Текст книги "Тайны древних миграций"

В древней Бактрии (совр. Афганистан) и в верхней части долины Инда располагались самые восточные государства, образовавшиеся в процессе распада империи Селевкидов – крупнейшей державы, созданной преемниками Александра Македонского. В середине III века до н. э. Диодот основал царство, которое историки называют Греко-Бактрийским. Наследники Диодота неоднократно воевали с государствами Индии. В середине II века до н. э. войско царя Менандра дошло до современной Бенгалии. В результате этих походов возникли царства, называемые Греко-Индийскими. В течение I века до н. э. – I века н. э. они были постепенно подчинены возвысившимся народом кушан, в котором историки видят или уже знакомых нам тохаров, или один из иранских народов.

Культура Греко-Бактрийских и Греко-Индийских царств представляла собой замечательное сочетание местных и эллинских элементов. Влияние эллинской цивилизации было весьма значительным. Ярким свидетельством тому служит детально исследованный французскими и русскими археологами в 1960—70-е годы древний город на севере Афганистана, ныне называемый Ай-Ханум. В городе (предположительно, это одна из многочисленных Селевкий) были обнаружены руины дворца с колоннами коринфского ордера, гимнасия, театра и других типичных древнегреческих сооружений… Начавшаяся в конце прошлого века в Афганистане гражданская война прервала исследования и нанесла непоправимый ущерб памятнику культуры, до тех пор нетронутому в течение двух с лишним тысяч лет…

Вполне возможно, что и до Александра Македонского греки могли проникать далеко на восток. Персы, в VI веке до н. э. покорившие колонизованные греками берега Малой Азии (Ионию), переселяли и перемешивали народы своей империи. В 493 году до н. э. персы подавили крупное восстание ионийских городов. Часть их жителей была выселена в другие области Персидской державы Ахеменидов. Одним из мест депортации греков стали окрестности Вавилона. Не исключено, что отдельные группы ионийских греков могли проживать и в других, более восточных регионах империи Ахеменидов. В V—IV веках до н. э. на службе у персидских царей и их сатрапов часто находились греческие военачальники и даже целые наёмные дружины греков. Так что эллины прокладывали пути на восток задолго до походов Александра Македонского.

Но, разумеется, дарды и нуристанцы – потомки гораздо более ранних пришельцев. Долго тех и других считали одним народом, делящимся лишь по религиозному признаку. Дарды исповедуют главным образом ислам суннитского толка, хотя есть среди них и сторонники других верований. Нуристанцев вплоть до конца XIX века звали кафирами – язычниками. Они сохраняли не только древние доисламские верования, но и политическую независимость. В 1896—1897 годах просвещённый и европеизированный афганский эмир Абдурахман, проводя политику государственной централизации, решил подчинить кафиров, а заодно и обратить их в «истинную веру». Проведя успешную военную кампанию, он объявил кафиров мусульманами и повелел впредь именовать их страну Нуристан – «страна света». В конце ХХ века нуристанцы подверглись ещё одному геноциду – на сей раз со стороны талибов, временно захвативших власть в Афганистане…

Как дарды, так и нуристанцы распадаются на ряд народов. Среди дардов самый крупный народ – кашмирцы, населяющий одноимённый штат, ныне разделённый между Индией и Пакистаном. Другие известные дардские народы – шины и кохистанцы, живущие на крайнем севере северо-западной пограничной провинции Пакистана, а также пашаи в Афганистане к северо-востоку от Кабула. Народов дардской языковой группы – 5,5 млн. Нуристанцы гораздо малочисленнее – 120 тыс. Они населяют высокогорья Гиндукуша севернее территории, занятой пашаями.

Религия нуристанцев, ещё в начале ХХ века сохранявшаяся в довольно чистом виде, демонстрирует разительное сходство с верованиями многих древних индоевропейских народов, особенно индоариев, как они известны нам по Ригведе. В 1929 году норвежский этнограф Георг Моргенстьерне запечатлел на фото– и киноплёнку обряд жертвоприношения огню у нуристанцев, сходный с описанным в Ригведе. Реальный языческий жрец, одетый в белую хламиду, совершает возлияние в огонь крови жертвенной козы – кажется, что на киноленте ожила глубокая арийская древность… Нуристанцы делили Вселенную на три мира: Урдеш – мир богов, Мичдеш – мир живых людей, Юрдеш – преисподнюю. Как это близко и даже созвучно членению мироздания у древних германцев: Асгард, Мидгард и Утгард (в другой интерпретации – Нифльхейм)…

Языки дардов и нуристанцев родственны друг другу, но не близко. Как теперь считают лингвисты, языки нуристанцев первыми откололись от арийских, т. е. индоиранских языков, ещё до того, как последние разделились на собственно иранские и индоарийские. Впоследствии от арийского ствола отделились иранские языки, а уже потом оставшиеся разделились на индоарийские и дардские. Когда это происходило? Окончательный распад индоиранской языковой общности – где-то середина II тысячелетия до н. э., а нуристанские языки, очевидно, обособились ещё раньше. Впрочем, возможно, что это обособление произошло ещё на общей прародине тех и других. Подробнее об этом – в одной из следующих глав.

Глубины Центральной Азии хранят немало живых загадок древности. Ещё одна из них – народ буриши, живущий по соседству с кашмирцами, на крайнем севере штата, в высокогорье Каракорума. Их совсем немного – 87 тыс. Принадлежат они к шиитской секте исмаилитов. Язык буришей – загадка для лингвистов. Близких соответствий нет ни по соседству, ни вдали. Долгое время его относили к изолированным языкам мира, у которых нет даже отдалённого родства.

В 1980-е годы отечественный лингвист С.А. Старостин выдвинул гипотезу, по которой языки буришей, енисейских кетов, пиренейских басков, ряда народов Кавказа, а также, что кажется совсем удивительным, китайский, тибетский и некоторых индейских племён Северной Америки состоят в дальнем родстве. Он предположил существование в прошлом языковой макросемьи, которую он назвал сино-кавказской (т. е. китайско-кавказской).

На первый взгляд, гипотеза выглядит абсурдной. Как могут столь несхожие народы, принадлежащие к разным большим расам человечества, быть родственными? Однако вспомним, что мы выше говорили о несовпадении расовых границ с лингвистическими. Родство языков отнюдь не указывает однозначно на генетическое родство их носителей. Это наверняка – свидетельство географического соседства на каком-то историческом этапе, но не обязательно что-то большее.

Впрочем, для С.А. Старостина, а также для А.Ю. Милитарёва, развивавших теорию языковых макросемей, установление отдалённого родства языков Земли является важным ключом к пониманию картины того, как наша планета заселялась в прошлом различными народами. Мы ещё вернёмся к теории макросемей, на научном уровне возрождающей библейское предание о «вавилонском смешении языков» и о едином праязыке всех людей.

Так или иначе, в лице буришей мы имеем дело с представителями доарийского населения части Центральной Азии. Вероятно, они тоже не были автохтонами (а есть ли такие вообще где-нибудь на Земле?), а пришли туда в результате одной из предшествующих миграций. Таким образом, на примере Центральной Азии мы выявили три крупных универсальных миграционных периода древности (ВПН, происходившее в раннее Средневековье, мы условились рассматривать лишь постольку-поскольку):

1. Миграции сложившихся исторических народов.

2. Более ранние миграции, в результате которых складывались исторические народы.

3. Наиболее древние миграции, в ходе которых возникла первичная картина расселения человеческих рас и предков современных языковых семей.

Эта картина схематичная, только для удобства описания. Продолжим его, двигаясь обратно по шкале времён.

7. На берегах Средиземного моря

В VIII веке до н. э. началась Великая греческая колонизация Средиземноморья. Эллинские поселения стали возникать в Малой Азии, Киликии, Фракии, Сицилии, на юге Италии, севере Африки, Кипре. В большинстве мест Северной Африки, кроме области Кирены (в совр. Ливии), как и в Киликии, грекам закрепиться не удалось. Самые западные колонии возникли на юге нынешней Франции (Массилия, совр. Марсель) и востоке Испании (Сагунт). Восточное побережье Сицилии и юг Италии оказались усеяны поселениями греков столь густо, что эти страны стали называть Великой Грецией.

В VII веке до н. э. греки проникли в Чёрное море, и вскоре эллинские колонии были основаны по всем его берегам, включая побережье Азовского моря. В устье Дона возникла самая северная известная колония греков – Танаис (так греки называли, судя по Геродоту, нижнее течение Дона, а выше впадения в него Северского Донца переносили это название на эту последнюю реку, т. е., в отличие от нас, считали, что Дон впадает в Донец). Геродот сообщает также, что часть греческих колонистов проникла в глубь континента и где-то за землями скифов и сарматов, в стране будинов, основала город Гелон. Все попытки отождествить Гелон с каким-то раскопанным археологами древним городищем до сих пор не дали результата. Из описания Геродота ясно лишь, что этот город находился уже не в степной, а в лесной зоне, и там водились бобры (район совр. Воронежа?).

Великая греческая колонизация была хорошо организованным предприятием. Как правило, решение о переселении принималось советом или народным собранием эллинского полиса (города-государства). Назначался руководитель колониальной экспедиции – ойкист, пользовавшийся непререкаемым авторитетом как правитель колонии на первых порах. Колония становилась независимым полисом, признававшим авторитет метрополии чисто номинально. Для определения места, куда выводить колонию, полис направлял делегацию в Дельфы, к знаменитому оракулу Аполлона. Потоки колонистов, отправлявшиеся из враждебных полисов, не сталкивались между собой и редко встречали серьёзное противодействие местного населения. Словом, оракул Аполлона давал хорошо продуманные советы.

Таким образом, Великая греческая колонизация имела единый стратегический и логистический план. Это могло быть возможным только в случае очень хорошего знакомства элиты древних греков с географией и этнографией всего Средиземноморья. Из этого следует заключить, что Великой колонизации предшествовало не одно столетие плаваний древних греков по всему Средиземному морю и его окраинным морям (включая Чёрное), детальное изучение его берегов и населявших его народов. Вероятно, греки времён Великой колонизации пользовались также и теми сведениями, которые сохранились у них ещё со времён прежнего расцвета их цивилизации в эпоху «обильных золотом» Микен.

Микенская цивилизация рухнула в результате передвижений древнегреческих племён, которые в те времена характеризовались большой подвижностью. Впрочем, эта черта не выделяла греков среди соседей-современников. При тогдашнем уровне хозяйства земля, особенно в гористых Балканах, истощалась быстро, и народам приходилось время от времени менять место жительства, совершать перекочёвки, неизбежно сталкиваясь при этом с другими народами, так как совсем ничейной земли не бывает почти никогда. «Страна, называемая ныне Элладой, лишь с недавнего времени приобрела оседлое население, – писал в V веке до н. э. эллинский историк Фукидид, – в древности же там происходили передвижения племён, и каждое племя покидало свою землю всякий раз под давлением более многочисленных пришельцев… Полагая, что они смогут добыть себе пропитание повсюду, люди с лёгкостью покидали насиженные места». Стронутые с места, вероятно, давлением других пришельцев, дорийцы в XIII—XII веках до н. э. завоевали многие области средней и южной Греции, разрушив прежде цветущие города и царства.

Среди потеснённых дорийцами греческих племён значение в последующей истории сохранили только ионийцы. Уже в XI—IX веках до н. э. под давлением дорийцев часть их выселилась на западный берег Малой Азии, который в дальнейшем и стали называть Ионией. Ионическими в Древней Греции считались и Афины. В классической Греции удержались только дорический и ионический диалекты, тогда как эолийский и ахейский постепенно сошли на нет. Но в эпоху, предшествовавшую дорийскому вторжению, именно ахейцам принадлежала ведущая роль в Греции. Ахейцами были греческие герои Гомера.

В эпоху Великой колонизации свои колонии основывали и ионийские, и дорийские полисы. Характер их колонизации настолько различался, что это дало основание историкам говорить о двух моделях древнегреческой колонизации. Дорийская колонизация сопровождалась порабощением туземного населения. В самой Греции типичной моделью дорийского полиса на протяжении веков была Спарта, а среди колоний по такому же образцу создавался Херсонес Таврический близ нынешнего Севастополя в Крыму. Ионийская колонизация характеризовалась установлением более-менее мирных отношений с окрестными «варварами». Это иногда приводило к тому, что «варвары» захватывали власть в колонии, но в целом обеспечивало колонии большую политическую гибкость перед лицом «варварского» окружения. Примером ионийской колонии была Ольвия в устье Гипаниса (Южного Буга) близ современного Николаева на юге Украины.

Возвращаясь назад, ко временам разрушения дорийцами микенской цивилизации, надо отметить, что далеко не все историки принимают такую причину её гибели. Многое в этом процессе до сих пор неясно. Во всяком случае, города микенской цивилизации, достигшей расцвета в XVII—XIV веках до н. э., приходили в упадок и забрасывались не одновременно, а некоторые даже переживали период повторного подъёма. Отечественные историки обратили внимание на узкоэлитарный характер микенской цивилизации, для которой роковой оказалась гибель верхнего слоя её носителей в войнах. «Уцелевшие в каждой области обитатели не были заинтересованы в восстановлении царского могущества, для них было жизненно важным сохранение традиционных общинных и внутриплеменных связей, – пишут они в первом томе советской “Истории Европы”. – Эти тенденции были столь сильны, что даже выжившие царские семьи постепенно утратили своё господствующее положение… Исчезло и употребление сложного ахейского письма, которое было бесполезно сельчанам и простым ремесленникам… Волна переселения народов, обрушившаяся на Грецию на рубеже XIII—XII веков до н. э., могла смыть непрочный слой элитарной дворцовой культуры».

Обращено внимание и на то, что, несмотря на племенную разнородность Греции, культура правящего слоя микенской цивилизации была единой: «По всей стране династические круги в XVI—XIII веках до н. э. неукоснительно придерживались общих культурных традиций». А это даёт основание предполагать, что элита имела этнические отличия от основной массы подвластного населения. И у древнегреческих авторов сохранились упоминания народа, который населял Грецию до прихода туда собственно греков. Этот народ – загадочные пеласги, по поводу происхождения которых выдвинуто немало теорий.

Загадке пеласгов посвящена обширная литература. Некоторые авторы связывают пеласгов с другим таинственным народом древности – этрусками, указывая на то, что греки называли этрусков тирренами (отсюда до сих пор – Тирренское море), или тирсенами, а к последним причисляли пеласгов. Им возражают, говоря, что Геродот упоминал лишь о соседстве пеласгов с тирсенами в северной Греции, но не об их тождестве. Пеласги и тирсены для греков – разные народы, причём в древней истории Эллады гораздо большее значение имели пеласги.

По сообщениям древнегреческих авторов, пеласги населяли почти всю Элладу и близлежащие острова до прихода туда собственно эллинов (т. е. ещё ахейцев). Сами греки пришли откуда-то с севера, возможно, с Дуная, о чём может свидетельствовать одно из племенных названий ахейцев – данайцы. Контакты между греками и пеласгами, согласно греческой традиции, носили, как правило, мирный характер. Причём греки признавали, что пеласги стояли на более высоком уровне развития, и греки позаимствовали у пеласгов многие навыки в земледелии и строительном деле. Завершилось всё это смешением пеласгов с греками, причём только после этого население Древней Греции стало достаточно многочисленным. Смешанное население в массе своей восприняло греческий язык, хотя ещё во времена Геродота кое-где оставались группы, говорившие на языке пеласгов.

Здесь мы не будем затрагивать вопрос происхождения пеласгов, ограничившись констатацией наличия этого развитого догреческого народа Греции. Вернёмся к тому, как ахейцы пролагали пути будущей Великой греческой колонизации за сотни лет до неё.

Многие археологические открытия ХХ века позволили учёным переосмыслить свидетельства древнегреческого эпоса и признать, что во времена микенской цивилизации грекам (ахейцам) был хорошо известен бассейн Средиземноморья. Более того, отдельные исследователи сочли возможным говорить даже об ахейской Великой колонизации. Ведь после гибели микенской цивилизации эллинам пришлось взбираться на тот уровень развития, который был ранее ими уже достигнут. Неудивительно, если среди достижений микенской эпохи, повторенных греками в эпохи архаики и классики, было и освоение Средиземноморского бассейна.

Сказания Гомера о странствиях Одиссея, миф о плавании Ясона и аргонавтов за золотым руном отражают знакомство догомеровских греков с окружающим миром, включая берега Чёрного моря, хотя этот мир для греков поначалу был полон всяких опасностей. Археологические находки свидетельствуют: ещё в XVI веке до н. э. ахейцы появлялись у берегов Италии, а в XIV—XIII веках до н. э. они основали там свои поселения. «Греки-микенцы внесли свою лепту в формирование римского этноса: они оставили свои следы в языке и религии римлян и этрусков, обогатили своим хозяйственным опытом животноводство и пахотное земледелие в Италии, – пишет крупный отечественный историк Древнего Рима И.Л. Маяк. – Согласно некоторым современным исследованиям, жители древнейшего Лация заимствовали от микенцев-аркадцев, а не от этрусков, как считалось ранее, обычай носить тогу – плащ из шерстяной ткани, а также мастерство изготовления льняной одежды». Памятники ахейского слогового письма сохранялись в Италии всё римское время и были известны ещё в VI веке н. э., только их никто уже не мог прочесть.

Высадившись на берега Северной Африки, ахейцы ознакомились с древнейшей караванной дорогой, ведущей через Сахару. Как считает французский исследователь Анри Лот, ахейцы первыми из европейцев пересекли Сахару от Средиземного моря до берегов Нигера. Сахара в то время, впрочем, ещё не была безводной пустыней, и в качестве тягловой силы ахейцы использовали обыкновенную лошадь. На скалах нагорья Ахаггар и плато Тассилин в Алжире найдены рисунки древнегреческих колесниц.

Ахейские колонии оказались недолговечны в большинстве тех мест, где они возникали. Исключение составили ахейские поселения на Кипре, основанные не позднее XIII века до н. э. Ахейцы создали на Кипре ряд государств, сохранивших традиционное династическое устройство микенских царств. Даже ахейский диалект, несмотря на последующий наплыв ионийских колонистов, удержался на Кипре до эллинистической эпохи (после походов Александра Македонского). На Кипре микенская цивилизация продлила своё существование ещё на тысячу лет после того, как на континенте она исчезла.

С ахейцами многие историки связывают сообщение древнеегипетских надписей о загадочных «народах моря», во времена фараона Мернептаха (XIX династия; конец XIII в. до н. э., но есть и другие датировки) и позднее вторгавшихся в Египет с моря, а также по суше с запада вместе с ливийцами (берберами) Северной Африки. «Народы моря» в XIII—XII веках до н. э. разрушили финикийский город Угарит, подорвали царство хеттов в Малой Азии, пробовали закрепиться в Египте, но это им оказалось не под силу. Большая часть «народов моря» осела на побережье Палестины, которая и стала называться так по имени одного из этих народов (вернее, по искажённому этнониму филистимляне), позднее ассимилированному семитами.

В древнеегипетских известиях о «народах моря» историки находят указания на многие известные в древности народы. Кроме ахейцев, это также пеласги, этруски (тирсены), обитатели Крита, Сицилии, Сардинии. Но почти все эти отождествления остаются спорными. Неясна и сама причина столь массовой миграции, прекратившейся так же неожиданно, как и возникла. Связь её с вторжением дорийцев в среднюю и южную Грецию (и то и другое – отголоски большого миграционного процесса) – чисто гипотетическая. Она вызвана тем, что для этого времени мы не знаем больше никаких других подобных массовых переселений народов. Миграция «народов моря» – одна из загадок древности, которая ещё ждёт своего однозначного решения.

Далеко не все культурные достижения ахейцев оказалось под силу заимствовать соседним с ним народам. Это касается прежде всего их письменности – «слогового письма Б». Оно было настолько сложным, что оставалось недоступным подавляющему большинству самих ахейцев и забылось после гибели ахейской элиты в войнах с дорийцами. Совсем другая судьба ожидала первое в мире фонетическое письмо – алфавит. Его придумали финикийцы где-то в IX веке до н. э., а меньше чем за столетие он уже широко распространился по всему Средиземноморью, причём в нескольких вариантах. Греки, этруски, италийские племена быстро приспособили финикийское изобретение под звуки своих языков, упростив начертание ряда финикийских букв и изменив значение некоторых из них – вместо согласных звуков они стали обозначать гласные.

Семитоязычные финикийцы, начавшие средиземноморскую экспансию в XVI веке до н. э., без сомнения, были геополитическими соперниками ахейцев. История не донесла до нас известий о войнах между ними, которые наверняка были. Гибель микенской цивилизации на несколько веков сделала финикийцев монопольными хозяевами Средиземного моря. Великая эллинская колонизация VIII—VI веков до н. э. развёртывалась в противоборстве с финикийцами. Далеко не везде грекам удалось потеснить финикийцев. В Испании и Северной Африке (колония, затем независимая держава Карфаген) финикийцы, или пунийцы (как называли их римляне), сохранили свои позиции.

Финикийцы были не единственными соперниками греков в борьбе за обладание берегами и островами Средиземного моря. У берегов Италии греки столкнулись с этрусками (впрочем, между этрусками и финикийцами тоже происходила острая конкуренция). Описание этого великого геополитического противостояния античного мира (в которое затем успешно вмешались римляне) выходит за рамки данной книги. Здесь надлежит сказать несколько слов об этрусках, которые сами по себе представляют ещё одну тайну древности.

Ещё античные историки выдвинули две версии происхождения этрусков: 1) пришлый народ; 2) исконные обитатели Италии. Все современные гипотезы на этот счёт так или иначе восходят к одной из двух древних точек зрения. По этрусской проблеме существует обширная литература, поэтому ограничимся обозначением лишь самых ключевых её точек.

Наибольшую проблему представляет установление родственных связей этрусского языка. Его памятники до сих пор остаются нерасшифрованными. Этрусский язык стал «мёртвым» к I веку до н. э., а после смерти римского императора Клавдия (54 г. н. э.) знатоков этого языка не осталось. В конце ХХ в. некоторый вес среди лингвистов приобрела концепция болгарского учёного В. Георгиева, доказывающего близость этрусского языка к языкам ныне вымершей хетто-лувийской группы индоевропейской семьи. Основная масса носителей этих языков в древности жила в Малой Азии. Однако не лежит ли в основе доводов Георгиева подспудное стремление привести гипотезу об этрусках в соответствие с древними мифами об их переселении из Малой Азии, а заодно и решить проблему пеласгов путём механического отождествления их с этрусками?

Есть два главных сомнения в том, что этруски приплыли на Апеннинский полуостров из Малой Азии или откуда бы то ни было. Во-первых, ни письменные источники древности, ни археологические данные не несут следов военных столкновений этрусков с более ранними народами северной и средней Италии. А такие столкновения обязаны были быть, если этруски в самом деле явились незваными пришельцами на эту территорию. Ведь каким бы редким ни было в прошлом население Земли, люди всегда старались освоить её настолько, насколько позволял их способ производства. Любой дополнительный внешний приток населения делал территорию тесной, на ней начиналось перераспределение ресурсов. Даже если этруски составляли лишь верхушку населения своих государств в Италии, возникновение последних должно было сопровождаться покорением туземцев, как это было в полисах дорийцев. Но то, что мы знаем о государствах этрусков, позволяет судить об их сравнительной этнической однородности. Получается, что если этруски откуда-то приплыли, то они нашли всю среднюю Италию незаселённой! А мыслимо ли, чтобы такая благодатная земля лежала совсем пустой?!

Второе сомнение заключается в том, что такая разовая миграция целого народа на кораблях в то время вряд ли была возможной. Для неё следовало бы допустить, что этруски, обретя новую родину, сразу порвали со своими морскими навыками, поскольку в дальнейшем они были весьма слабо связаны с морем. Почти все их города находились вдали от побережья, а сами они боролись за влияние на море только вблизи берегов самой Этрурии. Можно допустить единичные морские миграции в Этрурию носителей некоторых восточных культов, чем, вероятно, и объясняются параллели в религии между этрусками и той же Малой Азией. Откуда бы этруски ни пришли в Италию, их путь вряд ли пролегал по морю от Трои или откуда-то ещё, тем более не могли они проделать этот путь за один раз. Чтобы переселился целый народ, потребовалось бы немало плаваний и не один год на всё это предприятие. Мы немало знаем об ахейской и финикийской колонизациях Средиземноморья, о войнах, вызванных переселением «народов моря». Почему же «великое переселение» этрусков, если оно происходило в это же самое время, не оставило никаких или почти никаких следов?

Сторонники версии о морской миграции этрусков указывают на одно свидетельство их пути по морю. Надгробная стела VIII века до н. э. на острове Лемнос в Эгейском море содержит текст на этрусском языке. Значит, здесь этруски останавливались во время пути из Трои в Италию. Другие говорят, что это – памятник пеласгов, подтверждающий их тождество с этрусками. Однако эта стела могла быть поставлена этрусками на пути из Италии в Малую Азию точно так же, как и на пути оттуда. Иными словами, это есть свидетельство посещения этрусками острова Лемнос, но не более того. На направление их миграции оно никак не указывает. Тем более оно никак не говорит, что этруски или родственный им народ населяли этот остров. Стела могла быть поставлена над могилой умершего соотечественника во время одной из торговых или дипломатических экспедиций.

Итак, не отвергая плаваний древних народов через всё Средиземное море во всех направлениях ещё во II тысячелетии до н. э., признавая наличие массовых морских миграций ещё у ахейцев, приходится отвергнуть таковые за этрусками. Это общее заключение, конечно же, нуждается в более веском и подробном обосновании, чем то, которым мы здесь, за краткостью книги, вынуждены были ограничиться. Но мы примем за рабочую гипотезу то, что этруски в Италию не приплывали извне. К этрусской проблеме мы ещё подойдём с другой стороны, когда будем говорить о проблемах индоевропейской прародины, доарийской Европы и происхождения славян.