Текст книги "Ночной Странник"

– Твое имя Ядран, – шепчу ему. – Мое имя – Вуко.

«Ядран, – повторяет он. – Вуко и Ядран теперь вместе?»

– Верно, – говорю я. – Вместе.

* * *

Удалось. Наверное. В таком случае, он должен знать с десяток-другой команд, для безопасности произносимых по-хорватски и по-польски. Он словно цирковой конь и боевой скакун одновременно. Пяток лет тренировок, проводимых с жеребячьего возраста, закляты в крохотном скользком головастике, пробравшемся в его голову.

«Ядран теперь другой».

– Теперь все по-другому, – говорю я. – Ты уже не боишься огня, не боишься скакать, даже если не знаешь, что там, за препятствием. Не испугаешься грохота, вспышки или внезапного движения. Не станешь убегать, разве что я тебе прикажу. Теперь ты видишь в темноте и больше не заболеешь.

Я накладываю чепрак и упряжь. Наконец-то. Беру в руки седло, которое до сих пор носил на собственном загривке.

Он стоит терпеливо, только стрижет ушами, когда я затягиваю подпругу, подставляет голову под узорчатый налобник и послушно хватает зубами непривычное удило, спроектированное для челюстей, подобных его.

Потом галечный пляж на берегу фьорда превращается в цирковую арену. Конь отступает, делает повороты, встает и вскакивает по команде. Послушный, как мотоцикл. Годы тренировок в одной капсуле. Шоу Буффало Билла.

Даже жаль, что никто не видит.

На ужин я разогреваю один из военных рационов, которые собрал на станции. Выравниваю дыру в котелке и пытаюсь залепить ее глиной – в надежде, что та затвердеет в племени костра, но ничего не получается. Протекает. В конце концов приходится есть из упаковки.

Чудесно. Я ем сосиски в соусе барбекю с кукурузой, выпиваю изрядную часть ракии. Ядран получает большую порцию раскрошенных сухарей, а потом отправляется искать что-то похожее на подножный корм. Не знаю, что найдет: судя по зубам, он всеяден, а то и хищник.

Жаль, я не могу его спросить, откуда он взялся на той странной полянке и что делал ранее. У него маленький запас слов, кроме того, что на самом деле он не умеет разговаривать. Просто не знает, что начал. Произносит простые предложения, но не сумеет ничего рассказать, как и облечь свои воспоминания в слова.

Я стараюсь не выстраивать дурацких, ничем не подтвержденных теорий, но ничего не могу поделать. Мне кажется, его появление как-то связано с явлением, на которое я раз за разом натыкаюсь и которое пока считаю галлюцинацией.

Мне кажется, это дело холодного тумана.

* * *

Когда на следующее утро мы отправляемся в путь, я чувствую себя легким, словно перышко. Весь инвентарь рассован по сумам, прикрепленным у конского седла, и находится внутри скрученного одеяла, переброшенного через спину. Наконец-то на мне нет брони и кольчуги. Доспех и вещички размещены в сумах, по кобурам и крючкам, конь, увешанный пожитками, выглядит не слишком элегантно, слегка напоминает тяжеловоза и чуть-чуть передвижную лавку, но, кажется, не чувствует всего этого груза. Наконец-то можно путешествовать без шлема на голове и седла на шее.

Мы отправляемся в путь.

Ущельем вдоль фьорда, через лес, скалистыми пустошами, поросшими кустарником. Как тропинка ведет.

К югу я утыкаюсь в мост.

Собственно, в руины моста, но такие, что дух захватывает. На каждом берегу – по два огромных пилона метров тридцать в высоту. Река в этом месте широка – метров сто пятьдесят, да и скалистые берега поднимаются на несколько этажей.

Пилоны на берегах – монструозные скульптуры гигантов. На одном берегу – женщина, на другом – лишенная головы фигура мужчины. Они тянут друг к другу руки, стоя, расставив ноги, над широкой, гладкой поверхностью дороги. Мост обрывается – с каждой стороны – в нескольких метрах от берега, но в потоке не видно других остатков от сооружений.

Я слезаю с коня и обхожу руины, оглаживая поверхность скалы. Она монолитна. Никаких следов обработки, никаких стыков. Словно лава миллионы лет формировала эти фигуры гигантов, поверхность дороги и тросы, что некогда соединяли тоскливо протянутые руки. Теперь их навсегда разделила река и они никогда не встретятся.

Кто в стране, где вершиной архитектурного мастерства остаются терема из ошкуренных бревен, сумел выстроить подобное?

На моей стороне фьорда дорога вгрызается в скалистый склон и убегает в лес. Как и мост, она – тщательно отполированная скала. Почти нетронутая. Гладкая как стекло: поверхность, на которой видны хорошо если несколько трещинок, в которые пускают корни трава и деревца.

Я отправляюсь дорогой под гору. Она ведет не туда, куда нужно, но мне интересно, что там дальше. Я гляжу на огромные стволы поваленных деревьев; за поворотом одно из них – огромное, с иголками, подобными араукарии, – вырастает из идеально круглой дыры посреди шоссе. Ствол у него – метра три в диаметре. Копыта Ядрана бьют в базальтовую поверхность дороги.

Метров через пятьсот я замечаю нечто, что в первый момент кажется белыми меловыми скалами, но это строение. Острые купола, словно верхушки закопанных в землю патронов, установлены в концентрических кругах. Все в черных, похожих на мух пятнышках, которые вблизи оказываются стаей больших воронов. Некоторые из них кружат вверху, будто ожившие клочья сажи.

Я отстегиваю меч от левой стороны седла и неторопливо вешаю его за спину. Подъезжаю шагом, с луком на изготовку и стрелой на тетиве.

Вблизи строение еще больше, чем могло бы показаться. Я въезжаю в первый круг: он немного напоминает негритянскую деревню, только дома словно вырезаны из белого мрамора. Как мост и каменные гиганты, они выглядят скорее отливками, чем творением каменщиков. Тишина. И хорал карканья.

Ни живой души вокруг.

Это странно. Даже если дома эти – остатки некой древней культуры, кто-то должен здесь обитать. Это готовые дома. Хватило бы приладить двери. Есть окна, крыши, не льет на голову.

Может, место дурное? Из прочитанного мною о культуре Мореходов следует, что они неохотно оседают там, откуда не видна вода. Перед домом должно быть море или река, которая в него ведет, или хотя бы озеро.

Я соскакиваю с коня и осторожно подхожу к ближайшему дому. Лук держу в свободно свисающей руке, придерживая стрелу пальцами. Достаточно ухватить второй рукой за тетиву – и можно стрелять.

Мне не нравится тишина и это место.

Активирую цифрал.

* * *

Он умел двигаться совершенно бесшумно. Вороны расступались неохотно, некоторые при виде его взлетали, махая тяжелыми крыльями. Но за стрельчатой аркой входа была лишь темнота, запах падали и мокрой земли, что покрывала тонким слоем каменный пол.

И кипа прогнивших костей посреди округлого помещения. Перемешанных будто кривые пожелтевшие палки. Остатки бурой тряпки, грязно-желтый шар черепа.

В соседнем доме было то же самое, но костей несколько больше. Драккайнен решил, что это подобие кладбища.

В усиленном цифралом зрении были видны поблекшие полихромные рисунки, покрывавшие стены, и свежие рунические знаки, начертанные охрой либо кровью.

– Ну, получается, я попал на кладбище, – проворчал Странник, вышагивая спиральной улочкой между склепами. Середину некрополя обозначала округлая каменная плита, поросшая выстреливающими на несколько метров вверх, к небу, шипами.

В одном из склепов он нашел скелет, сидящий на полу: у него сохранились засохшие сухожилия и остатки кожи. В других были лишь кипы костей, еще в двух нашли успокоение высохшие, как мумии, трупы. Вороны собирались перед теми склепами и клубились внутри, выклевывая остатки мяса. Он разогнал их, хотя те не слишком боялись. Двое поднялись в воздух и уселись на крыше, остальные разлетелись с гневным карканьем. Он не слишком агрессивен к ним. Размах крыльев у воронов был с полтора метра, клюв каждого выглядел словно острие кирки и был длиннее ладони.

Очередной труп во вполне приличном состоянии. Сидел в той позе, что и остальные посреди помещения: со скрещенными ногами, руками, упертыми в колени, и ладонями, направленными вверх. На затылке у него даже остались длинные седые волосы – как небрежно содранный скальп.

Странник заглянул внутрь, и труп внезапно раскрыл глаза. Налитые кровью, покрытые бельмами и мутные, точно молоко с кровью. Драккайнен отскочил назад, натягивая лук и чувствуя, как гиперадреналин ударяет в его вены.

Человек раскрыл рот и издал хриплый крик, напоминающий карканье, после чего снова сделался недвижим.

Драккайнен выдохнул, медленно ослабил тетиву и некоторое время массировал руки, пережидая, пока горючее перестанет кружить в его крови.

– Ну ты, братишка, меня и напугал, – сказал он. – Кто ты такой? Больной? Помощь нужна?

Ничего.

– Хочешь есть?

Ничего.

Пугающе худой человек не отозвался и не отреагировал, даже когда Драккайнен ухватил его за плечо. Под невозможно грязными и сопревшими тряпками он казался пустым, словно восковая отливка.

Пульс у него бился слабо, но ощутимо. Единственным признаком жизни было редкое, медленное дыхание.

– Кататоник, – вынес вердикт Драккайнен. – Кладбище кататоников. Что за страна!

Смеркалось.

– Или возвращаемся на дорогу и ночуем подле моста, или остаемся здесь, – сказал он коню. – И кажется мне, что здесь путь напрямик. По крайней мере, если смотреть с этого холма. Река течет туда и делает петлю, а мы хотим добраться до устья, к порту. Этот пусть себе сидит. Он ведь никому не мешает, а я – не странствующий психиатр.

Ядран фыркнул и издал протяжное урчание.

– Значит, решено.

Некоторые дома были совершенно пустыми. Драккайнен подмел каменные плиты пола пучком веток, принес себе кучу сушняка.

– Однако умнее спать во дворе, – сказал, рубя ветки мечом и складывая костерок. – Не могу сказать, почему так. Нет, духов я не боюсь. И скажу тебе по секрету отчего. Дело в том, что духов не бывает.

И все же ему не хотелось спать внутри странного здания со шпилем. Он сидел, глядя на огонь, и слушал раздающееся время от времени хоральное карканье воронов с другого конца поселения.

Наконец он заснул, завернувшись в попону и не сводя глаз с углей.

Рядом стоял его конь, обгрызал мясистые листья с куста и, прядя ушами, глядел во тьму. Перед сном Драккайнен уперся лбом в конскую башку.

«Плохое место, – думал Ядран. – Место смерти. Вуко спит. Ядран следит. Плохое место. Ядран будет кусать и бить копытом. Кто-то придет – Ядран убьет. Вуко спит».

* * *

Сидят вокруг меня по-турецки, с руками, упертыми в колени, и ладонями, обращенными к небу. Смотрят на меня налитыми кровью, мутными, слепыми глазами. Сидят и вонзают в меня слепой взгляд, не обращая внимания на воронов, что рвут их тела.

– Тело – се тлен, – шепчет один. Его голос звучит как шелест сухих кладбищенских листьев. – Душа – се тлен. Тебе нужно быть вороном, чтобы взлететь в небо.

– Вот еще один пришел красть песни, – это следующий, он уже почти скелет. – Блуждаешь. Идешь по спирали, в никуда. Ты сам должен сделаться песнью.

– Дорога ведет внутрь, а не наружу. Но это глупец – Странствующий Ночью. Пришел извне и уйдет вовне.

– Приходят сюда за песнями. Хотят деять. Но это место, в котором деяния прекращаются. В котором прекращается все.

– Ты вор. Для чего ты нарушаешь покой Воронова Града? Мы – мудрецы. Песенники. Мы заняты. Здесь мы перестаем быть. Отчего ты нам мешаешь?

Протягивает руку и вырывает мой глаз. Показывает его плавающим в ладони, как разбитое яйцо.

– Столько-то стоит знание. Тот, кто желает деять, должен научиться смотреть внутрь.

Сам он совершенно слеп.

– Видишь? – спрашивает. – Один я отдал, чтобы деять. Второй – чтобы деять перестать. Отдал его воронам.

Я пробуждаюсь, словно по сигналу тревоги. Хмурый рассвет. Даже, скорее, посиневшая на востоке ночь. Я трезв и готов действовать. Не знаю, из-за кошмара или остерегающего ворчания Ядрана. Пиктограммы боевого состояния в мгновение ока пролетают перед моим внутренним взором, как голографические elirium tremens.

* * *

Драккайнен бесшумно поднялся, с луком в руке, и пошел, крадучись, к коню; оперся о его теплый косматый бок. Конь повернул к нему башку, и они соприкоснулись лбами.

«Человек и осел, – подумал конь. – За хребтом. Не видно. Идет. Не боится. Он врет. И знает, что мы здесь».

– Лежи, – шепнул Драккайнен.

Присел на корточки и упер ладонь с луком в колено. Конь подогнул ноги и исчез в высокой траве, послушно вытянув шею и как-то по-драконьи уложив голову челюстью к земле. «Земной конь так не сумел бы», – подумал Странник.

В термозрении вороны, сидящие на островерхих крышах, светились как неоновые попугаи, а дома торчали вокруг словно драконьи зубы. Был слышен скрип плохо смазанных осей. Из-за пригорка показалось желто-оранжевое пятно в форме шишковатой башки животного, похожего на окапи или миниатюрного жирафа. За ним – двухколесная тележка, рядом с которой ступал низенький человечек в кожаной шляпе с большими полями и ел сваренное вкрутую яйцо.

Драккайнен послюнил пальцы и поправил растрепанное оперение стрелы.

– Не можешь спать, Воронья Тень? – крикнул, натягивая лук.

– Ты тоже, если нет дерева, Спящий-на-Дереве? – крикнул в ответ тот. – Лучше отложи лук и подбрось дровишек.

– Я и так хорошо вижу, – откликнулся Вуко.

– Если отложишь лук, я сяду с тобой подле огня.

– А какая мне с этого польза?

– Завтрак. Ты дашь огонь, я дам пиво, ветчину и хлеб.

Драккайнен снял стрелу.

– У меня есть печеная рыба, – сказал.

Сидели по обе стороны от костра, глядя друг на друга через огонь. Вставал пурпурный рассвет. Вблизи оказалось, что Воронья Тень почти карлик. Мощный, кривоногий и без одного глаза. Глазницу прикрывала костяная пластина, прикрепленная к ремню.

– Ты отдал один глаз за знание? – спросил Драккайнен.

– Ага. Узнал, что, если сражаться без шлема, можно потерять глаз. А что узнал ты?

– Что это странная страна. Что здесь продолжается какая-то война богов. Что здесь непросто повстречать кого-то, у кого все дома в голове. Что в каменных зданиях живут трупы. Разные вещи.

– Твоя рыба вчерашняя.

– А твое пиво кислое. Что это за место?

– Урочище. Кладбище. Глупцы, которые думают, что они – Деятели, приходят сюда отдавать песни.

– И отдают? – спросил Драккайнен, сделав глоток.

– Песни богов принадлежат богам. Их нельзя ни отобрать, ни отдать. Самое большее – их можно забыть.

– Почему ты говоришь загадками?

– Говорю так, как ты спрашиваешь. Загадкой на загадку.

– Ты знаешь многих Песенников?

– Я знаю многих людей.

Драккайнен вздохнул:

– А сам ты – Песенник?

– Ужасно много спрашиваешь. Как баба. Спрашиваешь и спрашиваешь. Что ты делаешь со всеми словами?

– Я уже говорил, что ищу нескольких чужаков. Один из них был при дворе Безумного Крика. Здесь его называют Акен. Ты слышал о нем? Высокий, черноволосый, с рыбьими глазами. Как я их найду, если не буду расспрашивать?

– Ища, как полагаю. Коня ты уже нашел.

Драккайнен вздохнул и ткнул в костер палкой, посылая в небо снопы красных искр. Он совершенно забыл о коне. Позвал его. Ядран сразу поднялся, тряхнул головой и отошел в сторону, щипля траву.

– А может, ты хочешь поторговать? Если расскажешь мне что-нибудь полезное, я дам тебе марку серебром. Что-то, что поможет мне в поисках.

Черный мушиный глаз Вороньей Тени блеснул.

– Всегда иди вперед. Тот, кто выслеживает, должен искать перемен, а там, где он станет ждать, – ничего не происходит. Спрашивай или молчи – но всегда слушай, о чем говорят люди. Ни верь ни во что, что хотя бы на миг не побывало в твоей голове. Не доверяй новому мечу, слову девушки в постели, богам и богатым. Не верь также простецам и злым людям. Я могу так долго – и каждый совет тебе пригодится. Я уже могу получить свою марку или тебе нужно больше советов?

– Ты не сказал ничего, чего бы я не знал, – усмехнулся Драккайнен. – И я могу взять реванш таким же советом: «Доволен глумливый, коль, гостя обидев, удрать ухитрился; насмешник такой не знает, что нажил гневных врагов». Или: «День хвали вечером, жен – на костре, меч – после битвы, дев – после свадьбы, лед – если выдержит, пиво – коль выпито».

– Хорошо сказано, – ответил с улыбкой Воронья Тень. – Однако я исходил из соглашения. Ты сказал, что дашь мне марку, если я скажу тебе нечто полезное. Я сказал.

– Ты софист.

– Что оно такое: «соуф юст»?

– Это слово из моей страны. Означает того, кто врет не обманывая. Кто гнет слова, будто ивовые прутья, чтоб вышло по его. Не получишь и гроша ломаного за такие советы.

– В таком случае – сыграем на твою марку. Ты умеешь играть в короля?

– Нет.

– Я покажу тебе.

Драккайнен вынул воткнутую в землю палку, на которой пек кусочек ветчины, понюхал мясо, после чего осторожно откусил. Воронья Тень похромал к своей повозке и вернулся, неся деревянную шкатулку, в которой что-то гремело, словно в шахматном комплекте.

Набор состоял из деревянного планшета с отверстиями и пешек, которые можно было втыкать в отверстия одним или другим концом. Вставленные одной стороной, они были обычными пешками, другой – главными, как дамка в шашках. Кроме того, еще был кожаный округлый мешочек, содержащий плоские камешки с вырезанными и окрашенными краской знаками с одной стороны, которые означали временные свойства пешек или условия партии; эти камни, называемые «камнями судьбы», надлежало вытягивать из мешочка вслепую. Черные следовало показывать и использовать сразу, красные – придерживать на потом и использовать когда это выгодно. К тому же были два многогранных кубика, которые бросались в открытый мешочек. Цель игры – провести «короля» с одного края планшета на другой. Можно было сбивать пешки противника, пытаться убить или заблокировать его «короля» или сконцентрироваться на проводке его в угол быстрее, чем это сделает противник.

Игра была сложной, но понятной. Драккайнен активировал соответствующий модуль цифрала и зарегистрировал все правила, включая значения символов на шестидесяти четырех камнях. Это было тем, что без помощи он никогда бы не запомнил раньше, чем после нескольких игр. И никто бы не запомнил – собственно, это показалось ему самым удивительным.

Он сунул руку в поясной кошель с монетами, взятыми на станции, и нащупал двенадцать серебряных бляшек, каждая с полграмма. Четыре были украшены рисунком коня, другие – человеком с веткой, некоторые – почти стертыми знаками. Он вынул руку из кошеля и, не пересчитывая, высыпал монеты в крышку коробочки с камнями судьбы.

Воронова Тень воткнул в землю заостренную палочку с отходящей в сторону веточкой и на сучке повесил шнурок с прилаженным горизонтально узким кристаллом.

– А это что?

– Один из моих товаров. Это стрела правды. Скажет мне, если ты станешь меня обманывать.

– Как здесь можно обмануть? Ведь все видно.

– В любой игре можно.

Загрохотали кости. Страннику выпало играть зелеными. Он решил послать своего короля кратчайшей дорогой в компании шести пешек, поставленных охранным шестиугольным строем, а остальными выбивать пешки Вороновой Тени. Потом он вытащил «дождевую слякоть», а Воронова Тень – красный камень, который оставил себе на потом. Слякоть привела к тому, что его король застрял где-то на середине доски, а отряды разведчиков впутались в серию ничего не значащих стычек с пешками противника. Цифрал подсовывал ему возможные ходы противника и работал над поиском алгоритма его стратегии, но старикан упорно совершал ходы, отличные от оптимальных. Через несколько минут Драккайнен пришел к выводу, что противник концентрируется на атаках на его короля и только делает вид, что желает провести своего в замок.

Они не разговаривали. Слышно было лишь громыхание костей, стук камней и пешек. Каждый сбил по шесть пешек противника, но король Драккайнена находился в худшем положении. Ему досталась пара красных камней, которые он держал в резерве – «лед» и «болезнь коней», а также два черных, заблокировавших один из его отрядов. Воронова Тень вытягивал только красные и уже подсобрал из них немалую коллекцию.

Цифрал подбросил ему пару возможных стратегий на основе анализа движений Вороновой Тени, приняв за условие, что все камни судьбы у того будут обладать наибольшими и при этом неполезными для ходов Странника возможностями.

Стрела правды стала неторопливо проворачиваться, указывая одним из своих концов на Драккайнена. Воронова Тень нахмурился, но потом что-то произнес – и кристалл повернулся в его сторону, а потом начал свободно вращаться, указывая попеременно то на одного, то на другого. Так продолжалось до конца игры.

Вуко применил одну из своих систем и в результате на какое-то время получил контроль над серединой доски ценой четырех меньших пешек, принудив противника использовать три камня.

А потом решил, что хватит, и преднамеренно совершил несколько ошибок, чтобы проверить, заметит ли это Воронова Тень. Заметил. В ответ Драккайнен отплатил несколькими болезненными атаками и принудил карлика использовать два камня – «черный огонь» и «огненную стрелу», после чего проиграл, с полным осознанием того, что делает.

Воронова Тень выпрямился, хрустнул пальцами и сделал глоток-другой пива.

– Легкие деньги, – сказал, ссыпая монеты в свой кошель. – Играем еще? Хочешь отыграть свое серебро?

– Нет. Сыграем на кое-что другое.

– На что?

– На вопрос. Если выиграю, ты ответишь мне на вопрос. Если проиграю, получишь марку серебром. Ответишь искренне, – он протянул ладонь и придержал крутящийся кристалл. – Я буду знать. Ты повесил стрелу правды.

Воронова Тень задумался на миг:

– Согласен.

– Вылей немного пива на землю и возьми Хинда в свидетели.

Воронова Тень фыркнул:

– И что оно даст?

– Сделай как говорю.

Снова начали играть.

На этот раз Драккайнен ходил увереннее. Рассчитал три независимые стратегии: одну – на продвижение собственного короля, одну – на убийство короля Вороновой Тени и одну – на блокирование его посреди поля. Теперь он перепрыгивал от одной к другой, реализуя их в зависимости от ситуации на доске. Воронова Тень наверняка мошенничал – и кидая кости, и вынимая вслепую камни. Стрела правды дергалась как безумная.

Драккайнен выиграл быстро и безжалостно, атакуя короля противника, прижатого к краю поля, после чего налил себе еще пива, придержал дрожащий кристалл и лучисто улыбнулся.

– Теперь я спрошу.

– Минутку, – прервал его Воронова Тень. – А если я чего-то не буду знать?

– Тогда ты скажешь, что не знаешь, но скажешь, как оно, по твоему мнению, может быть.

– Один вопрос – один ответ.

– Хорошо. Слышал ли ты, где может быть чужой Песенник с рыбьими глазами, называемый Акен, или высокий наглый старикан с длинными серебристыми волосами и рыжей бородой, которого зовут Олаф Фьоллсфинн, или очень высокая, гибкая женщина с короткими волосами цвета соломы по имени Ульрика Фрайхофф, или невысокая полная женщина с черными кудрявыми волосами, Пассионария Калло? У всех у них глаза как у слепцов, но все они зрячие. Плохо говорят на знакомых языках, и они – странные. Кажутся молодыми и зрелыми одновременно. Их могут принимать за Песенников, но и за безумцев. У них есть странные предметы, и они странно себя ведут. Вопрос звучит: слышал ли ты, где эти люди могут находиться?

– Я слышал разные рассказы о странных людях. Часть из того – сказки. Часть – не касается тех, кого ты ищешь. Возможно, я слышал о высоком худом Песеннике со слепыми глазами и волосами как уголь. Но видели его то здесь, то там. Во многих местах, но никогда не на одном и том же. Якобы был он Деющим. И эти истории – всегда страшные.

– Почему?

– Один вопрос – один ответ.

– Я не задаю нового вопроса. Спрашиваю о твоем ответе, поскольку я его недопонял.

– Как ты там говорил, «соуф юст»? Играем дальше?

– Играем.

На этот раз Драккайнен проиграл. После яростной схватки, но окончательно и без малейших сомнений. Потерял короля за два поля перед замком. Сунул руку в мошну и принялся, не глядя, отсчитывать деньги.

– Нет, – сказал Воронова Тень. – Я выиграл свой вопрос.

Придержал стрелу правды и заглянул Драккайнену в глаза:

– Ты ищешь этих чужеземцев. Что сделаешь, когда их найдешь?

– Заберу их отсюда. Заберу домой.

– А если они не захотят идти с тобой?

Вуко замер на миг:

– Как они могли бы не хотеть? Они потеряны здесь и хотят вернуться домой. Ждут кого-то, как я. Однако, если бы кто-то не захотел… Если так случилось бы, я все равно их заберу, хотят они того или нет. Силой. Я ответил тебе на дополнительный вопрос, что касался того, о чем ты спросил.

– Это твое дело. Играем?

– Что такое «холодный туман»? – спросил Драккайнен получасом позже.

– Фатум. Стихия. Возможность. Завеса. Вопрос и ответ одновременно.

– И это твой ответ?

Воронова Тень мотнул головой в сторону окружающих их островерхих домов:

– Те, кто в них сидит, всю жизнь пытались найти ответ и, увы, не нашли его. Холодный туман – лишь туман. Но появляется он в урочищах и везде, где кто-то пытается деять. Делать так, чтобы вещи начинали быть. Но порой деет и сам туман. Появляется следом за тем, кто знает песни богов, а порой и сам по себе. Лучшего ответа нет. Говорят, холодный туман живет. Другие считают, что это дыхание богов или врата той стороны мира. Был он всегда – и всегда будет.

Воронова Тень играл чуть слабее и, похоже, подустал – или Драккайнен с помощью цифрала справлялся все лучше.

– Что такое «война богов»?

– Ты задаешь все худшие вопросы. Скоро, глядишь, захочешь узнать, что такое солнце или почему на небе только две луны. Война богов – это война богов. Боги сражаются друг с другом. Конечно, так было всегда, но они держались правил. Представь себе двух поселян, что обитают на побережье. Таких, что не любят друг друга. Однако каждый следит за собой. Когда их люди встречаются в лесу или на море, они могут подраться, но могут и не обратить друг на друга внимания. Порой крадут друг у друга корову или рыбу из сетей, порой кто-то получает по голове. Но однажды их обоих охватывает безумие. Горят избы, гибнут девицы, соседи вырезают друг другу скот, люди при любом удобном случае убивают себе подобных. Никто не охотится, потому что страшно. Никто не трудится на полях и не варит пиво, потому что интересует их только железо, кровь и огонь. Избы, почерневшие и сожженные, на пляже лежат трупы, на лугах – вздувшиеся мертвые коровы. Точно так же и с богами. Только когда они гневаются, дело не заканчивается метанием железа.

Времена бывают хорошие, когда богов встречают изредка и лишь там, где им быть должно. Это значит, что в мире царит равновесие. Какое-то время происходит множество странных вещей. Некогда холодный туман был только в урочищах. Если появлялся глупец, который желал сделаться Деющим и шел в урочища, обычно он погибал: порой встречался с богами, а порой его выбирал туман. Теперь же туман возникает в разных местах. Он движется. Появляются умершие, появляются чудовища или разумные животные. Слишком часто. Равновесие пало. Появились новые враги, а старые ведут себя как одержимые. Мир сошел с ума. Так бывает, когда боги начинают сражаться друг с другом. Я дам тебе один настоящий совет. Держись подальше от богов, Деющих и холодного тумана. Найди тех, кого ищешь, и уезжай себе за море. Когда случается чудо, дураки подходят и таращатся с раскрытым ртом. Человек рассудительный берет руки в ноги, потому что из таких дел никогда не выходит ничего хорошего. Это был дельный совет. Запомни его, Спящий-на-Дереве, он тебе пригодится.

Иди в порт, который зовут Змеиной Глоткой. Там, где встречаются три фьорда. Наступает осень. Корабли возвращаются с южных путей на зимние лежбища. Будет большая осенняя ярмарка и тинг. Куда бы ни направлялись те, кого ты ищешь, если они шли по Пустошам Тревоги, то рано или поздно должны были туда добраться. Потом – уже не знаю. Взошли на корабль и уплыли, или отправились каким-то из трех фьордов на юг к стране Огня, или ушли дорогами через Соленые горы, или побережьем, в страну Ремней. А может, в пущу. Но они наверняка проходили через Змеиную Глотку. Ступай туда и ищи. Сегодня я больше не хочу играть. Ты меня и так постоянно обманываешь.

– Меньше твоего, – ответил Драккайнен.

Старик собрал вещи и взгромоздился на козлы своей повозки.

– Найди дорогу, Воронова Тень, – сказал Драккайнен.

– Абы не твою, – рявкнул тот и чмокнул ослику.

– Я всего лишь хотел быть вежливым, – крикнул ему вслед Странник.

Скрипенье колес стихло, и Драккайнен остался на холме один, в обществе коня, трупов, сидящих в каменных шалашах, да воронов.

– Ну, значит, едем к порту на осеннюю ярмарку, – сказал он Ядрану. – Куплю там тебе баранок или чего-нибудь такого.

Он свернул попону и одеяло, после чего стал упаковываться, пряча припасы и разбросанные вокруг костра мелкие вещички. Ядран внезапно поднял уши и издал предупреждающее рычание.

На седле расселся ворон размером с орла, антрацитово лоснящийся. Чистил большой клюв о луку и смотрел нагловато.

– Пошел прочь! – каркнул триумфально.

– Я сейчас тебе дам «пошел», ворюга! – рявкнул Драккайнен и ухватился за лук, но ворон рванул в небо, махнув огромными крыльями, и смешался со стаей птиц, что обсели высокие крыши домов.

– Ловкач, – процедил Странник и снова спрятал лук в сагайдак. Все равно ничего бы с того не вышло. В месте этом крутилось минимум двести воронов, летающих, топчущихся по крышам, словно мухи по говну, и громко каркающих, – и все были совершенно одинаковы.

Он позвал Ядрана и оседлал его, потом нагрузил остальным добром и уехал. Каменная древняя дорога закончилась, словно спряталась в траве. Дальше вела узкая заросшая тропа, та самая, которой уехал Воронова Тень, и вела она более-менее в нужном направлении. Когда Драккайнен исчез в лесу ниже покрытого порыжевшей травой луга, с одной из островерхих крыш снялся большой черный ворон и полетел за ним.