Текст книги "Жена моего брата"

Глава 8
Бестелесное привидение

Набираю Злату.

– Слушаю, – сдержанно.

Мне кажется, я не спутаю этот голос ни с каким другим больше. Он звучит прямо в мою грудь, отдавая чувствительным эхом вниз живота. Он делает мне больно.

– Добрый вечер.

Хрена с два он добрый, конечно.

– Добрый вечер, Демид.

– Ты сделала выбор?

– Нет.

– Потому что?…

– Потому что… – знакомый вздох. – А почему Вы звоните только сейчас?

Три дня прошло.

Да, я косячу! Но вся моя энергия слита в диагноз, а слабым и разбитым я не хочу общаться с ней. Не могу! Это так жалко…

– Я прошу прощения. Дела.

– Мм. Ясно.

– Очень сложный период. Правда. Но мне показалось, мы договорились.

– Мне тоже. Но потом перестало так казаться.

– Я. Прошу. Прощения! – чеканю я. – Если бы я мог, я бы был рядом. Ты обещала сделать выбор быстро. Завтра?

Моя нервозность сквозит и в голосе. Если она выберет меня, я просто не буду трогать ее до тех пор, пока не буду уверен наверняка. Супер, Черкасов! А если ты таки положительный? При разводе она заберет у семьи все, согласно брачному договору. Или ты думаешь, она будет жить с инфицированным? Развода не будет, нет. Это исключено. А что тогда будет?

Включив мозги, и отрубив дурную мышцу в грудине, я понимаю, что просто обязан отдать девочку брату. Но… Но. Я что похож на доброго самаритянина? Нужно придумать что-то. Очнувшись понимаю, что мы уже несколько минут молчим по телефону.

– Злата.

– Что?

– Я могу сделать что-нибудь для тебя? Прямо сейчас? Чтобы исправить моё трехдневное молчание.

– Можете.

Напрягая пресс, присаживаюсь ровнее.

– Вы можете разделить со мной ужин. Прямо сейчас.

Моё сердце вылетает на метр вперед, как у мультяшного персонажа и пульсирует, переливаясь всеми цветами радуги. По ощущениям, конечно.

– Я бы хотела еще раз… поговорить. Перед тем, как определиться.

Оттягиваю рывком галстук, отрывая нечаянно верхнюю пуговицу на рубашке. Губы растягиваются в улыбке. На мгновение. Но несколько секунд я мля счастлив, как пёс, которого погладили. Ужин…

А можно между нами поставить тонкое разделяющее стекло? На всякий случай. Не гони, Черкасов, не передается эта хрень бытовым путём. Тебя же не в постель пригласили, а на ужин. Посидите в ресторане на приличной дистанции.

– Где ты?

Сомнения… Но желание побыть с ней немного, побеждает.

– Дома.

Ооо, черт.

– Может быть, в ресторан? Обещаю выбрать самый впечатляющий.

– Нет. Я уже всё приготовила. Я Вас жду.

О, боги! «Найди причину! Откажись!» – уговариваю я себя. Не будь у меня положительного теста, сегодня она была бы моя. Во всех смыслах этого слова. Просто… какой же это потрясающий кайф – иметь возможность, обнимать, целовать, присваивать! Эти губы были так близко! В секунде от поцелуя. В мгновении до точки нашего невозврата. Отпустил бы я её после поцелуя? Не-е-ет! Ни за что.

Закрывая глаза, фантазирую. Губы прикрываются и горят, я жадно облизываюсь, сокращаясь от возбуждения. Всё, Черкасов, это теперь недоступна часть реальности. Ты бестелесное привидение еще полгода. Прими это. Усвой это! Сдергивая с запястья часы медленно кручу их на пальце. Они встали. В первый раз в жизни у меня встали часы. Как символично… Моя жизнь на паузе. А её – нет! И может так оказаться, что это последнее свидание со Златой. А завтра она будет принадлежать другому мужчине. И так и будет, вообще-то. Особенно, если ты не приедешь. Ее приглашение значит только одно, она не хочет выбирать Родиона. И я делаю саму глупую вещь в моей ситуации – еду.

И да – в этот раз я не лажаю с букетом.

Покупаю бутылочку хорошего вина. Когда меня последний раз женщина приглашала на ужин к себе домой? Такая женщина, чтобы я согласился. Да никогда! Моя жизнь устроена максимально просто. Как черновик. Пока все силы вложены в компанию, а в личной жизни довольствуюсь простым и малым, но мечтаю о большом и полноценном.

Дописался на черновик, Черкасов? Ага, так что чистовик испачкал. Паркуюсь возле маленького, но выстроенного в стиле средневекового замка домика Ивана Михайловича. Не самый престижный район. Но пока еще спокойный. Ворота – стальной частокол. Я вижу парадный вход в дом. Нажимаю на звонок.

Открывает мне охранник. Свет ярких фонарей освещает всё по периметру.

– Этим входом не пользуются, – тормозит он мою попытку подняться на крыльцо. – Пройдёмте.

Мы обходим дом.

– Тиша, слезай! – стоит спиной ко мне у высокого ранета Злата, уперев руки в бока.

– Злата Романовна, к Вам гости.

Разворачивается.

– Что случилось? – смотрю наверх.

– Аа… да, ничего, – поправляет немного растрепавшиеся волосы.

На ветке, прислонившись спиной к стволу сидит Тихон. Метра три высота…

– Тихон, привет.

– Здравствуйте.

– Проходите в дом, – отворачиваясь от Тихона, показывает мне на вход чуть поскромнее, чем парадный.

В спину ей тут же прилетает ранеткой. Слышу глухой шлепок и вижу, как вздрагивает. Глаза мстительно вспыхивают, веки тяжелеют, но делает вид, что ничего не было.

Разворачиваюсь, чтобы зайти в дом и в отражении затенённого стекла окна вижу, как она поднимает пару ранеток и отточенным движением швыряет обратно в Тихона.

– Ай!

Хруст веток.

Ну, дети! – прячу улыбку.

И меня и самого расслабляет, снимая с плеч лет пятнадцать. Проблемы, заботы будто отъезжают немного подальше. Когда-то и я по деревьям в нашем саду лазил.

– Проходите, – опережая, Злата поспешно открывает мне дверь.

– Поссорились?

– Нет, с чего Вы взяли?

– Да так… – ухмыляюсь я.

Живая девушка. Сто лет в моей жизни не было живых девушек. Всё как-то по сценарию в последнее время. Только лица меняются. Хочется погладить ее по спине. Там вырез, открывающий лопатки. И между ними красный след от ранетки. Но держится она как принцесска, изящно и не подавая виду, что больно, гордо выпрямив плечи и задрав подбородок. Отдаю ей в руки букет.

– Спасибо за приглашение.

– Сюда, – уводит она меня в столовую.

– Сама готовила? – наблюдаю как накрывает для нас стол.

Между широким поясом свободных брюк и в цвет им свободным топом – узкая полоска плоского загорелого живота. Топ ассиметрично съезжает с одного плеча. Шея очень красивая… я целовал уже эту шею…

Тяжело сглатываю. Бестелестный, ты, Черкасов! Напоминаю себе.

В глаза смотри!

– Сама, – скромно.

Круто. Женщины в моей семье никогда не готовили сами. У нас всегда был повар. Ставит чашку передо мной.

– Ничего что я по-простому без сервировки? – смотрит мне в глаза.

Коротко улыбаюсь. Да мне вообще все равно. Рядом со мной побудь…

– Тихон не присоединится?

– Он поел уже.

В голосе сквозит недовольство.

– Пахнет вкусно… – вдыхаю я запах блюда.

В глубокой глиняной чашке с резными боками, белая маслянистая жидкость с оранжевыми разводами и шариками.

– А что это? На икру красную похоже.

– Лосось в сливках с икрой. Мама раньше всегда готовила. Когда гости приезжали. И я теперь для гостей готовлю.

– Ух ты. Ммм… – тут же выдаю я стон удовольствия, пробуя первую ложку.

Злата передаёт мне черный хлеб, зелень… Молча едим, встречаясь взглядами. Она немного расслабляется. Мне так кайфово, словно в эти сливки было намешано пару ложек дури. Точно ведьма…

– Может вина? – словно опомнившись.

– Только тебе. Я за рулём. Спасибо. Лучше чай.

Говорим о каких-то незначительных вещах. Любуюсь тем, как она двигается, говорит, ест, изредка улыбается.

Моя эйфория и расслабленность мгновенно исчезает, когда она начинает убирать со стола. Напряжённо смотрю на то, как касается моей ложки, вилки…

Отвратительное ощущение липкого неконтролируемого страха, смешанного с отвращением к себе. Не сходи с ума, Черкасов. Но ничего не могу поделать, ощущаю себя грязным. И ещё – лжецом, что пришёл в её дом и не ставлю её в известность, не даю ей выбора – не контактировать со мной.

Ещё и замуж уговариваю…

На открытом окне в пепельнице наполовину истлевшая и потушенная сигарета. Рядом пачка. Залипаю на ней взглядом. – Вы вдвоём здесь живете? – Охрана ещё…

– Прямо в доме?

– Нет, во флигеле у ворот.

– Ты куришь? – ревность глушит короткой вспышкой.

Я уверен, что она не курит! Да и сигареты крепкие, мужские. Оборачивается, ловят взглядом пепельницу.

– Это деда пачка, – вздыхает она.

Иван Михайлович из больницы не отлучался.

– Кто приобщился? – дёргаю бровью.

– Тиша… – расстроенно. – Совсем слушаться перестал.

Оо… Отпускает немного.

– Возраст такой, – пожимаю плечами. – Не переживай. В тринадцать все бунтуют.

Складывает с посудомойку приборы.

– Хочешь, я поговорю с ним насчёт сигарет.

– Наверное, пока не стоит. Ему и так сложно принять наше ближайшее будущее. А если Вы ещё начнёте его воспитывать…

– А тебе? Сложно?

– И мне.

Так. А вот сейчас время договариваться, Черкасов.

– А если для тебя ничего не изменится после брака? Так будет проще принять?

– Как это? – разворачивается.

– Допустим, мы распишемся, и поставим наши супружеские обязанности на паузу, позволив себе просто пожить рядом как друзья, узнать друг друга. Несколько месяцев… – осторожно добавляю я.

– Фиктивный брак, имеете в виду?! Нет, Демид, извините. Тогда, у нас с Тишей не будет гарантии…

Снова закрывается, складывая крест-накрест руки.

– Дед всё написал в брачном договоре. Он не будет изменён. Мне нужен нормальный брак и заинтересованный во мне муж.

– Нет, не фиктивный! Мне показалось, я понятно выразился: дать нам время на естественное развитие отношений, без этой спешки с наследником. Несколько месяцев… может, полгода. До того, как мы станем мужем и женой не только формально.

– Полгода? Не хотите детей? – пытливо.

– Хочу!

– У Вас женщина есть, поэтому?… – хмурится. – Зачем же тогда Вы мешаете брату?

– Да нет же! Нет у меня женщины.

– Мужчина? – шокированным шёпотом, распахивая огромные глаза.

– Злата!! – рявкаю я.

– Что? В Москве это говорят не редкость. Так Вы прямо скажите, а то я ничего не понимаю.

– Госпожа Ольховская, угомоните свою буйную фантазию, – зверею я.

– Извините, – закусывает губу.

Странно, наверное, такое предложение из уст мужчины выглядит. Вот и ищет причину.

– Откинь свои дурацкие интерпретации и отнесись к моему предложению – как оно есть. Если мы не станем форсировать, тебе будет комфортнее?

Опускает глаза.

– Да. Конечно. А Вам? – вдруг выстреливает в меня снова пытливым взглядом.

– А я потерплю, – в моем голосе проскальзывает много всякого, что я не успел поймать и блокировать.

Закрываю глаза, пряча за веками всё, что я думаю на самом деле по этому поводу.

– Ради меня?… – растерянно.

– Ради нас.

– Ладно… спасибо, наверное, за предложение.

Отворачивается и тоже смотрит в окно.

– Что тебя смущает? – начинаю нервничать я.

– Что смущает?

Неожиданно разворачивается.

– Вы, Демид, и так-то человек холодный… А временами вообще как айсберг… Я еще ничего не сделала, а Вы уже смотрите на меня то ли с презрением, то ли с отвращением.

– Я не холодный, – осаживаюсь я.

С отвращением?… Считала из взгляда? Я же не на тебя, дурочка!

Отрицательно качаю головой. В груди переполняет болью от её слов.

– Ты ошиблась.

– Да? – хмурясь, ноздри нервно вздрагивают. – Обнимите меня тогда.

Я дергаюсь к ней и тут же торможу. Ступор. Давай, Черкасов! Объятия – это не заразно! Но… По моей коже идут мерзкие мурашки, и я растерянно замираю, не решаясь.

Отворачивается. Ну мля…

Встаю позади неё, так близко, что чувствую жар её тела. Ощущаю, как она вся трепещет. Хочется повыть на луну от понимания, что зацелуй я ее сейчас, не оттолкнула бы!

– Но это не значит, что я не хочу, – шепчу ей в затылок. – Очень хочу! Но пусть будет так, ладно?

Настороженно кивает.

– Я могу быть уверенным, что ты определилась?

– Не давите на меня, пожалуйста. У меня и так пара дней всего… Через ткань топа прижимаюсь губами к плечу.

– Ведьма моя карельская… – признаюсь я ей завуалированно в своих чувствах, вспоминая её вопрос. – Не ошибись!

Вздрагивает.

– Я поеду. Поздно. Спасибо за ужин, Золотинка.

– Папа так звал… – не поворачиваясь.

В груди сжимается от открытых слов, вскрывающих её ранимость

– Всё хорошо у тебя будет, слышишь?

У меня – не факт. А у неё – да. Я себе это обещаю. Ухожу, так и не поцеловав. И даже не прикоснувшись к её пальчикам. Ухожу измученным, словно голодным постоял у роскошного шведского стола, но так ничего и не съел. Этот голод мучителен!

– Тихий! – окликаю на улице Тихона.

– Чего? – из темноты.

– Не буянь. Сестра переживает. Людей, которые о тебе переживают надо ценить, понял?

– Ладно… – угрюмо.

Выходит на свет. Моя рука дёргается для рукопожатия, но я себя тут же торможу, зацикливаясь на чувстве брезгливости к себе. И не тяну ему в этот раз руку. Ухожу.

Глава 9
Кто-то должен

– Злата, солнце, бросай всё! Поехали сегодня на стритрейсинг? Я тебя на самых убойных тачках покатаю… Там отличная туса, народ крутой… Почилим… – слышу телефонный разговор брата.

Двери наших кабинетов выходят на один балкон. И у меня дверь приоткрыта. В кабинет несёт сигаретным дымом.

– Почему? – разочарованно.

– Да? Жаль… Но ты же понимаешь, что это неизбежно случится. Ты ему ничем не поможешь, если будешь скорбеть и сидеть рядом. Поехали, расслабимся. Нет? Ну ладно, окей. Завтра позвоню. Не кисни там, красивая моя…

– Родион!

– Чего? – заглядывает брат.

– Слышишь, тусовщик…

Кидаю подшивку распечаток на стол. Он забыл её за столиком внизу. Заглядывал ли вообще – большой вопрос.

– Ничего, что это конфиденциальная информация и моя интеллектуальная собственность.

– Черт… Извини, брат.

– Ты должен был перелопатить мне всю подборку заводов в Китае, – стучу пальцами по подшивке. – Разослать им наши предложения по поставкам металла. Где?

– Братишка, но металла-то нет. Все партии уже на договорах, а новая на таможне.

– А где мы ее хранить будем, когда выкупим? Зачем отдавать огромные бабки за жд тупик, если мы можем просто изменить маршруты вагонов и отправить товар закупщикам напрямую?

– Логично… – уныло.

– Где они?

– Кто?

– Договора с закупщиками!

– Брат… – с виноватой улыбкой. – Я еще не занимался этим.

– А чем ты занимался?!

– Я пытаюсь… обеспечить нам золотишко, чтобы выкупить товар, – разводит руками.

– Злата сделает выбор и без стритрейсинга, а товар сам себя не продаст. Так что – сел, и пока у меня не будет картины по Китаю, чтобы зад свой от кресла не отрывал.

– Но ты же раньше этим занимался! – раздражённо.

– А теперь мне некогда. Дел стало больше.

– Найми человека!

– Давай денег, найму.

– В смысле?

– А как ты думал? Я их из воздуха достаю, что ли?! И можно брать бесконечно? Работай, давай.

Недовольно бубня уходит к себе. Бестолочь ленивая. Но пока его мать была жива, она делала все, чтобы Родиона не коснулись никакие заботы. В семь он сильно переболел почками. Температура подскочила так, что мы его чуть не потеряли. После этого у неё, как кукушку сорвало. Мальчик, под дотошным контролем матери, только отдыхал и расслаблялся. До сих пор не может в тонус прийти. Хотя семь лет уже, как она умерла. Снижаю лимит на его карте в три раза. Нам нужно экономить. Сейчас будут простои, а это потеря денег. Сливает же ежедневно бабло на тусовки это бессмысленные.

Набираю Злату.

– Здравствуйте… – шепотом.

– Что у тебя случилось?

Молчание… вздох… Я как радар реагирую на ее вздох болезненным ощущением в груди.

– Иван Михайлович?

– Мхм… – положительно.

– Ты плачешь, что ли? В больнице? – слышу только её тихий рваный вздох.

– Я приеду сейчас. Трубку Тихону передай.

Держа телефон у уха, накидываю пиджак. Шарю по столу рукой в поиске ключей от тачки.

– Это Тихон.

– Минуту…

Выхожу из кабинета.

– Регина! Я уехал.

– Дэм, через час встреча назначена же.

– Перенеси.

– Невозможно.

– Значит, скоро вернусь. Пусть ждут.

Сбегаю по лестнице вниз.

– Тихон, ты здесь?

– Да.

– Рассказывай…

– У деда сейчас был какой-то приступ. Судороги. Он в себя не приходит.

– А опухоль-то где?

– В мозгу.

– Ясно. Неоперабельная, да?

– Терминальная стадия.

– Врачи что сказали?

– Увезли в реанимацию. Говорят – ожидаемо было. Ничего не поделать.

Выруливаю со стоянки на дорогу. Плотно… Твою мать! Успеть бы вернуться еще. Смотрю на часы…

– Сестра как?

– Молчит.

– Ты рядом будь, понял? Я приеду сейчас.

Отписываюсь Регине, что не успею на встречу.

Регина: «И что мне делать?»

Демид: «Звони отцу. Пусть подъедет, пообщается.»

Регина: «Он не владеет полностью ситуацией».

Демид: «Ты владеешь! Давай, Регина, до связи. У меня трешак тут. Я обязан быть.»

Через минут сорок подъезжаю к больнице. В коридоре вижу Злату в белом запахнутом халатике. Говорит с врачом. Замедляя шаг, останавливаюсь за ее спиной.

– Будем следить за состоянием, – заканчивает врач. – Но он просил в случае смерти мозга на аппарате не держать.

– Я знаю. Спасибо.

Отвожу её на крыльцо. Глаза блестят, но слёз уже нет. Мы молча стоим, рассматривая задумчиво кроны деревьев.

– Пришёл в себя?

– Нет… – вяло. – На аппарате жизнеобеспечения. Сам не дышит.

– Наверное, я должен какие-то слова утешения сказать. «Не переживай», всё такое. Но я не буду. И когда будет умирать бабушка, я в морду дам тому, кто попробует сказать мне, чтобы я не переживал.

– Да.

– Но мне очень жаль. Как оформлены сейчас документы на прииск? – Зачем Вам? – выпускает она колючки. – Это Тихона прииск!

– Затем, что Дагиев будет искать момент, Злата, вашей с Тихоном максимальной уязвимости. И он кажется настал. Если бы я хотел провернуть что-то, я бы делал это сейчас. Когда Иван Михайлович уже никак не влияет, а Тихон еще не вступил в права наследования…

– Нечего там захватывать! – болезненно перебивает меня. – Все золото, что там было – на моем счету.

– Я на идиота похож?

– Нет… – опускает взгляд.

– Может, Дагиев похож на идиота?

Отворачивается.

– Как оформлены документы?

– Я не разбираюсь.

– Покажи.

– Нет. Они в ячейке. Я их ни за что оттуда не достану.

– Они же, Злата, проверят породу.

– Там шахта обвалилась. Охрана стоит. Как они проверят?

– Ладно… – глажу пальцами по плечу через халатик. – Собирайте сегодня вещи и, давайте, под нашу защиту. Не дай бог что-то… Скажу, чтобы приготовили комнаты. Мы стоим еще несколько минут молча.

– Мне ехать нужно. На встречу уже полчаса как опоздал…

– Зачем приезжали тогда? Решили бы всё по телефону.

– Кто-то должен приехать, когда такое случается. Когда мне будет так плохо, я надеюсь, что приедешь ты.

Надо идти. Но я продолжаю стоять рядом с ней. Не могу уйти. Страшно их оставлять.

– Что за мужик? – киваю на не спускающего с нас глаз быка. – Охранник наш.

– Один?

– Да.

– Ладно, хрен с ним. Подождут дела. Потом разрулю. Забирай Тихона, поехали вещи собирать. Один – это мало.

– Сейчас?! – жалобно.

– Да.

– Я еще ничего не решила! – с надрывом.

– Дурочка ты. Дагиев как поймёт, что дарственная твоя в силу вступила, а ты еще девочка свободная, приставит Тихому ствол в башне, и ты его женой станешь, а не моей. Дед же дарственной оформил, чтобы ты наследство полгода не ждала? И в силу дарственная вступает либо сразу после его смерти, либо после твоей свадьбы, так?

– Да! – срывается ее голос.

– Бери Тихона, поехали.

Прикасаюсь на автомате к стволу под пиджаком, проверяя со мной ли он. Ох, рано, Иван Михайлович ушёл. Пары дней свадьбы не дождался. Не верится мне, что в себя уже придёт. Грустная будет у нас свадьба, золотая девочка. Грустная и поспешная.

Злата с Тихоном собираются. Я брожу по дому, заглядывая в комнаты. Закрываю окна, перекрываю вентили в санузлах. Потому что подвал закрыт, а они не могут найти ключ. Позже мы со всем разберёмся.

Слышу – ругаются. Выглядываю в коридор, их комнаты напротив. И они между ними.

– Положи, где взял!

– Нет!

– Это деда вещь.

– Ему уже не нужна. А нам пригодится.

– Совсем уже?! Я замуж выхожу чтобы не пригодился! Отдай!

– Что происходит? Замирают, как дети, застигнутые врасплох. Ну или не «как»…

Встают рядышком, лицом ко мне, словно в строй. Руки Тихона за спиной.

– Ну ладно, что там? – вздыхаю я. – Покажи.

Опуская взгляд, достаёт из-за спины Беретту.

– Воу. Дай посмотреть… – забираю у него из рук.

Хорошо смазана, натёрта и… заряжена. Сбоку именная надпись: «Ольховский». Разряжаю, ссыпая патроны себе в ладонь.

– Умеешь пользоваться-то?

– Умею.

– Пусть возьмёт на память, Злата. Положим ко мне в сейф. Подрастет – отдам. Патроны пересыпаю в карман. Беретту возвращаю в руки Тихону. Дома заберу.

– Пусть другое на память возьмёт! – упрямо. – Зачем оружие?

– Он мужчина, он выбрал оружие. Имеет право. Вещь именная и должна достаться наследнику.

Недовольно развернувшись, Злата уходит к себе. Коса от резкого разворота бьёт мне по груди. Хочется поймать, накрутить на руку… покусать её! Сладенько и горячо. Прячу взгляд, устремленный ей в спину. Как жить с ней рядом и не касаться, скажите мне?

– Спасибо, – напоминает о себе Тихон.

– Строгая сестра у тебя?

– Да нет… Нормальная.

Боится оружия просто.

– Почему?

– Стреляли…

Трындец. Надо узнать детали.

– Иди, вещи собирай.

Присаживаюсь в маленькой уютной гостиной. И опять маниакально погружаюсь чтение медицинских статей по своему возможному диагнозу. Читаю. И мне хочется забить. Поверить, что я здоров! Но… Если у Юли именно СПИД, то она была больна на момент нашего секса. И пропитана вирусом насквозь! Набираю её.

– Привет.

– Привет, Демид, – вздох. – Ты уж прости. Я не знала.

– У меня только один вопрос – ВИЧ или СПИД?

– СПИД.

– Ясно.

«Это же так просто, Юль, меняешь партнера, сдаёшь анализы!» – хочется отчитать мне её. Но только это все хрень, и так не работает. У тебя же у самого, Черкасов, периодически случайный секс был. Ты ж по врачам не бегал! Резинки кажутся панацеей. Но потом ты узнаешь детали. Что в слюне может оказаться кровь, например, и ранка во рту, или… Деталей много, вероятность есть всегда! Она невелика. Но в каждом конкретном случае – пятьдесят на пятьдесят. О чем я думал? И теперь, когда я так глубоко врезался в эту проблему, я чувствую острое и тотальное отвращение ко всему, начиная от дешёвого секса, заканчивая женскими телами, запахом… И всё время хочется помыться! Словно, я могу теперь смыть с себя это.

Мозгами понимаю – просто психоз. Но, вот в очередной раз едва подавляю желание тщательно вымыть руки с мылом. Наверное, мне нужен психолог или психоаналитик. Я так за эти месяцы крышей уеду очень далеко.

– Как твои анализы?

– Пока неоднозначные.

– Мне жаль.

– Как ты? Может, нужно что-то?

Юля – красива и молода. И очень любит жизнь, удовольствия…

Думаю, для неё это был страшный удар.

– Нет, Дэм. Мне уже ничего не надо.

– Все так плохо?

– Терапия оказалась не эффективна, я поздно обратилась. У меня саркома. На фоне иммунодефицита. Я в больнице. И я отсюда вряд ли выйду, если уж честно.

– Мля… может бабки нужны?

– Нет. Всё что мне можно и нужно здесь бесплатно. Остальное смысла уже не имеет.

– Ну может, хочется что-то…

– Хочется отмотать жизнь лет на семь назад, выйти замуж за одноклассника, родить ему двойню, готовить борщ и по выходным ездить с детьми к родителям на дачу.

– Мда… Такие же мысли.

– Ладно, Демид. Неоднозначные – это уже хорошо. Пусть тебя пронесёт.

– Спасибо.

Иду в комнату к Злате. На неё моё тотальное отвращение не распространяется. Ни на тело, ни на запах, ни на эротические фантазии. Как мужчина, с недавних пор, я ещё психологически жив только в реальности с ней. Другого не желаю!

– Готова? – захожу в комнату.

Как раз в момент, когда стягивает с себя футболку. Тихо вскрикнув, прикрывает ей покачнувшуюся грудь.

– Прости…

Хочу отвернуться, чтобы не смущать её. Но взгляд залипает на двух шрамах, искажающих её идеальное тело. Шрамов очень однозначной и знакомой мне формы. Это от пуль… Прямо по рёбрам…

От шока дыхание застывает, я прикасаюсь ладонью к своему горлу, прокашливаясь и делая пару шагов к ней. Не в состоянии отвести глаз, оседаю на её кровать. За ремень настойчиво тяну ближе, вынуждая сделать шаг ко мне. Верхний шрам на уровне нижнего отдела сердца.

– Сердце… – не касаясь, зависают я пальцем в сантиметре от зажившей раны.

– В ребро попала.

– А эта? – Тоже в ребро.

– Везучая…

И я везучий. Могли бы никогда не встретиться. Рубцы еще ярко-розовые.

– Год назад?

– Примерно.

Мне хочется поцеловать её шрамы. И пальцы, не касаясь, машинально двигаются, гладят ее… на расстоянии.

– Кто это сделал?

– Он мёртв.

– Зачем он это сделал?

– Золото… -

Господи, – оскаливаюсь я.

Морщась смотрю на эти шрамы. Дико больно и страшно, наверное, было.

– Я потом пластику сделаю… – неуверенно, поджимает локти ближе к телу.

– Зачем? Мало наркоза тебе было и боли?

– Некрасиво.

– Всё красиво! Не трогай их. Они не портят… Как мужчина тебе говорю. Глаз не отвести как красиво.

А шрамы… ну это уже часть тела. Зачем их убирать? Они просто напоминают, как это тело уязвимо. Зажмуриваюсь. Падаю на спину, не открывая глаз.

– Одевайся, Золотинка. Бери только самое необходимое. Остальное упакуют и привезут позже.

– Я – всё… – оглядывает свою комнату.

Лёгкие шторы поднимаются под порывом ветра. Закрываю окно и здесь. Захожу в ванную комнату. На сушилке ее бельё… Замираю от неожиданности. Тонкие кружевные трусики нежно-розового цвета. Веду по кружеву пальцами, представляя, что делаю это когда они надеты на ее идеальные бедра. Сжимаю пальцами шелковистый треугольничек, вшитый в кружева. Который касался её…

– Демид?… – из комнаты.

Сминаю в кулак. Рефлекторно убираю в карман. Ну ты даёшь, Черкасов. Дожил… Трусики крадешь! А что такого? Моей женщины же трусики. Кому я здесь должен их оставить? Даже если никогда у нас с ней ничего не будет, все равно моя. Не потому что принадлежит мне, потому что я уже принадлежу.

Закручиваю вентиль рядом с душевой кабиной. Краем глаза замечаю блеск. У зеркала висит ее лемби на цепочке. Подставляю ладонь, рассматривая медальон внимательнее. Снимаю. Выхожу к ней. Поднимаю на Злату взгляд.

– Ты забыла кое-что. Демонстрирую медальон, поднимая с ладони за цепочку.

Растерянно смотрит. Делает нерешительный шаг в мою сторону. Я сжимаю цепочку крепче. Злата ловит мой жест и не моргая смотрит в мои глаза.

– Не хочу отдавать… – признаюсь я.

– Ладно, – подрагивает её голос и покорно добавляет: – Оставьте.

Сжимает пальцами косу, лежащую на плече.

Та-а-ак… Приглядываюсь к ней внимательнее.

– Это – выбор? – уточняю я.

Кивает.

Моё лицо нервно подрагивает. Мне хочется разнести все вокруг от бешенства! Потому что в этот момент я не должен стоять как истукан. И это мука адская – не иметь возможности принять её выбор каким-нибудь человеческим способом. Поцелуем, например. Подхожу, надеваю на неё лемби.

– Ты мне его отдашь потом, хорошо? Когда будешь не вынуждена, а захочешь этого. Как мы договаривались.

Я не могу поцеловать ее, поэтому прикасаюсь на мгновение губами к медальону, прежде, чем его отпустить.

– Идём…