня запас вежливости.

Ник потоптался на месте.

– Такси хотя бы вызови.

– Мы, простые смертные, привыкли на общественном транспорте передвигаться, – бросила я и зашла в подъехавший автобус.

Если честно, даже не посмотрела, едет ли он до метро, просто хотела побыстрее сбежать от Ника. Засунуть голову в песок.

Сзади послышалось лишь недовольное цоканье языком.

Глава 15

Мне хотелось стукнуть саму себя по голове. Ник, конечно, не самый простой человек в общении, но почему и я веду себя как глупая идиотка? Ляпнула, что он бы мог и сам работать вместо того, чтобы получать деньги от папы за исполнение прихотей родителя, не подумав, что я и сама ничем не лучше. Даже не попыталась как следует отстоять свое право поступать куда хочу, пошла по пути наименьшего сопротивления и забыла о своих желаниях, лишь бы не спорить, лишь бы не лезть в конфликт.

Сколько не пытайся поменяться, а я все остаюсь такой же, как в школе – трусихой, которая лучше будет помалкивать в тряпочку, чтобы не спровоцировать чье-то недовольство, и вечно хочет защитить себя от всяческого негатива. И весь этот фарс с моей войной против Ярова я затеяла только чтобы доказать самой себе, что я уже не та тихоня, которая все стерпит.

А еще эти мои слова про то, что мы, смертные, привыкли к общественному транспорту! Что это вообще было? Можно подумать, у меня какой-то комплекс на фоне классовой ненависти. Как будто я ребенок, который строил песочный замок, и вдруг пришли проклятые ужасные злые дяди-богачи и растоптали его, и с тех пор я ненавижу состоятельных людей. Плевать мне, какой там у кого достаток. Да и мы с родителями неплохо ведь живем, откуда у меня в голове эта тупая фраза про нас, простых смертных? Да уж, в следущий раз учту, что гнев и собственное сердце – худшие помощники в попытке построить диалог. Вот бы ударить сейчас автобусное окно, сильно и эмоционально, чтобы осколки эффектно разлетались в стороны, как в каком-нибудь клипе.

А еще Яров, будь он неладен, оказался прав насчет такси. Даже если забыть о неловкости за порванные колготки, оставалась хоть и утихшая, но все еще неприятная боль, которая отдавалась в ноге каждый раз, когда я на нее наступала. И когда, преодолев заполненный автобус, поездку в метро с пересадкой в вечерний час пик, а потом и путь от метро до дома, я добралась до квартиры, рана снова кровоточила. Для полного счастья не хватало балетки испортить! А ведь он даже предлагал меня подвезти… Страшно представить, что он мог учудить, если бы узнал мой адрес!

– Лер, ты? – Крикнула с кухни мама, когда я, хлопнув дверью, все же оказалась дома.

Оттуда шел аппетитный аромат, слышались звуки готовки и позвякивающей посуды.

– Ага.

Я постаралась убрать из голоса следы усталости и гадкого настроения.

– Кушать будешь?

– Буду. Только сначала в душ!

– В душ? Может, поешь сначала?

– Мам, я очень замерзла. Сначала душ.

Я поздоровалась с папой, проходя мимо зала, поспешила прошмыгнуть в свою комнату, взяла чистую одежду и наконец зашла в ванну. Колготки смяла в ком, с силой швырнула на пол и еще и пнула ногой, будто отбросив их, могла выкинуть из головы весь сегодняшний день, свое поведение и Ярова. Точнее то, какие эмоции он во мне вызывал. Или лучше сказать не эмоции, а чувства?

В голове все путалось: его неожиданно милое поведение, его помощь, мягкие прикосновения. Простое нормальное общение, дружеские шутки и подколы. А потом безжизненный презрительный голос, пришедший на смену всему этому. И кто виноват? Почему все остальные однокурсники могут с ним нормально разговаривать, смеяться, болтать, а я – нет?

Не напускала ли я на себя эту презрительность и порой грубость по отношению к Нику только затем, чтобы доказать собственному глупому мозгу, что этот парень для меня ровным счетом ничего не значит?

Ник. Ник. Ник. Ник. Никита. Почему я вообще о нем думаю? Почему мысли о нем выталкивают все остальные?

Я стояла, подставив лицо под воду, желая, чтобы она унесла с собой все заботы и раздумья.

Горячие струи, обволакивающий пар и любимый гель для душа с запахом печенья согрели озябшее тело и немного привели в порядок душу. Но выходить и снова разговаривать с кем-то все равно не хотелось. Однако жить в ванной я тоже вряд ли смогу.

Ну кухне уже сидел папа, а мама с любовью в глазах наблюдала, как он, расхваливая, уплетает ее картофельную запеканку с курочкой. Мой желудок отозвался на ароматный запах и аппетитное зрелище и потребовал присоединиться к трапезе.

– Ты сегодня что-то поздно, даже позже папы, – заговорила мама, положив мне порцию и усаживаясь напротив.

– Мы совместное задание делали… С Катей.

– Все успели?

Ага, аж два раза.

– Почти, – уклончиво ответила я, ковыряя картошку вилкой.

– Как там вообще у тебя дела на учебе, дочь? – Поинтересовался папа. – Все нормально?

– Да.

Родителей, кажется, насторожила моя немногословность, граничащая со скрытностью.

– Лер, у тебя что-то случилось? – Тут же насторожился папа.

– Да говорю же, все нормально! Вы с мамой сговорились, что ли, каждый день одинаковые вопросы задавать?

Родители переглянулись. Мама включила свою мягкую тактичность, которую использовала, когда собирались со мной поговорить по душам:

– Если у тебя проблемы в университете… С однокурсниками…

Ясно. Думает, что повторяется школьная история.

– Нет, мам. Я просто устала.

– Время такое, Свет. – Размышлял Папа, вставая из-за стола. – Сейчас система образования такая, что бедным детям и не продохнуть! Но ты, Лерка, тоже не расстраивайся. Как говорится, тяжело в учении – легко в бою!

Я пыталась быть хорошей дочерью, опять убедить заботливых родителей, что все хорошо, что не стоит волноваться и что я преодолею все трудности и стану лучшим юристом во вселенной, но от всех эти разговоров и вопросов внутри будто взорвался маленький мешочек с нервозностью, копившейся последние несколько часов.

– Мне кажется, что тяжело только в моем учении, – пробубнила я, не сдержавшись. – На других специальностях люди видят хоть что-то, кроме учебы.

– Ну, а что ты хочешь? – Голосом взрослого человека с большим жизненным опытом, который читает нравоучение несознательному ребенку, размышлял отец, – ты работаешь на свое будущее, чтобы получить достойную профессию.

– А может, не хочу я такую профессию!

– А какую ты хочешь?! Ту, где не надо ничего делать и не надо учиться?

Мама не лезла в конфликт и тихо мыла посуду. Папа начинал закипать, а я все не могла остановиться:

– Вы прекрасно знаете, чего я хотела! – Рявкнула я и выбежала из кухни.

– Лера! – донесся вслед папин голос.

Он был недоволен, что не закончил свою нотацию. Прежде, чем захлопнуть дверь своей комнаты, услышала тихие успокаивающие мамины слова, что-то про «такой возраст».

– Виноват тут совсем не возраст! – Проворчала я сама себе.

Это все Яров. Его слова до сих пор звучали в моей голове.

«А может, тебе просто удобно с ними во всем соглашаться?»

Раньше я и не задумывалась над этим, а теперь мне кажется, что я бесхарактерная. Или родители все же правы, а я веду себя некрасиво? Или нет? Может, надо было добиваться своего во что бы то ни стало?

Иногда у меня возникает ощущение, что я сама себя не понимаю, не знаю, чего на самом деле хочу и что для меня лучше. Как же я запуталась. А Ник и вовсе сбивает меня с толку.

Уроки пришлось делать до самой ночи. Поздно пришла домой, долго не могла сосредоточиться, думала о ссоре с родителями, то и дело пытаясь решить, не пойти ли извиниться, думала о том, чего хочу, думала о Ярове, думала о Кате, с которой в последнее время совсем перестала делиться какими-либо переживаниями. Вспоминала школу и тут же старалась забыть.

Неудивительно, что на следующий день я пришла разбитая и сама себе напоминала робота, в которого заложили программу ходьбы, приветствий и шаблонных ответов, не всегда попадающих в тему.

– Ну, как все вчера прошло? – Первым делом спросила Катя, когда прозвенел звонок с первой пары.

На нее она опоздала, поэтому возможность вытянуть из меня информацию у подруги появилась только сейчас.

– Как видишь, я жива.

– Это уже радует. А вот твой напарник мистически исчез. Признавайся, что ты с ним сделала!

Я осмотрела аудиторию и сделала вид, что только сейчас заметила, что Ника на паре не было. Конечно, я обратила на это внимание почти сразу, как занятие началось.

– Ничего я не делала! – Защищалась я, но под испытующим взглядом подруги все же добавила: – Может, чуть-чуть позлила. Ничего нового.

– Поражаюсь тебе, Лер. Что это за каскадерские наклонности? Может, сразу пойдешь тогда показывать трюки с засовыванием головы в львиную пасть? Зачем оно тебе надо?

Изображая беспечность с оттенком пофигизма, я стала крутить ручку, чтобы хоть чем-то занять руки и куда-то обратить взор.

– Льва можно выдрессировать, – мило улыбнулась я подруге.

Та посмотрела на меня так, будто не узнавала, и это ее расстраивало.

– Не знаю. Не понимаю тебя. – Катя помолчала, неодобрительно покачала головой. – Вы хоть сделали работу-то?

– Эм… Нет.

– Я могла даже и не спрашивать!

На второй паре тощая преподавательница, стоя у доски, нудно объясняла материал, когда дверь распахнулась, и в аудиторию ввалился Ник. Как это всегда бывает, все сразу повернулись к нему, уже зная, что, скорее всего, сейчас последует какая-то выходка.

Походка вразвалочку, брошенная находу в урну утренняя сигарета – она уже стала чем-то вроде ежедневного ритуала, художественный беспорядок на голове, тонкий серый свитер с модными дырками, оттеняющий глаза его владельца. В них – строптивость и что-то хулиганское.

Этот образ стал таким знакомым, будто Ник с нами с первого курса. Я постаралась погасить родившуюся внутри радостную вспышку от осознания, что он все же пришел. И что со мной такое?!

Обычно опаздывающие студенты тихо и незаметно, как мышки, спешат на свое место и быстро сливаются с однокурсниками. Но здесь не тот случай. Ник привык быть центром внимания и бросать вызов всему, что его окружало. Вот он проходит мимо первых парт, наглым образом вытаскивает из пенала Игоря ручку, идет дальше, забирает тетрадь у застывшей от изумления однокурсницы, вырывает лист, небрежно бросает тетрадь обратно, так что она чуть не падает со стола, и машет своей добычей перед сердитой выжидающей преподавательницей.

– Елизавета Анатольевна, не могу себе позволить не записать Вашу лекцию! Кстати, у Вас новая прическа? Вам очень идет.

Бедные преподаватели, даже не могут его наказать нормально. Яров может хоть стриптизерш на пару пригласить. Когда у тебя есть связи с ректором, тебе все нипочем. Главное, не подать ему случайно эту идею про стриптизерш!

Преподавательница могла лишь хмуриться и ждать.

– Побыстрее, пожалуйста, – отчеканила она.

– Извините, не могу, – Ник похлопал своими светлыми глазами, – так ужасно болят ноги. Если бы Вы знали, каким испытаниям они вчера подверглись! Да, Лер?

Все лица мгновенно повернулись ко мне. Из них Катькино было самым строгим и непонимающим. Я вскинула подбородок вверх и, выдержав взгляд Ника, спокойно ответила:

– И не говори. Так жалко было твои белые носки, когда ты наступил в собачью какашку…

– Это вы будете обсуждать на перемене! – Елизавета Анатольевна оборвала все возникшие шепотки и разговоры.

Яров лишь многозначительно хмыкнул и уселся-таки за парту. По его вызывающему поведению невозможно было понять, в каком он настроении. Поведение это могло свидетельствовать как о бодром приподнятом расположении духа, так и о вселенском раздражении.

– Что еще за история? Где вас вчера носило? – Любопытно зашептала подруга

– Да нет особо никакой истории, я пошутила.

– Ну, не хочешь – не говори, – насупилась она.

Почему мы не можем как раньше просто болтать о чем угодно, от розовых помад до политического устройства Турции? Разговаривать без всяких обид, смеяться, сплетничать и не уходить в свои мысли. Теперь между нами ощущалась какая-то недосказанность, и я знала, что виновата в этом. Это я ничего ей не рассказываю, ничем не делюсь, увиливаю от ответов. Да и как я буду чем-то делиться, если в некоторых вещах боюсь признаться даже самой себе?

В течение следующих двух пар мне так и не удалось разгадать настроение Ника. Мне показалось, будто вчера что-то изменилось, мы даже некоторое время нормально общались. Но потом снова умудрились все испортить. Злится ли он? Ненавидит еще больше? Планирует ли грандиозный план, чтобы поставить меня на место или вообще решил больше со мной не связываться? При мысли, что не будет больше наших розыгрышей, не будет подначек и глупых шуток, я ощутила маленький неприятный укол разочарования.