Текст книги "Аквариум"

Иришке от нас

с любовью и восхищением

«Как ты думаешь, что такое судьба?»

Амрис сидит на низком подоконнике огромного раскрытого окна, смотрит на виднеющиеся невысокие горы, и в его глазах отражается собирающаяся гроза.

Я сижу напротив и, уже насмотревшись на пейзаж и на Амриса, курю трубку и размышляю, как бы украсить наш подоконник. Ковёр? Резьба по дереву? Мозаика? Продолжая рассматривать образы разных вариантов, выделяю часть внимания, чтобы задуматься над вопросом моего друга.

«Так вроде же последствия принятых решений – насколько мы смогли продвинуться в исследовании этого вопроса в прошлый раз. А что? Ты что-то видишь?»

Передаю ему трубку. Он медленно затягивается и, щурясь, вглядывается в пейзаж.

В последнее время он предпочитает выглядеть молодым мужчиной, с роскошной гривой золотистых волос. Их объёма хватает и на чёлку, и на короткие свободные пряди у висков, и на роскошный «хвост», который начинается от завязки на затылке и спускается до пояса. Буйство волос уравновешено прямыми линиями лица: линия бровей параллельна линии отчётливо очерченных губ, а между ними, перпендикулярно им, аккуратно и соразмерно вписан правильной формы нос. Уже некоторое время Амрис не вносит изменения в облик тела, зато экспериментирует с одеждой.

Он меняет погоду в нашей иллюзии гор за окном, чтобы менять одежду у облика по несколько раз в день. Сейчас он одет в чёрные брюки, кирпичного цвета футболку и чёрную куртку с упруго стоящим воротником. Ворот он поднял несколько минут назад, когда добавил в иллюзию ощущение протяжного предгрозового ветра. В этом пространстве мы не создаём тела достаточно плотные, чтобы чувствовать тепло, холод или влажность, но Амрис просто наслаждается тем, что он может в каждый момент времени выглядеть, как хочет, и менять погоду и облик по первому импульсу. Сейчас он, правда, совсем не об облике думает.

Его глаза в глубине зрачков горят алым цветом. Он быстро-быстро перебирает разные наши решения и намерения, смотрит их развитие в будущем и ищет что-то. Не находит. Медленно выдыхает дым и поворачивается ко мне.

«Как бы ты описал моё состояние?»

Я окидываю его взглядом и отворачиваюсь в сторону гор. Не глазами надо смотреть.

«Я бы сказал, что ты боишься… при этом ты не смотришь в сторону своего страха, чтобы хотя бы понять, чего ты боишься. Вместо этого ты смотришь варианты будущего в поисках того варианта, в котором ты встречаешься с этим своим страхом. Но так как ты не хочешь смотреть, что там на самом деле, поиск оказывается не очень эффективным. И я думаю, что тебе скоро надоест».

Он медленно кивает и задумчиво говорит.

«У меня есть ощущение, что я неминуемо иду навстречу чему-то очень знакомому, к чему я уже давно шёл… Но когда я пытаюсь увидеть, к чему, я почему-то не вижу».

«Если ты к этому идёшь, как ты говоришь, “неминуемо”, я думаю, что это про прошлое, а не про будущее», – предполагаю я. – «Я поймал ощущение этого страха, но оно довольно нечёткое. Поделиться?»

«Да, конечно».

Я присматриваюсь.

«У меня по-прежнему нет зацепок про предмет твоего страха, но от самого страха есть такой образ: как будто где-то в далёкой глубине тебя есть место, где всё заросло паутиной, и эта паутина рождает призрак. Он идёт за тобой, а ты смотришь в будущее, чтобы увидеть, где ты встречаешься с этим призраком, но пока ты не решишь посмотреть на него, в будущем не будет вашей встречи».

Амрис курит и обдумывает мои слова. И продолжает смотреть варианты будущего. Безуспешно.

«Я думаю, что ты прав…» – произносит он наконец. – «Если и не точен, то очень близок. Призрак, растущий из давней паутины…»

«Мне странно, что я не могу его опознать…» – я сосредотачиваюсь на образе, но Амрис вздрагивает. Огонь в его глазах пропадает, и он прислушивается к чему-то. Я не успеваю следовать за лучом его внимания.

«Кан, он идёт!» – с лёгким удивлением говорит Амрис.

«Кто идёт? Призрак?»

Я не вижу, куда смотрит мой друг. Я вижу, как на его лице разливается умиротворение. Узнавание и светлое смирение.

Что происходит?

«По поводу твоего предыдущего размышления, Кан», – говорит мой друг. – «Я за мозаику…»

Его лицо искажается, как будто он борется с приступом боли.

«Амрис?»

«Мозаику…» – он поднимает на меня неожиданно ясные глаза и говорит отчётливо, но словно не отсюда. – «С рыбами и водной растительностью. Как аквариум. Аквариум…»

Его голос в моём сознании прерывается – и его нет. Его облик оседает, как сдувшаяся кукла, и через несколько мгновений исчезает. Лежавшие в карманах артефакты тоже теряют свой облик и выглядят теперь как мутные сгустки силы, образов и намерений. Боги, сколько же их.

Амриса нет. Он только что был здесь – и теперь его нет. Я не заметил угрозы, я не заметил взлома нашего пространства. Амрис, похоже, тоже не заметил. Он ставил защиту пространства от непрошеных гостей, и я бы почувствовал, если бы он почувствовал, что её взламывают.

Беру упавшую трубку и раскуриваю. Думаю.

«Он идёт», – сказал Амрис.

Я не почувствовал ничьего приближения. Я допускаю, что это существо маскировалось от меня, но тогда мы имеем дело с кем-то, кто значительно превосходит нас по силе. Это, конечно, шанс значительно вырасти от этого взаимодействия, но в процессе удовольствия обычно мало.

Меня беспокоит то, что я не понял, куда Амрис смотрел, когда увидел, что «он идёт». В пространство вокруг? В пространство внутри? В будущее? В прошлое? В призрака?

Мне не на что здесь опереться.

Вдыхаю ароматный дым трубки. Как же хорошо, что Амрис её когда-то смастерил! Она здорово помогает думать. Её дым размыкает привычные связки в мышлении и позволяет видеть всё пространство вариантов. И подстёгивает воображение.

«Аквариум», – сказал Амрис. Вот за это можно зацепиться. «Мозаика» и «аквариум» – это слова, которые необычно смотрятся рядом. Возможно, Амрис успел увидеть что-то, но не успел разглядеть как следует, и выразил, как смог.

«Аквариум».

За окном начинается дождь. Вообще Амрис делал грозу, но похоже, что его намерение ослабело от исчезновения самого Амриса, и вместо грозы получился унылый дождь.

«Аквариум», – сказал он.

«Аквариум» – это слово из моего языка.

Это такая история, в которой было невыносимо, в которой очень хотелось остановить время и выйти из неё. Она, конечно же, уже закончилась и осталась в прошлом, но главным воспоминанием о ней остался момент, когда я хотел оттуда бежать. И в нём время стоит. Иногда я не могу вспомнить, чем всё закончилось, – по сравнению с тем, что происходило в тот невыносимый момент, это неважно.

Для меня это выглядит, как аквариум. Замкнутое пространство одной истории, наполненное водой времени, счётное количество персонажей и декораций – рыб и водной растительности. Замершее. Поставленное на паузу, потому что было невыносимо в нём находиться.

Мой друг начал разговор с вопроса о судьбе. Создавая аквариум, человек создаёт свою судьбу вернуться к нему и запустить время. Аквариум всегда будет ждать своего создателя. Он устаёт держать стоячую воду, он мечтает от течении времени.

Если Амрис имел в виду эти аквариумы…

…то у меня остался последний аквариум.

Тот, в котором я схожу с ума.

Когда я был младше, эта история снилась мне. Я каждый раз сбегал от ужаса сойти с ума. Сейчас я старше и сильнее. Я могу справиться.

Мой единственный вариант – отправиться к последнему аквариуму, запустить в нём время, пройти его и посмотреть, нет ли там Амриса или нет ли там подсказки, где искать Амриса дальше.

Я оглядываю наше пространство. Есть ли здесь что-то, что может мне пригодиться? Касаюсь вниманием Амрисовых артефактов – я не представляю, что делает большинство из них, и лучше я не буду трогать.

Однако система защитных намерений впечатляет! Насколько я вижу – а намерения Амриса я читаю, как книгу, – каждый, кто вопреки воле хозяина попытается присвоить один из артефактов, получит в слабое место в сознании маленький «подарочек». Там, где было сомнение, например, «получится-не получится», сомнение исчезнет, и останется уверенность в том, что не получится. Если сомнений нет, то такой «подарочек» отыщет самое слабое решение и поселит в нём сомнение, «А, может, не надо?» Если существо не склонно к внутренней работе, на этом может развалиться вся его внешняя деятельность.

Достаточно внимательное к себе существо сможет заметить смену состояния и новые мысли и выйти на «подарки». Размыкаются они очень просто: об искреннее раскаяние. Если существо готово провести внутреннюю работу и раскаяться в своём поступке, то «подарок» растворяется, оставив смех Амриса позади. Если существо не готово, то от «подарка» идёт прямая ниточка к Амрису, и он может убрать его при личной встрече с вором. Если сочтёт нужным.

Красиво.

«А нечего по чужим карманам шарить», – почти слышу я усмешку в его голосе.

Так брать ли что-нибудь?

Когда я создавал свой аквариум, у меня не было артефактов. И сейчас я тоже хочу пойти без них. Пройти аквариум на своей силе. Однако интересно, успел ли Амрис что-то захватить. Наверняка успел.

Стоит ли мне создавать связь с этим местом, страховочный трос, чтобы в случае чего я мог выпрыгнуть сюда и передохнуть? Идея хороша, но я думаю, что я не смогу достаточно серьёзно отнестись к происходящему в аквариуме, если я буду знать, что в любой момент могу из него выйти.

Конечно, я не готов.

Мне нужно идти.

Делаю последний глубокий вдох дыма трубки, и границы моего сознания плывут. Размывается ощущение «я», и я чувствую себя единым с общим полем сознания. За миг до того, как я растворюсь во всём, я успеваю сформировать намерение переместиться к месту, откуда начинался мой старый сон.

Мир проглатывает меня. Меня больше нет.

Один край бытия переходит во время, а другой – в пространство. Бытие делает вдох, а на выходе я снова есть.

Я знаю это место.

Я в пустыне, но не чувствую ни жара воздуха, ни жара песка под ногами. Я стою перед ангаром высотой с трёхэтажный земной дом. Глухие металлические стены, плоская крыша. Широкая металлическая дверь передо мной.

Мне страшно, у меня плохое предчувствие. Я протягиваю руку к двери.

Дверь сама открывается внутрь, хотя я думал, что мне нужно будет потянуть её на себя. В проёме стоит человек. Не человек, конечно, но выглядит, как человек. Невысокий, тусклый, с мелкими чертами лица, маленькими руками. Он одет в белую рубашку и чёрные брюки, а поверх них повязан тускло-голубой фартук. В руках он держит большую чашку и маленьким полотенцем деловито её протирает.

Конечно, за порогом будет кафе.

Тянусь тонкими чувствами к существу передо мной.

Если бы это был человек и я писал про него историю, то он вёл бы двойную жизнь. Днём работал бы в какой-нибудь техподдержке и вежливо разговаривал по телефону с растерянными и недовольными клиентами, а в иных кругах он был бы известен как наёмный убийца, который легко и чисто сделает самую неприятную работу. Так легко, что если его вдруг поблагодарят за эту работу, то он ответит: «Ой, да что вы! Это такие мелочи…» В свободное от и той, и другой работы время он сидел бы на берегу городского пруда, кормил бы уток, а потом возвращался бы домой и рассыпал по газонам крысиный яд, чтобы травить городских животных.

Таков Хозяин этого места.

– Что надо? – цедит он, искоса смотря на меня.

– Дело есть.

Он ждёт. Я вздыхаю.

– Мне нужно найти моего друга.

– Имя? – равнодушно спрашивает он.

– Чьё?

– Твоё.

Не хочу. Не хочу называть своё имя. Не этому существу. Я знаю, что мне придётся это сделать, но я хотя бы попытаюсь этого избежать.

Беру первое попавшееся имя, обнимаю его, как своё, и произношу. Ничего не происходит. Хозяин не сводит с меня глаз. Называю имя одной из старых личностей. Он презрительно усмехается. Ладно.

– Кан-Гиор.

Как камень в воду, моё имя погружается вглубь Хозяина. Он моргает, ждёт секунду и рывком закрывает дверь перед собой.

Выдыхаю с облегчением. Мне мерзко и страшно быть рядом с этим существом.

С той стороны двери раздаются два тяжёлых широких удара на уровне моих глаз.

Я сжимаюсь и отступаю на пару шагов. Жду. Только чуть расслабляюсь – ещё один удар изнутри. Сердитый. Требовательный.

– Ладно! – кричу я и толкаю дверь. Дверь не поддаётся. Присматриваюсь – дверь открывается наружу.

Вот оно, начинается. Когда я только подошёл к ангару, я подумал, что дверь открывается наружу. Хозяин открыл её внутрь. Я поверил.

Тяну дверь на себя – она открывается так легко, будто это не металлическая дверь, а штора. Оступаюсь от неожиданности, но удерживаюсь на ногах, оперевшись на дверь.

Вижу знакомое пространство и прохожу.

Сразу у входа по правую руку – застеклённая витрина из пяти полок. На полках на тарелках лежат салаты и простенькие земные десерты: эклеры, пирожные «картошка», йогурты с фруктами в пластиковых стаканчиках. Ассортимент студенческой кофейни. За витриной стоит Хозяин. Руки его, словно отдельно от тела, старательно протирают маленьким полотенцем высокую чашку.

– Дверь всегда открывалась наружу, – говорит он ровно, заметив меня.

Я пробую пройти дальше, чтобы было удобнее разговаривать – не через витрину смотря. Дальше стойка для получения заказа и касса.

Я не могу двинуться. Я не могу повернуть голову, чтобы разглядеть, что происходит дальше, в зале. Я могу смотреть только на Хозяина.

– Дверь всегда открывалась наружу, – повторяет он значительно и ждёт моего ответа.

– Нет, – отвечаю я. Говорить я могу. – Вы открыли дверь на себя, внутрь.

Хозяин широко и холодно улыбается.

– Нет. Это вы ошибаетесь. Вам показалось.

Это и есть мой кошмар. Я вижу что-то, а потом хозяин этого места говорит мне, что я этого не видел, и что всегда было не так, как я видел. Через несколько повторений я ору, начинаю чувствовать, что схожу с ума, запираю это место и его хозяина в аквариум и бегу.

Сегодня мне нужно победить.

Теперь я могу повернуться в сторону зала. Зал выглядит, как дешёвая столовая. Кафельный пол, стулья с металлическими ножками и сиденьями из искусственной кожи, столы опираются на одну широкую ножку, которая книзу разделяется на три опоры. Мне не нужно трогать, чтобы знать, что он шатается, что под одну из ножек нужно подложить сложенную бумажку или что-то подобное, чтобы за этим столом было хоть сколько-то удобно сидеть.

Все столики свободны, кроме одного, в центре зала. За ним сидят четверо пожилых людей: два мужчины и две женщины. Мужчины одеты в дорогие костюмы и шляпы, женщины – в строгие платья и ширкоие шляпы. При этом на каждой – чрезмерное количество драгоценностей, ярких румян и голубых теней на веках, что в итоге делает весь облик безвкусным. Впрочем, я здесь не затем, чтобы критиковать их облик. Мало ли, кому как нужно выглядеть.

Они останавливают разговор и поднимают взгляды на меня, когда я приближаюсь.

– Здравствуйте, – обращаюсь к ним я. – Я ищу моего друга. Вы знаете, где он?

Одна из дам неспешно промокает губы роскошной салфеткой из ткани – на салфетке остаётся отпечаток от помады – и отвечает с достоинством.

– Твой друг стоит у тебя за спиной.

Я оборачиваюсь. За спиной никого нет. Поворачиваюсь к четвёрке.

– За моей спиной его нет, – отчётливо произношу я.

– Есть! – восклицает другая дама удивлённо. – Вот же он стоит.

Удерживаюсь от того, чтобы обернуться. Присутствие Амриса за моей спиной я уж как-нибудь почувствовал бы. За моей спиной никого нет. В этом зале шесть живых существ, и никого больше.

Выдерживаю взгляд женщины. Она пожимает плечами и берёт в руки десертную вилку. Я замечаю, что они едят роскошный торт с цветами и фигурками бабочек из мастики. Такие торты не подают в дешёвых кафе-столовых. Однако в кафе-столовые и не заходят так роскошно и так безвкусно одетые люди.

– У вас всё, юноша? – строго глядя на меня поверх очков, спрашивает один из стариков.

– Нет. Вы не дали ответ на мой вопрос.

– Какой вопрос? – старик задирает голову, чтобы посмотреть на меня, сквозь очки. В его взгляде недоумение.

Если я скажу, что я спрашивал, знают ли они, где мой друг, он ответит, что я никогда не задавал этого вопроса, и все остальные подтвердят. Поэтому я задаю другой вопрос.

– Где вы взяли так роскошно украшенный торт?

– Как где? – старик удивляется и вновь смотрит на меня поверх очков, будто свысока, хотя я стою, а он – сидит. – Этот торт стоял на витрине, как и другие похожие. Мы выбрали тот, который понравился дамам.

Я хочу повернуться и уйти, но та же сила, которая держала меня у входа, не даёт мне сделать шаг. Похоже, спектакль нужно доиграть до конца.

– На витрине не было такого торта, там не было ни одного цельного и красивого торта. Там были только дешёвые пирожные.

– Да пойдите и убедитесь, что были! – сердито восклицает первая дама, и я вновь могу двигаться. Разворачиваюсь и двигаюсь к выходу.

– Какой неучтивый молодой человек! – слышу за спиной незнакомый голос, видимо, второго старика.

– Кто? Здесь кто-то был? – удивлённый голос второй дамы.

Прохожу мимо витрины – на ней стоят роскошные торты. Хозяин за стойкой лучезарно улыбается, и знакомая сила приковывает меня к месту.

– Когда я пришёл, здесь были дешёвые пирожные, а не роскошные торты, – равнодушно говорю я.

– Нет, вы ошибаетесь. Эти торты здесь были всегда.

– Нет, – я встречаюсь с ним взглядом. Я начинаю разъяряться. Пока я играю по правилам места и не могу понять, как мне найти Амриса. Важно помнить о цели.

Хозяин расплывается в улыбке и медленно закрывает глаза. Руки его не перестают вытирать ту же – или такую же? – высокую чашку.

– Заходите ещё, – мурчит он, не открывая глаз.

Я вновь могу двигаться и бросаюсь к двери. Бью по ней ногой, чтобы открыть – она не открывается. Присматриваюсь – она открывается внутрь. Мой яростный вопль заглушает скрипучий старческий смех позади, и я закрываю дверь за собой.

Мне нужно успокоиться. Это место настроено на то, чтобы выводить меня из себя и сводить с ума, и ничего не выйдет, если я буду вестись на это. Шумно выдыхаю, делаю глубокий вдох и на выдохе опускаюсь на корточки спиной к двери.

Бум! Бум!

В середину спины мне приходят два удара через дверь, и я оказываюсь на четвереньках.

Я не успел отдохнуть.

Я ненавижу это место.

Спине не больно – я почувствовал требовательную ударную волну, а намерения причинить боль в ней не было. Встаю, отряхиваюсь. Не хочу ждать третьего удара. От этих ударов такое чувство, как будто меня бьют по внутренностям.

Берусь за ручку двери. Тяни или толкай? Я думаю, только ради того, чтобы поиздеваться надо мной, Хозяин может считывать моё намерение и настраивать дверь так, чтобы я всегда ошибался.

Толкаю.

Дверь поддаётся.

Зал преобразился. Теперь это помещение изысканного ресторана. Столы застелены скатертями и накрыты изящными приборами и посудой. Низко свисают огромные хрустальные люстры.

Силюсь, но не могу посмотреть на витрину и стойку. Только краем глаза замечаю, что Хозяина не видно. При этом я чувствую его присутствие за стойкой. По ощущениям, он там низко сидит или принял облик, который вполовину ниже обычного человеческого роста.

В центре зала сидят те же четверо стариков. Обнаруживаю, что могу идти вперёд. Приближаюсь к ним.

Они выглядят отвратительно. Как будто каждый уже не первую зиму ночует на улице, злоупотребляет алкоголем и болен. Они одеты отвратительно. В заношенной, обвислой одежде, не подходящей по размеру. Они пьют по очереди, из горла одной бутылки, и едят мерзкие на вид закуски, разложенные прямо на красивой скатерти. Скатерть вся в жирных пятнах. Была бы она животным, я убил бы её, чтобы она не мучилась.

– О, смотрите, кто к нам пожаловал, – первая дама – впрочем, её не назовёшь сейчас дамой – вытирает руки и рот об край скатерти, нагло и снисходительно смотрит на меня. – Чего пришёл?

– Вы помните меня? – я удивлён. По известному мне сценарию, они не должны меня помнить. Я должен сказать, что я приходил искать моего друга, а они должны говорить, что я никогда этого не делал.

– Конечно, помним, – отвечает вторая дама. – Ты показал нам это место, подарил эту огненную воду и закуски. Нам тут хорошо, спасибо тебе, юноша.

Спокойно, Кан-Гиор. Дыши и анализируй. Это наверняка говорящие куклы с искусственно созданными воспоминаниями. Как Амрис может закинуть в сознание вора пару партизанских идей, так и Хозяин места может наделить обитателей этого места любыми воспоминаниями на свой вкус. Не так сложно.

Помни о цели, Кан-Гиор.

Открываю рот, чтобы задать вопрос, но первый старик говорит первым.

– Юноша, хотите кусочек этого великолепного торта? – смотрит он на меня, будто поверх очков, хотя очков на нём нет. Остальные шикают и машут на него руками.

Меня вдруг парализует, и старики тоже замирают.

За спиной, там, где стойка и Хозяин, слышатся шумное хрюканье и возня. Кряхтя и издавая на уровне моего пояса нечеловеческие звуки, нечто приближается к нам. Мне не видно, что там, а старики провожают существо полными ужаса взглядами.

Существо останавливается за моей спиной. Что-то происходит, от чего глаза стариков расширяются ещё больше.

Кто-то или что-то обнюхивает мою шею. Ухо. Затылок. Я чувствую горячий воздух. Шумное и зловонное дыхание.

Я не могу пошевелиться и только стою, едва дыша.

Происходит что-то ещё, отчего старики в ужасе приоткрывают рты, – и вдруг присутствие позади меня пропадает.

В зале нас пятеро.

– Так вот, – продолжает старик. – Юноша, хотите кусочек…

Выпускаю из горла крик и застрявший во мне ужас, разворачиваюсь и бегу к выходу. Бью ногой по двери – она поддаётся. Вылетаю наружу и падаю на землю. Позади с металлическим звуком захлопывается дверь.

Переворачиваюсь на спину и лежу на песке, который должен быть горячим и застревать в волосах и складках одежды, но почему-то этого не делает. Даже интересно. Пробую взять горсть песка – рука проходит сквозь песок, не захватывая его. И это не потому, что у меня не вполне плотная рука, – это свойство здешнего песка.

Бум! Бум! – два требовательных удара в дверь с той стороны.

Не могу сдержать стон.

– Дайте отдышаться! – кричу я и ударяю кулаками по песку. Закрываю глаза и сосредотачиваю внимание на дыхании.

Во второй заход в ангар я даже не успел спросить про Амриса. Я успеваю говорить то, что мне позволено говорить. Так мне не выиграть.

Бум!

Меня зовут.

Поднимаюсь и понимаю, что мне нужно отряхнуться, как и в прошлый раз. Песок – снова песок. Остаётся на коже, застревает в волосах и одежде.

Проклятое место. Найти Амриса – и валить отсюда.

В этот раз дверь открывается внутрь. Витрина пуста, свет над стойкой не горит, и там никого нет. Зал полутёмный – горят несколько светильников вдоль стен. Столы сдвинуты к стенам, стулья поставлены друг на друга, и только в центре зала стоит один стол, за которым сидит…

– Амрис!

В том же виде, в котором он был в момент исчезновения. Перед ним маленькая чашка с кофе, и он что-то читает. На мой возглас он поднимает взгляд, и на его лице отражается замешательство.

– Кто вы и откуда вы знаете меня?

Я не играю в эти игры. Хозяин этого места туп, как огромный земляной червь, если он думает, что я поведусь на это. Он просто не понимает – ни меня, ни моего друга, ни нашей связи. Да, вместе с именем он мог почерпнуть из моей памяти пару образов, но он не понял. Мы с Амрисом долго и тщательно выясняли, как в разных мирах и межмирных пространствах работает наша память друг о друге, и я могу ответственно заявить, что в этом пространстве Амрис помнит и себя, и меня.

Я не хочу тратить на это время.

И я не могу двинуться. Воля Хозяина приковала меня к полу. Я знаю, чего он хочет, какой здесь сценарий. «Амрис, я твой друг. Ты не помнишь меня?» – «Нет, я вижу вас впервые жизни».

Когда-то это тоже было кошмаром.

Однако мы прошли это на заре нашей юности. Этот дуэт мы знаем по нотам, исполняли много раз, в разных обстоятельствах, меняясь партиями, и он нам наскучил.

Тем более – я приглядываюсь к сидящему – это не Амрис. Это фантом, копия образа, взятого из моей памяти, но в нём нет живого присутствия. Фантом пуст. Я просто повёлся на знакомый облик.

Пробую двинуться – я прикован к месту. Помнить о цели. Если я буду включаться в борьбу с удерживающей меня силой, я никогда не смогу победить. Мне нужно просто держать свою цель и двинуться к выходу.

Хотя стоп.

Может быть, мне не нужно показывать Хозяину, что в этом раунде побеждаю я? Поставив передо мной фантом Амриса, Хозяин выдал себя. Он выдал, что он не понимает нашей связи. А ещё – что он не понимает, что я могу тонко и далеко чувствовать. Он думает, что он может одурачить меня фантомом. Он недооценивает меня.

А я чуть не вспылил оскорблённо оттого, что он меня недооценивает. Мне нужно найти Амриса и уйти отсюда или мне нужно, чтобы меня высоко оценил Хозяин этого места?

Я думаю, что, если я не буду уверять его в том, что он не прав, он может выдать что-нибудь ещё, что поможет мне решить мою задачу.

Ладно. На бис.

– Амрис, я твой друг. Ты не помнишь меня? – мой голос слишком дрожит в конце фразы. Я боюсь, что Хозяин заметит, что я переигрываю. Похоже, что он не способен на тонкое и точное чувствование, но сильные и грубые потоки чувств он распознаёт. И мне не нужно, чтобы моим потоком сейчас было веселье.

На лице фантома Амриса замешательство. Он хмурится и разглядывает меня.

– Простите, но я думаю, что я вижу вас впервые в жизни, – осторожно говорит он.

Признаю, это действует на меня. Выдерживать взгляд Амриса, когда он смотрит на меня, как на чужого, – странно, тяжело и горько.

Я помню, что это фантом. Просто веселье уходит, остаётся серьёзность. Хотя бы не нужно думать о том, что Хозяин заподозрит что-то неладное.

Я по-прежнему не могу двинуться. Какая там следующая реплика должна быть? Конечно. Отчаянная апелляция к нашей славной истории. Главное – не переборщить и не засмеяться. Потом мы посмеёмся над этим вместе, но сейчас мой голос должен звучать отчаянно.

– Но ведь мы были вместе так долго!

Кажется, получилось. И сейчас он ответит…

– Я думаю, вы принимаете меня за какого-то другого.

Именно. Державшая меня сила отпускает меня, и я двигаюсь к выходу, держа внутри горькую тишину. Дверь открывается наружу.

Снаружи меня ждёт Хозяин. Стоит на фоне пустыни. Руки продолжают двигаться, как будто вытирают чашку, только в них нет ни чашки, ни полотенца. Вперился в меня голодными жадными глазами.

Я завожу старую песню.

– Где мой друг?

– Если ты имеешь в виду своего друга… – и тут он произносит полное настоящее имя Амриса. – То он здесь и в моей власти.

Если он имел намерение меня испугать или обескуражить, то у него не получилось. На самом деле, это отличная новость. Это первое настоящее, что я вижу в этом пространстве.

То, что он произносит имя Амриса, означает только одно: Амрис сказал его ему сам, по своей воле.

Когда я сказал своё имя, Хозяин получил некоторый доступ к моему сознанию и архивам моей памяти. Конечно, там на видном месте написано настоящее имя моего друга. Конечно, мы предусмотрели взлом границ сознания одного из нас и договорились, что многим можно пренебречь – например, историями разных воплощений, пусть смотрят, если интересно, – но нельзя пренебрегать именами. Я не хочу, чтобы при взломе моего сознания можно было узнать настоящее имя моего друга. Амрис не хочет того же про меня.

Поэтому он поставил нехитрую и элегантную защиту. Он сделал образы наших имён «скользкими» для чужих. Взламывающий моё сознание может тысячу раз прочитать имя моего друга, но он не сможет его запомнить.

Хозяин не мог вытащить имя Амриса у меня из памяти. Амрис мог сказать его только сам.

Значит, он здесь. И помнит меня.

Правда, может быть, его тоже сводят с ума и выводят из себя. Интересно, что он проживает, и какой аквариум для него пришёл в движение…

– Я намерен найти его, – отвечаю я Хозяину.

Хозяин пожимает плечами.

Подходит к двери – я уступаю ему дорогу – и дважды тихонько стучится в дверь согнутым указательным пальцем. Одновременно с каждым стуком с другой стороны двери звучит оглушительное: БУМ! БУМ!

Хозяин улыбается мне так, что глаза его превращаются в щёлочки, открывает дверь внутрь и заходит.

Похоже, у меня есть несколько секунд передохнуть.

– Кан-Гиор!

Нет, похоже, их нет. Из-за двери я слышу голос моего друга. Дёргаю ручку двери. Дверь не открывается ни внутрь, ни наружу, ни вбок – никак.

– Я не могу открыть дверь!

– Зачем ты пришёл за мной?

Я замираю. Это очень странный вопрос. Отступаю на шаг от двери и сосредотачиваюсь.

Я не чувствую никого за дверью. Справедливости ради, я не чувствую и Хозяина, хотя он пошёл внутрь. Впрочем, не обязательно, что он там находится,

Я не уверен, что по ту сторону двери находится мой друг.

– Скажи что-нибудь, чтобы я понял, что это ты!

Непростая задача, учитывая, что у Хозяина есть доступ к нашим архивам памяти. Амрису придётся что-нибудь сымпровизировать – так, чтобы я пришёл к выводу, что никто, кроме него не смог бы это сказать.

Я жду ответа, но за дверью тишина.

– Амрис?

Тишина.

Я трогаю ручку двери, и она поддаётся. Дверь отъезжает вбок.

Витрины нет – только деревянная стойка. За стойкой на стене висят доски с написанными чёрной тушью названиями блюд. За стойкой никого.

Поворачиваясь в зал, знаю, что там увижу.

Интерьер усадьбы английского купца Гловера в Нагасаки. Земля, Япония, XIX век христианской эры.

Уютно горит камин. На каминной полке – часы и свечи. Яркие алые шторы опущены. Золотистые элементы растительного орнамента на них играют в свете камина. В углу на подставке стоит огромная китайская ваза. В центре – обеденный стол на четыре персоны. На одном стуле сидит одетый в чёрное Сакамото Рёма. С мечами и, скорее всего, пистолетом, хотя пистолета не видно. На столе перед ним кувшинчик с сакэ и блюдце для сакэ.

Во главе стола справа от него сидит Хозяин. Протирает полотенцем фарфоровую чашку из роскошного сервиза Гловера и не мигая смотрит на Рёму. Рёма сидит прямо, не опираясь на спинку стула, насторожен и внимателен. Взгляд его скользит по комнате, он прислушивается. Из звуков – треск камина и трение материала о фарфор.

Это точно он. Чувствую под обликом пульсирование его существа. И как же я люблю это его воплощение…

Направляюсь к ним. Смотрю на своё тело, ожидая увидеть широкие штаны хакама и деревянные сандалии на ногах, но не вижу ничего. У меня нет облика.

– Амрис! – окликаю я его, подходя к столу.

Вместо своего голоса я слышу, как Хозяин называет Амриса его настоящим именем. Амрис не спеша поворачивает голову в сторону Хозяина и встречается с ним взглядом. Хозяин продолжает протирать чашку.

Я пробую ещё раз.

– Амрис!

И вновь я не слышу своего голоса, а хозяин повторяет настоящее имя моего друга. Амрис, сощурившись, вглядывается в Хозяина. Звук его имени действует на него. Хозяин тянется к его сознанию, и Амрис, заворожённый взглядом и глухим скрипом материи о чашку, поддаётся.