Текст книги "Женский день, или Каждому своё"

Я любил моего деда и бабушку, но жить так, как они, мне не хотелось. Я скучал по России, по нашему хлебу, по морозу, по лужам, покрытым первым ледком, по нашему дождю, но возвращаться не хотел – боялся, что увидев Аришку, начну снова сходить с ума от того, что больше не могу с ней быть просто другом. Однажды утром позвонил отец и сказал, чтобы я возвращался как можно скорей, если хочу застать мать в живых. Я вылетел в тот же день.

Четыре года я не видел мать и проклинал себя теперь за свой эгоизм, за то, что не приезжал ни разу за эти четыре года. От моей красавицы мамы осталась тень, но улыбка была мамина, прежняя, когда я прямо с самолета примчался к ней в больницу Она узнала меня и улыбнулась, а я встал на колени у ее постели и стал целовать ее руку Мама улыбалась, а из ее глаз текли слезы и скатывались на подушку Она не могла говорить, но все время пыталась что-то сказать. Мама умерла перед рассветом. Широко открыла глаза и посмотрела на меня, сделала попытку улыбнуться, но губы уже не слушались ее. Она все смотрела и смотрела на меня, а потом закрыла глаза и вздохнула… и ушла, а мы остались… без нее… навсегда.

Я не помню, как мы вернулись домой. Я не помню ничего из тех дней, что прошли до дня похорон. Наверное, я ел и спал и что-то делал, но я не помню. Я помню кладбище и множество людей, пришедших проводить маму. Я помню, как мамин гроб засыпали землей, я помню венки и цветы, много цветов, множество красных роз, и вдруг две желтые розы. Мама любила желтые розы, когда была молодая и сильная. Я поднял глаза и увидел Аришу. Это она положила желтые розы маме в изголовье могилы. Ариша помнила, она всегда все помнит.

Она изменилась, моя Ариша. Уже не девочка, а женщина стояла напротив и не смотрела на меня. Мне говорили друзья раньше, что у нее был роман с каким-то бизнесменом в командировке, а он оказался женатым. Роман закончился быстро, и у Арины от него ребенок – кажется, девочка. Она пополнела после родов, черное платье красиво облегает фигуру, пышный узел волос на шее, длинный черный шарф на голове, печальное лицо, покрасневшие глаза, почти никакой косметики, да ей и не нужно, у нее классическая красота, которая не нуждается в дополнительном приукрашивании. Она даже не подошла ко мне после похорон. Я догнал ее и попросил разрешения прийти, и она равнодушно пожала плечами. Я пришел вечером и принес ее любимое вино. Мы пили вино, она расспрашивала меня о моей жизни, я нудно и скучно рассказывал. Ей был не интересен мой рассказ, я это видел по выражению ее глаз. О себе она рассказывала мало. Да, у нее был легкий, ни к чему не обязывающий роман, после него осталась дочка. Дочку я тоже увидел, очень красивая девочка, блондинка с большими шоколадного цвета глазами. Совсем на Аришку не похожа – наверное, вся в отца. Ревность начала подниматься во мне со страшной силой. Моя Аришка и тот чужой мужчина с ней, а ведь это мог быть я, и его дочь могла быть моей. Я ушел быстро и, на прощанье поцеловав ее в щеку, ощутил, как удар по нервам, нежный и тонкий аромат ее кожи, и весь мир полетел к чертям. Если бы она сделала хоть малейшую попытку задержать меня, я бы остался и все ей рассказал о своей любви, о том, что нет мне жизни без нее, что если она не может меня любить, пусть позволит мне любить ее, быть рядом, быть отцом ее дочери, но она не остановила меня, и я ушел.

Несколько часов я просидел на лавочке в сквере возле ее дома. Сегодня у меня двойные похороны. Я схоронил мать и должен похоронить мою любовь. Я сидел, курил и, наверное, плакал, потому что проходящая мимо старушка с собачкой на поводке остановилась и спросила:

– Что случилось, сынок? Может, я могу помочь?

– Я сегодня похоронил мать, кто теперь будет меня любить, как она?

– Царствие ей небесное, – перекрестилась старушка, – это тело ее умерло, сынок, а материнская любовь умереть не может, любовь смерти не подчиняется, так и останется с тобой навсегда. Иди, иди домой, сынок, ложись спать, мать во сне к тебе придет и сама об этом скажет. Ах ты, горемычный, иди с Богом, сынок, поздно уже, не сиди здесь один.

Я встал и пошел домой, и правда, всю ночь мне снилась мама. Она была молодая, красивая, в веселом фартуке поверх легкого в цветочках платья, жарила мне и отцу картофельные оладушки и кричала нам:

– Мальчики, мойте руки и садитесь за стол, оладьи готовы, сейчас принесу.

А уже под самое утро мне приснилась Аришка, и я занимался с ней любовью до утра, но не с той девочкой, которую я помнил, а с той, которую вчера увидел. Я любил ее и шептал ей о моей любви, и она шептала в ответ, что любит только меня одного.

Так началась новая глава моей жизни. Я остался в России, дед переслал мне из Техаса мои незаконченные работы и мои вещи. Я продолжал принимать заказы и здесь, в России, и в Америке, каждый вечер приезжал к Аришкиному дому и смотрел на ее окна, иногда видел ее с дочкой, когда они возвращались от бабушки. Иногда даже набирался смелости и без предупреждения заходил в гости на несколько минут, чтобы иметь возможность поцеловать ей щеку при встрече и при прощании, прикоснуться к ее плечам, снова почувствовать аромат ее кожи. Подружился с Алинкой, приносил ей смешные игрушки, и мы играли с ней вместе иногда. Аришка тогда смотрела на нас как-то странно, и один раз я заметил слезинку у нее в глазах. Она, наверное, любила этого своего «командировочного» и представляла его на моем месте. Наверное, ей было больно, а я не хотел причинять ей боль и стал приходить совсем редко. Я считался успешным художником. Вокруг меня закрутились полубогемные женщины: актрисы местного театра, художницы, натурщицы и даже парочка близняшек-поэтесс. Я не был особенно придирчив и переспал со всеми, включая обеих поэтесс. Ни одна из них не тронула мою душу, а потом появилась Тина. Меня с ней познакомил один из приятелей.

Тина была молодой вдовой. Покойный муж ее был удачливым предпринимателем, но год назад разбился на машине. Они прожили вместе всего два года. После его смерти оказалось, что у него имелась дочь, и по завещанию он оставил Тине дом и небольшую сумму денег, а все остальное очень значительное состояние он оставил дочери. Тина не стала судиться с наследницей, продала дом и купила квартиру в нашем городе.

Переехала недавно и устроилась работать администратором в небольшую гостиницу, которую не так давно купил Борька Успенский, один из моих знакомых. Мы с ним учились вместе в институте, но друзьями не были, просто иногда встречались в общих компаниях. У Борьки несколько гостиниц, он постоянно мотается по разным странам, привлекая туристов в наш старинный городок. Получается это у него с переменным успехом, но гостиницы у него не пустуют. Он стал организовывать знакомства одиноких иностранцев с русскими девушками. Девушки к нему съезжаются отовсюду, а одинокие мужчины, желающие жениться, в основном приезжают из Америки, Германии и Англии. Одной из обязанностей Тины теперь будет устраивать балы и вечеринки, на которых мужчин и женщин будут знакомить, а там уж, как они сами захотят.

Тина хохотала, когда мне это рассказывала, а я смотрел и удивлялся, до какой степени она похожа на мою Аришку. Не на ту Аришку моей прошлой жизни, а на эту сегодняшнюю. Высокая грудь, тонкая талия, округлые бедра, красивые длинные ноги, пышный узел черных волос на шее и еле уловимый горьковатый аромат духов. Однажды она пригласила меня к себе на ужин. Мы пили великолепное вино после ужина, мерцали свечи, она распустила волосы, и они густой черной волной рассыпались по плечам. Она встала, взяла меня за руку и повела в спальню. От вина у меня слегка кружилась голова, а тело стало бурно реагировать на ласку ее рук и губ. И я взял ее, потому что она этого хотела. Она была чуточку холодна сначала, но потом загорелась и отдавалась мне с упоением, а я подумал, что если не могу иметь настоящую Аришку, пусть будет копия. Она многое умела в постели, эта копия, и я зло думал, что Аришка тоже, наверное, многому научилась за это время, и от злости и ненависти к тому мужику, кто обладал МОЕЙ Аришкой и сделал ей ребенка, я накидывался опять и опять на эту копию моей любви. Наутро я предложил Тине выйти за меня замуж, и она согласилась.

Мы быстро поженились, но покоя не было в моей душе. Внешне она была похожа на Аришку, но только слегка, остальное было умело наложенной косметикой, а душа у нее была совсем другая. Расчетливой и практичной, и даже циничной, была моя новая жена. Она ушла с работы и стала целиком заниматься моей карьерой, стала моим агентом и преуспевала на этом поприще. Мне оставалось только работать, и я работал, и зарабатывал бешеные деньги с ее помощью. Она делала мне имя, и ей очень нравилось быть женой художника Пушкова. А потом она перестала быть похожа на Аришку, перекрасилась в блондинку. Сказала, что всегда была блондинкой, но покойный муж хотел, чтобы у нее были черные волосы, вот она и красилась, а теперь ей это надоело. Теперь у меня и копии не было. Нет, я конечно же исправно и с большим удовольствием исполнял свои супружеские обязанности, я уже говорил, что Тина очень многое умела в постели, и свое удовольствие я получал всегда, но это было телесное удовольствие, и только, душа в этом не участвовала.

Душа тосковала по Аришке. Я снова стал торчать в сквере, глядя на ее окна, старался увидеть ее издалека, а однажды 7-го Марта пришел к ней вечером с вином и легкой закуской, и она меня не прогнала. Алинка росла на глазах и менялась тоже. Белокурые волосы превратились в темно-каштановые и завивались на концах. У нее были замечательные глаза, очень красивые, она вообще очень красивая девочка. Я недавно написал ее портрет по памяти, сфотографировал и послал фотографию отцу. И отец мне ответил – написал, что я идиот, если до сих пор не понял, что Алина моя дочь. Маленькая, она вообще была моей копией, а сейчас растет, и некоторые черты ее лица достались ей от моей мамы, а вот родинка наша, Пушковская. Отец написал, что по просьбе Арины молчал и не говорил мне ничего. Не хотела она жизнь мне ломать, раз я в Техас уехал новую жизнь строить, но пора уже мне стать мужчиной и отвечать за свои поступки. Алина растет, ей нужен отец, ей нужно помогать. Она прекрасно рисует, что не удивительно, раз отец у нее художник. Сейчас Алинка на море с бабушкой, поправляется после болезни, а когда они вернутся, надо этот вопрос решить окончательно, иначе получается чистый Марлезонский балет. Отец переслал мне последнюю фотографию Алинки. Она с бабушкой на пляже, обе в купальниках и в шляпах. Тоненькая, как тростинка, девочка, и вот вам, пожалуйста, звездочкой родинка на животе, как у меня, и у отца, и у деда.

Я чуть с ума не сошел от такого известия. Ал инка – моя дочь, моей дочери 10 лет уже. Я осел, я трижды осел и дурак, все думал, на кого она похожа, кого она мне напоминает, да меня она напоминает, меня самого. Ох, Аришка, Аришка, зачем ты скрыла, зачем не сказала, ведь все могло быть иначе. А я, как я мог поверить в «бизнесмена в командировке»? От ревности изнывал, табелировал, баб перебирал, скотина, а она одна Алинку растила, нашу дочь от моей любви рожденную. То-то она странно смотрела, когда я с Алинкой играл, родной отец, который туп, как неотесанное бревно, играл со своей дочкой и ни о чем не догадывался. Что же делать? Бежать к Аришке и сказать, что все знаю? Полететь к морю к Алинке и поговорить с Аришкиной мамой? На каком они там море, на каких островах?

Нет, сегодня я к Аришке не пойду, еще ляпну что-нибудь, обижу ее. Пойду завтра и все ей скажу, только бы она меня простила, на коленях буду стоять, как собака у двери лягу, если выгонит. Завтра Женский День.

Глава 3
Тина

С тех пор, как Борька Успенский вытащил меня из турецкого борделя прошло уже больше шести лет. Он выкупил меня у старого Махмуда за очень толстую пачку зеленых, и я до сих пор выплачиваю ему проценты. За эти годы я очень изменилась, и все благодаря Борьке, поэтому я и не протестую, когда он забирает себе львиную долю заработанных мною денег. Он меня спас, вылечил и выучил, заплатил за мои новые зубы, новую грудь и новую жизнь. Я изменилась так, что даже бывший постоянный клиент, с которым я случайно оказалась рядом в самолете и общалась в течение трех часов, меня не узнал. Теперь я жена известного художника Александра Пушкова, его муза, и когда я появляюсь на светских приемах и вечерах, одетая в платья от французских дизайнеров и украшенная бриллиантами, я не отличаюсь от дочерей и жен богачей, которые появляются на этих приемах. Нет, я не совсем права, я отличаюсь, но это выигрышное отличие. Борька учил меня покупать только самое лучшее, но не кричащее, поэтому у меня нет платьев с декольте до пупка и разрезом до бедра. Мои платья скромны, но эта скромность стоит сумасшедших денег, и все это понимают. То же самое с украшениями – скромные, но самые лучшие камни и жемчуг. Мои маленькие бриллиантовые серьги стоили больше, чем весь бриллиантовый «иконостас» на груди у жены нашего мэра, и мы обе это знали. Саша, мой муж, говорил, что у меня есть вкус и стиль, и его похвала меня очень радовала.

С Борькой у меня были только деловые отношения, никакого интима, никогда, ни единого раза. Однажды давно в благодарность за свое спасение, за свою новую жизнь я пыталась его «отблагодарить», но он поморщился и сказал:

– Оставь эти глупости, я брезглив. Неужели ты думаешь, что пройдя через тысячи мужиков, ты можешь быть мне интересна как женщина? Ты мне нужна как деловой партнер, Махмуд хвалил твою исключительную сообразительность.

Борька был прав, наверное, но мне все равно было больно это слышать.

И мы стали деловыми партнерами. Иногда он подкладывал меня под нужных ему людей, а один раз привез ночью в далекий охотничий домик, вытащил из бардачка две полумаски, одну надел сам и велел мне надеть вторую, сказал, что хочет, чтобы я показала «класс». Постучал в дверь и сказал что-то, нас впустили и велели раздеться. Борька разделся догола, и я поняла, что там за другой дверью, откуда слышны громкая музыка, смех, ахи и охи, всего лишь обычная оргия, которой пресыщенные людишки и того, и другого пола пытаются внести новизну и остроту в их скучную жизнь.

Ну что ж, в оргиях я участвовала не один раз и славилась своей изобретательностью, так что покажу не просто «класс», как хочет Борька, а «мастер-класс». Огляделась, выбрала двух старичков и трех молодых, объяснила им, что и как они должны делать, глаза у них сначала полезли на лоб, а потом загорелись энтузиазмом. Борька потом сказал, что удовольствие получили не только те пятеро, но и многие из тех, кто просто смотрел, а мы заработали десять тысяч зеленых за десять минут, считай тысячу за минуту. Мне он отдал четыре тысячи, а шесть оставил себе, но и то совсем неплохо. После того, как я вымылась, мы оделись и уехали. Больше мы никаких оргий не посещали, и под нужных людей он перестал меня подкладывать, сказал, что мои таланты надо использовать с большей пользой.

Жила я в одной из Борькиных маленьких гостиниц, в уютном номере на всем готовом, и однажды Борька приехал и сказал, что мне надо срочно поступать на краткосрочные курсы секретарш, так как наклюнулся исключительно интересный проект.

Три месяца я проучилась на курсах, а потом он устроил меня секретаршей к одному финансисту. Финансист тот был вдовец, было ему немногим больше шестидесяти лет, любовниц не имел, близких родственников тоже, и здоровье слабое. Моя задача была простая: сначала соблазнить, потом влюбить, и потом женить – на себе женить, конечно. Старикашка старомоден, и женщин в брюках и джинсах не любит, надо носить юбки и блузочки и туфли на небольшом каблучке. Раз такое дело, я приобрела себе несколько пар чулок, набор кружевных трусиков разного цвета и 2 пояса с подвязками для чулок, а также узкие очки с простыми стеклами в тонкой черной оправе.

Борька приехал посмотреть, как я выгляжу, и я вышла показать ему мой новый образ, и Борька захохотал и показал большой палец. Я была в черной, слегка расклешенной юбочке выше колен, но не слишком короткой, в белой строгой блузке, застегнутой на все пуговки, светлые волосы заплетены в косу, перекинутую на грудь, никакой косметики и очки в черной оправе. Я взяла журнал со стола и бросила его на пол, а потом нагнулась, чтобы его поднять. Юбочка задралась и стали видны белые кружева трусиков и белые подвязки с застежками, держащими мои телесного цвета чулки. В таком виде я и пришла на работу через неделю.

Шефу я понравилась, судя по тому, что улыбался он мне по-доброму и не обругал, даже когда я забыла заказать ему специальный диетический обед и со слезами на глазах просила извинения. Через две недели я поняла, что девственный образ вызывает в Василии Игнатовиче отцовские чувства и ничего более, поэтому образ надо менять. Сначала надо изменить прическу, косу расплести и волосы уложить на макушке пучком так, чтобы пучок держался на 2-х шпильках, а в нужный момент шпильки должны выскакивать и волосы рассыпаться по плечам и спине. Волосы у меня очень красивые, густые и блестящие, натурально светлые с легкой золотинкой. Больше ничего менять пока не надо, вот только на блузке можно пару пуговиц расстегнуть. Главное сейчас, это показать мою заботливость и хозяйственность.

На следующий день я появилась на работе с тремя термосами и сказала Василию Игнатовичу, что диетическое питание, которое мы заказываем для него, уж очень скучно выглядит, и не хочет ли он попробовать то, что я приготовила для него дома. В обед он решил попробовать то, что приготовила я, а я ведь старалась, утром встала пораньше и сварила легкий куриный супчик, сделала куриные паровые котлетки и овощное пюре и маленькую порцию желе на десерт. Он съел все с огромным удовольствием и сказал, что если я согласна готовить ему обед каждый день, то он оплатит все расходы на продукты, удвоит мою зарплату и я смогу уходить с работы на час раньше, чтобы сделать необходимые покупки. Конечно, я согласилась, и так продолжалось еще две недели, а потом неожиданно дело сдвинулось с мертвой точки, так сказать.

Я начала надевать черные чулки, черные трусики-стринги и красный пояс с подвязками и время от времени, но не слишком часто, роняла документы на пол и собирала их нагнувшись над полом… и однажды он обратил на это внимание, заметил и чулочки, и подвязки, и мои пышные ягодицы, которые стринги оставили неприкрытыми. Зрачки у него расширились и он быстро отвел взгляд, и потом до конца дня время от времени поглядывал на меня со странным выражением на лице.

Я продолжала быть ответственной, надежной и заботливой еще несколько дней, и уже стала думать, что либо я растеряла все свои способности, либо он полный импотент, но вот тут все и произошло, а я и думать не думала о таком варианте. Он стоял около стола и говорил по телефону и крикнул мне, чтобы принесла необходимую папку с бумагами. Я понесла ему папку, поскользнулась и со всего размаха упала на колени. Во время падения я уткнулась лицом прямо в ширинку его брюк. Шпильки выскочили из пучка, и волосы рассыпались по плечам, очки отлетели в сторону, бумаги вылетели из папки, о его ремень я слегка поцарапала щеку, в глазах было темно, и от боли в коленях и щеке я заплакала, не нарочно, а по-настоящему заплакала от боли.

Василий Игнатович начал поднимать меня с колен, но я не могла стоять. Он взял меня за бока и посадил на стол. Юбка задралась совсем уже бесстыдно, показывая все то, что обычно прикрывала. Один чулок был разорван, и на колене была красная, слегка кровившая, большая ссадина. Шеф помчался в свою личную ванную и вернулся с коробкой «первой помощи». Осторожно протер антисептиком мою щеку, кожу защипало, я застонала, шеф подул мне на ранку, поцеловал мою щеку очень нежно, и намазал ранку специальным кремом. Потом занялся моим коленом. Обработал ссадину, заклеил ее пластырем, потом поцеловал ногу выше колена, после поцеловал кожу между чулками и трусиками на обеих ногах. Я, продолжая всхлипывать, наклонилась вперед, обняла его и уткнулась лицом ему в грудь, давая ему возможность рассмотреть мои ягодицы, полуприкрытые задранной юбкой.

Тут он уже не выдержал. Как молодой, резво побежал к двери кабинета и запер ее на ключ, потом вернулся ко мне, на ходу расстегивая брюки. Вот так, прямо на письменном столе, произошло давно мною и Борькой ожидаемое событие. Удовольствие шеф получил, судя по его заключительным стонам. Я, если честно, не совсем поняла, когда все началось и когда кончилось, но стонала активно и вроде бы в нужное время. Первая часть Борькиного плана была мною выполнена успешно. Шефа я соблазнила, теперь надо было, чтобы он влюбился.

В тот день я уехала домой на такси, хотя шеф порывался отправить меня на своей машине, но я все еще жила в Борькиной гостинице и не хотела, чтобы шофер это узнал. Соврала шефу, что снимаю комнату у старушки с очень строгими правилами и не хочу портить с ней отношения. На следующий день появилась на работе с термосами, как всегда, и с перевязанной коленкой. Коленка болела, и я прихрамывала, но это не помешало шефу уложить меня на подушках на диванчике в маленькой комнате отдыха и заняться трехминутной любовью перед работой. Перед обедом он это повторил, а после обеда уехал и вернулся к концу рабочего дня очень довольный и веселый. Сказал, что снял для меня хорошую квартиру в хорошем районе, потому что любовь на столе или на маленьком диванчике не очень удобна в его возрасте. Тем не менее, на неудобства он не обратил внимания, занимаясь со мной любовью в своем рабочем кресле. Ключи от моей новой квартиры он мне отдал, адрес записал и попросил переехать уже сегодня, так как ему хочется провести со мной всю ночь.

Я позвонила Борьке, он порадовался развитию процесса и прислал машину и парня, чтобы перевезти мои вещи в новую квартиру. Вещей у меня было мало, и переезд занял всего ничего, даже меньше часа. Квартира была действительно хорошая, недавно отремонтированная, с красивой современной мебелью. А вот спальня была совсем в другом стиле. Громадная антикварная кровать, атласное постельное белье, множество подушек и подушечек, полог над кроватью, массивные тумбочки, такие же массивные настольные лампы, высокий комод с подсвечником и громадный резной гардероб, в котором вполне могла бы удобно жить семья из трех человек. В гостиной на журнальном столике в вазе стоял огромный букет, а рядом лежала длинная плоская коробочка. В коробочке был красивый золотой браслет с множеством смешных подвесок. На крохотной карточке было написано: «С новосельем, Тиночка!». Браслет был дорогой, что было очень мило со стороны шефа.

Кухня была оборудована прекрасно, так что диетическими обедами я смогу обеспечивать шефа без проблем. Холодильник и морозилка были забиты продуктами и шампанским, а в шкафу стояли бутылки с коньяком, виски и ликерами. Рядом лежали две больших коробки конфет. Я не знала, когда шеф придет в мою новую квартиру, поэтому решила сначала приготовить ему поесть, ну на всякий случай. В гостинице готовить было трудно, у меня была одна электроплитка, а здесь я управилась за полчаса, и приготовила шефу протертый суп и паровые тефтели под легким соусом. А потом отправилась принять ванну перед его приходом.

Ванная была большая, много света, зеркал и хрома, душевая кабинка отдельно, совмещенный туалет/биде, и все необходимые места можно было не только вымыть, но и высушить, а ванна просто поражала размерами. Я набрала воду, и когда душистая пена стала подниматься над ванной холмом, разделась и легла в воду, чувствуя себя по крайней мере Клеопатрой, ждущей своего Марка Антония. Ссадина на коленке еще слегка пощипывала, но боли уже не было. Я лежала с закрытыми глазами и улыбалась, сама не знаю чему. А когда открыла глаза, то увидела шефа. Он стоял, прислонившись к косяку двери, и смотрел на меня. Он хорошо на меня смотрел, даже с нежностью, и я из благодарности за такую квартиру, за браслет, за букет в вазе и даже за этот его взгляд, позвала:

– Васенька, – сказала я, первый раз называя его так, – иди ко мне, что ты стоишь там, как неродной.

Шеф быстро разделся, стесняясь своего стареющего тела, и лег в воду рядом со мной. Мы дурачились в воде, как дети, потом я налила гель на огромную губку и стала его мыть, потом он стал мыть меня, ну а после он усадил меня на себя, и мы совершили пробег на короткую дистанцию. Мы хохотали, отплевывались от пены, а потом, наигравшись, завернулись в полотенца и отправились на кухню.

Он очень удивился и растрогался, что я приготовила ему ужин, и сказал, что в молодости испортил себе желудок и сейчас за это расплачивается, поел с удовольствием, потом мы пили шампанское, он чуть-чуть, а я много, и он смотрел и улыбался, видя, как я пьянею, а после поднял меня на руки и понес в спальню, шепча мне на ухо, что он хочет, чтобы мне было очень хорошо сегодня, чтобы ночь эта запомнилась нам обоим навсегда и что в молодости он был неплохим любовником. И он сделал все, чтобы мне было хорошо, а я делала все, чтобы и ему было неплохо.

Под утро я уснула в его объятьях, полностью удовлетворенная и счастливая, а утром проснулась от его ласки и, полусонная, снова отдала ему себя. Перед уходом он сказал, чтобы я не приходила сегодня на работу, мне нужно отдохнуть, а ему подумать, и что он придет вечером и снова останется на всю ночь. До вечера он не дотерпел, приехал в обед, сказал, что у него есть только пять минут, что в машине его ждет важный клиент, и он, торопясь, быстро взял меня прямо на кухонном столе, привел себя в порядок, поцеловал мой голый живот и ушел. Его ненасытность в таком возрасте меня удивляла – наверное, изголодался за годы одиночества.

Вечером он сказал мне, что я должна уволиться с работы, чтобы не было лишних разговоров. Он будет оплачивать все мои расходы и каждый месяц переводить деньги на мой счет. Я видела, что он счастлив со мной, что он любит меня, но замужество он мне не предлагал, хотя практически жил со мной вместе. Так прошло еще два месяца. Я заметила, что он стал пользоваться стимуляторами. Я нашла полный пузырек голубых таблеток и разругала его вдрызг, но он объяснил, что лекарства и возраст уменьшили его способность чувствовать себя мужчиной, а одной этой таблетки хватает на то, чтобы полночи доставлять мне удовольствие. Он хочет, чтобы я была с ним счастлива. Пришлось звонить Борьке. Тот сказал, что при слабом здоровье моему Васе стимуляторами пользоваться опасно, пока он на мне не женат, вот когда женится, тогда другое дело, а подвести дело к свадьбе надо поскорей. На этой неделе Борька договорится со знакомыми врачами, на следующей неделе мне надо лечь в больницу, в гинекологию, с диагнозом «самопроизвольный выкидыш» или как это еще называется. Врач сообщит Васе, а когда тот примчится, я должна изображать сиротку, которой очень хочется ребенка. Так и порешили.

Васе позвонил Борькин приятель и сообщил, что у меня был выкидыш, что мое состояние сейчас стабильное, но ребенка я потеряла. Вася тут же примчался в больницу. Когда он увидел меня с двумя заплетенными косичками на груди, в уродливой больничной пижаме, бледную на нервной почве, да и от страха, окруженную кучей аппаратов, присоединенных ко мне, которые пикали, тикали, позванивали и так далее, у него задрожали губы, и он сказал Борькиному приятелю жалобным голосом:

– Спасите ее, доктор, я вас умоляю, спасите мою девочку, я заплачу, сколько хотите.

– Она что же, дочка ваша или как? – спросил любопытный Борькин приятель.

– Нет, она моя жена, – ответил Вася.

– Надо же, а выглядит как подросток.

На это Вася ничего не ответил, только глазами зыркнул на доктора. Тот не обратил внимания и сказал, что забрать меня домой Вася может уже сейчас, осложнений нет, но интимные отношения со мной Васе надо будет отложить по меньшей мере недели на две, а лучше всего на месяц. Необходимо предохраняться потом месяца три, и только после сделать повторную попытку зачать ребенка. Девушка я сильная, здоровая и нарожаю Васе сыновей легко и быстро.

Как же, нарожаю… после пятого аборта турецкий гинеколог, втихую подрабатывающий абортами у Махмуда, сказал, что он не представляет себе, как я еще могу беременеть, но через несколько месяцев я пришла к нему снова и, выскоблив меня в этот раз, он сказал, что у меня никогда больше не будет детей. Я в этом сомневалась, если честно, ведь я все время принимала противозачаточные таблетки и все равно залетала, тут уж либо клиенты были такие плодовитые, либо таблетки хреновые. Только немногие из клиентов пользовались презервативами. Остальные, зная, что у Махмуда нас проверяет врач каждую неделю, этим себя не утруждали. Когда я вернулась в Россию и залечивала свои мелкие болячки, гинеколог, очень хорошая женщина, подтвердила, что детей у меня не будет никогда, вряд ли кто меня вылечит, и я должна с этим примириться. Я особенно и не переживала, с моей-то жизнью да детей иметь, Боже упаси.

Ну в общем забрал меня Вася домой, дней десять я больной притворялась, и Вася меня холил, жалел и не трогал, а потом я снова его соблазнила, и он наутро сказал, что хочет, чтобы я вышла за него замуж и родила ему ребенка. Через месяц мы расписались, и довольный Борька даже серьги мне подарил за такой успех, но твердо приказал, чтобы по ночам я Васеньку не жалела, и я не жалела, получала свое удовольствие и ночью, и утром, и днем, а по выходным мы вообще редко вылезали из кровати. Вася мой исхудал, несмотря на хорошее питание, стимуляторы употреблял каждый день, но был невероятно счастлив и твердил, что это вторая молодость. Я ему не изменяла, и он это знал. Задаривал подарками, по ночам ласкал до исступления. Прожили мы так два года, и, если честно, я была счастлива с ним, и сейчас его вспоминаю добром и с благодарностью. Ну а потом он разбился в аварии. Инфаркт случился, когда он на важную встречу ехал, сам за рулем был. Машина на полном ходу в дерево врезалась, но врач сказал, что он уже был мертвый. Одно мне оправдание только, что счастлив он был со мной. Когда хоронили его, слышала я, как один Васин приятель тихо сказал другому:

– Тинку свою он до смерти любил, прямо молился на нее, а она его заездила, кобыла молодая, он стимуляторы пачками жрал. Была бы поумней, он еще бы лет десять прожил, а теперь стоит, дура, от слез опухла, вот и женись после такого на молодой.

Борька был счастлив и ждал оглашения завещания, вот тут его жареный петух и клюнул в одно место. Оказывается, у Васи дочь была, рожденная от любовницы, и по возрасту дочь эта была старше меня. Вася мне о ней никогда не говорил, но позаботился о ней в завещании. Все разделил пополам, ей половину и мне, а вот дом он дочери оставил, мне же квартиру ту самую, где я раньше жила. Она ему принадлежала, врал он мне, что снял ее для меня. Дочь нашли, сообщили о наследстве, она приехала. Отца она совсем не знала, но кто же откажется от миллионов. Мы с ней нормально расстались. Вещи свои и драгоценности я уже на квартиру перевезла, и ничего больше из дома брать не хотела. Походила, попрощалась с каждой комнатой и уехала в свою квартиру.