Текст книги "Гибель и возрождение"

ГЛАВА 5

На следующее утро, не успев еще выбраться из душа, Флавия действительно поняла, что он имел в виду. Звонил Боттандо.

– Ты не могла бы прямо сейчас пойти в этот монастырь и встретиться с Дэном Менцисом? – спросил он, и по его голосу Флавия поняла, что он едва сдерживается.

– Зачем?

– Он будет ждать тебя. Я выслушал сейчас от него столько брани! Он вне себя от злости и во всем обвиняет нас.

– Но в чем?

В потоке оскорблений я расслышал, что одна из газет опубликовала о нем статью, где утверждается, будто полиция занялась изучением его скандальной деятельности.

– Что?!

– И будто бы он отнимает у полицейских время, выдумывая истории о грабителях в целях повышения собственной популярности. Тебе это о чем-то говорит?

– Ах!

– Значит, говорит. Но не могла же ты общаться с журналистами? Или могла?! – В списке человеческих грехов общение с журналистами стояло у Боттандо где-то между детоубийством и умышленным поджогом.

– Нет, но, кажется, я догадываюсь, кто приложил к этому руку. Предоставьте это мне: я схожу туда сама и все улажу.

– Только не говори ему, кто это сделал, – сказал Боттандо, – а то мы получим в придачу еще и убийство. Постарайся разобраться с ним побыстрее, ладно? Мне сейчас некогда заниматься подобной чепухой. Но жалоб мне тоже не нужно!

Не было никакого смысла идти в офис, а оттуда в Сан-Джованни, так же как не было смысла идти туда в такую рань. Вчера им с Аргайлом удалось провести вместе чудесный вечер, и сегодня утром они в полной гармонии тихо позавтракали на балконе, глядя, как солнце начинает разогревать городской булыжник. Около восьми они вышли из дома и направились в сторону Авентино. Совместный завтрак немного приглушил злость Флавии на галерейщика, использовавшего ее для атаки на Менциса.

Аргайл составил ей компанию, потому что ему больше нечем было заняться. Лекция по раннему Борромини будет во второй половине дня, а упиваться чувством вины от вынужденного безделья ему уже надоело. По римским понятиям ничегонеделание – вполне приемлемое занятие, но все же не самый лучший способ заявить о себе. Зато работа в пыльном, темном архиве в поисках подходящей для публикации темы – увы, один из таких способов. Окрыленный разрешением отца Жана использовать для своих изысканий монастырский архив, Аргайл решил выяснить историю создания «Святой Екатерины» Караваджо.

После продолжительной прогулки по тихим римским улочкам под руку с Джонатаном Флавия подошла к воротам монастыря полностью умиротворенной. Ну и что, думалось ей, если даже у них украдут картину? Что это значит в сравнении с утренним солнцем, высветившим латинское изречение, выбитое на поросшей мхом каменной ограде старого сада? Какое ей дело до грабителей, когда она может любоваться голубем, разгуливающим по плечам древней статуи? И кому есть дело до разгневанных реставраторов и их междоусобных распрей?

На звонок вышел отец Поль и открыл им ворота.

– Как здесь красиво, – сказала Флавия, с восхищением осматриваясь вокруг. Она восхитилась и впечатляющей внешностью отца Поля, но оставила это мнение при себе.

– Да, – сказал Аргайл. – Это потому, что монастырь находится под особым покровительством Девы Марии. Во всяком случае, мне так сказали.

Вместо ожидаемой улыбки отец Поль кивнул с самым серьезным видом, и Флавия вопреки своему обычному скептицизму посмотрела на него с одобрением.

– Вы, вероятно, знаете эту историю? – спросил отец Поль. – Конечно, в наши дни она многим кажется слишком наивной.

– Расскажите нам.

– Я думал, вы знаете, – сказал он и повел их к зданию, где располагались архив и рабочие кабинеты. – В городе разразилась чума, и монахи стали взывать к Господу о помощи. После этого к ним с небес спустился ангел с иконой Божьей Матери. Он сказал, что, если они будут беречь и почитать икону, Пресвятая Дева никогда не оставит их своей помощью. С этого дня чума отступила, все заболевшие выжили. Как вы сами можете видеть, она уберегла нас во время великого разграбления Рима и Второй мировой войны. Новомодные веяния также обошли нас стороной. Правда, здесь считают, что в наше" время нельзя рассказывать людям такие истории.

– Здесь?

– Ах, вы меня поймали, – сказал он с легкой улыбкой. – Там, откуда я приехал, никого не волнуют подобные вещи. Здесь же братья очень рациональны, почти не верят в чудо. Я нахожу это странным, учитывая, что они посвятили свою жизнь вере в Бога, – ведь чудо лежит в самой основе нашей веры. Если ты сомневаешься в чуде, что остается?

– А вы верите?

Он кивнул:

– Конечно. В противном случае мне пришлось бы признать, что все в мире происходит по воле случая, а я нахожу такое объяснение неубедительным. Эта икона, пожалуй, единственная здесь вещь, которая мне по-настоящему дорога. Местные жители тоже относятся к ней с большой любовью и почитанием. Они обиделись, когда отец Жан распорядился закрыть церковь для верующих.

– Мистер Менцис еще не появлялся? – послышался голос отца Жана. Он с обеспокоенным видом заглянул в комнату. – Думаю, мне нужно поговорить с ним.

– Мы еще не видели его, – сказал Аргайл и представил Флавию.

– Доброе утро, синьорина. Я очень волнуюсь. Думаю, мистер Менцис будет в ярости.

В руке у него была газета, раскрытая на странице с обзором культурных событий.

Флавия пробежала статью глазами.

– Да, – заметила она, – могу вам подтвердить, что он действительно в ярости. Именно поэтому я и пришла убедить его, что мы здесь совершенно ни при чем.

Статья была короткой, но хлесткой. Раскритиковав все предыдущие проекты Менциса, автор заявлял, что американец бессовестно рекламирует себя, не гнушаясь никакими средствами. Он отвлекает полицию сообщениями о вымышленных ограблениях, и сейчас полиция занимается расследованием его ложных сигналов, собираясь призвать его к ответу. Они подозревают его в том, что он делал анонимные звонки, пытаясь привлечь внимание к своей особе. По-видимому, это часть его кампании, которую он затеял в надежде получить проект по возрождению Фарнезины. «Что ж, посмотрим, – заключал автор, – действительно ли наше правительство так низко пало и настолько коррумпировано, что отдаст в руки этого новоявленного варвара один из величайших национальных шедевров». Автор удержался от прямых обвинений, однако подозрения и намеки красной нитью проходили по всей статье, выставляя Менциса в крайне неприглядном виде.

Аргайл, читая статью, только качал головой. Отец Поль воспринял ее совершенно равнодушно, а отец Жан был явно расстроен, но не столько за Менциса, сколько оттого, что монастырь оказался втянут в публичное разбирательство по такому неприятному поводу.

– Знаете, я вообще считаю ошибкой то, что мы пустили сюда мистера Менциса, – вздохнул отец Жан.

– Едва ли в этом есть его вина, – мягко заметил отец Поль. – Может быть, нам лучше пойти к нему и поговорить прямо сейчас?

Опасаясь бурной реакции Менциса, решили идти к нему всей компанией – возможно, равномерно распределившись на всех, его гнев утихнет без роковых последствий как для него, так и для других. Одолеваемые недобрыми предчувствиями, они медленно направились к церкви. Но дойти не успели: кто-то позвонил от ворот, и отец Поль пошел открывать. Поскольку врожденная уравновешенность отца Поля могла сыграть положительную роль в усмирении разгневанного реставратора, шествие остановилось в ожидании его возвращения. Он вернулся в сопровождении человека, с которым Флавия была знакома. Отец Поль казался немного обеспокоенным его визитом.

– Привет, Альберто, – сказала удивленная Флавия. – А ты здесь зачем?

Она представила остальным своего коллегу из карабинерии – высокого худого парня, у которого всегда был такой вид, словно его напрасно оторвали отдела. Странно, подумала она, почему он всегда такой озабоченный? Вот и сейчас всем своим видом он демонстрировал, что его оторвали от важных дел ради какой-то ерунды.

– Сам не знаю, – сказал он. – В службу спасения поступил анонимный звонок…

Флавия скривилась:

– Опять? Что, в конце концов, здесь происходит?

– Понятия не имею. Позвонивший сказал, что совершено нападение на человека. У них не хватает машин «скорой помощи», к тому же их замучили звонки всяких придурков, вот они и переправили вызов нам. Ну и что: у вас здесь ничего не происходит?

Он ничуть не удивился, когда отец Жан заверил его, что, насколько ему известно, у них все в порядке. Ночь прошла без происшествий – никто не заболел, не ранен и не умер.

Флавия задумчиво слушала его. Ситуация начинала ее тревожить.

– Это уже второй звонок за неделю, – сказала она. – Нужно осмотреть здания. Что конкретно сказал позвонивший?

– Только то, что я сказал. Больше ничего. Звонок поступил около часа назад. Нам его передали только что.

Отец Жан и отец Поль переглянулись, после чего их группа уже в увеличенном составе продолжила шествие к церкви. Ничто не выдавало присутствия Менциса; дверь была заперта на замок.

Тем не менее отец Поль открыл ее, и они вошли проверить, все ли на месте. Свет был погашен, и стояла полная тишина – работу Менциса обычно сопровождало ворчание, пыхтение и насвистывание. Они подошли к приделу, который Менцис использовал в качестве временной студии, но и там было пусто. Караваджо стоял на месте – по-прежнему в ужасающем виде, но целый. Хоть одной заботой меньше.

Они встали в круг, не зная, как быть дальше.

– Наверное, нужно подождать. В конце концов, должен же он прийти.

Постояв еще немного, отец Жан и отец Поль нашли какие-то неотложные дела, требующие их немедленного присутствия, а Альберто заявил, что извращенное чувство юмора некоторых итальянцев не дает полицейским нормально работать. Все трое собирались покинуть Флавию и Аргайла, когда на противоположном конце церкви раздался душераздирающий крик. Стены каменного здания отразили его, сделав еще ужаснее. Со всех сторон на них изливались жуткие вопли, сдавленные рыдания и бесконечные горестные причитания. Вместо того чтобы затихнуть, звуки становились все громче и громче.

– Господи Иисусе, – прошептал Аргайл, после чего все разом развернулись и бросились туда, где раздавались звуки; один отец Поль, проявив больше здравого смысла, чем все они, вместе взятые, уверенно пошел в противоположную сторону, по дороге включая свет. В результате его осмысленных действий мрак рассеялся и они смогли увидеть, из-за чего поднялся такой шум.

Уборщица, с запутавшимся в ногах веником, стояла на коленях возле упавшей стойки для свечей и, отчаянно цепляясь за стену, вскрикивала и выла. Ведро с грязной водой опрокинулось, залив весь пол. Мокрый веник, должно быть, упал на стойку и повалил ее; розовые тапочки с помпонами лежали в луже густой липкой крови, которая с ужасающей скоростью вытекала из проломленной головы отца Ксавье Мюнстера – тридцать девятого главы ордена святого Иоанна.

Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем кто-то заметил, что небольшое изображение мадонны, которой Аргайл пожертвовал свечку, исчезло. Картину вынули из рамы и унесли.

ГЛАВА 6

– Нельзя ли сохранить происшествие в тайне? Хотя бы до тех пор, пока мы не узнаем, что произошло? – со слабой надеждой в голосе спросил отец Жан. – Это обязательно попадет в газеты?

Все они медленно приходили в себя. На какое-то время жуткое зрелище повергло их в шок. Отец Поль, проявив изумительное самообладание и находчивость, опомнился первым. Его действия, как сказал потом отец Жан, спасли отцу Ксавье жизнь. Он остановил кровотечение, принес теплые одеяла и вызвал машину «скорой помощи». Больница находилась всего в двух милях от монастыря, благодаря чему «скорая» приехала на удивление быстро. Врачи оказали пострадавшему первую помощь, после чего погрузили его на носилки и увезли в больницу. «Шансы на выздоровление невелики, – сказал один из врачей. – Чудо, что он вообще еще жив. Должно быть, крепкий старикан, если до сих пор еще дышит».

Флавия отрицательно покачала головой в ответ на просьбу отца Жана.

– Боюсь, нет ни малейшей возможности скрыть происшедшее. Кто-нибудь все равно расскажет репортерам. И мы будем выглядеть очень некрасиво, если попытаемся утаить инцидент от общественности. Боюсь, вам не избежать огласки.

– Расследованием займетесь вы, синьорина?

– Как получится. Покушение на убийство – не наш профиль. Однако отец Ксавье мог пострадать при попытке задержать грабителей. Тогда на первый план выходит похищение картины.

– Это означает, что дело перейдет в ваши руки? Если все было так, как вы говорите?

– Мы в любом случае не останемся в стороне.

– Это хорошо.

– А для вас это имеет значение? – спросила Флавия. «Как его могут интересовать такие мелочи, когда жизнь отца Ксавье висит на волоске? – подумала она. – Даже меня это сейчас мало волнует».

– Всегда лучше иметь дело с человеком тактичным и деликатным. Разумеется, главное – поймать преступника. Но я уверен: отец Ксавье не хотел бы, чтобы несчастье, случившееся с ним, бросило тень на орден.

– Каким образом несчастье, случившееся с отцом Ксавье, может бросить на вас тень?

Отец Жан кивнул и хотел что-то сказать, но не решился.

– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу… – спросил он.

– Того, что случилось? Никаких. Пока я ничего не могу сказать. А там… поживем – увидим. Думаю, вам известно на данный момент больше, чем мне. Если бы вы могли показать мне, где у вас телефон…

Она ушла звонить Боттандо, и Аргайл смотрел ей вслед, чувствуя себя покинутым и одиноким. Видеть ее за работой каждый раз было для него потрясением. Его поражала мгновенная перемена в любимой женщине, когда она превращалась в спокойного, уверенного, холодного и циничного полицейского. При виде крови у него подкосились колени, а Флавия лишь в первый момент слегка побледнела. Немного погодя он даже увидел, как она подавила зевок.

Сам он, несмотря на ранний час, испытывал сильнейшее желание выпить. Он вышел на улицу и завернул в ближайший бар. Стайка мужчин, судя по виду, местных жителей, зашедших сюда выпить перед работой чашку кофе с булочкой, с любопытством воззрилась на него.

– Я видел, в монастырь проехала «скорая», – сказал один из них, приглашая его к разговору.

– И полиция, – поддержал другой. – Я разглядел их номера.

– Вы не знаете, в чем там дело? – спросил третий.

– Э-э… – начал Аргайл.

– Оттуда вынесли тело. Что там случилось?

– Кажется, там произошло ограбление. Пострадал настоятель монастыря. Но он еще жив.

Мужчины сокрушенно покачали головами. Куда катится этот мир? А вы чего хотели?

– А что они украли? – спросил самый общительный.

– Насколько мне известно, не так уж много, – успокоил он их. – Всего одну картину, и не самую ценную. Они утащили маленькую «Мадонну».

Один из мужчин отставил чашку с кофе и сурово посмотрел на Аргайла.

– «Мадонну»?

– Такую маленькую икону. – Аргайл руками показал размер. – Она совсем потемнела от старости.

– Ту, что в боковом приделе?

– Да, ее.

Мужчины долго тихо переговаривались, потом Аргайл заметил, как один вытащил из кармана куртки носовой платок и тайком промокнул глаза.

– О нет! – воскликнул кто-то. – Неужели ее?!

Как всегда в таких случаях, Аргайл посмотрел на молодого бармена, спрашивая взглядом, что здесь происходит. Уж он-то не подведет – модная стрижка и безразличный вид вселяли уверенность, что его не может волновать подобная чепуха. Однако парень тоже заметно помрачнел и с неестественной тщательностью принялся протирать бокал.

– Подонки, – процедил он. – Подонки.

Гармония, царившая в баре, разрушилась. Радужная атмосфера растаяла после слов Аргайла, как мороженое на июльском солнце. Все были возмущены и, несомненно, расстроены. Почти напуганы.

– Мне очень жаль, что я принес плохую весть, – сказал Аргайл, пытаясь сгладить впечатление от того беззаботного тона, которым он сообщил им новость. – Я не думал, что это так важно для вас. Туда ведь никто не ходит, разве нет?

– Потому что там закрыто. Это все он.

– Но…

– Главное, что она была там. Вот что имело значение.

– Понятно.

С невероятным облегчением Джонатан увидел в дверях бара отца Поля.

– Не могли бы вы вернуться? Синьорина ди Стефано хочет поговорить с вами.

– Как вы думаете: отец Ксавье пробыл в церкви всю ночь? – спросил Аргайл по пути в монастырь.

Отец Поль пожал плечами:

– Не знаю, мистер Аргайл, в самом деле не знаю. Вчера я лично делал обход и проверял, все ли закрыто. Я не заметил ничего необычного.

– Когда вы делали обход?

– Сразу после одиннадцати. После вечерней службы У нас есть час свободного времени. В десять мы гасим свет. После этого дежурный делает обход.

– И вы ничего не видели?

Он мотнул головой.

У ворот монастыря Аргайл насчитал целых пять машин различных государственных служб, которые в таких случаях появляются как из-под земли. Флавия стояла во дворе и горячо спорила о чем-то с Альберто.

– Послушай, я не хочу больше спорить с тобой, – сказала она, хотя по всему было видно, что уступать она не собирается. – Мне все равно, кто будет заниматься расследованием – ты или я.

«Чистой воды блеф», – подумал Аргайл.

– Меня попросили прийти сюда в связи с предполагаемым ограблением, и я предложила выяснить, что здесь происходит. Я не собираюсь взваливать на себя больше, чем…

«Поразительно, как она умудряется так убедительно лгать», – вздохнул Аргайл.

Альберто стушевался и, похоже, был близок к капитуляции. В конце концов они договорились переложить решение на своих начальников и снова перешли на приятельский топ.

– Джонатан! – позвала Флавия. – Знаешь, тебе придется написать заявление. Отдашь его вот этому человеку.

Аргайл кивнул:

– Прекрасно. Только оно будет очень коротким и абсолютно бесполезным. Хотите, я сделаю это прямо сейчас.

Альберто покачал головой:

– Сначала пусть эксперты дадут свое заключение. После этого мы поговорим с вами в более спокойной обстановке.

– Мне придется торчать здесь целый день?

– Боюсь, что так.

– А если я подожду в другом месте? Я пришел сюда всего на час, у меня сегодня лекция.

Альберто хотел было возразить, но для чего тогда существуют друзья? Флавия поручилась за Джонатана, и Альберто отпустил его, взяв обещание вернуться сразу после лекции. Джонатан и сам не знал, рад он этому или нет.

К тому времени как он вернулся, был достигнут некоторый прогресс. Из больницы поступила информация, что отец Ксавье жив, но находится в интенсивной терапии. Врачи считают невероятным везением то, что он выжил. Орудие преступления подходящей формы и размера найти не удалось. Во всяком случае, со следами крови.

Полицейские разных подразделений объединились и дружно вели допросы и составляли протоколы.

Менцис не смог сообщить ничего полезного, даже когда его убедили отвлечься от собственных проблем и сосредоточиться на более важном предмете.

Вчера вечером он ушел домой около шести, переоделся и отправился на прием, где надеялся свести знакомство с влиятельными людьми в мире искусства. Однако этих людей он там не застал, поэтому ушел рано, поужинал в ресторане, ночь провел дома. В восемь утра он зашел в бар за углом своего дома выпить кофе. Менцис продемонстрировал счет из ресторана, с готовностью согласился, что не имеет алиби с половины одиннадцатого вечера до восьми утра, но, казалось, был несильно этим обеспокоен.

– Если вы назовете мне причину, по которой я мог совершить попытку убийства отца Ксавье, мне будет интересно ее услышать, – сказал он. – По-моему, всякому ясно, что жертвой должен был стать я.

Флавия подняла на него недоумевающий взгляд. Что позволяет ему сделать такой вывод?

– Судите сами. На меня сыплются нападки со всех сторон. Вы видели эту непристойную статейку? Позор! Они написали ее с вашей подачи. Вы ненавидите иностранцев и потому скормили эту историю газетчикам.

– Уверяю вас: я не делала ничего подобного. Может, вы еще скажете, что нападение на отца Ксавье – моя работа? – сухо спросила Флавия.

– Это сделали те, кто с вами заодно, – не унимался Менцис. – Они явились ночью в церковь, чтобы испортить картину, над которой я работаю. Отец Ксавье застал их врасплох, и они ударили его. Это же ясно как день.

– А икона?

Менцис отмахнулся:

– Любительская мазня. Они взяли ее, чтобы сбить вас со следа. Думали, вы станете искать грабителей, а они останутся в стороне. Говорю вам: это сделано для того, чтобы отнять у меня Фарнезину. Но я не допущу этого. Учтите: вы лично ответите…

– Вы хотите сказать…

– Вот я сейчас сижу здесь и отчитываюсь о своих перемещениях, а завтра этот факт будет обнародован в газетах. Я не сомневаюсь, что вы при первой же возможности начнете звонить своим друзьям-журналистам. Наверняка те грязные сплетни, которыми вы их снабжаете, очень хорошо оплачиваются.

– Полагаю, мне следует возмутиться.

– Мне безразлично, как вы отнесетесь к моим словам. Я хочу, чтобы вы официально заявили, что ни в чем меня не подозреваете и все случившееся – происки моих врагов.

– Вот как?

– А я тем временем, – продолжил он, поднимая свою тушу со стула, – пойду в посольство. Посол – мой близкий друг. Вам известно, сколько денег благотворители из моей страны жертвуют на охрану памятников Италии? Вы имеете об этом хоть какое-то представление?

Не дождавшись ответа, он вышел с весьма воинственным видом.

Флавия вздохнула.

– Чувствую, то еще будет дело, – пробормотала она.

Следующим вошел отец Поль. Молодой священник был серьезен, спокоен и в меру огорчен, однако ни в коей мере не испуган. Он не проявил ни малейших признаков того естественного волнения, которое начинает испытывать любой допрашиваемый, даже если он ни в чем не виноват.

Для начала они установили, что он из Камеруна, что ему тридцать семь лет, что он священник и приехал в Рим для получения образования в Грегорианском университете.

– Это часть программы объединения церкви, – объяснил он. – Я приехал сюда, итальянские священники поехали в Африку. Таким образом мы изучаем образ жизни друг друга и постигаем значение культурных различий на собственном опыте.

– И это действительно что-то дает? Вам, например?

Он помолчал, прежде чем ответить.

– Я бы предпочел, чтобы меня послали работать в обычную церковь, в народ. Там у меня было бы настоящее дело, а здесь я без толку просиживаю в библиотеке, – сказал он. – Хотя, разумеется, я счастлив исполнять волю ордена.

– Но при этом хотите вернуться обратно?

– Конечно. Я надеюсь вернуться очень скоро. Вернее, надеялся.

– А что изменилось?

– Это зависит от того, даст ли мне разрешение на отъезд глава ордена. К несчастью, он отклонил мою просьбу…

– А теперь…

Отец Поль улыбнулся:

– А теперь, когда он поправится, он отклонит ее снова.

– А если не поправится?

– Тогда я заберу свое прошение, чтобы не подумали, будто я хочу извлечь личную выгоду из этой трагедии. Но я не сомневаюсь, ему станет лучше.

– Вы думаете, ему поможет Бог?

– О нет, я мыслю более приземленно. Просто до того, как найти свое призвание, я занимался медициной. Он серьезно ранен, но, думаю, не смертельно.

Абсолютно непрошибаемый человек, подумала Флавия. Мог бы хоть чуть-чуть возмутиться или обидеться, когда она съязвила насчет его веры в Бога.

– Когда состоятся выборы нового главы ордена? – спросила она. – Или его место автоматически займет заместитель?

Отец Поль пожал плечами:

– Точно не знаю. Меня не посвящали в тонкости устава. Но, полагаю, отец Жан, как старший из братьев, станет временно исполняющим его обязанности. Когда орденом управлял отец Чарлз, он был его официальным заместителем.

– Хорошо. Итак, вчера вечером вы отправились на прогулку…

– Около десяти вечера и вернулся в половине одиннадцатого. Я открыл ворота своим ключом, после чего снова запер их и задвинул засов. Потом проверил боковые двери – они были заперты, потом помещение библиотеки – там никого не было, все окна были закрыты. Уходя, я запер за собой дверь. Крыло, где находятся кельи братьев, никогда не запирается на случай пожара.

– И потом вы пошли в церковь?

– Да, я включил свет, быстро проверил все помещения и, уходя, снова запер дверь.

– А сколько всего ключей от ворот?

Много – они есть у всех обитателей монастыря. Кроме того, ключи есть у мистера Менциса, синьоры Грациани, у садовника, у монахинь, которые приходят нам готовить; наверное, еще у кого-нибудь…

– А кто имеет ключи от церкви?

– Все те же, поскольку там стоит точно такой же замок, как в воротах.

– Значит, отец Ксавье мог войти в церковь, не спрашивая ни у кого ключа.

– Разумеется.

– А других входов она не имеет?

– Есть вход с улицы, но его закрыли три года назад. Им пользовались местные жители, которые хотели помолиться. Боюсь, их было немного, и подобная практика не одобрялась.

– Почему?

– Это не нравилось местному приходскому священнику, к тому же икона не соответствовала духу времени. Наш глава ордена – очень современный человек. Три года назад нас ограбили, и он решил, что настал подходящий момент для радикальных перемен. Мы перестали пускать в церковь местных жителей и выполнили предписание полицейских по усилению мер безопасности. Отец Ксавье считал, что раз церковью пользуется так мало народа, никто и не заметит, если мы ее закроем.

– Понятно, – сказала Флавия. – А как вышло на самом деле?

Оказалось на удивление много недовольных. Многие семьи ходили сюда из поколения в поколение, а маленькую «Мадонну» считали своей хранительницей и защитницей. Когда церковь была открыта, они не обращали на нее внимания, но стоило ее закрыть, как они ужасно расстроились. Молодые девушки приходили к «Мадонне» перед свадьбой, а парни, даже не очень религиозные, просили ее о помощи перед экзаменами.

– Ясно. А когда вы встаете?

– В половине шестого. Обычно в это время бывает утренняя служба, потом – медитация примерно на час, затем – завтрак. Так было, пока церковь была открыта. Но после того как там обосновался мистер Менцис, мы стали использовать для службы библиотеку.

– Получается, до девяти часов церковь была закрыта.

– Да, верно. Ее открывают или синьора Грациани, или мистер Менцис.

– Расскажите нам о синьоре.

Отец Поль пожал плечами:

– Я не так много знаю о ней. Лучше спросите отца Жана. По выходным она торгует на рынке и тогда приходит к нам очень рано. Но приходит она всегда, изо дня в день, и в дождь, и в солнце – это что-то вроде поклонения, как мне кажется. В наши дни редко встретишь такую набожность. Хотя… она всегда была редкостью.

Для начала отца Жана тоже попросили сообщить свои биографические данные и общие сведения. Выяснилось, что он занимает в общине должность библиотекаря, а прежде, когда орден возглавлял отец Чарлз, был его заместителем.

– Я хотел выйти на пенсию – теоретически возраст мне это позволяет, – сказал он со слабой улыбкой. – Но увы, мне не дали такого разрешения.

– А сколько вам лет?

– Семьдесят четыре.

– Сочли, что вы слишком молоды?

– Нет, просто нас осталось очень мало. Средний возраст братьев – шестьдесят лет. Молодежи почти не осталось. Когда я был молодым, братья проходили конкурсный отбор – орден предоставлял хорошую работу и помогал получить великолепное образование. Сейчас образование дает государство, а работа никому не нужна.

– Отец Поль…

– Он, как вы могли заметить, африканец. Очень хороший молодой человек. Только страны третьего мира и поставляют нам сейчас молодежь. Если мы радикально не изменим ситуацию в ближайшее время, я не удивлюсь… да, но вы, наверное, хотели спросить меня не об этом.

– Да, пожалуй. Расскажите мне об отце Ксавье. Он пользуется у членов ордена популярностью? Его любят?

Отец Жан замялся.

– Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете.

– Я спрашиваю, были ли у него враги.

– Вы хотите сказать?.. – Отец Жан побледнел от ужаса, когда до него дошел смысл вопроса. – Но ведь он пострадал только потому, что хотел остановить грабителей. Нападавшие не знали, кто он.

– Мы должны рассматривать все версии. Конечно, это было ограбление. И тем не менее ответьте на мой вопрос.

– Мне неприятна его постановка.

– И все же.

Отец Жан кивнул и с тяжелым вздохом ответил:

– Ну что ж… насколько я знаю, семьи у него нет, во всяком случае, он ни с кем не общается. Фактически и друзей у него нет – ни внутри, ни за пределами ордена.

– А враги?

– Он не очень популярен у братьев; конфронтация началась с момента его избрания, хотя, думаю, любому было бы непросто занять это место после отца Чарлза.

– В чем выражалась конфронтация?

Отец Жан долго подбирал слова.

– Орден переживает нелегкие времена, – сказал он наконец. – И, вступив в должность, отец Ксавье начал искать выход из сложившегося положения. Лично я убежден, что он избрал неверный путь, но вместе с тем признаю, что он действовал из лучших побуждений. Он не стал, как некоторые, прятать голову в песок и замалчивать проблемы. Он пытался их решить, хотя я во многом с ним не согласен.

– Что конкретно вы имеете в виду?

– Мы по-разному видим будущее ордена. У нас сейчас очень остро встал вопрос самоопределения. Орден должен развиваться в ногу со временем. В наш век недостаточно просто молиться о процветании общества, а добрые дела многие люди делают куда успешнее нас. Тогда зачем мы? В нашем распоряжении есть очень хорошие люди и немного денег. Но есть ли толк от того и другого? В чем состоит наше служение Господу?

– Часть братьев хочет покинуть орден?

О нет, так сказать нельзя. – Отец Жан позволил себе легкую ироническую улыбку. – Вопрос в том, куда мы должны направить свои усилия. Некоторых заботит вопрос пополнения казны. Для благих дел, разумеется.

– Ну конечно.

– Церковь как институт пытается найти свое место в обществе, и процесс этот длится на протяжении уже нескольких веков, и метания в последние пятьдесят лет – лишь вершина айсберга. Основная суть проблемы: идти ли нам старой проторенной дорогой или в корне изменить подход к делу? Что правильнее: стараться изменить мир или поддаться самим влиянию меняющегося мира? С этой проблемой столкнулись все традиционные религии – вы, наверное, заметили это.

Флавия кивнула:

– Только я не понимаю…

– Мы не ощущаем притока свежих сил. Как я уже сказал, в орден вступают только люди из стран третьего мира. У нас всего тридцать братьев моложе тридцати пяти лет, и практически все они приехали из Африки и Южной Америки. Руководят орденом в основном итальянцы и французы – французов даже больше, но всем им уже за шестьдесят. Штаб-квартира ордена находится в Европе, и большая часть средств расходуется также в Европе. Значительное количество братьев – за перемены, почти столько же – за то, чтобы оставить все, как есть. Вот такова вкратце проблема. Спор на эту тему разжег бурные страсти в наших рядах.

– А что предлагал отец Ксавье?

– Сейчас это не существенно.

– Это решать мне.

– Отец Ксавье и те, кто поддерживал его, хотели, чтобы орден помогал нуждающимся и занимался образовательной деятельностью. Он хотел вложить заработанные деньги в расширение ордена и миссионерские проекты в африканских странах. Деньги он собирался получить, продав кое-что из нашей собственности. Я всячески противился этому плану, но не уверен, что большинство поддержало бы мою точку зрения.