Текст книги "Сборник рассказов по академкам"

– Видишь, у тебя много прыщей, кожа очень бледная, жирная, все время блестит. Глаза глубоко посаженные, маленькие. И ноги слишком мускулистые. Так нельзя…

Я тоже подумала, что так нельзя, и начала понимать Илленду. В моем представлении сухощавая сальфийка с низким лбом и курносым носом тоже была далека от идеала. Даже от Царринды. Но это же не повод напоминать об этом каждую минуту! Перечислять все недостатки в лицо, не разбавляя хотя бы мизерными достоинствами. Например: «Боже, какие у тебя маленькие глаза, но зато какая большая варварская душа!» Вот это я понимаю – критика в разумных пределах. Или еще: «Какая у тебя несовершенная кожа, но зато какой совершенный удар с ноги в нос!» Тоже ведь ничего сложного. Но у Царринды талантов не хватало. Она продолжала объяснять, как плохо я выгляжу, еще минут пятнадцать. А потом подытожила:

– Это сложно, почти невозможно, но я постараюсь тебе помочь. В конце концов, на то и существуют настоящие подруги? Разве не так?

Я посмотрела в преисполненные дружеского азарта глаза Царринды, погладила ее по плечу и произнесла:

– Спасибо. Но я, пожалуй, воздержусь. Одна настоящая у меня уже была. Ты ее помнишь.

Царринда собиралась возражать, набрала полную грудь воздуха. Но я совершила то, за что отец никогда не простил бы свою «настоящую-мужчину-дочь», – сбежала. Не помню, как перемахнула через куст, как долетела до общежития и как запрыгнула в собственное окно. Помню только чай с ромашкой и мысль о том, что не создана для настоящей женской дружбы. Когда узнаешь про себя все самое «прекрасное», и добрая приятельница с тяжким вздохом клянется попробовать это исправить. Нет, пожалуй, лучше одной.

Вести из дома совсем не порадовали. Отец писал, что сестер похитили зеленые великаны-крипсы и заставили выносить своих детей. Узнали мы об этом уже намного позже. Бабушка держала все в тайне – отчаянно надеялась, что крепкие организмы мрагулок выдержат. Но они не сдюжили. Сестры сошли с ума, и теперь оставалась одна лишь надежда – победить зеленых великанов и довериться медикам Академии. Они туманно обещали помочь, но как именно – не сказали. Я привыкла рассчитывать на лучшее и просто готовилась к сражению с крипсами. Планировала на языке кулаков и боевой магии доходчиво объяснить гадам, насколько семья Вольк не в восторге от их подлых действий.

Но вот чего я совсем не учла, так это того, что в дни магнитных бурь одиночкам не так-то просто спастись.

В тот день о буйстве стихии нам сообщили по общевузовской сигнализации. Прочистив уши и убедившись, что нормально слышать начну нескоро, я влилась в бурный поток беженцев от летучей мебели.

Все здание Академии, а также предметы интерьера бронзировали. Так вузовское имущество защищали от нашей магии и остаточной энергии. Иначе – хана зданию. И всем, кто находился внутри в момент «ханы», – тоже. Увы. Каждое действие имело противодействие. Этому научила меня чуть позже настоящая подруга, о которой я уже не мечтала.

Так вот… Мы рванули на верхний этаж здания, заранее подготовленный к мебельному безумию. Все двери там открыли загодя и прижали увесистыми булыжниками. С потолков сняли все, что могло разбиться. Не только светильники, но и случайно вывешенные на провода грязные рубашки нашего преподавателя – сальфа Граммидьера Лаферта. Он не забывал разве что собственное имя и, конечно же, свой предмет, физику.

Разбуди Граммидьера посреди ночи, спроси, где его сумка, брюки, да хотя бы нижнее белье, – сальф только пожал бы плечами. Но уточни какой-нибудь мудреный закон динамики или той же кинематики – Лаферт отчеканил бы в ту же секунду. И привел десятки примеров, как проявляется этот закон в природе.

Поначалу все шло неплохо. Мебель прибывала поодиночке, пыталась атаковать ножками в голову, дверцами в лицо, будто стремилась дать нам пощечины за бронзирование. Углами целилась точно в глаза, словно мечтала избавить нас от зрелища собственного позора. Ну какой же уважающий себя шкаф килограмм под сто будет реять над полом и размахивать дверцами, словно птица?

Я отскочила к стене и уворачивалась от бронзированного града очень даже неплохо. Но затем… в двери хлынул бурный поток шкафов, стульев, столов и сейфов. Казалось, вся перекрестная мебель решила посетить нашу Академию и устроить тут дискотеку.

Некоторое время я еще спасалась от бронзированных истребителей. Но в один прекрасный момент отвлеклась на Царринду. Та едва не попалась между углами трех шкафов. Еще минута – и носить бы Царринде повязку на глазу, как Бурбурусс. Двое одногруппников бросились на помощь, но успеть не смогли бы. Я подскочила к стене, схватила на лету сейф и метнула в один из шкафов. Тот не особенно впечатлился силой моего удара. Хотя отец утверждал, что по метанию сейфов дал бы мне черный пояс. Сразу после того как я выбросила все его сейфы для заначек в окно.

В общем… Царринду я спасла, но самой пришлось туго. Стоило обернуться, как стало ясно – дело дрянь. Со всех сторон в меня летели бронзированные истребители. И сделать я уже ничего не успевала. Метнись вправо – получишь ножкой в глаз, дернись влево – в голову углом, попытайся подпрыгнуть – схлопочешь в живот дверцей. Мне ничего не оставалось, как замереть и молиться. Но в тот момент, когда я уже обдумывала, как поползу в медкорпус с переломанными ногами, прикидывала, из чего можно сделать костыли, чем остановить кровь и мозги из раскроенного черепа… мебель замерла в воздухе.

Новая преподавательница – молодая, красивая, но, на первый взгляд, слишком хлипкая для нашего варварского вуза – оказалась магнетиком. Ее дар спас мне жизнь, а появление в Академии – веру в дружбу.

Дальнейшее помню плохо. Наверное, потому, что Вархар Изилади, наш проректор, еще некоторое время тряс меня как куклу на шарнирах. Пытался втолковать, что не позволит больше рисковать жизнью и здоровьем «Оленьки». То есть Ольги Искандеровны, той самой новой преподши. Я слушала Вархара вполуха. Сказался шок в ожидании самого страшного и позорного для мрагула – необходимости искать костыли или ползти, поливая кровью с мозгами академические дорожки. Да и глубокое удивление от действий проректора ввергло в недолгое замешательство. Нет, я уже видела его в гневе и даже в радости. В обоих случаях преподы начинали метаться по Академии, усиленно делая вид, что работают не покладая рук, ног и мозгов. То есть вообще ничего не покладая. Кроме разве что булыжников, вырванных из стены в рабочем запале, да кусков мебели, совершенно случайно осевших на пальцы в процессе объяснения темы.

Какой же сотрудник Академии Войны и Мира хотя бы раз не пробивал ладонью дверцу шкафа? Или не ломал столешницу пополам? Наверное, только Ольга Искандеровна. Я изучала ее красивое лицо с тонкими чертами и впервые в жизни ловила на себе непривычный взгляд. Взгляд существа, что не собирается делать из тебя мужчину и даже «настоящую подругу». Мага, который не боится меня ни капельки. И в глубине души не мечтает отомстить за заслуженный удар в глаз после незаслуженных издевательств и оскорблений.

Я даже не думала что однажды кто-то посмотрит на меня так… С сочувствием и пониманием, с искренним участием. В эти минуты, несмотря на то, что я все еще барахталась в руках Вархара Изилади и безустанно указывала ему на очередную бронзированную атаку, стало ясно – Ольга Искандеровна не обычный преподаватель. А уж когда она не отметелила и даже не отчитала студентов, что прятались неподалеку от нас в «безопасной зоне», среди остановленной на бреющем полете мебели… Вот тогда стало ясно – Ольга удивительной души существо.

В тот день девушка-изгой Слася Вольк умерла и родилась новая Слася – привлекательная, уверенная в себе и… подруга Ольги.

Я пришла к ней вечером под предлогом, что прошусь на практику. Я понимала, что такая, как Ольга – честная и порядочная, умная и интеллигентная, непременно откажет. Но надеялась, что мы пообщаемся и поймем друг друга. Так оно и случилось.

В тот же вечер, едва вернувшись в общежитие, я претворила первый совет Ольги в жизнь – сделала солевую маску. Моей коже, продубленной ветрами любимого поселения и жестким отцовским мылом, бояться было уже нечего. Но эффект получился невероятным! Я смыла морскую соль и долго пялилась в зеркало, не веря собственным глазам.

Прыщики почти прошли, кожа стала более гладкой и даже нежной, а взгляд засиял. Наверное, от осознания того, что впервые в жизни мое лицо выглядит не особенно хуже лица Царринды.

Следующим этапом стал выход в свет, то есть на лекцию, в присоветованном Олей костюме – черных брюках в облипочку и футболке с V-образным вырезом. Я вошла в аудиторию, виляя бедрами как Царринда – этой ее походке учиться не следовало, но я научилась. Так, от нечего делать. Хотя бы для того, чтобы доказать – научиться вилять задом может каждая, а вот разбивать кулаком черепа и ломать ноги о колено – лишь единицы.

На мою новую красивую кожу и выпяченную грудь одногруппники отреагировали сильнее, чем предполагала.

Царринда как стояла, так и села, и только открывала рот, словно рыба, выброшенная на берег залетной волной. Возле меня немедленно образовалась стайка парней. В основном, варваров, но сальфов с истлами тоже. Одни бубнили о моем преображении, другие рассыпались в длинных комплиментах, третьи просто смотрели преданными глазами. Но почему-то совсем не в глаза, а в декольте. Вот так благодаря Оле я познала женскую дружбу, мужское внимание и научилась себя уважать. А это главное!

Потом мы прошли сквозь огонь и воду. Но всем, чего добилась, я обязана мебельному граду и Оле, которая очень вовремя приехала в Академию. Без усилий завоевала всеобщее уважение, симпатию Вархара и место на кафедре. Завоевала не кулаками, как привыкли местные варвары, и даже не угрозами – чистым сердцем, добротой и беспримерной отвагой. Олиной сестре очень повезло, а мне – и подавно.

Я нашла подругу, затем десятки воздыхателей, а спустя несколько месяцев… жизнь совсем наладилась. Только это уже совсем другая история. И рассказывать ее нужно не мне – а Оле с сестрой. Собственно, они все и рассказали. Читайте и удивляйтесь.

Мужчина для истинной дочери варвара

Что такое леплер? Это без пяти минут перекрестный варвар. Вот только рост у него чуть пониже, лицо слегка более женственное, а характер немного посговорчивей. Прибавьте к этому килограмма три блесток, килограмм пять клепок и пряжек, одежду десятков экстремальных оттенков, от которых рябит в глазах. И вот вам раса во всей красе. Во всем остальном леплеры ничем не отличаются от скандров с мрагулами. Больше всего на свете они любят три вещи: сражаться, заниматься сексом и есть.

Вот уж никогда не подумала бы, что первым моим парнем станет леплер. Но так уж получилось. На знаменательном балу в Академии Войны и Мира, где случился настоящий триумф Сласи Вольк. Триумф как женщины, студентки и… противницы методов Царринды.

На праздник меня наряжала Оля. Голубое платье, брошь и туфли на высоком каблуке преобразили меня совершенно. Кто бы мог подумать, что я надену нечто подобное? Я уж точно не думала. Хотя отец наверняка остался бы доволен.

«Видишь ли, дочка, настоящий мужчина носит такую одежду, чтобы у всех женщин в радиусе ста километров отпадала челюсть, и возникало одно лишь желание – создать с ним пару. В худшем случае – познакомиться».

Подозреваю, отец не ожидал, что на меня позарятся именно женщины. Во всяком случае, очень на это надеюсь.

К сногсшибательному бальному наряду прилагался естественный макияж, и распущенные крутые локоны. Сама Оля собиралась на бал с Вархаром, и я уступила дорогу проректору. Все, кто знал его хотя бы минуту, хотя бы секунду, понимал: если Вархар Изилади решил занять женщину – он займет ее целиком. Каждое мгновение ее времени, каждую толику ее внимания, каждый взгляд и танец.

Вот почему я потихоньку ретировалась, пока проректор приходил в себя от вида сногсшибательного платья Оли. Такое не всякий мужчина выдержит. Почти весь наряд был пошит из тонкого черного кружева, и лишь в некоторых, самых нескромных местах его заменял чуть более плотный трикотаж. Честно говоря, я очень порадовалась, что Оля отправилась на бал именно с Вархаром. Без варвара под боком в таком платье женщина не пройдет и нескольких шагов. И не только в нашей Академии – почти в любом месте, где мужчины еще не забыли, что они мужчины.

Я приехала на нужный этаж и немного помялась возле дверей танцевального зала. Все-таки в платье меня здесь еще никто не видел. Больше скажу – я сама впервые видела себя в платье…

Выдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, вошла и… мгновенно стала центром внимания одногруппников. А потом – и студентов других потоков. Поначалу я вообще упустила Олю из виду. Лишь краем глаза зацепила их с Вархаром в дверях помещения. Убедилась, что все хорошо, эти двое нашли общий язык, больше не цапаются по пустякам, и отвлеклась уже надолго.

Немудрено! Меня приглашали на танцы по нескольку существ за раз, наперебой предлагали напитки и вкусности, оглушали комплиментами. А как иначе услышать приятности, если музыка грохочет так, как не всякое стадо зейлендских мамонтов, продираясь сквозь чащу леса? Спустя каких-нибудь полчаса у меня ныли икры, горели пятки и отваливались ягодицы. Все-таки каблуки для непривычной к ним девушки то еще испытание. Почище бега по любимой отцовской дистанции. Он перекидывал с дерева на дерево колючую проволоку и учил меня «бегу с препятствиями».

Весь вечер я ловила на себе несчастные взгляды Царринды. Впервые за наше знакомство, да что там знакомство, впервые с момента поступления истлы в Академию кого-то приглашали на танцы чаще, чем ее.

Такого удара самолюбие королевы потока не выдержало и требовало срочной реанимации хотя бы в виде десятков восторженных поклонников с цветами и комплиментами наперевес. Царринда явилась на бал в алом платье, с двумя разрезами по бокам. Виляла бедрами сильнее прежнего, стучала каблуками по полу – наверное, в знак искреннего возмущения, – но ничего не помогало. Ближе к концу бала на Царринду было страшно смотреть. В прямом смысле страшно. Похоже, она пыталась одновременно вспомнить все азы флирта и применить их на окружающих. Грациозная, соблазнительная дива превратилась в циркового клоуна с эпилепсией и нервным тиком.

Царринда подмигивала всем подряд, косила из-под опущенных ресниц и выставляла вперед ножку, демонстрируя голое бедро. В общем, я не удивлена, что приглашать королеву на танцы стали еще реже.

А кому захочется, чтобы на него смотрели исподлобья, при этом косили, подмигивали и ставили подножки? От одного нового взгляда Царринды светлячки в ужасе атаковали фонари, хотя еще недавно облетали их за несколько метров. Не говоря уже о том, что очень вовремя выставленная ножка истлы ловко опрокинула на каменный пол сотни потенциальных партнеров по танцу, а десятки отправила в нокаут. Теперь ребята огибали Царринду по широкой дуге. Видимо, их инстинкты самосохранения пересилили все остальные инстинкты. И к концу бала одинокая истла жалобно всхлипывала где-то у окна. Я потеряла королеву потока из виду, когда та отправилась в кафе, чтобы «напиться и забыться». Она объявила об этом так громко, что даже перекричала музыку. Но большинство решило, что это такой странный рэп женскими и мужскими голосами вперемежку.

Говорят, задумка удалась Царринде на славу. Она еще долго не помнила – кто такая и зачем вообще залезла на одну из вузовских крыш. Только утверждала, что коты почти приняли ее за родную и даже начали ухаживать. Слизывать остатки алкогольной бормотухи и мурлыкать пьяными голосами.

Возможно, именно поэтому ректор распорядился срочно снять Царринду с крыши. Боялся, что нетрезвые коты совсем разбуянятся. Они почти перестали бояться шаровых молний и даже камней, что свистели над буйными пушистыми головами. Ловили булыжники зубами и запускали назад. Не-ет! Таких котов Академия долго не выдержала бы!

В общем, бал стоил Царринде самоуважения, трезвого образа жизни и памяти.

Слава богу, об этом она не вспомнила тоже. Через несколько дней королеву потока привели в прежнее королевское состояние. И она опять гордо восседала на первых рядах с любимыми подпевалами. Только коты, временами дефилируя мимо, задорно мяукали, словно надсмехались, и облизывались, будто просили добавки.

Но вернемся к балу и моей первой женской победе! Она того стоит!

Я почти не запоминала лица кавалеров, и выбирала исключительно по телосложению. Отец всегда учил:

«Видишь ли, дочка. Ни одна уважающая себя мрагулка или та же скандрина не станет танцевать и даже заигрывать с мужчиной ниже себя ростом и худее. Причина проста и понятна. У наших женщин широкие плечи и мощные ноги. А теперь представь. Идете вы по улице с таким кавалером. И попробуй сзади пойми – кто мужчина, а кто женщина. Так вот… Шагая позади парочки, любой должен сразу определять: тот варвар, что повыше и покрупнее, – мужчина, а тот, что пониже и похудее, – женщина. Поэтому мужчина должен быть выше тебя хотя бы на две головы и шире хотя бы в полтора раза. Всех остальных отшивай сразу, как пришедших в негодность с самого момента рождения. То бишь – производственный брак!»

В общем, выбирала я исключительно, как учил отец. Но вот с одним кавалером вышла заминка. Я только-только присела на подоконник, сняла туфли и ощутила ни с чем не сравнимое блаженство… М-м-м… Такого я не испытывала с момента, когда в последний раз закончила отрабатывать наряды отца вне очереди, приняла холодный душ и упала в постель. С трудом шевеля затекшими стопами, я начала перебирать бумажки с телефонами, что рассовали в карманы ухажеры. Выбросила записки от низкорослых и хилых, а еще самые драные и мятые. А вот нечего комкать листок, запихивая ее девушке в карман! Мало ли что ты волнуешься? Волноваться тоже надо уметь!

«Видишь ли, дочка, – поучал отец. – Настоящий мужчина в процессе волнения должен делать только три вещи: бить морду другим мужчинам, гнуть трубы из самого крепкого металла и снова бить морду другим мужчинам. Если мужчина волнуется как-то иначе, ему стоит начать носить юбку. Чтобы никто ненароком не ошибся и не пригласил на свидание… Жалеть надо психику сородичей!»

– Простите? Вы со мной не потанцуете? – перед самым моим носом вырос леплер. Обычный такой, не особенно примечательный среди сородичей. Крепыш, поперек себя шире, с гладким, красивым лицом, темно-карими глазами и черной косой за спиной.

Я прищурилась, искоса оценивая его наряд. Оранжево-желтая рубашка с сиреневыми и зелеными разводами еще глаза щадила. А вот брюки… Алые, с желтыми, синими, белыми и черными кляксами, они прямо-таки атаковали мое бедное зрение. Я проморгалась и наткнулась взглядом на ремни парня. Все восемь сияли радужными разводами. Пряжки светились лампочками, а сапоги напоминали мои металлизированные походные боты. Из-за обилия клепок и железных вставок я так и не смогла определить – из какого цвета кожи пошита обувь ухажера.

И вот пока я во все прищуренные глаза оценивала столь щедрый подарок судьбы, парень ловко схватил за руку и дернул на себя. Я суматошно засунула ноги в туфли, встала и… растерялась. Леплер оказался не ниже и не выше меня – в точности вровень.

И вот покачиваюсь я на неверных ногах и не понимаю – что делать. На такие случаи отец советов не давал. Не знаю, сколько времени провела бы в смятении и оцепенении, но тут парень произнес волшебную фразу:

– Смотри-ка! Когда ты на каблуках, мы одного роста! А вчера ты мне только до плеча доставала!

Я не помнила – о чем он, не смогла сообразить – где леплер мог видеть меня вчера, но фраза решила все проблемы. Ура! Он меня выше! И более того – есть прекрасный повод избавиться от туфель на каблуках. Отец говорил:

«Видишь ли, доченька! Если какая-то вещь или живое существо, вызовет у тебя сомнения, расстроит или, не дай бог, принесет неудобства, избавляйся от вещи, существа, сомнений и расстройства в придачу. Настоящий мужчина сомневается только в одном – сразу убить противника или еще помучить его. Хотя нет, в двух вещах. Пытать пленного или запугать так, чтобы тот взмолился о пытках. Обычно мы выбираем последнее. Но почему бы не сделать вид, что сомневаешься? Раздумья – еще не признак великого ума, зато шанс для врага взяться за ум!»

В общем, избавилась я не от кавалера, а от туфель. Сбросила их и припрятала в углу зала. Передать не могу – какое же облегчение испытала! Ноги благодарили меня так, что, казалось, могу протанцевать до следующего месяца и пробежать четыре отцовских дистанции! Причем даже в обе стороны. Усталость как рукой сняло. Вот что значит вовремя избавиться от ненужного! Или от того, что вызывает сомнения и неприятные ощущения. Все же Натэл Вольк – гениальный мужчина.

Леплер послушно сходил со мной в угол, дождался, пока спрячу туфли, крутанул к себе лицом и предложил снова:

– Так мы потанцуем? Или вначале исследуем все углы?

Я с радостью обнаружила, что парень не ошибся. Действительно, босой я доставала ему только до плеча. Вот теперь стало ясно – передо мной вовсе не типичный леплер, а великан для своей расы. Можно сказать – живой эксклюзив! Большинство леплеров в лучшем случае сами доставали мне до плеча!

– Пошли! – ответила я, вдохновленная открытием. И мы протанцевали вместе почти весь оставшийся вечер.

Ну как – оставшийся? Я уходила от Баскольда – так представился новый кавалер – только с одной целью: показать Оле свои «женские достижения». Сотни бумажек с телефонами и стихами в придачу. Мы танцевали даже во время эпичной схватки Вархара с Драгаром – аспирантом Оли, возомнившим, что сумеет одолеть проректора в драке. Господи! Я и не думала, что среди скандров рождаются такие наивные существа. Нет, двоечников среди них было немало, но вот наивных, способных настолько себя переоценить… Нет, не припомню.

Не скажу, что леплер тронул девичье сердце. Оно не екнуло и не затрепетало, как в любовных романах. Под ложечкой не сосало тоже, разве что от голода. В животе не теплело и не щекотало. Да и колени подкашивались под конец вечера только по одной причине – я перенапрягла ноги в танцах. И все же Баскольд меня покорил.

Ну а как я могла устоять? Леплер умудрился напомнить одну из любимых отцовских присказок. Исхитрился вести меня в танце так, что мы ни разу не столкнулись с Вархаром и Драгаром. А к концу их знаменитой драки, когда аспирант благополучно вылетел в окно, как и обещал проректор, мы почти единственные сохранили на теле одежду. Такой подвиг не мог не растопить мое сердце. Ну или хотя бы не вызвать уважение к Баскольду. Поэтому, когда он проводил меня домой и спросил: «Будешь моей девушкой?» – я ответила то единственное, что пришло на ум: «Мгу».

Более длинный пассаж не получился, потому что все мои мысли унеслись в угол зала, где остались забытые синие туфли. Черт! Это же были мои единственные женские туфли на каблуке! Все остальные выглядели как походные ботинки для спецназа. Отец выбирал лично.

«Видишь ли, доченька, – приговаривал он, покупая мне очередные сапоги, ботинки или кеды весом килограмм под двенадцать и непременно на кованой подошве. – Настоящий мужчина должен обязательно уметь четыре вещи: дать в глаз с ноги, дать в глаз с руки, довести женщину до оргазма и дать ей поесть. То есть раздобыть пищу».

Я никогда не пыталась возражать и даже не заикалась о том, что вообще-то я не мужчина, а та самая женщина, которую стоит довести… хотя бы до чего-нибудь. Так, на всякий случай. Спорить с боевым генералом Натэллом Вольк себе дороже.

Туфли на каблуках я прикупила случайно. Отец очень вовремя отвлекся на боевого товарища и долго ностальгировал с ним о былых походах и схватках. Я попыталась прихватить еще и босоножки. Но в этот момент отец отпустил походного друга и принес мне очередные двадцатикилограммовые боты. Пришлось ограничиться туфлями.

И вот теперь моя единственная женская обувка осталась где-то там, в углу, одинокая и потерянная. В эту минуту Баскольд покорил меня окончательно.

– Ты же забыла туфли! – воскликнул он, бросив взгляд на мои босые ноги. – Я принесу! – и метнулся в сторону лифта.

«Видишь ли, дочка, – пояснял на такой случай отец. – Мужчина не должен предугадывать желания женщины. Это было бы странно. Он же не телепат! Он должен знать, чего хочет дама, задолго до того как она этого пожелает. Как он это поймет? Черт его знает! Но вот если не поймет – это не мужчина. Это хлюпик и тюфяк!»

Мой не-хлюпик сбегал в бальный зал в рекордные сроки. А когда вернулся, я восхитилась Баскольдом, наверное, в десятый раз за вечер. От одежды леплера остались одни обгорелые тряпицы. Правду сказать – теперь его наряд можно было рассматривать, даже не щурясь. Больше того – я наконец-то оценила крепкую фигуру парня без рези в глазах и боли в висках! Обильно посыпанная сажей, с дырами на самых интересных и не самых интересных местах, одежда Баскольда больше не резала глаз бешеными оттенками. Даже ремни потускнели от копоти.

Баскольд вытер рукавом пот с черного лба, стряхнул с волос сажу, белозубо улыбнулся и протянул мне чистенькие голубые туфли.

– Спас! – сообщил он с гордостью.

И еще полчаса рассказывал о пожаре в бальном зале.

Я так поняла – веселье началось сразу после ухода Вархара с Олей. А может, даже и при них. Просто во время драки и громогласных «качаний» новоявленной парочки никто не обратил внимания на искрящую проводку. Честно говоря, Олю пригласили в Академию в том числе и для того, чтобы студенты наконец-то усвоили: горящая проводка – не красивый фейерверк и веселые искорки, а способ сжечь здание.

– Вначале пламя поползло по стенам, затем по потолку, а потом по полу! – восторженно рассказывал Баскольд, и глаза его светились неподдельным восхищением. Казалось, он не разрушения наблюдал, а нечто неописуемо восхитительное. Например, поверженных врагов, что униженно молят о пощаде.

И я даже не стала задаваться вопросом – зачем проводку провели по полу. Скорее всего, именно на такой случай. Ведь, по словам Баскольда, некоторые «тормозные студенты» моментально покинули помещение, подпрыгивая на фонтанирующих пламенем проводах.

– Потом загорелись стыки плит, потом рамы на окнах, – радостно перечислял Баскольд.

Я смотрела на черного мужчину перед собой и думала, что ведь именно такой мне и нужен. Тот, кто не испугается ничего, вынесет мои туфли из объятого пламенем бального зала, а заодно вынесет мой характер и привычки бретера…

Когда Баскольд ушел, я приняла душ и отправилась спать с мыслью «Теперь и у меня есть парень»…

Несколько недель все шло как по маслу. Вполне нормально для нашего вуза. Академию заметно потряхивало. Крипсы планировали нападение, совершали диверсию за диверсией. Студенты с утроенной энергией готовились к войне и с удвоенной силой надеялись, что им зачтется на экзаменах. А преподы с учетверенной силой объясняли: на экзаменах по точным наукам участие в боевых действиях засчитываться не будет.

Первогодки ныли, что их не берут на большую битву. Заставляют делать то, что хуже смерти, – учить физику, математику и химию.

Баскольд заходил ко мне после занятий по военке. Мы прогуливались поздними вечерами в самых темных углах Академического парка. С моим леплером нам даже освещения не требовалось – парень сверкал так, что любые фонари блекли, а звезды стеснительно прятались за облака. Только круглый белый медальон луны грустно смотрел на сверкающего гуманоида – наверное, завидовал.

Мою квартиру медленно, но верно наполняли сияющие и пестрые вещи. Вначале там поселилась желто-лиловая лампа с узорами всех цветов радуги и еще нескольких оттенков. Но этого безумному дизайнеру показалось мало – и он пустил по атласному матерчатому куполу золотистые и серебристые нити.

Включать электроприбор без темных очков категорически запрещалось – слепота на пару часов гарантирована. Зато, возвращаясь ночью в квартиру, я видела все как днем. Лампа отражала лучи фонарей, луны, звезд и даже светлячков так, что другого освещения уже не требовалось.

Потом меня одарили рюкзаком, сшитым из пестрых тряпиц и джинсы. Аппликации-сердечки, розы и… почему-то кинжалы из золотой и серебряной ткани, по словам Баскольда, «выражали силу его чувств». Я еще долго гадала – какая связь между романтической привязанностью, холодным оружием, фиолетовыми розами и зелеными сердцами. Видимо, чувства Баскольда оказались настолько сильны, что словами не описать. Точно так же, как и рюкзак.

Очередной подарок леплера – наручные часы – я надела только один раз. Усыпанный стразами прибор сверкал всеми цветами радуги, и стрелок никто не видел напрочь. Я предположила, что время по этим ходикам нужно определять, как по солнечным. Куда ляжет тень от часов – столько и времени. Но Баскольд не согласился. Долго пояснял, что если смотреть на часы искоса и под углом во сколько-то там градусов, можно даже заметить, что там не две, а целых четыре стрелки. Почему четыре, я так и не поняла. Баскольд утверждал, что одна из них показывает еще и магнитное поле. То есть работает компасом. К сожалению, часы прожили короткую и бесславную жизнь.

На занятии нашего физика – Мастгара Раттифера – как раз разошлись облака, и солнце засветило особенно ярко. Часы сверкнули всеми блестками разом – и ослепленный в лучших чувствах препод растерянно присвистнул. Доска покосилась и поехала вниз «на соплях» – на тонких резиновых веревках, что удлинялись и сокращались сами по себе, словно жили собственной жизнью. Из стены вывалился булыжник, из шкафов выстрелили пилки для ногтей. Все как обычно. Я почти ничего не заметила. Но тут с потолка посыпалась штукатурка. Мы с ребятами просто отряхнули прически. Царринда демонстративно встала и вычесала побелку из своих идеально выглаженных прядей. Но в эту минуту наверху что-то затрещало и загорелось. Проводка решила напомнить о себе. Наверное, соскучилась со времен академического бала. Откуда ни возьмись, в аудитории появился наш электрик – Федерикк Паструм.

В своей традиционной каске на резинке от треников и синем комбинезоне на подтяжках он напоминал скорее строителя. Зачем к комбинезону, у которого уже есть бретельки, крепить еще и подтяжки, никто не понимал. Но спрашивать не решался. Потому что при малейшем вопросе Паструм доставал свой огнетушитель. Где он прятал бандуру размером с иного леплера, не ведал никто. Только это оружие массового поражения легко покрывало пеной несколько аудиторий и лабораторий в придачу.

Когда вошел электрик, я поняла – нам конец. Но часы сверкнули еще раз, и я поняла – конец часам. Федерикк выронил огнетушитель, и тот задорно поскакал по полу, беспорядочно рыгая пеной. Вначале досталось студентам. Покрытые белыми барашками одногруппники выплывали из пенного моря с самыми что ни на есть витиеватыми благодарностями в адрес Баскольда. Ребята напоминали земных балерин с пачками из пены и коронами того же способа изготовления. Поскальзываясь на пене, они отплясывали ничуть не хуже и дрыгали ногами в воздухе так, словно пытались изобразить вертикальный шпагат. Укутанные в пузырчатые шубы, с такими же ушками на головах, девушки походили на белых медведиц. И двигались похоже – неуклюже пытались сохранить равновесие.