Текст книги "Золотая свирель"

– Оу! Да ведь на тебе монашеская ряса! Как я сразу не сообразила. Экий ты хитрец, Эльго.

– А то! Личина что надо! Глянь сюда, – он задрал подбородок и показал спрятавшийся в складках цветущей плоти монашеский ошейник с полустертым клеймом. – Достопочтенный брат обители святого Вильдана, никак иначе.

– Накрепко застрявший в миру, – я хмыкнула. – погрязший во грехах и пьянстве.

– Ну, ну. Всецело посвятивший себя борьбе с искушениями. – Он отобрал у меня флягу и поболтал остатками вина. – Видишь? Я его уже почти поборол. Твое здоровье! Ты ешь мяско, ешь. Тут вот еще пироги… а здесь что такое вонюченькое? М-м!.. Сыр! Шикарный сыр, обмотками старыми пахнет… кусочек?

– Ну, раз обмотками пахнет, то отломи… хм, вправду обмотками… Откуда эти гастрономические изыски?

– Трофеи! На редкость удачный денек сегодня. Пугнул я тут одну компанию. Благородная молодежь, знаешь ли, теперь моду взяла на кладбищах пикники устраивать. Чего, не нравится сыр?

– Да я на самом деле не голодна. Меня угостил… бродяга один.

– Бродяга угостил?

– Пепел. Он певец бродячий. Поет на улицах без аккомпанемента.

– А! Знаю его. Недавно в город пришел. Ты это… присмотрись к нему.

– Зачем?

– Ну… просто. Просто присмотрись.

– Он чудной. Стихи у него неплохие… если это его стихи, конечно. Сам бывший нобиль или бастард. Пьянчужка, болтун и воображала. – Я немного подумала. – Вообще-то в нем что-то есть.

– Ему нужна помощь.

– И я должна ему помочь?

– Ты можешь ему помочь.

– Мне самой сейчас помощь требуется.

– Вот как? Что-то серьезное?

– Серьезней некуда. – Я вздохнула и отстранила протянутую флягу. – Эльго, у меня беда. Пропала моя свирелька. Украли или сама выпала – не знаю.

– Ишь ты… А без нее никак?

– Никак. Она открывала скалу. Я не могу войти в грот.

Эльго сунул палец под ошейник и поскреб горло.

– Может эта язва Амаргин придумает что-нибудь?

Я убито покачала головой.

– Боюсь, теперь он со спокойной душой избавится от меня. Даст денег и отправит в город. Он уже предлагал мне это.

– А ты жаждешь провести зиму на голом островке, а не в теплом городском доме?

– Амаргин – маг, и он когда-то говорил… он говорил, что из меня, может быть, получится толк. Был момент, когда я думала, что стала его ученицей.

– Сейчас ты думаешь иначе?

– Не знаю… Он возится со мной… заботится настолько, насколько считает нужным. Но ничему не учит. Я не узнала от него ничего – ни заклинаний, ни магических ингредиентов, ни ритуальных пассов – ничего. Он иногда разговаривает со мной на отвлеченные темы, и от этих разговоров у меня просто крышу сносит. Ему, наверное, забавно наблюдать как я туплю.

– Может это пока что… как ее… теория?

– По-моему, это болтовня. Он просто морочит мне голову с целью поразвлекаться. У него вообще своеобразное чувство юмора.

– Это точно… – согласился грим.

«Вот он валяется в воде, этот шанс», – вспомнила я, – «Я присматриваю за ними»…

– Кажется, у него все-таки были на меня какие-то планы… Но теперь, боюсь, я его разочарую.

– То есть, кровь из носу – нужна свирелька.

– Выходит, так.

– Хм… – Эльго поболтал флягой, прислушиваясь к плеску внутри. Закинув голову, принялся гулко глотать. Темная струйка сбежала из угла рта и нырнула ему за ворот. – У-ух!, – выдохнул он, облизываясь. – Хороша кровь лозы… крепка и сладка в меру… Вот что я думаю, Леста. Думаю, надо мне по городу порыскать, может найдутся какие-нито концы. Есть у меня с кем побазарить на этот счет. Опиши мне свирель твою, какая она?

– Вот такая, – я расставила указательные пальцы. – Дюймов восемь без малого. Ирис сделал ее при мне из тростинки. Но на самом деле она золотая. На ней резьба: полоски и зигзаги и надпись каким-то старым, не известным мне письмом.

Эльго уважительно покивал.

– Настоящий артефакт.

– Что?

– Слово умное знаю. Артефакт. В нашем случае – волшебный предмет. Что еще расскажешь?

– Еще… После того как она исчезла, я слышала… слышала ее голос. Слышала, как она играет. Где-то здесь, в холмах. Но в холмах ее не было. Или я ее не нашла.

– Ага, – обрадовался грим, – Уже что-то. Как тебе ее услышать удалось?

– Не знаю… Я не хотела слушать что там поет Пепел, а чтобы отвлечься, начала прислушиваться… к пустоте… к пространству за звуками, где собиралось эхо… там не было самих звуков, понимаешь, там были одни отголоски… Я… услышала эхо ее голоса… свежий след, понимаешь? Потянулась – и догнала. Я ощутила направление, ощутила, что она близко…

– Вот! – Эльго щелкнул волосатыми пальцами. – Вот именно! Э-э… Кхм-кхм… – он закатил глаза, набрал в грудь побольше воздуха, взмахнул флягой и заревел:

 
– Я выйду, мама,
С рассветом рано,
Сорву я розу
Алее раны.
Я выйду, мама,
С зарею светлой,
Сорву я розу
Свежее ветра…
 

Хитро прищурился на меня и добавил громкости:

 
– Ай, садочек под горой
Сторожит садовник злой!
 

Мне захотелось зажать уши.

– Покойников распугаешь, – вякнула я. – Расползутся как тараканы…

– Покойники – свои люди, – отмахнулся грим. – Я зря, что ли, стараюсь? Ты давай, слушай что там надо слушать…

 
Зачем мой милый
Залог свой просит –
Цветную ленту,
Атласный пояс?
Зачем мой милый
Обратно просит
Атласный пояс
С каймою пестрой?
Ай!!!
Садочек под горой
Сторожит садовник злой…
 

Он меня просто оглушил. Я сжала виски. В пальцы толкалась кровь. Эхо, где эхо? Я искала пространство отголосков, но навязчивый ритм крови путал и отвлекал.

Я стиснула зубы. Стук, стук, стук… До, ре, ре диез…

Фа, соль, соль диез. Фа, соль, фа…

– Есть!!! – задохнулась я. Вскочила, указывая трясущимся пальцем. – Там! Там!

– Где? – воодушевился грим. – В городе?

– Нет, дальше. За городом. За рекой. На западе. Пойдем! – я схватила его за рукав. – Бросай все! Пойдем скорее!

Я потащила его по тропинке к оврагу, к ветхому мостку через безымянную речку. Мне было совершенно все равно что мостик пляшет и извивается под ногами. Через новое кладбище мы бегом пробежали. Мимо будки сторожа – к портовой площади.

Пока мы пили трофейное вино на могиле, на город спустились сумерки. Над рекой повисла луна, низкая и прозрачная, словно вырезанная из шелковой органзы. Ворота были распахнуты, везде сверкали огни. В воздухе висел неумолчный гомон. На площади горели костры, сразу с нескольких мест, перебивая друг друга, лилась музыка. Возбужденную разряженную толпу в разных направлениях то и дело прошивали длинные вереницы танцующих. Россыпью сверкали разноцветные фонарики на мачтах, река была усеяна лодками – большими и маленькими, с парусами и без.

– Не слишком-то я люблю проточную воду, – бурчал грим, проталкиваясь к спуску на причал. – Прямо скажем, не мое это дело, по рекам плавать… Вот ежели ты сама меня перевезешь, тогда другой разговор…

– А мостик-то перешел.

– Так то моя территория.

– Нам надо нанять лодку… только я без гроша. Эльго, у тебя есть деньги?

– А как же. Дай-ка ладошку…

Он схватил мою протянутую руку и сунул здоровенный свой кулачище мне в ладонь, заставив обхватить его пальцами. Глянул поверх моей головы и присвистнул:

– Эгей! Вот это да!

Я обернулась, но ничего особенного не увидала. Взглянула на своего спутника – и разинула рот.

Он исчез. А в руке у меня лежал кошель величиной с детскую голову. Или с кулак Эльго. Судя по его тяжести, под завязку набитый монетами. Гуляющие толкались вокруг, разговаривали, смеялись… никто ничего не заметил.

Первый же лодочник, увидев серебро, сделал приглашающий жест. Прижимая к животу кошель, я забралась на корму.

– На ту сторону. И побыстрее.

– Барышня хочет полюбоваться на «огневое колесо»?

– Не хочет. Мне надо на ту сторону реки. Если поспешишь, получишь в два раза больше.

Он сел на весла и принялся выгребать из лабиринта снующих туда-сюда суденышек.

– Что же за дела такие срочные, что в разгар праздника ты город покидаешь, а, барышня? – не унимался лодочник.

– Не твое дело.

– Ой, как грубо! Как невежливо! Да еще в такой день. Святая Невена отвернется от тебя, барышня.

Я пожала плечами. Порт, сверкающий россыпью цветных искр, вместе с громадой города медленно отплывал назад. С реки было видно, что периметр городских стен украшен цепью огней, а на башнях горят костры.

Лодка остановилась, приподняв весла над водой.

– Может, подождем, красавица? – улыбнулся лодочник, – Скоро «огневое колесо» запустят. Грех такое пропускать!

– Греби себе, не тормози. Обратно поплывешь – любуйся на здоровье.

– Никак за тобой волки гонятся? – он снова взялся за весла.

– Никто за мной не гонится.

– Так куда же ты спешишь?

– На Кудыкину гору.

– Ох и гневна госпожа! Ох и резка! Просто оторопь берет.

Я решила молчать и не поддаваться на провокации. Перевозчик, наконец, заткнулся.

Вскоре лодочка заскользила вдоль противоположного темного берега. Я не знала, что находится на этом берегу, потому молчала, позволяя пристать где удобно. Лодка косо вошла в тростники, перевозчик спрыгнул в воду и подтащил ее туда, где посуше.

– Приехали, барышня.

Я вылезла, опираясь на его руку. Берег оказался кочковатый и мокрый. Вокруг стеной стоял камыш.

БАЦ!!!

От удара по затылку в глазах у меня вспыхнуло огневое колесо. Кошелек вырвали из рук. Я грохнулась на колени, а сзади воздух сотрясся от невыносимо низкого рева. Сдавленно пискнул человек, затрещали камыши, плеснула вода, и рев повторился. Теперь он больше походил на хохот.

Держась за голову я кое-как поднялась. В руку ткнулся холодный песий нос.

– Ты цела? – прохрипел Эльго, быстро-быстро дыша. – Опередил меня, подлец. Я ведь чуял, что он затеял… Ты тоже хороша – деньгами перед носом размахивать.

– Да из тебя кошель получился как мешок с репой! Куда бы я его спрятала? Под юбку?

– Ой, только не подумай что мне впервой заглядывать под женскую юбку. Я там как дома, считай. – Пес фыркнул и лизнул мне ладонь. – Ладно, не сердись. Голова-то цела?

– Вроде цела.

Я пощупала затылок, огляделась. В двух шагах в камышах валялось что-то белое.

– Ты его что… насмерть?

– Да нет, придушил маленько. Скоро оклемается. Пойдем. Куда нам?

Я прикрыла глаза. Сердце колотилось в едином ритме – до, ре, ре диез…

– Туда. Это довольно далеко. Пойдем скорее.

Хлюпая по болотистым кочкам, я полезла сквозь осоку и череду. Берег понемножку поднимался.

– Далеко, говоришь? – окликнул Эльго.

– Кажется, да. Там какое-то поселение… или хутор…

За спиной у меня что-то зашумело, раздалось фырканье.

– Эльго? – я обернулась. – Высокое небо!

Теперь это был крупный теленок… молодой бычок, черный как смоль, с курчавой челкой между небольшими, но остро сверкающими, словно полированными, рогами. Раздвоенные копыта лаково блестели в темной траве. От него крепко, вызывающе пахло разгоряченным животным. Прекрасные коровьи глаза тлели сумрачно-алым.

– Э-эх, – рыкнул он вновь изменившимся голосом и копнул копытом, снеся кочке лохматую голову. – Гулять так гулять! Полезай, подруга, на спину.

Легко сказать – полезай. Я и на лошади ездок аховый, а на инфернальных бычков даже в бредовых снах не забиралась. После нескольких неудачных подскоков мне таки удалось лечь животом на эльгову спину. Спина у него оказалось просторная как тахта. На всякий случай я уселась по-мужски – мне казалось, что так устойчивей. Высокая бычья холка поросла шерстью, в которую я с благодарностью накрепко вцепилась. Инфернальный бык всхрапнул, чуть присел на задние ноги – и рванулся вскачь. Ночь, покачиваясь, понеслась мимо.

– Вперед, – приговаривала я, ощущая как ширится и расцветает в груди восхитительно-черная бездна, где стучит, звенит многоголосое эхо: «Фа, соль, соль диез…»– Вперед, голубчик. Никуда не сворачиваем…

Я пригнулась к эльговой спине. Темнота летела в лицо, хлеща ветками. По вершинам деревьев скакала луна, пятнистая будто кошка, льдисто подтаявшая с одной стороны. Хрустели кусты, где-то в глубине лесного мрака вскрикивали птицы. Потом лес оборвался, и мы помчались по лугу, седому от легшей росы, оставляя позади себя вспоротую темную колею.

Потом под копытами глухо зарокотала дорога. Прямо по курсу снова поднялась черная волна леса, но дорога свернула, оставляя лес по правую руку.

– Вперед! – крикнула я.

– Там ограда, – отозвался Эльго. – Это Нагора, загородная усадьба Морана-Минора.

– Нам туда!

– В Нагору? – грим все-таки свернул налево вместе с дорогой. – Здесь высокая стена. Ты умеешь лазать по стенам?

– Не знаю. Не лазала никогда.

– Попробуем найти ворота.

– А нас впустят?

– Нет, конечно. Сами войдем.

Дорога превратилась в широкую аллею, исполосованную лунным серебром. В дальнем ее конце белела квадратная арка ворот. Сами же ворота, окованные металлическими бляшками, были, конечно, заперты.

– Ворота я тебе отопру, – пообещал шепотом Эльго, когда я сползла с его спины на землю. – Если там кто-то есть, попробую отвлечь. А ты не зевай, беги внутрь и ищи свою свирельку. – Он смерил меня взглядом кровавых бычьих глаз и мотнул головой так, что щелкнули уши. – Вот только платье у тебя…

– Что – платье?

– Как фонарь сверкает. Будь осторожна.

– Постараюсь… ох…

– Ты чего?

– Да голова… Не обращай внимания.

– Ну, тогда понеслись. Давай пять.

– Что?

– Руку давай. Подсунь монетку под ворота.

И он воткнул влажный нос в мою ладонь. Я успела только моргнуть – большое рогатое животное исчезло, а в руке у меня снова оказался тяжеленный кошель. Я достала из него одну-единственную монетку и, как было велено, пропихнула в щель под створками. Потом прижалась ухом к обшитым металлом доскам.

Сначала было тихо, только шумел ветер в кронах. Потом с той стороны что-то длинно зашуршало. Сипло взвизгнув, отвалился засов. Одна из створок мягко двинулась вперед, заставив меня отступить. Я поспешно нырнула в открывшуюся щель.

– Направо и в кусты! – Грим подтолкнул меня в спину.

В окошке привратницкой появилась какая-то тень. Послышались обеспокоенные голоса. Эльго захлопнул створку и засов с грохотом вернулся на место.

Я уже вломилась в кусты у дорожки. Присела между веток, сдерживая дыхание. У ворот слышались суета и скулеж.

– Что там, Рольм?

– Э! Собака. Черная. Здоровая, черт. Откуда она здесь?

– Чево?

– Собака, говорю… Наша, что ль?

– Никак не можно. Наших не спускали нонеча. Гости ж в саду.

– Господская, небось. Ето не сука, ето кобел здоровый. Ты порычи у меня еще, порычи! Вот приласкаю тя поперек хребта!

– Я ж слыхал, провалиться мне, ворота открывались…

– Не, у господ таких зверей нетути… Енто, кажись, беспородная. Гостюшки-то с собаками прибыли?

– Да хрен их разберет… Гони его взашей, Рольм…

Я, пригибаясь, двинулась вглубь темных зарослей. Наткнулась на какой-то колючий куст, потом выбралась на мощеную тропинку. Тропинка прихотливо вилась между деревьев, два раза пересекала ручьи по каменным мостикам, и, наконец, привела к фонтану.

Вокруг фонтана росли яблони. Луна дробилась в струях воды и тысячью масляных огоньков отражалась в облаве плодов, под которыми не видно было ни листвы, ни веток. Яблоки усыпали землю между частых подпорок. Пахли они просто душераздирающе. Меня даже замутило от этого запаха.

Я шагнула к воде – и лунная рябь разрисовала мое платье инистым узором. Зачерпнув горсть воды, смочила гудящий затылок. Здорово все-таки этот грабитель меня приложил.

Да, Эльго прав. Платье светит как фонарь. Надо красться в тени, иначе сцапают. Судя по тому, что говорили привратники, хозяева дома. Еще у них и гости какие-то… Где здесь сам дом?

Прикрыв глаза и пытаясь отвлечься от яблочного аромата, я поймала драгоценное «до, ре, ре диез». Правда, совсем на излете, голос свирельки угасал, скоро осталось одно лишь чувство направления.

Туда.

Я снова двинулась по одной из дорожек, перебегая от дерева к дереву. Впрочем сад, кажется, был безлюден. Мне на счастье. Кроме шороха листвы и плеска воды… впрочем, нет. Где-то далеко играла музыка. Где-то хозяева и гости праздновали Святую Невену.

Неожиданно полоса деревьев кончилась и я увидела большой дом с террасами и крытой галереей. Похоже, я подошла к нему с торца. Дом от сада отделяла неширокая луговина и клумбы с цветами.

Если быстро перебежать открытое пространство… если очень быстро… Я посчитала про себя до десяти и рванулась вперед.

Никто не всполошился, не закричал, не залаяли собаки.

Тараща глаза, я присела на корточки в тени балюстрады. Луна выбелила плиты террасы, зато тени были густо-черными, бархатно-черными, совсем непрозрачными. Мое платье, до того предательски сверкавшее, послушно погасло. Я перевела дыхание. Ничего. Еще один рывок до двери, в мягкую тьму, а там…

Шорох за спиной. Легкие шаги – раз, два, три…Я обернулась… замерла в пол-оборота, больным своим затылком ощущая приближение… Пронизывающее, стремительное приближение чего-то невыносимого, нестерпимо страшного – не успеть, нет, не успеть – рывок за волосы, одновременно с ним – укол под челюсть. Тонкое жало, лижущее смертным хладом. Из точки касания мгновенно проросли ледяные корни – по горлу, в грудь, в живот, в обе руки.

Я тупо смотрела на залитые млечным сиянием каменные плиты, перечеркнутые сажисто-черной тенью балюстрады. Теперь тень выбросила щупальце, изломанный, склоненный в мою сторону росток.

Силуэт того, кто стоял за моей спиной.

Даже сквозь марево бессилия до меня добрались волны жара. Тот, кто стоял за моей спиной, излучал такую энергию, что испуг не способен был ее заглушить. Я даже смогла перевести дыхание.

– Покажи руки, – очень тихо сказал человек.

Я послушно подняла пустые ладони.

– Хорошо. Теперь вставай. Спокойно. Не делай резких движений.

Встать я не попыталась. Это было бы слишком. Нельзя сказать, что у меня отнялись ноги, но мне стало совсем нехорошо. Подкатила тошнота, я сцепила зубы.

Ледяная игла снова шевельнулась под челюстью. Пальцы сжались на ноющем затылке. Человек решил таким образом взбодрить меня.

– Вставай. – В негромком голосе отдаленно зазвенела сталь.

Укол. Еще укол. Лезвие ворочалось под ухом, словно устраиваясь на ночлег. Бока его были немыслимо холодны, а жало играло с нитью жизни, помаленьку рассекая волоконца. Одно за другим. Одно за другим.

Я схватилась за каменную балясину, кое-как разгибая ватные колени. Человек намотал волосы на руку и рывком поднял меня, запрокинув больную мою голову к прекрасному звездному небу. Звезды померкли, синева налилась чернотою, я закрыла глаза.

– Стой на ногах, каррахна!

Отрезвляющий пинок под зад. Рука, стиснувшая волосы, развернула меня лицом к темному проему двери.

– Иди!

Что мне оставалось делать? Я пошла.

Глава 11
Нагора

Воздух был густ от тепла, от мерцания живого огня, от моргающих, кланяющихся теней. Пахло воском, маслом, пылью, сухим деревом, железом… знакомый запах жилья.

– Стой.

Пальцы на затылке разжались, лезвие отодвинулось от шеи.

– Положи руки на стол.

Почему он не зовет стражу? Кто это вообще такой? Однако слушаюсь.

Горячие – чувствую сквозь платье – ладони сжимают мне ребра, быстро скользят вниз, вдоль талии, вдоль бедер. Хол-л-лера!

– Не дергайся.

Предупреждающий укол между лопаток. Закусив губу, терплю. Ищущая ладонь шарит по груди, по животу, ниже. Нигде не задерживаясь.

– Хм… – человек убрал руку. – Ты выбросила его в саду?

– Что?

– Оружие.

– Ка…кое оружие?

– Не знаю, какое. Или у тебя был яд?

– Не было у меня ничего, – чувствую, что начинаю дрожать. – Ничего у меня не было!

– Тихо. Не ори. Если жить хочешь.

А вот заору сейчас. Чтобы охрана сбежалась. Кто ты такой, вообще?

Словно в ответ на невысказанный вопрос, незнакомец ухватил меня за плечо и резко развернул к себе.

Взгляд уперся в шнуровку белой рубахи, пришлось поднять голову. Я недоуменно моргнула. Мужчина? Может, юноша? Этот странный шипящий голос…

Вороная грива, перечеркнутая полоской серебра, и тень под нею. Из тени горели глаза – огромные, иссушающие, стена черного пламени, а не глаза. Незнакомец отодвинулся на шаг, тень стекла прочь, явив узкое, как клинок, смуглое лицо. Яркое, яростное, жесткое лицо женщины. Слишком жесткое, слишком яростное чтобы называться красивым.

– Тебя подослали? – тихо спросила женщина, и воздух задрожал от ее дыхания. Что-то неслышное кипело и билось в ее хрипловатом голосе, – Кто? Рассказывай.

– Нет… – прошептала я.

В больной голове что-то ворочалось. Что-то пыталось сложиться, но не складывалось.

– Сядь, – она кивнула на крытую ковром лавку. – Сядь и рассказывай. Сама понимаешь, голубушка, лучше все честно рассказать. Будешь честной – умрешь легко.

Еще чего! В смысле, я не собиралась умирать. Я уже умирала, больше не хочу.

Села, оглядываясь. Большая комната, спальня или гостиная. Справа – тахта под пологом, напротив, на стене – ковер, увешанный оружием. На столе – трехрогий подсвечник. В окно заглядывала луна, ее лик был многажды пересечен перекрестьями переплета. Окно далеко. А ночной сад еще дальше.

– Так и будем молчать? – женщина с лицом твердым и узким, словно клинок, прислонилась к столу. В пальцах она вертела кинжал. – Ладно. Давай по порядку. Как твое имя?

– Леста.

– Фамилия, прозвище?

– Леста Омела.

– Откуда ты?

Я пожала плечами.

– Из города… с хутора Кустовый Кут.

– Неправда.

Я опять пожала плечами. Женщина потрогала пальцем стальное острие.

– Откуда ты?

– С хутора Кустовый Кут.

Она улыбнулась нехорошо. В лицо ее больно было смотреть. Глаза жгло. Я отвернулась.

– Тебе все равно придется говорить. Так или иначе. Лучше здесь и со мной, чем в подвале с кем-нибудь из мастеров Седого Кадора.

– Я… я ничего такого… я пришла за свирелью…

Пауза. Черноволосая женщина вертела в пальцах кинжал.

– Так где твое оружие?

– У меня не было оружия.

– Тогда что у тебя было? Или оно до сих пор с тобой?

– Нет у меня ничего!

Женщина нахмурилась:

– Оно и странно. Ни веревки, ни булавки, ни кошелька, даже пояса нет. Что это за маскарад?

– Я пришла за свирелью…

– Какой еще свирелью?

– За моей! Она тут, в этом доме… Кто-то играл на ней, я слышала.

Женщина отлепилась от стола и присела рядом со мной на скамью. Странная все-таки одежда. Рубаха-камиса из тонкого полотна, кожаные чулки и сапоги. Что, со времен Каланды мужской костюм вошел в моду? Тело женщины лучило болезненный жар, слишком напряженный, ранящий, и кожа моя начала коробится как пергамент вблизи огня. И кинжал оказался под самым носом. Я попыталась отодвинуться.

– Ты боишься. Значит виновата. Тебе есть что скрывать.

– Я… пришла за свирелью…

– Говори.

Тонкие пальцы клещами впились мне в подбородок, задрали голову. Взгляд удлиненных, невероятно больших глаз – черный, жаркий и неподвижный, словно жерло печи. Я зажмурилась.

– Не реви. Отвечай на вопросы.

– Сви… рель…

– Откуда ты взялась? Кто впустил тебя?

Меня встряхнули, чуть не своротив челюсть. В шее что-то хрустнуло.

– Бо… льно…

– Отвечай на вопросы, козявка! Башку оторву!

– Больно… пожалуйста…

На краю зрения что-то мелькнуло, щеку коротко ожгло пощечиной. Я мгновенно ослепла от слез.

И в этой жгучей плывущей мути, в проклятом колодце памяти, тихий от умопомрачительной ненависти голос произнес: «Вон отсюда. В следующий раз убью…»

– Мораг! – крикнула я. – Принцесса Мораг!

– Ну, – шепнула она, хищно склоняясь. – Уже что-то. Вспомнила мое имя. Расшевелим твою память дальше. Итак – кто тебя послал?

– Мораг, нет. Нет, нет!

Я принялась суетливо, слепо хватать ее за руки. Это она, Высокое небо! Здесь? Откуда? Но это она – странное, страшное дитя моей Каланды! Проклятье, ну я и влипла… ну и встреча…

– Нет, – умоляла я. – Да нет же… Я не собиралась никого убивать! Я тебе все расскажу… все объясню… ты не поверишь… но это правда…

– Каррахна!

Лицо принцессы исказило отвращение. Одним движением она вырвала руки и оттолкнула меня – вроде бы легко и небрежно, но я слетела со скамьи и вмазалась в стену. Спиной и затылком.

Вспышка, тьма.

Промежуток.

Время, от и до заполненное черным клокочущим туманом. За туманом крылся огонь. В недрах земли. Огонь рвался на поверхность, руша под себя пласты сырой почвы, и в темном провале, под бьющимся, выползающим на поверхность пламенем кипело варево – земля и крошащийся камень, оно кружилось, пузырилось и превращалось в исходящую ядовитым паром лаву, в черное комковатое стекло.

Я была уже отравлена. Пар и туман разъедал мою плоть. Я истаивала, испарялась. Потом влага во мне кончилась, осталась только иссушенная шуршащая оболочка, похожая на крылышко стрекозы. И тогда огонь лизнул меня – чистый, раздвинувший лаву огонь. И я вспыхнула – я, падчерица реки, русалка, утопленница, бледная моль, я, которая гореть не могла по определению…

Хрипело и клокотало – рядом. По потолку метались тени, и шелковый гобелен, перегораживающий комнату, взвивался крылом. Сквозняк?

Тяжкий удар – содрогнулась моя скамья. По коврам, сшибая мебель, бурно каталось какое-то обмотанное тряпками существо, вцепившееся само в себя… нет, два существа, оба хрипели и рычали, нет, хрипело – одно, рычало – другое…

Мгновение я смотрела, разинув рот. Одно существо было совсем черное, другое мелькало белым пятном рубахи. Черное то и дело оказывалось сверху, на спине у черно-белого. Черно-белое хрипело и брыкалось. Кинжал валялся на полу, рядом со скамьей. Чуть дальше, под столом, валялся еще один кинжал, несколько больше первого.

Она, должно быть, выронила свой, когда на нее напали. Напали подло, сзади, и теперь пытаются задушить. И еще я поняла – это мой шанс. Надо бежать. Я успею, пока борьба не закончилась, и неважно, кто победит. Мораг сумасшедшая. Она чокнутая ведьма. Она не будет меня слушать, она меня просто убьет…

Дверь нараспашку. Я вскочила, отшатнувшись от подкатившегося под ноги клубка. Черно-белое существо – снизу – клекоча горлом, очередной раз отчаянно боднуло затылком воздух, метя черному в лицо… тщетно. Черный знал этот прием. Черный берегся. Рука черно-белого шаркнула по полу растопыренной ладонью – кинжал! Но черный и это видел – рывок, и дергающееся веретено тяжело перевалилось, опять отрезав меня от двери.

Я попятилась, подальше от разгоряченных тел, огибая угол большого стола. Я отступала, но они словно преследовали меня. Оба были раскалены, опасны как шаровая молния.

Они докатились до стола, с размаху врезались в резную граненую ножку, стол сотрясся – и трехрогий подсвечник поехал по столешнице, как по льду. Я подхватила его у самого края… остальное получилось само собой. Металл обжег руку и словно прилип к ладони, а скорость падения придала силы и веса… мне оставалось только направить тяжелый бронзовый куб основания… бронзовый куб, украшенный насечкой, с четырьмя лапками по углам, весь обросший восковой бородой… направить в замотанный черной тканью затылок…

Потом подсвечник упал, растеряв мгновенно изошедшие дымом свечи и сделалось темно. Я только слышала, как перхает, хрипло дышит и возится на полу тот, кто был снизу, черно-белый, моя недавняя мучительница.

– Х-ха-х-х… – выдавила она, выволакивая себя из-под черной груды. А в ноздри мне змеей вполз режущий, ржавый запах, такой же страшный и мерзкий, как и запах железа.

Запах крови.

Я отшатнулась, опершись крестцом о край стола. Меня мутило.

Нет. Нет. Нет…

– Т-ты?.. – кашель. Она сплюнула на пол и снова прохрипела. – Ты?

Я молчала. Бежать было поздно. У меня так болела голова, словно этот подсвечник проломил мой собственный затылок.

Мораг снова отплевалась.

– Ч-черт! Горло… раздавил… Воды… дай. Вон там.

Она махнула рукой, хлестнув меня волной жуткого кровавого запаха. Хватаясь за что попало, я побрела в указанном направлении.

Вода в кувшине. Кувшин в тазу. И то и другое – на табурете за ширмой. Я хлебнула из кувшина, потом намочила ладонь и протерла лицо. Немножко легче. По крайней мере исчезло ощущение, что меня сейчас вывернет наизнанку. Прихватив тяжелый кувшин, вернулась в комнату.

Черная груда недвижно валялась у стола. Далее комнату пересекал луч лунного света, а женщина в белой рубашке сидела на скамье, уронив голову на руки и локтями упираясь в раздвинутые колени. Кровью пахло от нее.

Она схватила протянутый кувшин и припала губами, но глотка не сделала – захлебнулась, закашляла. Я придержала кувшин.

– Осторожно, принцесса, – сказала я. – Маленькими глоточками.

Кое-как она напилась, обливая себе колени и грудь.

– Полей! – подставила ладони, и мне пришлось лить воду прямо на пол, на дорогие ковры, чтобы она умылась.

– Ф-ф-у… – вдох-выдох, она прислушивалась к своему телу. – Ф-ф-у… – повернулась ко мне. – Он тебя… задел?

– Нет, – сказала я.

– Спасибо, – сказала она.

Я сперва не поняла, за что она благодарит. Мне показалось – за воду, за то, что помогла умыться.

– Думала… ты отвлекала… хитрый ход. – говорить в полный голос Мораг не могла. Могла только шептать. – Думала… конец мне пришел…

– Я его… убила?

– Сейчас взглянем.

Она тяжело поднялась, но тут же согнулась от кашля, и мне пришлось подхватить ее под локоть. Однако она властно отстранила меня – мол, не суетись, держусь еще на ногах – и шагнула к поверженному противнику. Пихнула его сапогом. От резкого движения ее шатнуло на столешницу, а грузный кулек вяло перевалился, попав головой в лунный луч. Вокруг этой головы, закутанной во что-то черное, размазалась по полу маслянистая полоса.

Придерживаясь за стол, она нагнулась, откидывая маску. Издали я увидела бледное пятно лица, перечеркнутое полоской усов. Под несомкнутыми веками поблескивали белки. Принцесса пощупала у него под челюстью.

– Мертв? – не выдержала я.

– Тебе это… так важно? – она выпрямилась. – Ты… знаешь… этого человека?

Я даже приближаться к нему не стала.

– Нет, не знаю.

– Хм-м…

Опять недоверие. Холодной волной – запах опасности, угрозы. Я молчала, сжимая губы. Принцесса еще раз пнула недвижное тело – скорее, с отвращением, чем со злобой.

– Каррахна. Наемник.

Все-таки убила. Холера черная! Я лекарка, мое дело – поддерживать жизнь, а не отнимать. Ему, конечно, туда и дорога, но все-таки лучше бы не моими руками открылся этот путь.

– Хренушки… я тебя еще попользую… падаль наемная… – Мораг откашлялась и сплюнула на пол. Придерживаясь за стол, медленно опустилась на колени. Начала расстегивать на трупе пояс.

Она вяжет его! Значит – жив. Проклятье, это совсем другое дело! Преступника допросят и выяснят, что я тут ни при чем. Я быстро огляделась – чем бы связать убийце ноги? Но принцесса уже снимала пояс с себя.

А вот встать обратно ей не удалось. Ее мотнуло назад, она тяжело привалилась к ножке стола.

– Ты… Как тебя… малявка… зови людей.

Я медлила, растерявшись. Мораг снова сплюнула.

– Дьявол… Похоже, он меня… достал… Малявка!

Она не повысила голос – но в нем зазвучала такая властность, что я бросилась к принцессе, споткнувшись о валяющееся на дороге тело.

Мораг нагнула голову, откинула с шеи волосы – неистовый запах крови струей кипятка обжег мне ноздри. Железный, горький, едкий – аж глаза заслезились. По всей спине, ранее скрытая буйной гривой, расползалась оглушающе-черная пальчатая клякса, прямо на глазах набухающая и исходящая собственным чернильным соком.