Текст книги "Нежность ночи"

«Как он там сейчас? Что делает в этот самый момент? – постоянно думала я, открывая все новые ссылки и читая все подряд. – Помнит ли еще обо мне?»

Через неделю такого затворничества мне стало казаться, что я очутилась в параллельном мире. При помощи Интернета я погружалась в прошлое, находила все новые детали той жизни, представляла в мельчайших подробностях дом Грега, видела его самого, его друзей, даже его мать. Я знала, что основное его увлечение – это поэзия. Поэтому начала искать все, связанное с поэтами того периода. Я внимательно изучила биографии В.В. Маяковского и С.А. Есенина, помня, что они являлись любимыми поэтами Грега. Их жизнь меня впечатлила. В школьной программе нам давали сокращенный вариант. И сейчас, узнав множество интереснейших деталей, я совсем по-другому стала воспринимать их творчество.

Звонок, раздавшийся утром в воскресенье, вогнал меня в жутчайшее волнение. Дрожащими руками я взяла со столика смартфон. Это был Коля. В оцепенении я смотрела на дисплей, сердце колотилось так, что даже ребра заболели, будто оно с силой билось о них. Морально я оказалась не готова выйти в реальность, настолько погрузилась в свои фантазии за эту неделю полной изоляции от внешнего мира. Смартфон замолчал, и я вздохнула со странным облегчением. Но он тут же зазвонил снова.

– Да, слушаю, – ответила я, стараясь унять волнение.

– Лада, приветик, – бодро ответил Коля. – Грег уже вернулся?

При этом вопросе мои глаза тут же увлажнились. Боль усилилась.

– Нет, – глухо ответила я.

– Я почему спрашиваю, – продолжил он, – просто выполнил просьбу Ренаты и все разузнал про их прадеда. Но ты-то к этому отношения не имеешь, вот и подумал, что могу все рассказать Грегу, раз Рената отказалась дать свой номер телефона. Как она, кстати?

– Понятия не имею, – ответила я. – С тех пор мы больше не виделись.

– Понятно, – погрустнел он. – И мне ни разу не позвонила! Хотя я надеялся.

– Послушай, Коля, – сказала я, – выброси ты ее из головы! Не для тебя она, понимаешь?

Он шумно вздохнул. Потом с горечью произнес:

– Ты мне так понравилась, Лада… Я честно тебе об этом сказал, но у тебя Грег! И вот Рената! Девушка такой красоты, что дух захватывает. Ясно, что у меня никаких шансов. У нее наверняка такие поклонник, что куда там бедному оперативнику частного агентства.

– Ты сам все сказал! – торопливо ответила я. – Так что ты узнал?

Я задержала дыхание, ладони вспотели, кровь гулко стучала в висках.

– Хорошо, расскажу тебе…. Все же ты почти член семьи. Итак, прадед твоего Грега родился двадцать первого октября тысяча девятьсот пятого года, проживал в Москве, окончил семилетку, в возрасте четырнадцати лет поступил в школу ФЗУ[3]3
  ФЗУ – школа фабрично-заводского ученичества. Основной тип профессионально-технической школы в СССР с 20-х по 40-е гг


[Закрыть], через три года окончил ее, работал на автозаводе АМО им. Ферреро[4]4
  АМО им. Ферреро – впоследствии ЗИЛ


[Закрыть]… А вот дальше начинается непонятное. В возрасте восемнадцати лет был арестован ГПУ. У меня есть доступ к секретным архивам. Сейчас трудно в подробностях выяснить его вину. Но я нашел сведения, что занималось им УСО[5]5
  УСО – секретно-оперативное управление


[Закрыть], а именно пятое отделение.

– Пятое отделение? – потерянно повторила я. – И в чем его специфика?

– Оно специализировалась на борьбе с правыми партиями и антисоветски настроенной интеллигенцией и молодежью. А в то время это было очень серьезное обвинение.

– И что с ним стало дальше? – сорвавшимся голосом спросила я.

– Удивительно, но почти все документы его дела утеряны, – сообщил Коля. – Сохранилась лишь весьма странная, на мой взгляд, справка, прикрепленная к делу. На ней стоит пометка «особо секретно». В ней говорится, что он был приговорен к расстрелу, но во время приведения приговора исчез. Солдаты показали, что видели, как его тело словно испарилось. Всех свидетелей казни отправили на обследование в психиатрическую клинику. Что с ними стало дальше, я, естественно, выяснять не стал. Это не моя задача.

– Как исчез?! – изумилась я, не зная, что и думать.

– Сейчас более точно выяснить невозможно, – ответил Коля. – Я говорю лишь то, что прочитал в документах дела. А так как есть указание выдать свидетельство о смерти его родным, то думаю, что его на самом деле расстреляли. Официально он умер двадцатого июня двадцать третьего года. Это все, что я могу сообщить.

– Спасибо, – прошептала я. – Сейчас запишу и все передам Ренате.

– Хорошо, – ответил Коля. – Звони, если что! Ладно, у меня тут кое-какие дела.

– Спасибо еще раз! – глухо проговорила я и положила трубку.

Я была ошеломлена полученными сведениями. Выходило, что Грег прожил всего чуть больше двух месяцев после превращения. Но имелась странная записка, прикрепленная к делу, о его якобы исчезновении с места расстрела. Во всем этом было что-то пугающе непонятное. После небольшого раздумья я все-таки набрала номер Ренаты. Хотя такая информация могла привести к плачевным последствиям лично для меня. Раз Грег умер в июне 23-его, то это значило одно – он не вернулся в наше время, и вампиры могли спокойно привести свой приговор в исполнение. Я понимала, что меня ничто не спасет, если они решат это сделать.

– Алло, – раздался мелодичный голосок Ренаты.

– Привет, – сказала я и замолчала, пытаясь справиться с комком в горле.

– Я слушаю.

Собравшись с духом, я поведала ей все, что только что рассказал мне Коля. Не утаила ничего, в том числе официальную дату смерти Грега. Она молча выслушала. Я ждала, что она скажет, едва сдерживая волнение и страх.

– Он не мог вот так просто умереть, – наконец произнесла Рената.

Ее голос был глухим.

– Не мог, – прошептала я.

– И зря я отдала тебе триптих! – продолжила она. – Я бы еще раз попыталась войти внутрь.

– Но ты же сама сказала, это нарисовано еще до того, как Грег повесился, и все равно ничего не даст, – торопливо ответила я. – Пожалуйста, попробуй изобразить его в момент, когда он стал человеком и оказался в том заброшенном доме. Прошу тебя! Умоляю! Вдруг получится? Ты попытайся.

– Пыталась, – ответила она. – И даже нарисовала ту комнату, в которой он должен по идее оказаться. Но я не вижу Грега. Понимаешь? Внутренним взором не вижу, вот в чем проблема. Он же человек сейчас, видимо, поэтому вообще его не чувствую.

Тут я не выдержала и всхлипнула.

– Как вы мне обе надоели! – раздался звонкий голосок, и девочка в воздушном розовом платье плавно опустилась откуда-то сверху и зависла в воздухе передо мной.

– Лила! – обрадовалась я и вытерла слезы.

– Созвонимся, – сказала Рената, и в трубке раздались короткие гудки.

– На что бы мне усесться? – задумчиво произнесла Лила, покачиваясь в воздухе. – Пожалуй, на пион и чтобы был в тон моему платью.

И тут же под ней появился темно-розовый раскрытый пион. Лила устроилась в середине цветка, аккуратно расправила пышный подол на коленях и начала беззаботно болтать босыми ножками. Ее голубые глаза смотрели на меня безо всякого выражения.

– Лила! – умоляющим тоном заговорила я и сложила ладони лодочкой. – Прошу, умоляю. Хоть что-то! Я умираю от неизвестности.

– Но ведь ты уже успела кое-что выяснить, – заметила она и улыбнулась, обнажив крохотные белые клыки.

– Не верю в его смерть! Что с Грегом?

– Не нужно так нервничать, – пожурила она. – Энергия отчаяния, исходящая от тебя, буквально заполняет пространство и колышет его, словно сильные потоки воздуха. Это неприятно. И мне она не нравится. То, что излучали вы с Грегом, когда находились вместе, было намного приятнее.

– Хорошо, я постараюсь успокоиться, – быстро согласилась я. – Говори, я вся внимание!

– Как я уже сообщала, я не могу взаимодействовать с Грегом, он больше не вампир, – начала она. – Но случилось так, что возле него практически сразу после превращения появился вампир. И я вынуждена была вмешаться. Странно, что Грег увидел меня. Хотя, как я уже тебе говорила, он не вполне обычен и какие-то способности у него сохранились.

– Да-да! – взволнованно произнесла я. – У меня есть роман Рубиана Гарца и там он подробно пишет обо всем, что с ним происходило после превращения. И что у него тоже сохранились неординарные способности. Он какие-то странные сны видел, вещие.

– Ох, уж этот мне Гарц и его сны! – вздохнула Лила. – Все из-за него.

– Что ты хочешь этим сказать? – нетерпеливо спросила я.

Она достала откуда-то из недр пиона туго свернутый рулончик тетрадных листов и протянула мне. Я взяла и с недоумением на нее посмотрела.

– Тут все, что тебе нужно, – сказала она. – Но учти, прежде чем вновь орать «Лила! Лила!», хорошенько подумай и все взвесь.

– Но…, – начала я.

Пион распушился, Лила тихо засмеялась и начала разбрасывать его лепестки, словно это были крупные розовые перья. Я заворожено смотрела на это облако, пока оно не исчезло вместе с ней. Потом развернула листки и увидела неровные строчки, написанные пером и чернилами. Увидев обращение «Любимая моя Лада», не сдержала слез. Я буквально не верила своим глазам. Однако то, что это написал Грег, сомнения не вызывало. Лила принесла мне от него весточку. Я вытерла глаза и постаралась взять себя в руки. Привожу текст полностью.

«Любимая моя Лада, сам не верю, что могу передать тебе письмо, но Лила твердо обещала сделать это. Как же я скучаю по тебе! Любовь моя! Это невыносимо! Сердце ноет при одной мысли о тебе. И в то же время так странно думать, что ты еще даже не родилась. Иногда мне страшно за свою психику. Но начну все по порядку.

Все произошло именно так, как я и думал. Но какие мучительные ощущения! Мне казалось, все внутри раздирается на острые ледяные осколки, которые ранят мое оживающее тело. Я настолько погрузился в эти внутренние ощущения, что полностью выпал из действительности. И вот лед растаял, принеся мне и боль и облегчение одновременно. Жар разлился от макушки до кончиков пальцев, уничтожая последние остатки холода. Я почувствовал, как поменялся воздух, втянул давно забытые запахи, услышал шум улицы, сильно отличающий от привычного. И открыл глаза.

Я стоял в той комнате того полуразрушенного дома, это сомнения не вызывало. Все тот же кривой грязный дощатый стол, продавленный старый стул, веревка в моих руках… Я дрожал, меня буквально трясло, аж зубы стучали. И хотя я был готов к тому, что произойдет, но все еще не верил, настолько это казалось невероятным. К тому же не покидало отчетливое ощущение, что я могу выйти отсюда и сразу окажусь в знакомой Москве нашего с тобой времени, и ничто не помешает мне немедленно отправиться к тебе в Замоскворечье. Я даже сделал шаг к проему двери, правда, все еще машинально сжимая веревку. И в этот момент появилась Зина. Я так сильно вздрогнул, что веревка выпала из моих рук. Зина! Я ведь отлично помнил, как впился тогда отросшими клыками в ее тонкую нежную шейку, как пил теплую кровь, как она дергалась в моих руках, а потом затихла. Странно, но и сейчас у меня на миг возникло такое же желание, словно я все еще оставался вампиром. Я даже тихо зарычал. Зина замерла, с испугом глядя на меня. Потом ее взгляд опустился на веревку, лежащую у моих ног.

– Вижу, я вовремя! – сорвавшимся голоском произнесла она. – Гриша! Где твоя сознательность?! Ты что это удумал? Удавиться решил?! Не отрицай! Я все вижу. И как ты ужасно выглядишь. Хорошо, что я вернулась. После нашей ссоры мне было как-то не по себе.

– А муж тебя не потеряет? – спокойно поинтересовался я, понемногу приходя в себя и уже с недоумением вспоминая этот странный приступ жажды крови.

Видимо, многолетняя вампирская сущность оставила какие-то зацепки в памяти, и в один миг избавиться от них было невозможно. Мне даже показалось, что я ощутил легкое покалывание в зубах, которое обычно предшествовало появлению клыков.

– На что ты намекаешь? – тут же заволновалась Зина. – Я уже говорила, что ревность мы воспринимаем как буржуазный пережиток. Мы оба свободные люди! А вот тебе не мешало бы избавиться и от этой ненормальной любви и от мыслей о самоубийстве. А стишки можно и на другие темы писать. Сколько мы уже про это говорили!

Зина приблизилась и зачем-то отвела от моего лица упавшие пряди. Ее теплые пальцы задели мой лоб. Я вздрогнул и отстранился. Ее лицо приняло обиженное выражение.

– Чего ты шарахаешься… словно жеребец? – неловко пошутила она и отчего-то покраснела.

Я смотрел на нее и в душе изумлялся, что из-за такой в сущности недалекой и неинтересной, хоть и хорошенькой девушки так страдал в свое время.

«В свое? – поймал я себя на этой странной мысли. – А ведь это было здесь и сейчас. И это время – мое!»

– Вот что, Зина, – сухо проговорил я. – Я осознал, как ты того и хотела, и уже полностью разлюбил тебя. Можешь в этом не сомневаться!

– Да?! – округлила она глаза. – Но как это возможно? Мы расстались всего с полчаса назад, и ты закатил мне настоящую сцену. И вдруг уже разлюбил?

Я смотрел прямо ей в глаза, не понимая. Она же сама хотела, чтобы я избавился от чувства.

– Дело в том…, – начал я и зачем-то представил, как вонзаю в ее сердце нож.

Я вдруг увидел в ее расширившихся зрачках эту картинку, словно мой взгляд стал чем-то вроде проектора и передавал на «экран» ее зрачков трансляцию с места событий. Зина вскрикнула. Ее глаза наполнились слезами, которые тут же «смыли» эту картинку.

– Что это сейчас было? – с испугом спросила она и отодвинулась.

– А что ты увидела? – спросил я с нескрываемым любопытством.

– Ужас какой-то! Будто ты зарезал меня ножом…. От ревности, да, Гриша?

Я растерялся, но, поразмыслив, понял, что не все мои способности утерялись после обратного превращения и это было что-то типа гипноза. Но Зина глядела на меня с испугом, ее лицо сильно побледнело. Она попятилась к двери.

– Зиночка, – ласково проговорил я, понимая, что мне нужно немедленно объяснить ей произошедшее, иначе последствия могли быть самые печальные.

Ведь мы находились в 23-ем году, а тогда, вернее, сейчас доносы на всех и вся было делом обычным.

– Это произошло вот как, – торопливо продолжил я, – ты ушла, я очень сильно расстроился, даже на самом деле подумывал о самоубийстве. И вдруг на меня нашло какое-то затмение. И я словно наяву увидел, что… убиваю тебя, чтоб избавиться от этой боли неразделенной любви. И это мгновенно меня отрезвило. Уверяю, что я понял, в какую пропасть чуть не ступил, в одну секунду все осознал, и моя любовь умерла. И вот сейчас каким-то странным способом все это передалось тебе. Я сам в растерянности.

Лицо Зины разгладилось и вновь порозовело. Я видел, что страх уступает место любопытству. Но ведь любопытство, а я это знал по своему немалому опыту, в женской природе занимает одно из главенствующих мест.

– В альманахе «Былое» я читала статью товарища Белецкого, – авторитетным тоном заявила вдруг Зина, – о Распутине. Так вот там указывается, что тот брал уроки у одного известного магнетизера. Он хотел овладеть методом гипноза, что вполне позволяло наличие сильной воли, так там было написано. Очень интересная статья!

– Да, занимательный факт, – согласился я. – Я тоже как-то читал о Распутине в инете…

И я прикусил язык, с испугом глядя на Зину. Но она не обратила внимания на странное слово, занятая своими мыслями, а может, не расслышала. Впредь я решил быть осторожнее и тщательно следить за тем, что говорю.

– Гриша! А ведь ты только что устроил мне сеанс гипноза! – с восторгом заявила Зина. – Это даже учеными изучается. Вот у тебя какие способности! Наверняка это от нервов. Ты же всегда был слишком психованный. И сейчас в тебе такое вот открылось! Ты гипнотизер? А это намного ценнее, чем писание стишков.

Тут я напрягся, понимая, куда она клонит. Ходили слухи, что людей с такими способностями ГПУ даже выискивает, чтобы привлечь к работе.

– Не нужно делать таких скоропалительных выводов! – быстро сказал я. – Может, это так случайно вышло, что ты все увидела. И кто знает, вдруг это ты обладаешь гипнотическими способностями, а вовсе не я? Или даже умеешь читать мысли? Вот и увидела, что у меня в мозгу творится.

– Думаешь? – засомневалась она.

Но я видел, что подобная мысль ей чем-то даже льстит. Ее лицо приняло горделивое выражение. Зина выпрямила спину и приподняла подбородок.

– Если бы это было так! – прошептала она. – Какую пользу могла бы я принести нашей молодой республике.

«Нет, все это невыносимо! – подумал я, глядя на нее. – И мне нужно быть постоянно начеку. И выяснить опытным путем, какие из моих сверхспособностей сохранились».

Мы вышли из дома. Зина ласково попрощалась, заявила, что сейчас она за меня спокойна и что я точно больше глупостей не наделаю. Я попросил ее никому не говорить о произошедшем, объяснив это тем, что точно неизвестно, обладаю ли я гипнотическим даром и опасно вводить уважаемых товарищей в заблуждение. Она согласилась и пообещала, что будет молчать.

– Главное, что это твое страшное видение избавило тебя от любви! – напоследок заметила Зина.

– Будь уверена, что навсегда, – охотно подтвердил я. – И ты мне сейчас просто хороший товарищ.

Она удовлетворенно улыбнулась, крепко пожала мне руку и пошла в переулок.

Я машинально посмотрел ей вслед. И тут только оценил наряд моей бывшей возлюбленной. Сейчас все это вызывает жалость – и эта нелепая темно-синяя юбочка до колен в широкую складку, и кургузый пиджачок, сшитый криво-косо, и плотные коричневые чулки, обтягивающие ее полные ноги, и растоптанные боты на толстом каблуке, и даже синий беретик, который так умилял меня. После нарядов девушек XXI века, разнообразных, ярких, стильных, с обилием аксессуаров, часто сексуально вызывающих, скромный бедный костюм Зины выглядел особенно затрапезно. Тут я глянул на свои вытертые на коленях штаны, – брюками я их назвать не могу – на обтрепанное пальто, похожее на старую солдатскую шинель, на болтающийся самовязанный и весь в затяжках шарф и ощутил такую тоску по утерянному шику, что ссутулился и повесил голову. Я так привык к дорогим брендовым вещам ведущих дизайнеров мира, к роскошным украшениям, удобной кожаной обуви, что просто не представлял, как смогу существовать без всего этого. Да, Ладушка, пишу тебе честно, что думал в тот миг именно об этом, хоть тебе это покажется странным. Но когда привыкаешь к многолетнему комфорту во всем, то мгновенно лишиться его бывает невыносимо.

Закончив обзор своей одежды, я вздохнул и огляделся по сторонам. Лада, Москву совершенно не узнать! Ну ты была со мной в трансах, и мы попадали именно в это время, так что должна помнить, как все это выглядит. И все равно! Когда я вышел на площадь и обозрел громаду Храма Христа Спасителя, то сердце защемило, я будто бы увидел его разрушение, которое произойдет, как я знал, в 31-ом году. Тяжело иметь подобные воспоминания о будущем. Как это парадоксально звучит! Зато точно. К тому же в эти первые часы после возвращения в прошлое память будто взбесилась. Всплывали какие-то названия, о которых я уже забыл. К примеру, я вдруг вспомнил, что это место называется Чертолье. И даже откуда-то возникло, что местность получила название по ручью Черторый, который вытекал из Козьего болота и впадал в Москву-реку. И этот ручей промыл огромный овраг. В народе говорили, что «сам черт рыл такие овраги», отсюда и произошло это название. И мне увиделось символическим, что именно в этом месте был построен храм, у которого оказалась такая сложная судьба.

Эти сведения, возникшие из глубин памяти, сменились видением входа на станцию «Кропоткинская». И я даже начал оглядываться по сторонам, прикидывая, где будет построено метро. Количество автомобилей, в это время являющихся предметом роскоши и доказательством статуса владельца, и их внешний вид также занимали мое внимание. Ты знаешь, как я люблю машины, и вид всех этих допотопных и кое-как ползущих легковушек, похожих на пузатые нелепые детские игрушки, вызвал у меня невольную улыбку. Но на улицах их практически нет. Чаще можно увидеть грузовики и… телеги, запряженные лошадьми. Я вспомнил наш огромный джип Навигатор и представил его на улицах среди этих видов транспорта. А ведь прошло-то всего-ничего по меркам вечности. Однако какая неизмеримая разница между этими примитивными машинами и навороченными моделями XXI века!

Но мне нужно постараться выбросить из головы все эти воспоминания и как можно скорее адаптироваться к окружающей действительности. Я верю, что ты что-нибудь придумаешь, и мы снова соединимся. Но кто знает, когда это произойдет….

И произойдет ли вообще, прости, но я не исключаю и такую возможность! Поэтому я должен гармонично влиться в этот мир и не вызывать ни у кого и никаких подозрений.

И главное… я скоро увижу маму! Эта мысль мгновенно подняла мое настроение. Я никогда не рассказывал тебе о моей семье, но наиболее привязан всегда был именно к матери. Она понимала меня, как никто другой. Ее душевная организация очень схожа с моей – такая же чувствительная, тонкая и восприимчивая. Жили мы в одном из переулков на Маросейке. Топать было довольно далеко, но ноги словно сами несли меня. Я вдруг вспомнил, сколько ходил пешком по Москве, и это не воспринималось, как что-то необычное или тягостное. Но все равно сейчас я не мог не думать об удобстве собственного транспорта или даже метро. Однако нужно поскорее забыть об этом.

От Храма Христа Спасителя я спустился к набережной по довольно широкой лестнице. Правда, не удержался и с любопытством оглядел массивное здание. Конечно, территория выглядит по-другому, нет и этих больших напольных окон, под которыми сейчас располагается подземное здание музея, да и брусчатка совсем другая, но само здание храма будто бы и не изменилось. Так мне показалось на первый взгляд. Слава богу, что его все-таки восстановили! Но как странно, что я снова могу произнести эти слова: «Слава Богу!» Почти век я не говорил этой божественной формулы, приносящей душе покой.

Ладушка, возможно, ты удивлена, что я столько пишу о первых часах моего пребывания в новом качестве. Или в старом?… И не пишу о своем внутреннем состоянии. Но уверяю, любовь к тебе не угасла ни на секунду, мое сердце по-прежнему заполнено ею. И моя… вновь обретенная душа любит тебя еще жарче, еще сильнее. Никогда, слышишь, любимая, никогда я не предам тебя, что бы ни случилось! Никогда не забуду!»

Когда я прочитала эти строки, то едва удержалась от слез. Конечно, я была уверена в Греге. Но этот вечный червь сомнения, который подтачивает веру в любимых и которого так трудно задавить в себе, нет-нет, да и давал о себе знать каким-то мерзким шевелением внутри. Я отлично помнила, что Грег повесился из-за страстной и несчастной любви к этой самой Зине, про которую я только что прочитала. Конечно, после его откровений на ее счет я больше ни в чем не сомневалась. Но еще час назад думала, что, возможно, увидев Зину, Грег вновь воспылает к ней страстью. Я вспомнила только что прочитанное описание ее жалкой внешности и не смогла сдержать довольной улыбки. Нет, Зина мне больше не конкурентка. И никогда ей уже не станет. На этот счет я могла быть совершенно спокойна.

«Что же было дальше?», – в нетерпении подумала я и начала читать продолжение.

«Я отправился по набережной в сторону центра. Солнце уже село. Ты не представляешь, как с непривычки кажется темно на улицах. Нет огней рекламы, фонари стоят очень далеко друг от друга, здания все низкие и окна в них, в основном, темные, да и машины, как я уже писал, практически отсутствуют. Апрельский воздух сырой, зато кажется мне практически деревенским по свежести, нет этого противного, но такого привычного смога. Вначале я шел довольно медленно, чувствуя себя разбитым. Но постепенно мое тело наполнялось силой, словно в него вливались все новые потоки энергии, я ощущал, что кровь горяча, она быстрее бежит по венам, а мышцы наливаются. Мои щеки горели, и это было странное ощущение. Ведь когда я существовал в качестве вампира, моя кожа была постоянно холодна, иногда мне даже казалось, что я ношу мертвую маску, вернее, замороженную на веки вечные. И вот этот прилив крови к лицу от быстрой ходьбы, приятный жар щек, воздух, раздувающий мои легкие, гулкое биение сердца и сбивающееся дыхание. Я окончательно пришел в свое человеческое состояние, мое тело полностью освободилось от остатков холода, я ощущал себя сильным, жизнерадостным, юным, энергия так и распирала изнутри. И это было сродни эйфории.

Набережная казалась пустынной. Редкие прохожие, попадавшиеся на пути, задерживали на мне взгляды с неприкрытым удивлением. И тут я понял, что широкая улыбка, не сходящая с моего лица, выглядит несколько странно. И начал себя контролировать. Но когда я оказался возле Политехнического музея и увидел толпу возбужденных ребят, громко что-то обсуждавших у входа, то начал так волноваться, что зуб на зуб не попадал. Я просто не представлял, как сейчас начну здороваться, разговаривать. По правде говоря, я уже отвык и от их речи, и от привычных для этого времени выражений, да и само мышление паренька двадцатых годов стало мне чуждым. Я видел афишу и понимал, что только что состоялся поэтический турнир. На афише внизу было напечатано, что Владимир Маяковский принимает участие. Тут мне стало нехорошо. Но ты представь мое состояние, Ладушка! Знать, что через семь лет он пустит себе пулю в лоб, и остаться невозмутимым? Было отчего сойти с ума. Я даже решил обойти стороной эту возбужденную толпу и нырнуть незамеченным на Маросейку, но тут услышал радостный голос Василька, моего тогдашнего… или нынешнего?… приятеля.

– Гришаня! Что ж ты, дружище, опоздал? Все уже закончилось! А я тебя ждал. Думал, ты уж точно не пропустишь такой турнир и даже примешь участие.

Я остановился и навесил на лицо дружелюбную улыбку, но сердце колотилось, ладони противно вспотели. Василек быстро приближался. Вот он уже крепко пожимает мою руку и заглядывает в глаза. Моя память так странно возвращает какие-то мелочи, детали из моего прошлого, и мне становится все легче. Я помню, что Василек живет от нас через две улицы, работает на заводе, но сам – из деревни, и что он собирается жениться по настоянию матери на односельчанке по имени Клава, которая сейчас работает дояркой и пока живет в деревне. Из памяти всплыло, как он негативно относился к моим поэтическим опытам. Особенно его раздражали стихи о любви.

– Представляешь, – возбужденно продолжил он, – на турнире выступал никому не известный поэт Илья Сельвинский[6]6
  Илья (Карл) Львович Сельвинский (1899–1968) – русский советский писатель, поэт и драматург, представитель литературного течения конструктивизма.


[Закрыть]. И чтоб ты думал?! Занял первое место, опередив Владимира Маяковского! Так что у него сейчас титул короля поэтов. И это заслуженно! – важно добавил он. – Мне его стихи очень пришлись по вкусу. Да и жюри было сильное. Поэт Брюсов возглавлял, так-то!

– Жаль, что я не смог прийти вовремя, – сказал я.

Василек улыбнулся и хлопнул меня по плечу. Я вздрогнул, отвыкнув от такой фамильярности. Улыбка сбежала с его лица, и он озабоченно произнес:

– А ты чего такой смурной, Гриша? Все из-за Зинки переживаешь? Она ж замуж вышла! Для тебя все потеряно, дружище.

– Знаю, – ответила я.

– Ты это, смотри, – нахмурился он, – чего не учуди! Прояви самосознание. А то хлипкие вы все, поэты. Чуть что, вены резать, веревку мылить. Не дело это!

– Спасибо за заботу! – не смог сдержать я ехидного тона, но тут же вспомнил, что Василек вообще отличался грубоватым нравом и утешать не умел, и смягчился. – Понимаешь ли, – спокойно проговорил я, – с Зиной все кончено раз и навсегда. И дело даже не в том, что она вышла замуж.

– Да ну? – не поверил Василек.

– Точно! Просто я в ней разочаровался. Она меня больше не интересует… как девушка, – добавил я, видя недоумение на его лице. – А только как товарищ!

– Да, товарищ она хороший! Правильный, можно сказать, – обрадованно согласился он. – А ты куда сейчас?

– Домой направляюсь, – сообщил я.

– Айда вместе! Турнир закончился, а ребята долго еще дискутировать будут. Видишь, все не расходятся?

– А Маяковский? – с замиранием сердца спросил я.

– Так он сразу ушел, никто и не заметил, – пояснил Василек. – Неохота, видно, так просто расстаться с титулом короля поэтов! Вот и умотал побыстрее.

Мы перешли дорогу и двинулись вглубь Маросейки. Я помалкивал, говорил Василек. Он был озабочен, как всегда, заводскими новостями и планами насчет женитьбы. Сейчас он делил общежитскую комнату с тремя парнями, но мечтал об отдельном жилье. Чем ближе подходили мы к повороту в нужный мне переулок, тем я волновался все сильнее. Не представлял, что вот сейчас, после вековой разлуки увижу мать. Василек периодически замолкал и удивленно на меня поглядывал. Когда я начал прощаться, он вдруг сказал:

– А все-таки, Гришаня, ты крепко переживаешь из-за Зины, я же вижу. Брось ты это! Не нужно.

– Спасибо, – ответил я, но переубеждать его не стал. – Это так, остатки былого чувства. Но уже почти все прошло.

– Держись, товарищ! – сказал он и крепко пожал мне руку.

– До связи! – машинально сказал я, отвечая на рукопожатие.

– Чего? – удивился он.

– Увидимся на заводе, – с широкой улыбкой ответил я.

– Чудной ты все же, Гришка, – заметил Василек. – Но поэты, видно, все с придурью.

– Ага, – легко согласился я.

Василек ушел, а я свернул в нужный мне переулок и быстро двинулся по направлению к своему двору.

Но на полпути остановился. Волнение захлестывало, руки дрожали, и я никак не мог успокоиться. Понимаешь, Лада, в бытность свою вампиром, я был ледяным внутри. По-настоящему бездушное существо, хоть тебе и казалось иначе. Да, любовь преобразила меня, но все равно только сейчас я понимаю, какая разница между мной прежним и нынешним. Душа влилась в меня горячей кровью, и все ожило внутри. Как бы точнее объяснить? Вот представь пустыню. Да, она по-своему прекрасна. И в ней был маленький зеленый оазис – это моя любовь к тебе. И вдруг дождь залил всю пустыню, и она, напитавшись живительной влагой, начала покрываться зелеными ростками. Они пробивались везде, закрывали собой бесконечный песок, заплетали сочной кудрявой зеленью, которая вскоре запестрела ароматными яркими цветами. Именно так разрослась моя любовь, когда у меня вновь появилась душа. Но и эмоции сейчас так трудно удерживать! Ох, как трудно! Мне нужно научиться этому заново. Я сейчас словно оголен, а маска в моей ситуации жизненно необходима. Но я волнуюсь из-за всего, у меня внутри все дрожит, сердце колотится, в висках шумит. Понимаю, что скоро привыкну к новой, вернее, прежней жизни, вольюсь в действительность, но вот эти первые часы после превращения самые трудные.

Я прислонился к деревянному забору, а здесь многие дворы еще огорожены именно такими заборами, и закрыл глаза, пытаясь хотя бы выровнять дыхание. Машинально похлопал по карманам. В одном был какой-то скомканный листок, в другом – мятая пачка папирос. Достав листок, я тщательно расправил его и приблизил к лицу. В переулке было темно, дальний фонарь бросал слабый тускло-желтый свет.