Текст книги "зверЬ Человек"

зверЬ Человек
Яна Юзвак

© Яна Юзвак, 2015

© Андрей Годяйкин, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Downshifting с восьмого этажа

«Бодрится человечек —…»

 
Бодрится человечек —
наскальное письмо.
А человечка лечит
не доктор, а вино.
А человеку прочат
посмертье или смерть.
А он, дурак, хохочет —
не хочет умереть!
 

«Плакало моё платьюшко…»

 
Плакало моё платьюшко,
рыдали мои сапожки, —
по городу идёт чёрт с топором,
замысливает нехорошее.
 
 
А я ему – эй, ну что же ты?
Ведь это всё понарошку!
И если смотреть с высоты —
у всех копытца и рожки…
 

fatality mortal kombat: armageddon

 
Я фаталист – мне проще:
любить, натягивать чулки,
жонглировать хрустальными шарами,
спать, пить с друзьями под утро,
созерцать с похмелья собственный Армагеддон,
погружаться в нутро метрополитена,
ловить ртом его резиновые сквозняки, —
линия судьбы
     постоянно
          меняет
               своё
                  направление,
как разболтанные колки.
 

«помиловать нельзя казнить кукушку…»

 
помиловать нельзя казнить кукушку
жестокие таёжные часы
шепни часок-другой ещё на ушко
табак ещё и мелочи отсыпь
 
 
нас заиграли роли ралли movie
движение Коперник рок-звезда
ты мне, я ей, она ему, – кому вы
ещё должны рожденье передать?
 
 
ваш баланс менее одного доллара
     аппарат абонента выключен
          или находится вне зоны действия сети
что таращишь глаза? опускай свои очи долу
и катись по прямой черте и чертей кати
 
 
медальон белокаменный прорубь бетон наружка
мышка серая в кожице золотой
ни казнить, ни помиловать эту час-пик-кукушку
скорость шага секунда, более – моветон
 
 
закатать бы глаза буддийские недотрогам
наступить побольнее – гриндерсы, camelot
и в сердцах помянуть по матери Христа-Бога
большеглазого нашего, утреннего зело
 
 
увеличить ящик Yandex хуяндекс точка
удалить – уверен ли ты что хочешь
из программы этой вылететь в одиночку
не уверен, герой, тогда почему хохочешь?
 
 
переход на Таганско-бурую кольцевую
мать их матрица миссия заварушка
     я тебя как прежде в саднящий висок целую
     чтоб никто не знал о чучельнике с кукушкой
 

«сердце кирпичом…»

 
сердце кирпичом
беседы ни о чём
глаза 12:30
сказать и удалиться
 
 
только кто-то, разглядывая мою ладонь, сказал,
что у меня две линии жизни:
одна – длинная
другая – короткая
 
 
какая невинная самонадеянность!
какая острая нотка…
 
 
раненому солдату отнимают руку,
наливают водки
и отпускают жить
 
 
какие там, к лешему, линии?
 
 
сердце – приключение
волосы – растение
зрачки – минус два
не цифры – слова
имеют значение
 

Блюз для механического соловья. Нику Рок-н-роллу

 
дай мне медную монетку
золотую одолжи
как сидеть в железной клетке
мне, свинцовой, расскажи
 
 
и как ртутью льётся время
по серебряной скале…
я не верю, я не верю
гнёздам, свитым на земле!
 

Перезагрузка

 
Ctrl
 
 
Тёмная вода в твоих глазах,
сердце, поделённое на нельзя и можно,
ложью сшитое чрево, заполненное, как вокзал,
разъятое на имена, как творенье Божье.
 
 
Alt
 
 
Ты стоишь под куполом, стоишь под самим собой,
по сосудам жалко визжат слова-соловьи,
и высокое дерево, гнусавое, как гобой,
упадёт, разломится под тяжестью головы.
 
 
Del
 
 
Да чего же всё просто: задница, два соска,
на носителях памяти тонкое зеркало льда,
понимаешь язык bеаtbox, травяную природу ska —
«Парадокс, – говоришь. «Парадиз, – говоришь, —
                                                                      когда?»
 
 
     Паровоз пустить под откос и косяк взорвать,
     потерявший тело своё, по душе не плачет.
     И хохочет под нами ночью курва-кровать,
     и хохочет над нами утром соседский мальчик.
 

В ожидании Моники

 
Весь день расчищали снежные барханы,
сеяли соль,
потирали руки в предчувствии конца света.
 
 
К вечеру пошёл дождь и растопил
остатки зимней роскоши,
планы на воскресение,
все их труды.
 
 
Одно слово – дворники…
 

«Ты меня на длинной дистанции рассмотри!»

 
Ты меня на длинной дистанции рассмотри!
Поверни к свету, раком поставь,
                    с медицинским справочником сверяй,
ещё древние были пристрастны
                    к таинственной цифре «три» —
половинчатой вечности, к чёрному ходу в рай.
 
 
А ты ищешь ответ почему-то в моих глазах,
и движенья мои оттого турбулентно-злы…
Полетели с тобой туда, где живёт Аллах!
Прилетели с тобой туда, где жуют козлы.
 
 
Тебе всё б качель чугунную раскачать,
да пустить её солнышком бегать вокруг земли
и на трезвую голову в форточку закричать,
что тебя лунатики загребли.
 
 
     Неужели такой замес и такой итог? —
     На коротких дистанциях в вечности проку нет.
     И по нервам твоим бежит электрический ток,
     и глаза твои отражают нетварный свет.
 

Анатолию Головатенко

 
я тебя уже оплакала как мертвеца
тень по лицу слеза с моего лица
и когда вдруг вылетит смерть твоя из ларца —
в небо вонзится рёбрами изразца
 
 
я тебе колыбельную, ты мне – быль
по сусекам лунным скребёшь пыльцу
прилетай на землю ласкать ковыль
сапоги изнашивать на плацу
 
 
и когда ты дойдёшь до границы льда
и шатаясь встанешь на край земли
ты увидишь: жизнь твоя – как вода
и по капле смерть твою увели
 

«вероятность жизни равна нулю…»

 
вероятность жизни равна нулю
пишем люблю
бесконечность в уме
когда я сплю без тебя – это значит, я просто сплю
голые цифры сна – и ничего взамен
 

«кровать, кино…»

 
кровать, кино
две зарубки на косяке
думай о дуре
помни о дураке
 
 
кино, кровать
ножечек в дерево
Господи, твою мать,
ну что мы делаем?
 

«Говорили с ним о рае…»

 
Говорили с ним о рае,
о небесных миндалях,
о любви друг другу врали
в кориандровых полях
 
 
Вдруг он встал на табуретку,
как носатый какаду,
и сказал: «С тобой я, детка,
и в аду не пропаду!»
 

«непоправимо город голос…»

 
непоправимо город голос
щеколда мокрая щека
 
 
ты смотришь на неё в последний раз
ты смотришь на неё в последний раз
 
 
     медвежий глаз
            таёжная река
 

«Бедный мой болванчик бабушка —…»

 
Бедный мой болванчик бабушка —
                                               танцующая голова:
едва слова, самаркандское золото – пахлава,
хворост воздушный, хруст азиатской земли,
конопельная лирика, физика конопли.
 
 
Но – пока ещё мы по эту сторону сна
отмечаем: эпоха ушла, закрыла веки тоска, —
каракурт паутину тянет с веретена:
обречённость кузнечика, будущность мотылька…
 
 
Круглый бассейн во дворе, арыки,
                                                    шипящий асбест,
пыльный Ташкент и прохладный Юнус-Абад…
На картах небесных – ты скажешь —
                                                    нет этих мест.
На небе – я слышала где-то – нет этих карт.
 
 
Память – предатель любви… Я кручу у виска
и не хочу забывать ароматы теней.
Эпоха ушла. Закрыла веки тоска.
Бедный болванчик небесный, помни о ней.
 

Сontemporary art: Похороны любви

 
Я помню, как ты хоронил нашу любовь —
с упорством сезонного маньяка.
 
 
Сначала прислал sms и напомнил мне, что прошло
  ровно 9 дней
      с момента
          нашего
              расставания.
 
 
Потом через полгода я получила от тебя
электронное письмо, в котором ты спрашивал,
как мне дышится на этом свете.
Кажется, я ответила, что – лучше, чем на том.
 
 
Годовщину ты весело отметил с друзьями —
и об этом знал весь город:
на главной площади, сырой от слёз
только что расставшихся любовников,
вы поставили памятник из розового мрамора
с жалкими датами жизни нашего романа
и даже установили чугунную ограду.
 
 
А сегодня я обнаружила в своём почтовом ящике
твоё фото:
симпатичный призрак с выразительным лицом.
 
 
                      Теперь скажи мне вот что:
как тебе живётся в сердце с мертвецом?
 

«вышивать слова…»

 
вышивать слова
зашивать рот
связывать руки
 
 
смотри не отрежь ему яйца, Марья Искусница!
 

«Середина нулевых…»

 
Середина нулевых
жидкая похлёбка
на своих кривых двоих
ты шагаешь робко
и шатаешься едва
под удары бонга
 
 
только важные слова
как всегда у Бога
 

История на улице Чистóва

 
Пока меня здесь не было —
дом снесли, дом снесли,
землю выровняли белорусским бульдозером,
турецких строителей за шиворот приволокли…
 
 
Мне-то, казалось бы, что —
до этого странного дома?
У меня есть пальто,
бутылка кубинского рома.
К тому же дом был заброшен и проклят навечно —
двухэтажка,
построенная военнопленными немцами,
обычный сырой скворечник.
 
 
Но время от времени здесь, словно из-под земли,
возникал старый вонючий бомж,
ни на кого не похож,
ничем человечеству не пригож,
жёг костры на земляном полу,
стрелял у меня сигареты,
пережидал здесь московскую зиму,
переживал столичное лето…
А когда напивался, ловил прохожих
и кричал о мире,
который погряз в грехах,
о людях, в погоне за внешностью
растерявших внутренности – впопыхах.
 
 
Говорят, он успел превратиться в золу,
когда приехали пожарные
и увидели огненный столб,
уходящий в небо.
 
 
…Пока меня не было, пока меня не было
здесь, видимо, случилось чудо,
но люди так испугались, что —
     этот дворец снесли,
     турецких правителей приволокли,
     и, кажется, всё забудут.
 

«Манежка» в пересказах

 
– Я загадал, что будет кто-нибудь из наших —
на баррикады лучше всем колхозом.
Когда мы с Серым заварили эту кашу,
наш друг как раз погиб от передоза.
 
 
– И, забирая воздух правым лёгким,
мы левым выдыхали лозунг бравый!
Сидят в тюрьме друзья – Зуфар и Лёвка.
           …О времена, о мальчики, о нравы.
 

Время – оно

…когда бы не было преград

и диаманты в сто карат

и волосы почти до пят

но перекрытия – бетон

а бисера двенадцать тонн

и ты иллюзией объят

Вот оно время твоё воочию: перечисляешь события, живёшь по понятиям, рифмуешь имена, запускаешь южный ветер в лёгкие, и только чужое сердце нарушает тишину, к которой тебя так ласково приучали мастера тихого часа, – смейся, прилежный ученик, пока сломанная указка покоится у ног Мастера.

Вот оно время твоё песочное: фаллос, фобиус, Фрейд… К чёрту Фрейда! Мама сказала, когда вырасту, у меня будет много таких.

Выходишь из дома с мыслями о летающих кирпичах.

Смотришь новости – и заучиваешь наизусть географию смерти. Заходишь в храм: сердце в золотом окладе, серебряная голова от ощущения бесконечности, – но что это за дрожь в ногах, на секундочку? Скрипит сустав ключом железным – и всё такое; пятки набиты сладкой ватой – детство твоё засахаренное. Неужели ты боишься смерти, лапонька? Нет, святоша, ты боишься жизни! Она, сука такая, тянет к тебе свои осьминожьи щупальца, а ты, как водится, не чмо, а мачо: достаёшь мачете и – хрясь по щупальцам, как в Голливуде!.. Говорят, младенцы видят ангелов просто так, с высоты своего нулевого возраста. А взрослые говорят, что там, где ангел, – есть крыло, где крыло – там перо, где перо – там подушка, где подушка – там постель, тёплая, как дыхание… Вот тебе и весь Фрейд. Смейся, холодненький, пока не оторвали с корнем.

Вот оно время твоё сверхточное: два человека встретились на площади Ярославского вокзала – на этом острове русской экзистенции. То были он и она и сентябрь с ними заодно, никакого тебе бабьего лета с жаренными на ветру листьями. Оба торопились на свидание, по колено в воде, по щиколотку в мазуте, задыхаясь собственным будущим, они бежали, чтобы успеть сказать друг другу: «Прощай».

Вот оно время, твоё высочество Человек. Она – мне сказали – счастлива. Она – сказал мне он – счастлива, – улыбался разбитыми губами Амура, чесал вшивую Пановью голову и, когда объявили мою электричку, попросил бутылку из-под пива. А ты, мой высокий друг, говоришь, что пиво – неблагородный напиток. Смейся!

«купол цирка заснеженный дым луговой…»

 
купол цирка заснеженный дым луговой
без царя в рукаве самодур-колоброд
ни измором тебя, ни на кость насадить
мяса сдобную твердь выжимай из себя
 
 
на спидометре ночь минус два за плечом
ни о чём говоришь и молчишь ни о чём
ни о чуде тебе не хочу, ни мозги
полощу твои волосы соль от тоски
 
 
оттого что живые живучих живей
рукава-узломёты война напролёт
тишина-телогрейка кузнечик в траве
и за шиворот капает-капает мёд
 

«как бы это выразить словами?»

 
как бы это выразить словами?
словно поцарапано лицо
город перегнулся впополаме
бросив на прохожего лассо
 
 
и бежишь собачкой тротуарной
отмечая собственную тень
нео в старомодном боливаре
воин со звездою набекрень
 
 
…в воздухе танцуют светотени
за угол красавица зашла
и сегодня был бы день рожденья
если б я вчера не умерла
 

«полжизни приснится, пока переходишь дорогу…»

 
полжизни приснится, пока переходишь дорогу
с три короба врёшь, что от водки тебе хорошо
и в поисках Бога отчаянно ходишь по блогам
и в поисках блага садишься в цветочный горшок
 
 
а там прорастаешь философом умалишённым
правдивый до чёртиков, трезвый как будто за руль
тебя поливают любовницы, сёстры и жёны
тебя называют фенóмен и в руки берут
 
 
какие-то дети чужие родные шалавы
с открытыми ртами – и всё норовят повредить
в цветенье моём не остави меня, Боже правый!
зелёный – приснилось – пора уже переходить
 

Восходящий нонет: Попытка устойчивой формы

 
                         Там
                        и сям
                      балаган:
                  бьёт барабан,
                бредёт караван,
               качает на горбах
           небо, пашет на волах
        землю, – но тебе не надо
        такого пыльного расклада.
 

Володе Весёлкину

Место царя – на помойке!

Из интервью Владимира Весёлкина

 
Пчелиный яд, кровавый апельсин,
ты говоришь о выжженной пустыне,
о том, как катит сонный ассасин
врагов своих не головы, а дыни.
 
 
О том, что есть гашиш и океан,
внутриконтинентальные границы,
и как в метафизический капкан
ты падаешь, целуя наши лица.
 
 
Но – выжжена пустыня на плечах
или отравлен голос рок&роллом —
ты любишь нас, как прежде, сгоряча
и презираешь старые короны.
 

«Обожгла горло о чужую песню…»

 
Обожгла горло о чужую песню.
«Неблагоразумно», – сказал доктор,
взял меня на прицел, включил зуммер
и – давай останавливать мгновение…
 

«Вынь да положь им истину в формате mp3!»

 
Вынь да положь им истину в формате mp3!
Чтобы звучала из четырёх колонок,
чтобы на коже лопались волдыри,
и у коровы священной мычал телёнок.
 
 
Я из пелёнок выросла так давно,
Боже мой, миленький, видишь ли, не успеваю
вволю напиться воды и залечь на дно
и через грани стеклянные выйти к…
 
 
Райскому яблоку негде упасть – на сваях
терем стоит, теремочек, Ноев ковчег.
Вот посмотри: я оттуда тебя забираю —
ну, а к тебе прилагаются тара и чек.
 
 
Вынь да положь! Ты кричишь, упираешься. —
                                                                 Ладно.
Ладно тебе, не надышишься – ветер и снег.
Из каталога небесного тянет прохладой,
и говорит не животное, а человек.
 

Бестиарий-2012

 
Держи волков своих на привязи,
крути над темечком луну,
овца, – двуногая, капризная,
в пустыне пьющая слюну.
 
 
Отщёлкивай зубами семечки:
перерождение и прах, —
на небе ангелы и целочки,
и дед мой в пыльных орденах.
 

«Сухая» акварель

 
/1/
 
 
неуверенная в себе
с прыщавой душой
с жёстким чёрным волоском
на бледном левом соске
 
 
каждое утро она повторяет
злокачественные мантры
о любви и счастье
а вместо зеркала пользуется фотошопом
 
 
её nickname в ФээСБуке – Derzkaya*****Krasavitsа
она в активном поиске
она менеджер по продажам
она сыграла
несуществующую свадьбу на Таиланде
с реальным ублюдком из Строгино
 
 
она родила дочь-ангела, когда рванула Фукусима
дала ей свою фамилию
дала ей свои надежды
дала ей зеркало
 
 
научила плакать, глядя на собственное отражение
 
 
и отправила восвояси
 
 
/2/
 
 
потерялась в городе, в городе
вошла и не вышла
в колоде карт пьяный джокер
и подмосковные мыши
 
 
/3/
 
 
…в своих мечтах
героиня мать
многодетный дворец
по кускам собрать
 
 
не забыть раздеть
свои чувства скрыть
                      превратиться в землю
 
 
/4/
 
 
…ни времени ни места для любви
твоя невеста с именем собачьим
скулит, как сука, пялится в TV,
тебя не хочет кроме как иначе
ни времени ни места для любви…
 

«Я – чепуха мироздания…»

 
Я – чепуха мироздания,
его нанонюанс,
гремящая черепная коробочка,
          перенаселённая мёртвыми и живыми,
гремучая смесь одиночества
                              и очереди за Причастием,
погремушка в руках Азраила,
замочная скважина у Петра,
метаморфоза
     от лика до рыла
и околесица,
     и ветра…
 

Акростих Диме Шурави

 
До того иногда хочется уйти отсюда с тобой!
Может быть, Индия, Куба, ладно,
                    сойдёт для затравки Крым:
инжирную патоку утром слизывать с ложки,
                    читать по ночам Рембо,
толковать о том, что каждый из нас
                    друг от друга когда-то скрыл,
рисовать на загорелой спине прохожего
                    белый гитарный гриф,
играть на нём истово, как будто играешь
                    в последний раз…
Ю энд ми – это формула, точная,
                    словно коралловый риф.
 
 
Я и ты – это скорость ветра и слёзы от ветра
                    из наших глаз.
Кажется слишком лиричной рифмованная строка:
у меня в ней случается много серьёзности,
                    у тебя – фольклористский стёб.
Шелестит любая бумага в руках опытного игрока,
и карта идёт, и строка неподъёмно-легка,
но ты знаешь, малыш, до того иногда хочется
                    сказать словесной игре: stop,
уйти отсюда с тобой и смотреть на игру
                    из южного далека.
 

Нарды

 
Так ходят в Персии войска
(непобедимо войско!) —
передо мной лежит доска
нардического свойства.
 
 
Меня стращали: «Не играй!
Игра пуста, как тыква!»
Заброшу зары на Синай —
что скажешь мне, Владыко?
 
 
Что так испытывать судьбу
нелепо? Даже страшно?
Но страх для игрока – табу.
Перемещаю шашку.
 

«Уберите клоуна – он грустный…»

 
Уберите клоуна – он грустный:
на щеке кровавая слеза.
Помяните Бёлля или Пруста
там, где виноградная лоза
 
 
пробивает каменную почву
и даёт отменное вино.
Уберите клоуна – он ночью
наливает мальчикам Pernod.
 

«надоел самому себе…»

 
надоел самому себе:
нестяжателен, благолеп
любишь пыль на своём горбе
и котлетку на белый хлеб
 
 
улыбаешься зеркалам:
     созерцателен и брюнет
завтра в стельку, сегодня в хлам,
          а вчера – вообще тупой —
 
 
     размечтался, что ты поэт
и ушёл навсегда в запой
 

«Выхожу и – Боже правый! —…»

 
Выхожу и – Боже правый! —
друг валяется в канаве
и кричит, поднявши ноги,
точно выросли рога:
 
 
– Я большой поэт от Бога —
мне свобода дорога!
 

«Вот, говорят, участвуй в литературном процессе…»

 
Вот, говорят, участвуй в литературном процессе,
а, может, я сама как литературный процесс:
утром я в ужасе думаю о Дантесе,
ночью любовник приходит – ну, точно, Дантес!
 

«мы с тобой одной породы…»

 
мы с тобой одной породы
городов поводыри
даром не нужна свобода
слово смыслом одари
 
 
смыслу – слова коромысло
речи – воду ключаря
     и уводят эти мысли
     городского пустыря
 
 
мы с тобою будем биться
до последней ДНК
антилопино копытце
падишахова рука
 
 
и пока эмир считает
золотые черепки
вели-Хлебников мечтает
мир отпотчевать с руки
 
 
     кровяное крошево —
     ничего хорошего
 

«Сестричка, сестра-а-а…»

 
Сестричка, сестра-а-а…
Тащи-ка сюда свою милосердную задницу!
От боли случается приступ фантомной любви.
Ну как, ты скажи, эта боль у врачей называется?
Сестричка, сестра, по буквам её назови.
 

Колыбельная «Утешительная»

 
Если что-нибудь случится,
ты тогда не вой, волчица,
не рычи, бродячий пёс,
доводя дитя до слёз.
 
 
Выйди солнце из-за леса,
прокатись по улице,
рассмеши дурного беса,
что на детку хмурится.
 
 
Посмотри: на небе – птицы,
облака целуются…
Если что-нибудь случится —
всё равно забудется!
 

«в поэтическом квартале…»

 
в поэтическом квартале
нас с тобою заверстали
в прозаической квартире
нам с тобою запретили
 

спать, петь, пить пьяное Пино Гри, заниматься любовью при свете дня, согреваться мечтами о мексиканской границе, играть в короткие нарды, думать вслух – длинна ли жизнь или не очень, смотреть полуденное кино о Борате, разговаривать с Богом, как с братом, есть перец чили на голодный желудок, любить негодяев и праведников, кривляться перед зеркалом и умирать со смеху, когда рождается новый человек.

Помнишь – на нас напялили колодки и сбросили в острое течение Дуная?

 
(рифмоплётка – тоже тётка
только не родная)
 

«пламя языкастое…»

 
пламя языкастое
чучелко зимы
раньше жили кастами
а теперь
сами с усами
с длинными волосами
с длинными языками
со взведёнными колками
вспомни как плясали
жигу жигу жигу
не умирали
жили жили жили
и о морали не говорили
зелье варили
наносили на карту новые города
вам господин туда
вам госпожа сюда
так голосили
так прогоняли зиму
были красивы
ездили на лимузине
а теперь
пламя языкастое
чучелко зимы
мы с тобой опасные
уличные мы
 

Южные террасы

«моё падение в июне…»

Александру Голоскеру

 
моё падение в июне
преображенье в сентябре
когда живёшь пуская слюни
и гóре вознося горе
 
 
и долу идолов спуская
за руку приводя их в ад
ты осыпаешься кусками
Господнему единству рад
 
 
и просыпаешься в июне
и засыпаешь в сентябре
по-прежнему дурной и юный
по-прежнему пока в игре
 

1. Джалита-лайт

 
мой знакомый маленький мальчик
с ушами Будды и характером римского легионера
 
 
спросил однажды прохожего человека:
 
 
– Ты старый?
 
 
            И человек опечалился.
 
 
– Значит, ты скоро умрёшь?
 
 
            И человек обрадовался.
 
 
…Жестокие и праведные дети…
 
 
В Ялте была зима – и кому было дело
до видевших чудо?
 

«чушь-чухонка – лишнее…»

 
чушь-чухонка – лишнее
выброси в помойку
дура тайны личности
топит в Дерекойке
 
 
ловит рыбку золотце
загадай желание
малолетке молодцы
открывают знание
 
 
а по небу душному
в коем-то сезоне
скачут души тучные
местных амазонок