Текст книги "Чудес не бывает. Книга I"

– Ма-а-акс, ты?! – донесся чей-то крик из толпы.

– Да ладно, Костров что-ли? – заговорили люди, началась суматоха.

– Я – Макс Костров, – суховато ответил я, честно обрадовавшись тому, что меня ещё кто-то да помнит.

Куча незнакомых лиц словно набросилась на меня, называя поочередно свои имена. Сказать то, что они кардинально изменились – ничего не сказать. Я не узнал почти никого, однако испытал искреннюю радость при виде лучшего друга своей юности – Степана. Пожалуй, стоило завести с ним общение в первую очередь.

– Ну привет, мой старый забытый друг, – с улыбкой произнёс я.

– Да ладно, сам Максим Викторович, собственной персоной. Я думал, ты свалил куда-нибудь. Перспектив с красным дипломом у тебя было много. Ну как ты, как обустроился в жизни? – быстро протараторил Степан.

Рассказывать Степану о своей жизненной ситуации мне не хотелось, не хотелось перебивать радостное настроение своими унылыми и серыми переживаниями, да и самому не хотелось возвращаться к состоянию молчаливых стен. Пришлось лгать.

– Да как сказать, устроился в перспективную компанию. Но сам понимаешь, как бывает у программистов, постоянная конкуренция с другими компаниями. Впоследствии – банкротство и сокращение сотрудников. В конце концов устроился в другую компанию, менее перспективную, но с неплохим достатком, – сказал я, было необходимо как-то выкрутиться.

– То-то вижу, что не из бродячих ты псов. А что как бык выглядишь, широкий такой? – с интересом спросил Степан.

– Да так, в фитнес ранее заглядывал частенько. Надеюсь встретить старость в здоровом теле, знаешь. Сам-то как? Остепенился? – переводя тему, спросил я.

– Да, не поверишь. Свела судьба с Виолой из параллельной группы. Работаем в одной компании, небольшой, но что есть, – ответил Степан.

Мы ещё продолжали общение на протяжении 15 минут, пока не раздался звонок – сигнал начала церемонии встречи со старыми преподавателями. На самом деле, я даже смог приглушить свою жизненную побитость и апатию после общения со старыми знакомыми. На душе было определённо легче, чем раньше. В воздухе витала тёплая ностальгия.

С момента звонка прошло ещё около минуты. В кабинет по одному, выстраиваясь в ряд у доски, начали заходить наши преподаватели. На лицах засияли улыбки. Преподаватели рассказывали о жизни нынешних студентов, вспоминали нас. Порой становилось даже забавно от осознания того, сколько же лет прошло с тех пор.

Я словно вновь окунулся в былое, на лице появилась улыбка. Конечно, в памяти всё ещё хранился ненужный пассив воспоминаний, что не кажутся грузом на синей душе. В конце концов, я решил перевести дух и выйти покурить. На улице всё также шёл дождь. Я сел на высокий поребрик у входа в ВУЗ и закурил, впервые за многое время улыбаясь настоящему.

Дождь, бьющий словно обертонами по каменной плитке, успокаивал меня. Из ВУЗа вышел человек, в тёмном пальто и длинном капюшоне, так что его лица я разглядеть не мог, да и узнал бы я его? Он подошёл ко мне и, протянув руку, сказал: «Что ж, скоро увидимся, Максим.».

– Извини, не узнаю тебя, все изменились, узнать кого-то из старых знакомых очень трудно, – сказал я, пытаясь разглядеть незнакомца.

Лица не видно. Однако из-под капюшона в какой-то момент на меня обратили взор серые знакомые глаза, от взгляда которых по спине пробежал неприятный холодок.

– Да ничего страшного, сколько же времени-то прошло… – сказал он.

– Ещё раз извиняй, что ж, пока, – проговорил я.

– Да-да, до встречи… – прошептал он.

Мы пожали руки, после чего незнакомец двинул прочь и растворился в сумерках.

Особо не думая о незнакомце, о глупой фразе «до встречи», я докурил, выкинул окурок за спину и поплёлся обратно внутрь. В аудитории всё также продолжалась церемония встречи бывших студентов и преподавателей. Я сел на своё место, пропуская мимо ушей пламенные речи. Мне не верилось, что сейчас я могу хоть как-то находиться в социуме.

– Эй, смотрите, я – душевнобольной вояка с кровью на руках – сижу и улыбаюсь людям, которые давным-давно канули в остатках памяти, – рассмеялся про себя я.

Какое-то вязкое и непонятное чувство стало затягивать меня, словно всё в миг стало сном, а я лишь вспоминаю его обрывками. Ещё мгновение – и время остановилось. Все стихли и, словно восковые фигурки, застыли на месте. Меня пробила резкая пронзающая боль в шее. Взор в момент залился тьмой, в ушах поселилась пустота. От волнения я начал чуть ли не задыхаться, пытаясь найти всему логическое объяснение. Может, розыгрыш, обморок от духоты? Попытался оглядеться. Ничего. Я не видел даже своего тела, сплошной чёрный мрак и тишина.

Что-то манило меня плыть дальше. В кромешной тьме сверкнули глаза, пристально уставились на меня, пролетели вокруг, всё изучая-изучая мою… Тушу? Только вот тела не было. Не было и грубых рук, не было ничего.

– Ну здравствуй, Максим. Вот мы и свиделись. Извини, что так спешно, время идёт… – прозвучало у меня в голове.

– Что… Чёрт… Возьми… Где я? Кто ты? – нервно бормотал я.

– У этого места нет названия, оно не имеет конкретного географического расположения. Считай, что ты просто в чёрной комнате без окон и дверей, так будет легче. С тобой, да что с тобой могло произойти, ты в порядке. Моё имя – Харон. И, возможно, я тот, кто сможет тебе помочь, – сказал незнакомец.

– Это ты… Ты – незнакомец в пальто? Что за чертовщина? – спросил я.

– Верно подмечено, это я. А что тут можно назвать чертовщиной? Это результат. Не догадываешься, что ещё за «результат»? – спросил Харон.

– Результат? Результат чего, что происходит? – спросил я в ответ.

В глазах вновь раз за разом начали невольно мелькать картины прошлого, проносились от и до. Кто-то копается в моей голове и этот кто-то отлично знает меня.

– Что ты такое? – не веря в происходящее, спросил я.

– Я? Я – Харон, прошли же уже? Ах, ты о фрагментах памяти. Так вот, результат. Скажи мне, зачем ты пришёл сюда? – спросил он.

Творящийся ныне сюр ничем не объяснялся, по крайней мере, ни в жизни, ни в науке происходящее ещё ни разу не описывалось.

– Я? Встал и собственными ногами пришёл сюда? Так где же мои ноги? – в шутку спросил я.

Во взгляде Хароне лишь мелькнуло недовольство моим ответом, его взор вновь сверкнул, и я замолчал.

– Не понимаешь, да? Скажи мне, Макс. Зачем ты пришёл сюда? – спросил он.

– Чтобы отвлечься хоть на время, может, найти новый круг общения, найти что-то… Кого-то, кто бы помнил меня, – честно ответил я.

– Угу, это ты про встречу, значит… – пробурчал Харон.

Я жадно ждал каких-либо объяснений от него, тишина становилась всё плотнее и плотнее.

– Но я спросил не об этом. Зачем, почему ты здесь?

Здесь? Ответа нет, я не знал, что стало бы искренностью – врать или сочинять поэму о не наступившем будущем?

– Может, хоть люди бы меня спасли. Прошлое бы на прощание царапнуло душу и… Ушло? – спросил я.

С начала появления здесь мне стало спокойнее, по крайней мере, жизни меня, наверное, никто не лишит. Да и боюсь ли я умереть? Нет. Просто факт неизвестности выдвинул мне страх. Как мы знаем, людей всегда страшит то, что им неподвластно, то, что им неизвестно или невиданно ранее. А если они чувствуют от неизвестности угрозу, то всеми силами пытаются её истребить, оставив лишь малую часть для изучений, которые затратят сотни лет.

– Так к чему это я, мой дорогой друг. Я и ты здесь не просто так. Я знаю, что тебя гнетёт твоё обреченное существование. Грёзы, старания и всё напрасно… А если бы была возможность всё изменить, чтобы ты сделал? – спросил Харон.

– Что бы я сделал? – спросил я самого себя.

В памяти предо мной предстали мои призраки прошлого, они горько смотрели мне в глаза, разворачивались и растворялись в тёмной пучине неизвестности. Мной одолело отчаяние, глупое, жгущее изнутри.

– Вероятно, постарался бы всё исправить, я знаю, что всё случившееся принесло огромный вред моей психике. Правда, знаю. И, вероятнее всего, я сейчас лишь просто серый массив, краски которого растворились в один момент. Вернул бы брата, спас мать. Хоть что-то, что смогло бы заставить меня жить, – ответил я.

– Так вот каковы твои нынешние грёзы. Ты же знаешь, что о прошлом горевать нет смысла, его не вернуть. Твои же слова. Неужели ты не следуешь своим же принципам? – спросил Харон.

– Было бы всё так просто, горюю ли я? Нет, просто от одной мысли, что я мог хоть как-то исправить случившееся – меня начинает ломать изнутри, виски словно сдавливаются, зажимая моё сознание в клещи, – сказал я, невольно вспоминая жизненные огорчения.

– Понимаешь, Макс, твоё психическое состояние – не в самой лучшей форме, ты и сам это прекрасно осознаешь. Ты не можешь контролировать свои отголоски прошлого, и с каждым разом это всё хуже и хуже сказывается на тебе, в первую очередь ты неосознанно винил себя, делая лишь хуже, – сказал Харон, будто бы набирая темп.

– Я знаю, был бы выбор… – промямлил я, глядя в непроглядную чёрную пустоту.

– Я тебе его предоставлю, по старой памяти, – сказал Харон, будто подмигнув мне из темноты.

– Выбор? – спросил я, вновь уставившись в бездонные серые глаза Харона, витающие во тьме.

– Понимаешь, ни это место, ни происходящее с тобой или мной наукой не опишешь, правильней сказать, что наука ещё не на должном уровне. Это относится как к квантовой теории, физике или чему там ещё… Настанет время, я расскажу тебе об этом, – сказал Харон.

В происходящее верилось с трудом, но из всей жизненной безысходной ситуации выхода я не видел, поэтому решил схватить хоть какой-то шанс. «Я душевно больной и ни одна сволочь не испортит мне окрасить солнце в чёрный», – диктовал я, как мантру.

– Ладно, свидимся ещё. Совсем скоро, – промолвил Харон, удаляясь из моего сознания.

Темнота в глазах отступила, и я вновь оказался в кабинете. Будто бы ничего и не произошло, люди всё также общались. Посмотрев на часы, я убедился, что разговаривал с Хароном одну секунду реального времени.

– Ну и бредни… – сказал я сам себе, помотав головой по сторонам.

Прошло ещё около часа, как люди начали расходиться. Пошёл и я. Надо было обдумать, осмыслить всё, что произошло. Кто этот некий Харон, где я был? Стоит ли вставать на должность постояльца жёлтого домика? Что он имел в виду под возможностью всё изменить? Голова гудела. Мне и самому казалось, что всё это плод моего мимолётного воображения. Однако всё осознание, общение, нахождение там ставило под сомнение все мои отговорки.

Я брёл по тёмной безлюдной улице, всё также осыпаемой дождём, шелест листьев помогал мне сосредоточиться на мыслях. Верю ли я сам в то, что могу просто забыть о всём произошедшем и начать новую счастливую жизнь?

– Да ты посмотри на себя, Максимка, тебе под 30 лет, ты вояка с разбитой душой, – отсмеялся я.

Нет. Я понимал это всегда, а все мои попытки были лишь последним огнём надежды. Закурил, затяжка, вторая… Ведь, как мы знаем, человеку всегда нужно было во что-то верить. В будущее, которое никогда не наступит, в прошлое, от которого уже ничего не зависит…

На мгновение по спине вновь пробежал холодок, а в памяти всплыли события непонятной мне встречи. Я не мог сообразить, придумать связь между мной и Хароном. Меня он называл другом, а его – я знать не знаю, ни лица, лишь серые глаза, напоминающие что-то угасшее из моего рассудка.

Зайдя в дом, я сразу улёгся на кровать, голова гудела после странного визита незнакомого друга, да и после всей встречи студентов – сил не осталось. Засыпая, я всё также думал, какую же шутку со мной сыграет судьба в этот раз?

Интерлюдия

Уснул ли я? Не знаю, всё осознанно. Меня окружали темнота и тишина. Ни тела, ни звуков, ни воздуха здесь не было. Значит, меня решил навестить мой приятель.

– Смотрю, в этот раз ты спокойнее, чем в прошлый, – сказал Харон.

– Сон ли это или нет? Зачем я здесь, Харон? – промолвил я.

– Вроде бы мы это уже обсуждали, это место не существует нигде, это как вакуум извне, его нет ни на Земле, ни в космосе, как сознание. Повторюсь, Максим. Измучил ты и себя, и своё сознание. Психические травмы всегда имеют свои последствия, ты же знаешь? Наверняка да, – сказал Харон.

– Знаю, так неужели я забил себя в угол настолько, что у меня шизофрения? Как всё плохо… – сказал я.

– Не совсем так. Ты – это ты. В общем, не в этом суть моего визита, мы попытаемся исправить твою прискорбную жизнь, изменим кое-что в твоём понимании, – сказал Харон.

– Как же? Если всё менять, то придётся создавать машину времени. Глупо, словно в фильме про супергероев, надеяться на то, что кто-то сколотит её из камней и палок, а после даст её на использование людям. Чудес не бывает, Харон, – сказал я.

– Кто знает? Разве кто-то доказал, что их не бывает? Мы на своеобразной дороге, мост туда, где возможно всё. Ответь же мне. Понимаешь ли ты цену того, чтобы измениться? Ты должен понять суть прошлого, его отражение на будущем и принять действительность, какой бы она не была, – промолвил Харон, акцентируя внимание на последних словах.

Голову снова заполнили воспоминания. Кровь на руках, артиллерийский обстрел, без вести пропавший брат, могила матери. И я. Один… С поехавшей крышей и чувством чрезмерного самоедства. А сейчас, осознавая всю нелепость происходящего и услышанного, я, наверное, еще и больной кретин.

– Говорят, принятие отчаяние – принятие собственного стоицизма, – тихо ответил я.

– Может быть. Всё возможно, да только кто знает… – отозвалась тьма голосом Харона.

Темнота вокруг становилась всё плотнее и плотнее, а пространство словно сжималось во мне самом.

– Что ж, Максим. Может, что-то и выйдет… – промолвил Харон, пропуская меня на неизведанную тропу.

Передо мной появился густой белый туман. Появилось и тело, и ноги, прохладный влажный воздух, ветер. Я направился в гущу тумана, словно оставляя Харона позади.

– Что же… Удачной тебе дороги, – проговорил вслед Харон.

Всё же, для меня он оставался не менее загадочным, чем всё происходящее со мной в последние сутки. Туман становился менее плотным, и я уже мог попытаться что-либо разглядеть. Я вышел из гущи тумана, белая вспышка ударила в глаза, игриво мелькала черными пятнами в ослепшем взгляде. Меня словно пронзали все чувства сразу: страх, шок, тоска, печаль и радость…

Глава II

Дар незнакомца

«В тот же миг Алиса юркнула за ним следом, не думая о том, как же она будет выбираться обратно.»

Я канул в прошлое, в свои родные воспоминания, что ранее словно изрезали меня, как ножницы по кусочкам. Ни страха, ни боли. Ни смеха, ни слёз. Я словно в очередной раз переосмыслил всю свою жизнь, как пустое обречённое существование. Мешок с зерном, что на протяжении всей жизни растаскивается и постепенно рассыпается, втаптывается в чёрную грязь. Я всё ещё улавливал ту влагу тумана, холодный зной воздуха. Небытие? Тропа в мир вторых шансов? Мост туда, где всё иначе? Словно записки сумасшедшего, бред, да абсурд. Но, как бы иронично то не звучало, всё было именно так.

Я вышел из тумана. В глаза бил солнечный свет. Я стоял на балконе, словно наблюдая за летней лепотой. На календаре 25 июля 2017 года. Что за…

Дыхание словно остановилось, тишина. Можно было услышать собственное сердцебиение. Я протёр глаза. До сих пор не веря в происходящее, я обошёл всю квартиру, проводя молодыми ладонями по старым обоям. Неужели… Неужели… Харон не обманул? Где-то в глубине души меня всё ещё терзали сомнения, что всё это дурной сон, которого бы лучше не снилось. Я понимал, что если я проснусь, то все эмоции слепой радости изрежут меня по кускам, заставят огрубеть и вновь нагонят удушающую тоску.

Звонок в дверь. Я в порыве надежд ринулся открывать. Поворот замка, толчок двери… Передо мной стояли они. Призраки прошлого, те, кого я потерял. В глазах начало темнеть, ток крови пищал в ушах. Я попятился назад, уперевшись в стенку, скатился вниз. Сознание покинуло меня. Шок.

Стандартное явление, когда ты – вояка, разбитый на части, вдруг, получаешь что-то необъяснимое, что-то такое, что может изменить твою жизнь или же то, что ты давным-давно потерял, что-то важное. Прошло около часа, как я пролежал без сознания на кровати. Открыв глаза, я вновь обомлел. Рядом сидит брат, с кухни доносится голос матери. По глазам невольно покатились слёзы. Утерянные, дорогие, но живые и со мной… Я дома…

Показалось, что всё дурное в моей жизни – военный конфликт, потеря брата, матери – лишь кошмарный сон. И вот, после долгого сна я проснулся. Наконец, проснулся после долгого кошмара, вышел в родное лето жизни, вдохнув в себя аромат светлого настоящего. Проснулся ли я или просто сошёл с ума? Я не знал ответа. Даже не мог предположить. В итоге просто решил довериться Харону и его силе. Пускай сейчас будь что будет. После встречи выпускников, я бы так и остался затворником, тихо, но верно сходя с ума. Я знал это, знал, что так бы произошло.

Брат заметил, что я наконец очнулся. Он позвал мать. Она аккуратно присела на край, приложила ладонь к моему лбу. В их глазах виден свет, в их руках витает тепло. И на их лицах нет никаких бликов, как на фотографиях, которые я старательно избегал от просмотра.

– Эй, Максим, ты как? Переутомился, да жара ещё… – промолвил брат.

Казалось, будто бы я нахожусь в кукольном доме, а все окружающие меня люди – куклы, которыми управляют при помощи ниток. В такой момент весь мир становится серым, словно беспросветная вода, лишающая тебя последнего глотка воздуха, что ты затаил на самый чёрный случай в прокуренных лёгких. И ты в безвыходном положении медленно, но верно опускаешься на дно, протягивая руку к угасающему наверху свету. Тьма и одиночество. К чёрту!

Я приподнялся с дивана, осматривая мать с братом. Живые, говорят, дышат. В груди словно вновь загорелось когда-то угасшее пламя, непривычно обжигая моё сердце.

– Сына, что же ты так? Видать, твои усердные подготовки к диплому так сказались. Отдохни, ты заслужил. Так и угробить себя можно, – сказала мать, погладив меня по лбу.

– Да, пожалуй, жара. Утомился, видать… – сказал я, не веря в происходящее.

Неужели некий Харон творит чудеса, давая надежды на новую жизнь таким, как я? Не знаю, значит буду пользоваться и наслаждаться слепым неведением. Чудеса, счастье… В своём мире я в него не верю, я верю лишь в реальность, суровую и холодную, которая заставляет маленького мальчишку грубеть и холодеть. Я боюсь своего счастья, утратив все надежды в своём мире, я боюсь в него поверить и вновь потерять.

Мы продолжили общение. Где-то внутри, в сознании меня ещё пробирала немыслимая дрожь от мысли, что это всего лишь очередной сон, после которого я проснусь разбитым и разлетевшимся на осколки, замкнутым и погрязшим в свои мысли.

Я боялся оказаться на своём диване, в тёмной комнате, закрытой от света тёмными шторами, под люстрой, которая, словно копившая мои переживания, погрязла под слоями пыли. Боялся вновь остаться один и бездумно смотреть в пожелтевший от сигаретного дыма потолок, ожидая одинокой смерти.

Я не скрывал радость, но держал её в узде. По крайней мере, я всё ещё здесь, брат и мать тоже.

– Артём, когда ты отъезжаешь в часть? – спросила мать, заваривая нам чай.

– Через четыре месяца, пока идёт сбор добровольцев и их подготовка, – промолвил брат.

Сейчас, пока он здесь, я могу сделать всё, чтобы спасти его. Однако, мать и сам брат наверняка не оценят моего решения, но для своей цели я должен был отказаться от всего, что влекло меня в эти же года в своём мире. Я должен взять реванш у жизни, поставить на кон себя и отыграть всё, что проиграл.

– Знаешь, Артём, я отправлюсь с тобой, зная твои манеры, за тобой нужен глаз да глаз, – сказал я, стараясь выговорить это быстро.

Встрепенувшаяся мать, чуть не выронив из рук чайник, словно обомлела и посмотрела на меня с сердитым лицом. На её лбу проступили вены, взгляд приобрёл яркий контраст.

– Как это? А твоя учёба? Для чего она была нужна? Диплом, медаль? Что, неужто хочешь, чтобы все твои перспективы закрыли перед тобой двери, пока ты будешь служить? – нервно затараторила мать.

Знала бы она, что ни медаль, ни диплом, ни работа счастья мне не принесут, да, боюсь, даже так она меня не поймёт. Брат молча наблюдал за моими дебатами с матерью, явно ощущая некий шок от моего решения. В их глазах я лишь молодой паренёк, который ничего о жизни не знает. Сыграть в дурочка, глупо отстаивая свою идею, укрепляя её невесомыми аргументами – всё, что мне остаётся.

– Каждый мужик должен отслужить, я обязан, чтобы ты и другие люди спали спокойно. А когда сочту, что долг мой исчерпан, отправлюсь восвояси и начну работать. Годик-два тому не помеха, – сказал я, едва ли сдерживая смешок.

Нелояльное государство отняло у меня мать, отказав в бесплатном лечении. Это же государство даже не решило уведомить меня о пропавшем брате. Так что, если бы я помирал с голода, то на государеву службу не пошёл бы даже за сладкий калач.

Казалось, что мать наберёт кучу псевдо-аргументов против моего решения. Но в ответ она лишь грустно улыбнулась и одобрительно кивнула.

– Что ж. Раз ты сам так видишь свой жизненный путь, то выбор всегда остаётся лишь за тобой. Я просто волнуюсь, как бы твои перспективы не разрушились после службы, – сказала мать, смирившись с моим выбором.

Я смотрел на мать, изредка кивая её словам. Шанс есть, терять его было глупо, очевидно, не просто так Харон и его чудотворная тропа вывела меня к этому времени.

На следующий день, с утра пораньше, я отправился с необходимыми документами в военкомат, здание которого никак не меняется в течении всего времени. Заявил о своём желании участвовать в разрешении конфликта в горячей точке. Был снова хмурый дядька, старающийся вычитать мне все нотации о том, что перспективы мои лежат вовсе не в каждом уложенном патроне в магазине, не в каждом взводе затвора. Вернуться и попробовать снова. Не помню, откуда эта фраза, но звучала она соответствующе.

Карта сыграна, колесо даёт поворот. Мне остаётся лишь ждать и отбрасывать всё непонравившееся в сторону, считывая за ненужный жизненный хлам.

Интересно, если в мироздании есть некий сценарист, или даже миллиарды таких сценаристов, расписывающих историю каждому, то каковы они в жизни? Имеют ли они моральные пороги, склонны ли к людскому? Что происходит в их разуме, когда они подводят очередную чёрную жирную черту к линии жизни какого-либо низшего существа?

В любом случае, ответы на подобные вопросы нам нисколь не известны. Не известен и никакой Харон, способный подарить человеку огонёк, поддуть его, чтобы порыв тёплого языка пламени облизывал всё внутри. Я лишь нагло усмехнулся небу, покачал головой.

– Чудеса, говоришь? – спросил я у тишины.

Вернувшись домой, брат выцепил моё внимание и, окинув недовольным взглядом, кивнул в соседнюю комнату.

– Скажи мне, Макс. Больно надо тебе служить, у тебя же есть всё, что необходимо для прекрасной жизни, медаль, красный диплом. Так чего ты в эту ересь за мной увязался? – спросил брат, сделав серьёзное лицо.

– Я же сказал уже. Таков мой взгляд на жизнь. Ты же и сам понимаешь, что отговаривать меня бесполезно. Я не отступлюсь, – сказал я, пытаясь поставить точку на этой теме.

– Ну и дурак, ты, Максимка. Такие цели, перспективы, а сам от них уходишь бегать с автоматом… А ради чего? – сказал брат и ехидно улыбнулся.

– Пускай, каждый сам решает, что верно, а что нет, – сухо ответил я, пытаясь закрыть нашу дискуссию.

– Смотри, не смей откинуться там. Понял меня? – спросил брат.

– Ну… Куда я денусь, оставлю тебя одного, так ты там таких бед наворотишь… – отшутился я, похлопав Артёма по плечу.

Сердце матери дало первый сбой под конец 2017, значит, у меня ещё есть время в запасе, чтобы не повторить предыдущий исход. Я решил договориться с Артёмом. Пока не поздно. Да и времени на разговоры у нас особо больше и не будет. Завтра меня вновь… Забавно говорить «вновь», учитывая, что в этом мире я пойду на военные учения лишь первый раз.

– Слушай, негоже оставлять мать тут одну, оставляя работу и домашний быт на неё её одну. Сам понимаешь, возраст уже не тот… – сказал я.

– Знаю это… Я тоже хотел это обговорить, – с полуслова понимая меня, сказал брат.

– Предлагаю каждый месяц с военного жалования вдвоём отправлять половину ей. Не хочу, чтобы она переутомлялась на работе. Вдруг что, – сказал я, внимательно переведя взор на Артёма.

– Идёт. В принципе, прикинув военное жалование, ей должно хватать даже на два месяца вперёд, – ответил брат.

Мы пожали руки, кивнули и разошлись. Мне предстояли сборы. Сборы душевно волевые с надеждой не встретить чёрного неба вновь, с надеждой избежать ударов артиллерийскими снарядами по ушам.

Повторение – мать учения. По крайней мере, так говорится. Военный инструктаж прошёл без особых хлопот. Мне даже удалось получить пару похвал от инструкторов за весьма неплохую подготовку. Что ж, умение стрелять на приближающуюся тень и быстро рвануть чеку гранаты давно засело в глубине моей головы, ненароком повторялось каждый раз по пробуждению.

– Интересно девки пляшут… Откуда ж ты такая птица, Костров? – спросил меня майор.

Я отвёл взгляд в сторону, слегка улыбнулся так, что лишь уголки губ слегка приподнялись.

– Да… Военная подготовка в ВУЗе, разве что. Ничего более, – ответил я.

– Давно ли в вузе учат располагать миномёт и отчеканивать пристрелку? – нахмурившись, вновь спросил он.

– Всему понемногу – лишь отшутился я.

Он цыкнул языком, недовольно качнул головой в сторону.

И вот, спустя пять месяцев, меня даже назначили командиром ударного отряда, пускай, в группу мне воткнули зелёных парней, молодых, глаза которых пытались умело прятать страх.

– Вы уже бывали там, Костров? – спросил меня один из них.

Без регалий, званий. Я договорился об этом с ними, ведь под свистом пуль будет некогда выкрикивать «командир, прапор, сержант».

– Я… Нет. Не бывал, – соврал я.

– Просто было интересно узнать, каково там… – прошептал он.

– Там? Словами не опишешь, знаешь, мы – люди – всегда видим мир индивидуально по-своему. Так что от моих слов ты лишь сможешь вообразить обложку всего происходящего, – ответил я.

– А говорите, что не были, соврали? – спросил другой боец.

Я лишь нахмурил взгляд, исподлобья взглянул на него. Он кашлянул и смолк, скромно отведя глаза.

Большой военный аэродром. Стоянку аэродрома заполонила пехотная техника, было хорошо слышно работу двигателей военных самолётов, что, словно как оловянных солдатиков, перекидывало бойцов поближе к камину. К сожалению, договориться о том, чтоб моего брата приставили ко мне – не удалось. Видите ли, «опыт» у меня есть, вот и учи листву, как надобно работать.

– Ну что, Максимка, рванём, как в отпуск, – словно не испытывая страха, сказал брат.

Он всегда был такой, вспыльчивый, не сидящий на месте, порывистый, но без головы. Сначала делал, а потом уже думал, стоило ли это делать, да и что из этого получилось.

– Рванём-рванём, – сказал я, пытаясь утешить в себе некое переживание.

Прошло около двух часов, нас загрузили в самолёт, рассадили на места. Я пытался разглядеть других сослуживцев своего дивизиона. На многих словно не было лица. Его затмевали страх, волнение. Кого-то же и вовсе не беспокоила возможная смерть. Взгляд охотно вырисовывал некий контраст, отделяя самолёт на разноцветные части: задумчивые, уставившиеся в одну точку; суетливые, вечно ныряющие по сторонам, да пялящиеся в окна; и те, кто дрожал. Тремор охватил их, в их головах представлялась картина несущейся на них железной смерти.

Мне вспомнились викинги. Они рождались в пылу вечных битв, поднимали меч и двигались вперёд. Война – их жизнь. Поэтому всю эту «жизнь» они мечтают о том, чтобы пасть в бою, дабы попасть в Вальхаллу. А может, другого они попросту и не знали.

Если я, ныне демиург или лишь жалкая его пародия, как сказал Харон, то я должен приложить максимум усилий, чтобы спасти как можно больше людей. Внутри меня зрел вопрос, почему я должен делать именно так, почему просто нельзя было отговорить брата не идти служить, почему нельзя было просто остаться дома и жить-поживать в мире? Где-то в сознании раздался ответ.

– Потому что некоторые вещи, независимо от того, демиург ты или нет, нельзя изменить. Ход событий – намертво прикованная цепь, разъединить которую не получится никакими усилиями. Есть вещи, которые должны происходить, которые мы не можем предотвратить, – раздалось эхом в сознании.

29.01.2018.

Конец первого месяца нового года маячил на носу. Мать не схватилась за сердце, не приезжала по нашему адресу никакая неотложка. Значит, я на правильном пути?

Мы прибыли на новую точку, обосновали гарнизон. В памяти невольно появлялись картины моего военного опыта, отпечаток, который я когда-то пытался забыть. Теперь же всё будет гладко? Да кто бы знал. Кошмары, преследующие меня прямиком из того времени, не отпускали и здесь.

Миротворческие действия начались сразу же после построения гарнизона. Большинство солдат, в том числе и брат, фактически были лишь пешками, выполняющими поручения по типу: доставь, отнеси, увези и прочее в том духе. Отличались эти действия от иерархических повелений лишь тем, что мы делали это во благо мира, так говорили люди свыше. Однако, все прекрасно понимали, что на войне нет места миру.

– Хочешь мира – готовься к войне, – всплыли в сознании слова Харона.

Пролетали дни, месяцы. Я надеялся, что моё нахождение здесь изменит ход определённых действий, что ничего катастрофичного не произойдёт. Однако, с недавних пор я усвоил урок, что всегда следует готовиться к худшему.

11.05.2018.

Противоборствующие нам военные силы поднапряглись, прикидывая, что довести их начатые цели до конца вряд ли получится из-за вмешавшихся наших сил. Это было понятно по количеству новых боевых стычек, перестрелок между нашим дивизионом и силами врага. Как бы то не крути, война – дом и место рождения смерти.

В целях ослабить влияние боевиков, воен-штабом было принято решение ликвидировать определённые пункты противника в радиусе 100 километров. Старшие заверили нас, что от этого наша работа будет протекать быстрее, позволяя вернуться на Родину гораздо раньше срока. Выслуга и боевой опыт позволяли скоротать общий период контракта при полном сохранении общей выплаты.

Однако, как подсказывает мне горький опыт, в моём мирке у этого дивизиона этого не получилось. Поэтому, я даже догадаться не могу, что случилось со всеми ними, что весь дивизион просто-напросто пропал без следа. Захват и удержание в плену? Но какой смысл, если противники даже не говорили о пленных, не требовали определённых условий за их жизни. Загадка, которую мне предстояло решить.

Шло время, мы с братом помнили об условии скидывать матери воинское жалование, дабы та ни в чём не нуждалась и ей не приходилось бы работать, стараясь обеспечить себя хлебом и кровом.