Текст книги "Невидимка и (сто) одна неприятность"

И…

И он просто не имеет права! И все!

Я захлопнула книгу и поднялась.

– Твои полчаса вышли. Как я и сказала – мне это неинтересно. Если снова случится что-то подобное, я пойду к ректору.

– Стой, – Лагранж вскинул руку и поймал меня за ладонь и сжал ее, не сильно, но горячо. – Я не хотел тебя обидеть.

Злость, которой я не дала толкового выхода, до поры до времени снова свернулась клубком где-то в глубине души, а вместо нее привычно пришла усталость и апатия.

– Ты не обидел, – спокойной произнесла я. – Просто не надо думать, что ты знаешь все об этом месте и о нас.

– Я так не…

– Ты спрашивал, когда у меня начались срывы, – перебила я его. – Они начались три года назад. А три с половиной года назад моя мать вышла замуж во второй раз, и с отчимом у нас… не сложились отношения. Так что да, мои срывы начались уже здесь, и, несмотря на то, что они настоящие, когда меня сюда привезли, магически я была совершенно здорова. Что все равно не означает, что наставники Горок стали бы скрывать смерть воспитанника. Никто не уезжал, не попрощавшись, Лагранж. Не было никаких таинственных смертей. Срывы, драки и дурацкие шутки – вот и все наши происшествия. Так что если снова случится что-то странное, призрак то или нет, я пойду к наставникам.

– Они тебе уже один раз поверили… – пробормотал Даниэль.

– Вот если не поверят, тогда и поговорим, – я попыталась высвободить руку, но парень сжал ладонь чуть сильнее, удерживая.

– А твой отец?

– А твой? – огрызнулась я. – Почему он отправил тебя сюда?

Что, Лагранж, нравится, когда тебе задают личные вопросы и ковыряются в ТВОИХ семейных проблемах? Приятно?

– Потому что я пытался сбежать из дома, – неожиданно спокойно произнес Даниэль. – После самоубийства моей матери.

И апатия, и усталость, и раздражение, и злость разом испарились из головы. В ней вообще стало пусто-пусто. А еще немного стыдно.

– Мне очень жаль… – тихо произнесла я.

Возможно, нужно было еще что-то сказать, я, правда, хоть убей не могла сообразить что, но от необходимости это делать меня избавил гулко разнесшийся по библиотеке щелчок двери.

– Кто здесь? Профессор Лунгрен, это вы?..

Какого беса библиотекаря принесло в библиотеку в его законный выходной?

Сердце ухнуло в пятки. Ну все, теперь безупречной ведомости точно конец…

Лагранж бесшумно подскочил, не выпуская моей руки, и куда-то потащил.

“Учебник!” – вспышкой мелькнуло в голове, и я едва успела прихватить со стола выдающую нас книжку.

– Э-эй! Здесь кто-нибудь есть?

В голосе мистера Кливерса теперь звучала грозовая строгость. А Лагранж тащил меня прямо ему навстречу!

– Так, шутники, я вас слышу! Не знаю, как вы это сделали, но предупреждаю, если не выйдете по хорошему и не сознаетесь…

Даниэль замер так резко, что я в него влетела, с трудом задавив писк, а парень шагнул в тупик между стеллажами, сгреб меня в охапку, прижимая к себе так, что кости затрещали, и что-то прошептал.

На мгновение мне заложило уши. Даниэль обхватил мои плечи одной рукой, другой зарылся в волосы, прижимая к себе мою голову, обволакивая собой и заклинанием.

– Молчи и не вырывайся, – едва слышно прошелестело над ухом.

Я застыла изваянием, несмотря на то, что стоять уткнувшись лбом в лагранжевское плечо, было ужасно неудобно. Зажатый между нами учебник больно впился углом в живот, но я боялась пошевелиться даже ради того, чтобы его поправить. Краем глаза мне было видно, что нас облепила прозрачная радужная пленка, похожая на мыльный пузырь, но больше ничего разглядеть не удавалось.

Оставалось только дышать. Вдох, выдох…

Приятный запах. Травянистый такой. Я дернула носом, пытаясь различить отдельные ноты аромата и отвлечься от происходящего.

Бесполезно. Шаги библиотекаря раздавались все ближе, а угрозы становились все страшнее.

Я зажмурилась, окончательно пряча лицо на чужой груди, будто это могло каким-то образом меня спасти.

Шаги совсем рядом. И мы в тупике. Если он нас увидит, то даже бежать, надеясь на то, что не успеет опознать – некуда.

Проклятый Лагранж!

Стук ботинок по полу прямо за моей спиной. Сердце ухнуло в пятки. Я, кажется, даже перестала дышать совсем.

На несколько мгновений в библиотеке воцарилась мертвая тишина, в которой звучал только барабанный бой сердец – мое, бешеное, и Лагранжа, медленное и ровное…

…а затем шаги двинулись дальше, удаляясь в глубь зала, откуда мы пришли.

От схлынувшего заклинания меня пробрал озноб, но толком клацнуть зубами я не успела. Прошептав мне на ухо: “А теперь – бежим!” – Лагранж схватил меня за руку и рванул с места в карьер.

– А ну стоять, ироды! – прогремел позади грозный вопль.

Парализующее заклинание пронеслось мимо, обдав кожу – холодом, а ауру – жаром.

Быстрее!

Поворот. Библиотечная дверь. Коридор. И дальше, дальше, дальше…

Мы остановились, только выбежав в сад. Вернее, остановился Лагранж, а меня инерцией пронесло еще немного, и только сделав пару шагов по хрустящему гравию дорожки, я замерла, прижав ладонь к ребрам, и запрокинула голову, жадно хватая ртом вечерний горный воздух. В боку кололо, сердце колотилось с сумасшедшей скоростью.

Я обернулась.

Даниэль даже толком не запыхался, ну так, может чуть чаще вздымалась грудь, да волосы растрепались. Волосы… я ощупала голову и убедилась, что лента пала в неравном бою с ветром. Щеки горели, горло тоже. Лагранж, поймав мой взгляд, ухмыльнулся:

– Да, Невидимка, физическую подготовку тебе не мешало бы подтянуть… хорошо хоть ты заранее спортивной формой озаботилась!

В голове мелькнула мысль “Убивать!”, и рука как-то сама собой приняла ее за приказ. Учебник по некромантии взмыл в воздух и влетел прямо в лоб Лагранжу, явно не ожидавшему от меня такой подлости. Парень отшатнулся.

– Ай! Ты чего знаниями расшвыриваешься, ненормальная?

– Я ненормальная?!

Руки сжались в кулаки, руны на ладони под кожей жгли огнем.

Лагранж поднял брови, делая абсолютно невинную и даже какую-то беззащитную рожу.

– Да ладно тебе, Лали. Отлично повеселились, надо будет повторить. Хотя все равно спорт тебе не повредит, как насчет совместной утренней пробежки?..

Очевидно, я скорчила какую-то особенно зверскую физиономию, потому что парень вскинул руки в примирительном жесте:

– Ладно-ладно, потом это обсудим, прямо сейчас, и правда, лучше будет, если нас не увидят вместе, мало ли, – он повернулся ко мне спиной и нырнул внутрь замка, и уже откуда-то из его глубин до меня донеслось удаляющееся:

– Старайся дышать ровнее, не пались! Увидимся… Невидимка.

Сволочь!

Я зло пнула гравий, шумно выдохнула. Гад! Как же бесит! И каким образом он умудряется сделать так, что при новой встрече уже через несколько минут я об этом забываю?! Может их там, в Королевской Академии отдельным курсом мозги учат пудрить?

Наклонившись, я подобрала с земли учебник – мятый, грязный и с надорванной обложкой. Надо починить, прежде, чем возвращать, подумала я и поспешила в свою комнату.

– Невидимка!

У самого входа в женское крыло на окне расположились Мирей и Алисон. Приблизилась к ним я с неохотой.

– Ты откуда такая? – Мирей дернула меня за руку и усадила на подоконник между ними.

– Какая? – удивилась я.

– Щеки красные, глаза горят, волосы растрепаны, – перечислила первая красавица. – У кого-то, кажется, был бурный с…

– Спорт, – опередила я.

Мирей надломила бровь.

– Бегала, – невозмутимо пояснила я.

– С книжкой? – хмыкнула Алисон.

– Совмещаю полезное с полезным.

– Бегать с книжкой неудобно! – авторитетно фыркнула Мирей.

– Сексом заниматься, я полагаю, тоже, – пробормотала я, вспомнив как больно и неудобно учебник упирался в ребра.

Девицы прыснули смехом, а Алисон вдруг выхватила у меня учебник.

– Некромантия? Ты чего, Невидимка?

– Расширяю кругозор.

– Нет предела совершенству, да? – Мирей, кажется, убедилась, что подозрения не подтвердились и никакого материала для сплетни она в моем лице не найдет, а потому загрустила.

А меня вдруг посетила одна мысль.

– Алисон, а… тебя же учат, правильно?

– Ну, – кивнула некромантка и потрясла браслетами. – Теоретически.

– Скажи, а про привидений ты знаешь?

– Привидений? – переспросила Алисон. – С чего вдруг ты заинтересовалась привидениями?

– В замке привидение? – снова оживилась Мирей. – О, подробности!

– Да нет никаких привидений в замке, – одернула подругу некромантка. – Последнее было шестьдесят лет назад. И с тех пор тут после каждой смерти все мониторят и проверяют – она скривилась и очень похоже передразнила миссис Керлиони: – “у нас же тут дети!”.

– А если бы, допустим, было… есть какой-то способ точно определить? Какой-нибудь такой… – я вспомнила колдовство Даниэля на крыше и его сомнения после, – стопроцентный.

– Есть, – кивнула Алисон. – Ритуал. Стопроцентная гарантия плюс даже процентная возможность уничтожить призрака на месте, если он молодой и слабенький. Но его только некромант может провести.

– А ты не могла бы?.. – я покосилась на браслеты.

– Да чего ты прицепилась к ней с этими привидениями? – не утерпела Мирей. – Выкладывай.

– Да ерунда, – я попыталась сделать безразличное лицо и пожала плечами. – Может просто чей-то розыгрыш.

– У-у-у, если это опять Доннован, я скажу Крису и он его!.. Хм… а что если Лагранжу сказать? Интересно, что бы он сделал?

– Послал бы тебя далеко и надолго! – хмыкнула Алисон и протянула мне обратно книгу. – Когда будет период затишья – проведем. Мне все равно максимальная практика показана.

Я благодарно кивнула и соскочила с подоконника.

Идя по коридору женского крыла я все еще слышала, как девицы ожесточенно выясняют, пошел бы Лагранж мстить ради прекрасных глаз Мирей или нет.

Глава 5

Я сидела, обложившись принесенными Лагранжем книгами, и нервно грызла карандаш. Плотно исписанный блокнот на коленях пестрел заметками, знаками вопроса, стрелочками с пояснениями и ответами. Паутина юридических хитросплетений…

Чтобы выстроить ее понадобилось время, но мне кажется, у меня получилось. Правда ожидаемой радости это не принесло. По всему выходило, что доказать, что отчим меня обокрал, я не смогу.

Единственный выход – это если мать даст показания, что она подписывала бумаги под давлением, шантажом или каким-то другим влиянием, а не добровольно. Но надежду на то, что она однажды очнется и встанет на мою сторону, я отринула уже давно.

…Она вышла замуж спустя полгода после смерти отца. Тихая скромная церемония без громкого праздника, не очень соответствующая характеру матушки, но отдающая дань ее еще свежему вдовству. Все знакомые отнеслись с пониманием – Эления Хэмптон была хрупким и нежным цветком – цветущим и благоухающим на радость всем окружающим – и без должного ухода существовать она не может. А Людвиг Стивенс к тому же давний друг семьи и, несомненно, достойный мужчина, который сможет позаботиться о двух беззащитных женщинах.

Иногда мне думалось, что было бы проще, если бы Стивенс был жадным до отцовского наследства дельцом, а мать изменницей и предательницей. Тогда они были бы негодяями по умолчанию, а моя правота – несомненна. Но нет, отчим не особенно нуждался в наших деньгах, и все вокруг знали, что он влюблен в Элению чуть ли не с юности. А для матери он не существовал практически, пока рядом был отец. Она действительно любила своего мужа. И действительно могла зачахнуть после его смерти, если бы не Стивенс.

Но от всего этого было только больнее – почему я не вписываюсь в эту счастливую картину?

Людвиг Стивенс не то, чтобы ненавидел моего отца. Он просто ему завидовал, наверное. И не хотел держать рядом ни одного напоминания о том, кто украл у него столько лет рядом с любимой женщиной.

А потому он методично, вещь за вещью избавлялся от того, что ему принадлежало. Вернее, теперь принадлежало мне.

Сначала он продал наш дом в городе – ну зачем нам два дома в самом деле? Это глупо.

Потом загородный дом – мы все равно там не бываем, вы сами сказали, что для вас это больно, слишком много воспоминаний. А если захочется на природу, неужели я не найду куда вас вывести?

Потом отцовскую яхту – на ней никто не ходит, Эления не жалует море, а Элалия слишком мала. Содержать яхту в ожидании ее полного совершеннолетия – это выбрасывать деньги на ветер. Захочет, вырастет – купит себе новую. Я именно об этом и забочусь! Чтобы она могла позволить себе все, что пожелает!

Следом автомобиль – ну тут вообще обсуждать нечего, я вообще был удивлен, что эта рухлядь до сих пор стоит в нашем гараже!

Но и этого ему было мало. Мелочи, памятные вещи… зачем тебе травить этим душу, моя дорогая? Я же знаю, как ты его любила, такое горе…

И в итоге осталась только я.

И, если смотреть правде в глаза, инструмент избавления от последнего раздражающего фактора, я сама вручила ему в руки.

Если бы я задавила в себе горе, обиду и жгучую несправедливость, вполне возможно, со временем мы бы и ужились. Вернее, отчим потерпел бы меня до полного совершеннолетия, а потом мы бы разъехались к взаимному удовольствию и пересекались бы только на обязательных семейных торжествах.

Но я не задавила. Более того, идея устроить псевдосрывы казалась мне тогда воистину гениальной. Они поймут! Они увидят, что мне плохо! Они увидят, услышат меня!..

“Это невозможно! Невозможно! Я изо всех сил забочусь о ней, а что получаю в ответ? Черную неблагодарность!”

И это даже не было абсолютной ложью. Он заботился. Он не обокрал меня в прямом смысле этого слова. Все деньги моего отца, которыми до моего совершеннолетия распоряжалась мать, все деньги, полученные от продажи того, что ему принадлежало, Стивенс инвестировал. И, насколько мне известно, более чем выгодно. Он не только сохранил, он приумножил мое и без того не самое скромное наследство.

Но…

Мне не это было нужно. Мне нужны были те самые глупые, бесполезные, убыточные вещи…

Это мать предпочитала избавляться от горя методом “с глаз долой из сердца вон”. Метод ничем не хуже прочих, но он не для меня. Мне нужен был мой отец, но раз это невозможно – мне нужна была память о нем.

Я запрокинула голову назад, смаргивая слезы. Потом зло захлопнула все книги, запихнула их под кровать. Прошлась по комнате. За окном едва светало, подъем только через час. Я часто просыпалась раньше по утрам.

Крохотная комната вдруг вызвала приступ удушья. Накинув кофту на пижаму и подхватив многострадальный блокнот, я вышла и побрела куда глаза глядят. У меня оставалось еще одно невыполненное домашнее задание, но с какой стороны к нему подступиться, я не знала.

Бестолковая. Опасная. Неуловимая. Красивая…

Животное. Живое существо.

Задали вы, мистер Кроуч, задачку! И каким вообще образом мне это поможет?

Усевшись на лавку на деревянных трибунах и поплотнее закуклившись в кокон из кофты, я пристроила блокнот на коленях и принялась бездумно вырисовывать линии-силуэты. Пантера – не то, какая к чертям пантера? Воробей? Ну да, очень опасно. Еж? Мило, но не красиво…

Я вздрогнула, когда внизу, во внутреннем дворе хлопнула дверь, и, вытянув шею, увидела, как на площадку вышел Лагранж…

Да что ж такое!

Парень потянулся, размялся и принялся нарезать круги по двору.

Кажется, насчет утренней пробежки он не шутил. А тебе чего не спится, золотой мальчик?

Хмыкнув сама про себя достойному ответу на “седая девочка”, я снова уткнулась в блокнот. Работы теперь правда никакой не выходило. Под ровный шорох кед по присыпанной песком площадке, не получалось сосредоточиться, а карандаш вместо фигурок животных норовил вывести бегущего человечка. Когда я поймала себя на том, что нарисовала очень узнаваемый прищур глаз, то в очередной раз закрыла блокнот.

Утро только началось, а уже не задалось!

И оставшееся до подъема время, я сидела и просто бездумно пялилась на нежно-розовое небо.

До моей свободы оставалось четыреста восемьдесят девять дней.

Маска на глазах, клеммы на висках, щиколотках и запястьях. Металлический, кисловатый привкус во рту, мерный механический пульс, ощущаемый по всему телу – меня лечат электрическим током. Уже три сеанса.

Эффекта пока что нет, но зато здесь от меня требуется только расслабиться и полежать спокойно. Это не больно, как прежняя схема с силовым массажем, и уж точно это лучше ледяных ванн.

Да что угодно лучше ледяных ванн!

Размеренный писк приборов успокаивает.

Этот сеанс мне назначили на позднее время, даже после ужина, объяснив это тем, что после надо будет обязательно тут же отправиться спать. Спать мне хотелось уже сейчас, и пытаясь не провалиться в этот сон я прислушивалась к тому, как лаборантки, приглушив голоса, чтобы не беспокоить пациентку, делятся новостями:

– Тестовый стенд полетел, так что всех, кто на замеры, отменяй.

– Угу, – шуршит грифелем по бумаге вторая лаборантка. – А что такое?

– Профессор вчера новенького на стенд загнал. Который красавчик.

В голосе первой – легкое поддразнивание, и вторая послушно тянет разочарованное "Оооо!", а потом обе хихикают, как будто они не взрослые женщины старше двадцати пяти, а мои дурочки-соседки.

И я прямо чую, что дело запахло Лагранжем, и против воли вся обращаюсь в слух.

– В общем, стоит он, весь такой красивый, в одеянии из трусов и датчиков, а профессор сидит, на показания приборов смотрит. Минуту, пять, десять… А потом возмущается: "Молодой человек, мы так не договаривались! Дайте силе течь свободно". А новенький ему: "Да если я в полную силу импульс дам, у вас тут все полетит в чертям".

– Так и сказал?! Прям профессору?!

– Не так. Он профессору грубее сказал! А профессор ему: "Молодой человек, у нас тут и не такие таланты в состоянии спонтанных всплесков бывали, и ничего, стоим! У нас здесь защита и система предохранителей! А новенький – да все эти ваши предохранители на малолетних истеричек рассчитаны, а я взрослый, сложившийся… истерик. А профессор ему: “Молодой человек!” А тот ему – спорим? Ну, и профессор тоже: "Спорим!"…

– Да ты что! И что, дальше-то что?!

– Дальше – я ж сказала: всех кто на замеры на следующую неделю переписывай, что непонятно? Профессор и ректор сейчас экстренно на новый тестовый стенд средства изыскивают…

Я поймала себя на том, что хихикаю как дурочка ничуть не хуже (или – не лучше?) лаборанток. И, не дав девушкам углубиться в обсуждение графиков, не утерпела:

– А на что спорили-то?

Лаборантки поцокали языками – подслушивать нехорошо! Но ответили:

– Профессор требовал две недели добровольного содействия в исследованиях, без выкрутасов. А новенький – свободы от этих самых исследований. Хотя он сначала требовал разрешение на свободный проход в комнаты женского крыла, но тут наш профессор кремень, уперся намертво! Науку не пожалел, зато честь юных дев отстоял!

Лучше б профессор честь юных дев сдал, ей богу! Это и так дело пропащее, а для науки от этого белобрысого хоть какая-то польза, может, была бы…

После процедуры и правда ужасно хотелось спать, с трудом переставляя ноги, я доползла до комнаты, но едва плюхнулась на кровать, как в дверь постучали.

Потом поскреблись, потом опять постучали, а потом глухо донесся жаркий спор.

– Да спит она!

– Да не спит, у нее сегодня ток! Я у миссис Керлиони подглядела!

– Тем более спит, я тебе, как человек прочувствовавший это на себе заявляю!

– Невидимка-а-а-а-а-а!

– Не ори, дура!

– Сама дура, и я не ору! Я пищу громким шепотом!

– Звучит так, будто банши придушили. Давай завтра?

– Если мы столько будем пить каждый день, то мы спалимся!

– И сопьемся…

– И передумаем. А будет ведь обидно, если передумаем! Лалиииииииииии…

Что ж Алисон была права, на банши – очень похоже. И придушить ее лично я бы не отказалась!

Интуиция Невидимки подсказывала, что именно сегодня лучше открыть, чем притворяться спящей, потому что Мирей все равно не поверит, что они до меня не достучались, а демонстративное игнорирование может и не простить легко.

Отчаянно зевая, я прошаркала к двери и распахнула ее. Четыре девицы, хихикая на все голоса, ввалились в комнату. Кэри и Лотти, молчавшие во время диалога, едва сдерживали хохот. И – тащили ведро, которое было торжественно и демонстративно грохнуто об пол. Хихиканье сменилось отчаянным зашикиванием друг друга.

Алкоголь в Горках, само собой, был запрещен. Как и многое другое. Но когда запреты останавливали предприимчивых и местами даже талантливых магов? Ей богу, если бы Мирей интересовало хоть что-то кроме парней, сплетен и развлечений, из нее вышел бы превосходный алхимик…

Подобные вечеринки она устраивала уже не раз, но впервые ей вдруг потребовалось мое участие.

Ведро, накрытое деревянной крышкой, интриговало…

– Невидимка, ты нам нужна! – объявила королева красоты с трагическим надрывом.

– Это я поняла…

– Очень!

– Сильно!

– Без тебя ничего не выйдет!

Четыре пары глаз уставились на меня выжидающе, явно требуя немедленного ответа, а то и решения проблемы. Еще бы кто-нибудь потрудился сообщить – какой.

– Чего не выйдет? – осторожно уточнила я.

– Ну как же? – Мирей всплеснула руками. – Вот!

Она изящным жестом фокусника сорвала с ведра крышку. И моему опасливому взгляду предстала густая черная жижа. Принюхавшись, я различила что-то похожее на сосновый запах – деготь что ли?..

– И что с этим нужно сделать?

– Намазать!

– Кого?

– Парней, кого еще!

– А я тут причем?

– Лали, – Мирей постучала пальцем по лбу, мне а не себе, что показательно. – Как по-твоему, мы в их комнаты попадем?

– Как?.. – я осеклась и потерянно протянула: – О-о-о…

Комнаты воспитанников в Горках были зачарованы особым образом. В них свободно мог зайти только собственно владелец комнаты, дежурный преподаватель или куратор. Всем остальным в обязательном порядке требовалось, чтобы хозяин открыл дверь и впустил.

– Только не говори, что ты не можешь! Ты можешь, я знаю! – Мирей топнула ногой. – Ну Лали, ну пожа-а-а-алуйста.

Я? Могу? Взломать преподавательские чары?!

Я могу, конечно, но это же не повод так думать!

И вообще…

– Лотти сказала, ты это уже делала! Лали-и-и-и-ииии, ну Лали-и-и-и, ну проси, что хочешь.

Я посмотрела на чернявую Лотти с укором, и та потупилась и спрятала руки за спину. Вот и стоило разок пожалеть дуреху, у которой парни отобрали игрушку, которую ей родители подарили, и бросили в одну из комнат – там точно не доберется. Пусть приходит ныть под дверь. Девица осьмнадцати лет от роду, сидела на полу и размазывала сопли и слезы из-за плюшевого медведя, как младенец.

Доставая этого медведя из заточения, я, правда, думала о совершенно другой девице…

А кое-кто обещал молчать!

– А вы всех мазать будете?

– Нет, только хорошеньких, – хмыкнула Алисон, и все четверо отчаянно захихикали, переглядываясь, очевидно, список “хорошеньких” долго и со вкусом обсуждался.

– Мы тебе покажем, какие двери, я все выяснила, – затараторила Мирей, чуя слабину. – Они все на одном этаже. Ты только открой, и все, можешь идти! И мы тебя не видели и не слышали! Хотя если хочешь поучаствовать, оставайся, быстрее управимся! У нас все продумано! Кэри их усыпит покрепче, у нее хорошо получается, никто ничего не заметит!

– Вам жить надоело? – все же уточнила я, понимая, что уже практически согласилась, но не желая признавать, что причиной согласия во многом послужила прекрасная фантазия – перемазанная дегтем самодовольная физиономия Даниэля Лагранжа.

– Не надоело, – Мирей помотала головой. – Просто скучно! Скучно жить, Невидимка! Все, девочки, на дело! Раз-два взяли!..

Лазейку в преподавательских чарах я обнаружила случайно – царапала на косяке руны и вдруг заметила, как мигает защитное заклинание (обычно ни на что не реагирующее, собственно поэтому для тренировки и был выбран косяк). Оказалось, что если подцепить его по краю “шипом”, а потом сверху припечатать “зубром”, продлить “путем” и завершить “человеком”, то заклинание расходилось клином, позволяя войти в комнату кому угодно. Возможно, это был своего рода запасной ключ, мало ли, какие случаются неприятности. А возможно – плохая защита от рунического воздействия, потому что от рунического воздействия вообще сложно сделать хорошую защиту – это раз, а два – все равно воспитанники Горок руны обычно воспринимают плохо, слишком нудно.

Так что прихватив с собой карандаш, я пошлепала следом за разбойницами. Страшно почему-то не было совершенно. Даже наоборот внутри булькало что-то отчаянное и злорадное. Все равно никто не сможет меня с этим связать. Даже если найдут руны, которые Мирей клятвенно обещает стереть. Потому что доказать, что их рисовала я, никто не сможет, по руне руку ее рисовавшую определить невозможно, а репутация у меня безупречна. Элалия Хэмптон никогда бы не приняла участие в такой забаве.

Никогда!

Замок спал. Слегка искрящиеся знаки ловко вспарывали защитное заклинание, а в тонкую щель под дверью тут же впитывался розоватый сонный дымок. Мирей просовывала нос в комнату и вздергивала палец вверх – спит!

Следующая дверь.

Лагранж оказался за предпоследней, через две двери от комнаты Криса.

А когда последняя руна украсила косяк, я еще раз наказала Мирей все стереть перед уходом и с чистой душой отправилась спать. За моей спиной девицы громким шепотом выясняли с кого начинать, а кого оставить на десерт.

Ночной замок был тих. У нас вообще редко что-то случалось ночами, несмотря на то, что дежурные преподаватели не нашагивали километры по коридорам, а сидели у себя в учительской и попивали чаек. Раскинутая ночью сеть вылавливала любые серьезные магические всплески и указывала, где именно они случились. А несерьезные… я не была уверена, откуда взялась эта традиция, но у меня было ощущение, что это что-то сродни пакту о ненападении – вы не устраиваете ночами крупных беспорядков, а мы в случае чего закрываем глаза на мелкие. Интересно, не будет ли демарш Мирей расценен, как грубое нарушение договора, или перемазанные дегтем (“он, между прочим, полезен для кожи!” – уверяла меня Алисон) школьные красавчики все же отойдут в разряд “чем бы дети не тешились…”.

Я не шла, почти плыла в состоянии приятной, сонной усталости, но застыла как вкопанная и растеряла весь сон, едва войдя в женское крыло.

Посреди коридора стояла девушка.

Ночная рубашка, длинные светлые волосы – ослепительные в лунном свете, падающем из окна. Тонкие черты лица.

Она была, пожалуй, красивой.

А еще – прозрачной и слегка светящейся.

Передо мной стоял призрак.

Вскрик застыл в пересохшем горле, любые имеющиеся в голове знания оттуда благополучно улетучились, ноги онемели, а живот скрутило липким ужасом.

Девушка улыбнулась. Она медленно подняла руки и сложила их лодочкой возле лица. На мгновение опустила ресницы, а затем раскрыла ладони.

Сорвавшаяся с них крупная бабочка была такой же голубоватой и прозрачной. Она взмыла вверх и бестолково заметалась под потолком, оставляя после себя искрящийся свет, опадающий на пол тающими огненными язычками.

На несколько секунд я замерла, как прикованная, наблюдая за этим полетом, а когда опустила голову, девушки не было. Когда я тут же вскинула глаза обратно – бабочки под потолком тоже не оказалось.

Коридор был пуст.

Я осторожно ковырнула носком туфли плиту перед собой. Та была уважающей себя плитой и пока что проваливаться не планировала. Протянула руку – воздух тоже вел себя прилично и густеть не собирался.

Да что, в конце концов, творится в этом заведении?!

Подавив желание громко и оскорбленно (надоели уже эти потусторонние выкрутасы!) хлопнуть дверью, я повалилась на кровать лицом вниз, не раздеваясь.

Призраки, бабочки…

К бесу все! Спать!