Текст книги "Недотрога в моей постели"

Глава 11

Тая

До родного Питера нас с Максимом домчал комфортабельный скоростной «Сапсан». Для меня всё еще было удивительным, что поезд всего лишь за неполных четыре часа способен добраться от одного города до другого. Помню, мы ездили в гости к маминой подруге, тогда еще мама с отцом были женаты. И ехали мы всю ночь. Мерный стук колес воскресил во мне воспоминания о том счастливом, но коротком моменте из детства.

Красная площадь, ВДНХ, Воробьевы горы – я видела всё с высоты папиных плеч, откуда не слезала во время долгих прогулок. Грустно, что от этих воспоминаний осталась только легкая печаль, да еще выцветающие фотографии в пыльных альбомах.

Я сидела на папиных широких плечах, крепко держась за его шею, и ничего не замечала – ни трещины в разваливающемся браке, ни натянутых отношений. И уж конечно, не догадывалась я, что мама таит чувства к другому мужчине из своего прошлого. Осуждала ее, не понимала.

Но жизнь любит ударить исподтишка и напомнить: не судите, да не судимыми будете. Теперь на собственной шкуре я знаю, каково это – когда внутри тебя обжигают тлеющие углы непроходящего чувства. Ты можешь их на время загасить, и уж точно они незаметны окружающим – тем более что ты прячешься за непроницаемым фасадом.

Но ты-то знаешь, что стоит поворошить эти угли, и пламя разгорится снова. Чертов Максим! Снова ворвался в мою жизнь и потревожил запрятанные внутри чувства.

Он верен себе – непрошибаем, как каменная стена. Хитер, коварен, живет по принципу: вижу цель – не вижу препятствий. Отличное качество для бизнеса, спору нет, но, когда оказываешься целью такого человека, хочется одного – бежать без оглядки.

Но в этот раз я решила не сбегать, а встретиться со своими страхами лицом к лицу. Да, сперва спряталась в гримерке, как мышь в норе, но уже спустя несколько минут поняла, как глупо поступаю. Как малодушно.

Надо сказать ему прямо, чтобы даже думать забыл появляться рядом со мной, чтобы я его в радиусе километра не видела. Но Максим оказался на шаг впереди, мгновенно сориентировавшись, и, как только услышал о юбилее отца, представился моим братом и навязался сопроводить меня.

Отказываться было бесполезно, не хотелось объяснять ничего Тони, который жутко волновался из-за Недели моды, да и я боялась выдать себя, в мои планы не входило ничего рассказывать своему итальянцу.

На сцене во время поцелуя на меня снизошло мгновенное озарение. Я словно прозрела и поняла – он не мой человек. И дело не в Максиме, которого увидела среди зрителей. Просто подиум, внимание к моей персоне, шумные праздники, суета – это всё не для меня.

А Тони живет всем этим. Он купается в обожании публики, он наслаждается, когда вокруг него всё бурлит и кипит. И это не изменится, он будет пытаться подстроить меня под себя и просто потеряет время, а потом я обязательно ему надоем, перестав быть музой.

Ведь я же… я же такая скучная. Чудо уже одно то, что он вообще мною заинтересовался. Мы провели вместе несколько замечательных месяцев, но всему приходит конец. Поехав к родителям без Тони, я дам ему возможность побыть без меня и ощутить, как прекрасно ему живется.

А когда он приедет на праздник, то, скорее всего, сам станет инициатором прекращения наших странных отношений. Зачем начинать то, что вскоре закончится?

Вздохнув спокойно после принятия важного решения, я преспокойно отправилась спать, но чертов Суворов разбудил меня ни свет ни заря, объявив через дверь номера, что нам пора выдвигаться, если хотим успеть на поезд.

Внутри номера я рвала и метала, но в коридор вышла степенно, словно королева на приеме, и, не глядя на Максима, прошла в сторону выхода из отеля. Присутствие этого мужчины я ощущала всем телом, всей кожей, всеми органами чувств.

И сразу же поняла разницу между ним и Тони, как и всеми другими представителями противоположного пола. Они все не вызывали во мне ничего. Один только Максим мог взбудоражить меня одним своим появлением.

Меня трясло от страха, негодования, руки дрожали, цепляясь в ручку чемодана на колесах, а этот бесцеремонный нахал невозмутимо пер впереди, как танк, посвистывая и делая вид, будто ничего такого нет в том, что мы скоро окажемся вместе в одной машине.

Хотя нет – с нами еще будет его невеста! Почему-то от одного только этого слова у меня перед глазами мерцали вспышки ярости. Я не должна была злиться на Максима, что он продолжил встречаться со своей девушкой или завел новую, когда я исчезла из его жизни. Но я, черт побери, злилась, потому что он заливал мне в уши про свои чувства, умолял простить его, такие речи толкал…

А сам… Но мы дошли до машины, а никакой невесты не наблюдалось. Мы уже сели – я на заднее сиденье, а он за руль – Максим завел машину, а я вцепилась в спинку переднего кресла.

– А где… твоя… – так и не смогла вымолвить «невеста».

– Она не поедет, задержалась на показах.

– Твоя невеста – модель? – поинтересовалась я, уже зная, о ком идет речь.

– Да, и показы у нее расписаны еще на пять дней вперед. Она присоединится к празднику позже.

Ответив на мой вопрос, Максим бросил мне скупое «поспи» и нажал на газ, доставляя нас на вокзал, после чего мы сели на скоростной «Сапсан», и на этот раз в соседнем кресле заснул Максим, предоставляя мне возможность смотреть в окно, предаваться своим мыслям и нервничать от его присутствия.

Дождавшись, пока он погрузится в глубокий сон, я осторожно покосилась в его сторону, прекрасно понимая, что мною движет любопытство, что ничем не сдержать.

Я сгорала от желания рассмотреть мужчину, которого так и не удалось забыть за все эти месяцы. Он изменился. Похудел. Это я заметила в первую очередь. Нет, не стал изможденным и костюм на нем не висел, но всё же реабилитация, о которой я читала в интернете, не могла на нем не отразиться.

Что касается пластической операции, то я не наблюдала никаких следов на его лице, никаких шрамов или перекошенных черт, но, возможно, что-то отражалось в мимике.

В остальном Суворов не изменился.

Такой же красивый, каким я его помнила. С голубым пронзительным взглядом, пронизывающим насквозь, будто бы говорящим, что всё будет так, как он захочет. Властным, гипнотизирующим. Которому нельзя поддаваться. Его скулы стали более четкими, а губы…

Я просто запретила себе на них смотреть, потому что тот недопоцелуй так и остался самым ярким моим переживанием за всю жизнь. Вот такая я жалкая.

– Принести вашему молодому человеку плед? – поинтересовалась милая девушка в униформе, разносящая ланчи.

– Эм… – я растерялась, а Суворов приоткрыл один глаз и радостно, как-то слишком радостно улыбнулся красивой сотруднице поезда.

Она, естественно, расплылась в ответной улыбке, и я поняла, что ничего не изменилось во внешности Максима – девушки, как и прежде, готовы перед ним стелиться.

И я разозлилась. Отчего-то снова разозлилась, будто мне есть дело до его девушек! Пусть хоть в туалете уединятся и решают, что ему нужно, плед, ланч или кровать-люкс вместе с этой красивой брюнеткой в придачу!

– Принесите лучше плед моей девушке. Она у меня вечно мерзнет, – притворно посетовал Максим и обхватил мои руки своими, заботливо их растирая.

Глупо дергаться я не стала, чтобы не доставить ему удовольствия, показывая свою реакцию, а она была – и ох какая бурная, – и не стать посмешищем на глазах у девушки.

Едва она двинулась по коридору, я выпростала руки из ладоней Максима и твердо сказала:

– Не надо меня лапать. И называть своей девушкой. И ухаживать за мной не надо. Что это вообще за спектакль? – возмутилась я под конец своей тирады. Ну, как возмутилась? Тихо пролепетала в свойственной мне манере, не кричать же на весь вагон.

Максим вскинул брови и улыбнулся, как будто его позабавила моя реакция. Склонившись ко мне, он приблизился так, что его лицо оказалось напротив моего, глаза в глаза.

– Никакой не спектакль. Просто хочу разрядить обстановку перед серьезным разговором.

– Зачем он нужен, этот серьезный разговор?

– Чтобы прояснить массу вопросов, которые остались между нами.

– Между нами нет ничего. И прояснять нечего, – отнекивалась я.

– Ты ошибаешься. Нам всем нужно собраться и обсудить, как жить дальше. Все-таки мы одна семья, – совершенно серьезно заключил он и посмотрел на меня в ожидании реакции.

А я опешила. Семья? Он же действительно хочет помириться с отцом. Но что это значит? Мы будем постоянно видеться? Или это разовая акция с целью меня достать?

– Максим, честно, я не имею права вмешиваться в ваши с отцом отношения… но всё это странно… ты и я… Как мы будем общаться? Я не понимаю. После… всего…

– Ты так боишься облечь в слова случившееся. Позволь я сделаю это за тебя. Я подверг тебя серьезному испытанию, использовал, унизил. Я не намерен делать вид, что ничего не произошло. Не принимай на веру мой сегодняшний образ шута. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину. И буду просить прощения, пока не получу его, – ласковым баритоном он нежно шептал мне почти на ухо, заставляя помимо воли поддаваться его влиянию.

– Но зачем тебе это, Максим? Я не понимаю, – продолжала недоумевать я, наблюдая за переменами в лице Максима. Шутливость сменилась полной сосредоточенностью.

Он говорил проникновенно, и мое глупое сердце рвалось поверить, но за всем этим стояло что-то еще. Те его признания, которые простирались за пределы извинений человека перед человеком. Признания мужчины в своих чувствах. Но, если он заговорит о них, я сгорю тут же, на этом самом месте, от смущения, от взрыва собственных долго сдерживаемых чувств. Выдам себя.

И какой же глупой я окажусь, когда он, получив долгожданное прощение, помашет ручкой и с чувством исполненного долга понесется к своей невесте-модели. Я обязана ему помешать!

– Хорошо! Мы поговорим. Но сначала вы разберетесь с отцом. И потом, когда мы всё выясним, договоримся, чтобы никогда не пересекаться.

– Прямо никогда-никогда? – Максим снова перешел на шутливый тон, и в его глазах заискрились лукавые огоньки.

– Ну разве что по большим праздникам. Юбилеи, Новый год…

– А Пасха, Восьмое марта? Весь список я могу получить?

– Ты смеешься, да? – обиделась я, не понимая, как он может веселиться, тогда как на моих нервах, как на струнах, впору играть симфонию.

– Нет, Тая, я никогда еще не был настроен так серьезно, как сейчас, – проникновенно начал Максим, но его речь прервал телефонный звонок, а когда на экране высветилась фотография звонящего, а я ее увидела, на меня обрушилось одновременно два воспоминания, которые слились воедино.

Подслушанный разговор между тремя моделями и Максим в обнимку с его девушкой. Беременной девушкой, скрывающей от него ребенка.

Глава 12

Максим

Взгляд Таи упал на экран звонящего смартфона, который надрывался на соседнем рядом со мной сиденье. Тая же расположилась напротив, в другом ряду.

Расположение кресел друг напротив друга очень мне нравилось, потому что предоставляло возможность любоваться Таей. Знакомство с миром моды пошло ей на пользу. Модное приталенное платье из кожи и мягкого вельвета бордового цвета мягко облегало изгибы ее стройного тела, не скрывало длинные изящные ножки в черных матовых колготках, обутые в стильные замшевые ботильоны под цвет платья.

Но я всё же скучал по прежней недотроге в нелепых концертных платьях в пол, делающих ее такой непохожей на других. И особенно я скучал по ее длинным волосам, которые канули в Лету. Тая носила длину до плеч, и ее волнистые каштановые волосы струились свободными волнами, красиво обрамляя лицо с минимумом макияжа.

Естественная и нежная, такая хрупкая в утреннем свете, немного измученная и нервная. Хотелось снять ее напряжение, помочь расслабиться, но я знал, что именно я и являюсь тем самым, кто заставляет ее сидеть как на иголках…

Она посмотрела на мой смартфон машинально, любой бы среагировал точно так же, проявляя беглое любопытство, а не желая нарушить личные границы.

Но если бы она не посмотрела, то не увидела бы фотографию Илоны, которую та собственноручно установила однажды на свой контакт в моем телефоне, посетовав, что ее появление в моей телефонной жизни ознаменуется безлико.

Мне же некогда было заниматься такой ерундой. Но теперь Тая решит, что я каждый раз любуюсь на эротическое фото своей невесты, когда та мне звонит.

Ведь Илона, ввиду своей самовлюбленности, выбрала одну из самых смелых фотографий. Кажется, из фотосессии у какого-то именитого европейского фотографа, за работу у которого многие модели и знаменитости готовы землю грызть. И она удостоилась высокой чести.

Вообще, рассказы о достижениях в профессии были излюбленной темой Илоны. Где и у кого снималась, с кем встречалась, кто лайкнул и сколько раз в соцсети, кого из коллег обошла в понятной только моделям гонке.

Мне всегда было сложно удержать внимание, слушая ее речи, и порой я ловил себя на мысли, что раздражаюсь и хочу, чтобы поток ее слов иссяк.

Резонный вопрос: отчего же я всерьез намеревался связать свою жизнь с этой женщиной? Почему практически жил с ней, не любя? Задаваясь этими вопросами, я всегда старался избегать честных ответов, чтобы не смотреть правде в лицо. Тупая банальная инертность служила причиной.

Крупица благодарности за то, что не бросила во время серьезной многодневной реабилитации. Не то чтобы безотрывно у койки сидела и воду ко рту подносила. Нет. Для этого были наняты лучшие сиделки. Но заботилась как могла, поддерживала морально, как-то веселила, зачастую была связующим звеном между мной и реальным миром, который на время потерял для меня значение.

Она не бросила, увидев страшные шрамы на лице и спине, не сбежала, вереща от ужаса. И одним этим стала ценна для меня.

Упустив Таю и попав в больницу, где пришлось выбираться с того счета, я как-то не нашел времени, чтобы расстаться с Илоной. А потом и причин не было.

Удобная, не выносящая мозг, красивая, в меру сексуальная, и что особенно важно – она часто отлучалась, позволяя мне жить собственной жизнью. Не гордился своим к ней отношением, но и вины не чувствовал.

Все мы по сути эгоисты, и я не исключение, и просто хотел чуточку тепла и человеческого участия в непростой период после того пожара…

Я и не заметил, как мало у нас точек пересечения, пока Илона не проговорилась, что не различает моих друзей. Наверное, и я для нее некий удобный перевалочный пункт, и ее частое «люблю» сродни лайку в соцсети. Легко поставить, легко забыть. Не то я искал, сам того не сознавая. Илона не та самая единственная для меня.

Моя единственная сидела сейчас в кресле, старательно делая вид, что изучает однообразный пейзаж за окном, но я-то видел, как она дернулась, напряглась и побледнела, превратившись в мраморную статую.

Задело тебя, малышка? Ревность не так-то просто скрыть. А ты, со своими широко распахнутыми невинными глазами, смотришь на меня и выдаешь все свои тайны. И пусть за ясным искрящимся хрусталем твоего взгляда прячутся мрачные тени, ты всё равно для меня как открытая книга.

Ты выдаешь себя реакциями, которые не можешь контролировать. Дрожащими руками и нежным трепетом тела, опасливым взглядом исподлобья и нервным облизыванием губы. Учащенным дыханием.

Ты неравнодушна ко мне, сладкая недотрога. И недалек тот час, когда ты будешь извиваться подо мной от страсти и стонать мне в ухо, царапая спину. Ты окажешься у меня в постели, и я не могу дождаться этой минуты…

Ну а пока понемногу приручаю тебя. Правда, не подумал убрать телефон подальше, отключить звонок, и сейчас увидел в твоих глазах боль, почувствовал, что совершил предательство.

– Твоя невеста? – повернулась ко мне Тая, тщательно скрывая болезненный оттенок в своем, казалось бы, ничего не значащем вопросе. Но я заметил, как ее тонкие музыкальные пальцы вцепились в подлокотники, в глазах цвета растопленного темного шоколада затаилась обида.

Молча кивнул, подтверждая очевидное и одновременно удивляясь, что она заговорила со мной первая. По собственной воле.

– Красивая… – продолжила она, будто бы подыскивая какие-то слова, чтобы выразить мысль, а я продолжал недоумевать, зачем бы ей вообще говорить об Илоне. – Она же модель, да?

– Да. Ты встречалась с ней во время показов? – спросил я, чтобы продолжать этот странный и нелепый разговор. Ответ меня удивил. Вернее, пауза, ему предшествующая. Тая смутилась, потупила взгляд и нервно сглотнула.

– Кажется… да… где-то видела ее. Лицо знакомое, – практически шептала она, и я бы склонился к ней, но знал, что таким образом напугаю, а мне очень не хотелось снова видеть страх в ее чистых глазах, который несмываемой печатью исказил ее черты.

– Немудрено. Илона часто позирует для обложек, участвует в показах. Странно, что у твоего Антонио Пазолини не отметилась, – ловко ввернул я имя ее поклонника, с азартом наблюдая за реакцией. Смутилась.

Как я и думал. Она всё такая же скромная, моя недотрога. Удивительно, что именно такая взяла в плен мое сердце, ведь раньше я предпочитал уверенных в себе женщин, знающих себе цену, не тратящих время на лишние разговоры, если можно сразу перейти к финальному этапу – постели.

Но Тая совсем не такая, но тем не менее именно ее я выбрал. И не отдам какому-то метросексуальному прилизанному итальянцу, пусть он хоть знаменит во всем мире.

Я ждал, что она скажет, мол, он не мой, чтобы потрафить своей уверенности, что недотрога свободна – да, свободна, несмотря на тот поцелуй на сцене. Я убедил себя, что это всего лишь часть представления для привлечения публики.

Часть меня понимала, что я могу ошибаться и они действительно пара, но в целом я не видел в этом смазливом кудряше соперника. Слишком уж он просто отпустил Таю в поездку вместе с «братом», который не связан с ней кровными узами и вполне может стать соперником.

Так и не дождавшись отрицаний любовной связи с модельером, я уставился на Таю в надежде услышать хоть какой-то ответ на свою фразу, но она соскочила с темы:

– И когда свадьба?

Вопрос поставил в тупик, но я быстро нашелся, ответив правду:

– Мы еще не планировали точную дату. И все-таки что тебя связывает с Пазолини? – не отставал я.

– Я что, обязана отвечать? – приподняла бровь Тая, холодно улыбнувшись. Раньше я такой высокомерной гримасы в ее арсенале не замечал и списал ее на защитную реакцию.

– Ну я же ответил, – пожал я плечами, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на груди. – Хотя подожди. Я лучше процитирую, – засуетился я на кресле, вытаскивая из заднего кармана джинсов заблаговременно приготовленный буклет, который изучил вдоль и поперек, и начал читать: – Сейчас найду… коллекция бла-бла-бла… сочетание базовых оттенков… представляет всемирно известный модельер… не то… Вот! Вдохновение Антонио Пазолини черпает в коллекции ювелирных изделий своей музы…

Договорить мне не дали. Тая выхватила из рук буклет и стиснула его пальцами, гневно сверкая глазами.

– Зачем ты это читаешь? Я думаю, что наш поцелуй с Тони – достаточное доказательство того, что мы вместе.

– Нет-нет, милая, я не о том. Я, конечно, не очень внимательно смотрел на сцену, пока не появилась ты, но данный буклетик прояснил мне кое-что и дал пищу для размышлений. Черные и белые лебеди, огонь. Ассоциации определенные. Понимаешь?

– Нет, ничуть.

И снова это высокомерное чужое выражение лица, которое она, кажется, надевает на себя как маску, чтобы защититься.

– Или… – как-то очень приторно улыбнулась она, расслабленно откидываясь на спинку кресла и закидывая ногу на ногу. – Или ты думаешь, что это как-то связано с тобой?

– А разве нет? Мы с тобой ходили на балет «Лебединое озеро», а потом тот пожар…

– Максим, Максим, – покачала головой Тая, будто говорила с несмышленым ребенком, – всё думаешь, что весь мир вертится вокруг тебя. Я всегда любила балет, тема борьбы добра и зла вечна. Как и банально отражение стихий в творчестве. Я начала с азов и была очень удивлена, когда меня вообще кто-то заметил. Великая сила интернета. Перестань себе что-то придумывать, а лучше назначь дату свадьбы!

– А тебе, я вижу, есть дело до моей свадьбы, – вскинулся я, со злостью глядя на незнакомку перед собой, которую только что считал понятной и простой. Она изменилась… Обрела новые грани, которые мне только предстоит постичь.

Наш разговор прервали. А мы даже не заметили, как к нам тихо подошла девушка в униформе и вежливо проговорила, протягивая Тае бутылку шампанского:

– Передали с хвоста вагона. Мужчина в сером пиджаке.

Тая растерянно взяла в руки бутылку и кинула взгляд в указанном направлении. Спустя секунду растерянность сменилась радостной улыбкой. Это что, блядь, такое?

Подорвавшись с кресла, я выхватил бутылку и быстро зашагал в конец вагона, где восседал с видом короля мира незнакомый мужчина преклонного возраста с плотоядной улыбочкой. Совершенно лысый. Но без очарования лысых качков Голливуда.

– Если вы не заметили, девушка не одна, так что можете засунуть себе… – начал я учить горе-ухажера уму-разуму, но тут мимо меня протиснулась Тая, заслоняя меня.

Я лишь успел вдохнуть ее нежный аромат и тут же переключился на то, чтобы внимать ее отповеди. Сейчас она в своей манере отчитает за наглость этого престарелого Казанову. Однако Тая с улыбкой взяла в руки шампанское и заискивающим тоном начала петь в уши улыбающемуся старику:

– Платон Ильясович, очень любезно с вашей стороны. Право, не стоило.

– Что ты, Таечка? Я лишь хотел выразить восхищение твоим талантом. Нинель не нарадуется гарнитуру, очень милая вещица. Будет что-то новенькое, жду рассылку. А если молодой человек тебе мешает, – зыркнул он на меня недобрым взглядом, – у меня тут охрана в соседнем вагоне. Можем снять его с поезда, если ты хочешь.

Я почувствовал себя полным придурком, а Тая, посмотрев с укоризной, виновато улыбнулась.

– Не нужно, но спасибо вам большое. Мы, пожалуй, пойдем.

– Хорошо. Но, если что, обращайся, девочка.

Рассерженно протопав мимо меня, недотрога села обратно в кресло, а когда дождалась моего возвращения на место, яростно прошептала:

– Вот видишь, до чего доводит твоя горячность? Сначала думаешь, а потом делаешь! И что с того, если даже извинишься? Урон нанесен.

– Ты сейчас об этом старике или о нас?

– Я о тебе, Максим, о тебе! Ты не меняешься, как ни пытаешься доказать обратное. Подумал, что это настырный поклонник, а это всего лишь благодарный клиент. Ты портишь мой бизнес, а себя выставляешь болваном.

– Бизнес, ювелирка… – пробормотал я задумчиво, поглаживая подбородок пальцами. – А где здесь место твоей музыке, Тая? Я же восстановил тебя в консерватории.

Она отшатнулась. Вот реально вжалась в кресло и задрожала.

– Это не твое дело, Максим. И вообще, перестань уже лезть в душу! Выспрашиваешь, допытываешься. Чего ты хочешь добиться?

– Успокойся. Меньше всего я хочу заставлять тебя нервничать.

– Тогда и перестань. Лучше скажи, как ты планируешь начать разговор с отцом. У него больное сердце, а ты хочешь просто так заявиться незваным гостем? Я думаю, надо предупредить о твоем приезде.

– Зачем? Разве сын не может поздравить отца с юбилеем?

– Не паясничай, пожалуйста.

– И не думал. Просто не считаю нужным разводить лишние политесы. Поговорим по-мужски и решим наши разногласия. Мы родные люди, не до смерти же нам друг друга бойкотировать.

– У тебя всё так просто…

– Таечка, милая, так и должно быть, – улыбнулся я ей, наблюдая, как напряжение потихоньку отпускает ее по мере того, как мы пребывали на конечную станцию. – И кстати, о дне рождения отца. Ты выбрала подарок?

– Да, конечно. Давно. Нарисовала ему пейзаж в память о времени, проведенном в Италии.

– Тебе нравилось жить там? – спросил я миролюбиво, надеясь, что хоть этот вопрос не будет воспринят в штыки.

– Вполне, – она мечтательно улыбнулась явно приятным воспоминаниям, – там всегда тепло и люди дружелюбные, море и дивные цветы. Простор для вдохновения.

– Море и цветы, говоришь… Как мало людям для счастья надо.

– Ты же сам только что сказал, что всё должно быть просто. Только, к сожалению, просто никогда не бывает, – философски изрекла она и вместе с шипением останавливающегося поезда грустно улыбнулась. А потом с облегчением поднялась, подхватывая свой дурацкий чемодан на колесах.

– Ладно, Максим, дальше я сама, я уже вызвала такси, чтобы добраться до места самостоятельно, – сообщила она мне равнодушным тоном и попыталась продвинуться по проходу.

Который я, естественно, загородил.

– Ты никуда без меня не поедешь.

– Кто так сказал? – вскинула она бровь, поворачиваясь ко мне спиной, чтобы уйти другим путем, но позади ее уже стояли недовольные пассажиры, хмуро глядя на нашу толкотню.

– Молодые люди! – возмутилась толстуха в леопардовых лосинах с пушистой собачкой в руках и золотым «Vertu» в руках. – Вы всю дорогу пререкались и опять продолжаете! Займитесь уже сексом и решите все ваши проблемы!

Дико смущенная Тая без вопросов вручила мне чемодан и стремительно упорхнула в сторону выхода, я же улыбнулся возмущенной девушке и помог вынести ее вещи. Тая стояла на перроне, разговаривая с кем-то телефону. Подойдя, я понял, что она договаривается с таксистом, и тут же отнял у нее трубку.

– Здравствуйте. Заказ отменяется, ложный вызов оплатим.

– Да что это такое?! – возмутилась Тая, чуть ли не топая ногами. – Я не хочу ехать с тобой, понимаешь? Мы всю дорогу выясняли отношения, мешали соседям, ты чуть не подрался с моим клиентом, нагрубил таксисту. Ты вносишь в мою жизнь слишком много хаоса! Это… это невыносимо!

– Невыносимо, говоришь? – проговорил я медленно, глядя в ее сверкающие от ярости глаза, а она даже не заметила, что подошла ко мне близко-близко, выплескивая свой гнев, дыша часто, так что опускалась и поднималась высокая грудь.

А я сжимал кулаки, чтобы не схватить ее и не прижать к себе. Не хотел пугать. Но я должен был признаться:

– Невыносимо не знать, где ты и что с тобой, – вырывались из меня пропитанные горечью слова. – Невыносимо понимать, что, может, никогда не увижу тебя. Невыносимо проживать день за днем, понимая, что так и не получил прощения и не получу этого шанса никогда. Вот что невыносимо. Ты там в своей Италии хоть иногда вспоминала меня? – прошептал я ласково, осмеливаясь обхватить ее шею руками сзади и погладить тонкую нежную кожу.

Вздрогнув, Тая быстро освободилась от моего скромного прикосновения, но я заметил, как расширились ее зрачки и как она на секунду замерла, будто решая, что делать, а ее ответ прибил меня к земле:

– Каждый день, Максим, каждую ночь. Как самый страшный кошмар, что со мной случился в жизни…