Текст книги "Гибель и возрождение"

Главная проблема заключалась в спешке. Обычно подготовка к такому делу занимала у нее не меньше полугода, а сейчас Харанис требовал уложиться в две недели. К тому же Микис не пожелал, чтобы она привлекала к делу посторонних людей.

Мэри попыталась урезонить его:

– Послушайте, дайте мне полгода, и не будет проблем. Если же она нужна вам срочно, лучше действовать напролом. Можно подъехать на грузовике, снести ворота, схватить картину и скрыться. Я не люблю действовать подобными методами, но вам-то какая разница? Я знаю людей…

Микис покачал головой:

– Абсолютно исключено. Мне не нужны лишние свидетели. Именно поэтому я остановился на вашей кандидатуре: вы всегда работаете в одиночку. Если бы мне понадобилась банда налетчиков, я сумел бы найти их без вашей помощи.

В этом она не сомневалась. Кипя от злости, Мэри уступила и предложила наименее безопасный план, который можно было осуществить за столь короткое время.

Через пять дней в Рим должна приехать группа паломников из Миннесоты по приглашению монастыря Сан-Джованни. Мэри удалось записаться в их группу через одного знакомого в Америке. Ей нужно всего несколько дней, чтобы перепроверить план и учесть возможные проблемы. В принципе при небольшом везении все должно пройти гладко.

И вот, не прошло и суток, как ее обнаружила Флавия. Итальянка была очень вежлива и не делала никаких угрожающих намеков, однако дала понять, что не спустит с нее глаз. Подойдя к окну своего гостиничного номера, Мэри имела возможность в этом убедиться: за столиком кафе, расположенного прямо напротив входа в гостиницу, сидела та же девушка, которая шла за ней всю дорогу. Грубая работа, хотя, возможно, так и задумано.

Итак, Мэри переоделась и вышла на улицу с другой стороны; она сомневалась, что итальянцы смогут приставить к ней больше одного человека. Петляя, она направилась к гостинице «Хасслер». Пешком поднялась на третий этаж и остановилась возле номера 327. Она всегда старалась приходить вовремя. Мэри чувствовала себя совершенно раздавленной, но будь она проклята, если даст ему это понять.

– Добрый вечер, Микис, – сухо поздоровалась она, когда дверь отворилась.

Мужчина протянул ей руку. Ему было лишь немного за тридцать, но брюшко уже намечалось. Она заметила, что перед ее приходом он пил. «Должно быть, тоже психует», – с презрительным злорадством подумала она.

– Боюсь, у меня плохие новости, – с ходу начала Мэри.

Микис нахмурился.

– Очень плохие. Сегодня у меня была встреча с полицией. Узнав о моем приезде, они всполошились, словно потревоженное осиное гнездо. И в этом я виню вас.

Он сдвинул брови еще сильнее.

– И почему вы так думаете?

– Потому что вы неуклюжий дилетант, вот почему. Может, вы обсуждали это дело с кем-то еще, подыскивая запасной вариант? Или хвастались перед друзьями? Если да, то вот вам результат.

– Нет, – коротко ответил он, уставившись на нее.

– Вы уверены? Абсолютно? Но кто-то же проболтался. Другого объяснения я не нахожу. И это точно была не я.

– Абсолютно уверен, – твердо ответил грек, мотнув головой.

– Теперь ничего не получится, – сказала Мэри. – Придется вам отказаться от своей затеи.

И снова он покачал головой:

– Мне жаль, но боюсь, что нет.

– Вам легко говорить. Подстрекать из-за угла. Ведь это я отправлюсь за решетку. Но учтите: тогда и вы не получите свою картину. – Он не удостоил ее ответом, и она продолжила, надеясь все же достучаться до его разума: – Послушайте, я говорила вам, как я работаю. В сложившейся ситуации очень трудно что-то предпринять. Риск слишком велик. Никому не говорите ни слова, а еще лучше – уезжайте отсюда.

– Этого я вам обещать не могу, – ровным голосом сказал он.

– Операцию нужно отменить или хотя бы отложить на какое-то время.

Микис покачал головой, потом раскрыл бумажник и показал ей небольшую фотографию.

– Мне прислали ее сегодня утром. По-моему, она очень похожа на вас.

Несколько секунд Мэри мрачно разглядывала снимок своей улыбающейся внучки. Как стало принято у современных похитителей, девочка была сфотографирована на фоне первой страницы свежей газеты. Чтобы не возникало сомнений. Попытка отговорить Микиса от безумной затеи не увенчалась успехом.

– Что я должна на это сказать? – спросила она, глядя на фотографию.

– Ничего. Я хочу, чтобы вы поняли: дело не терпит отлагательства.

– Почему ваш отец не хочет купить картину? Вряд ли она дорого стоит. Во всяком случае, ему она наверняка по карману.

Грек расплылся в широкой улыбке:

– В правильных руках она может стоить огромных денег. Купить ее невозможно – картина не продается. Поэтому у нас нет другого пути.

– Что вам с этой картины? Она не представляет собой ничего особенного. Хотите, я куплю вам другую, и вдвое дороже, только откажитесь от своей затеи.

– Зачем она мне нужна – не ваша забота. Просто достаньте мне картину. Я верю в вашу удачу. И хватит тратить время на разговоры. Приступайте к заданию, и как можно быстрее.

***

Через пять минут она покинула гостиницу, снедаемая бессильным гневом. Раньше она не позволяла себе так раскисать – еще один признак приближения старости. Мэри вдруг остро ощутила свое одиночество – у нее не было ни одного близкого человека, на кого она могла бы полностью положиться, а ее собственных сил уже недоставало.

Мэри не привыкла к стрессовым ситуациям и чувствовала необходимость какой-то разрядки. Будь она мужчиной, она могла бы пойти и напиться, а потом подраться с кем-нибудь. Мэри вспомнила о девушке, которую приставили за ней следить, и решила отыграться хотя бы на ней. Войдя в свою гостиницу с заднего входа, она пересекла холл, вышла на улицу через главный вход и прямиком направилась к кафе напротив.

– Простите, – обратилась она к юной особе, которая терпеливо сидела на своем месте и читала книгу. Не без удовлетворения Мэри заметила, как девушка потрясение приподнялась, осознав, что происходит.

– Да?

– Вы, должно быть, коллега Флавии.

– Что?

– Весь вечер вы следите за мной. Мне кажется, вам ужасно наскучило сидеть здесь с этой книгой. Я подумала: может, вы захотите подняться ко мне в номер и выпить чего-нибудь? Там вы будете следить за мной с большим комфортом.

– Ах…

– Не стесняйтесь. Поскольку мы какое-то время будем привязаны друг к другу, я решила подойти к вам и представиться. Тогда завтра утром мы сможем поздороваться, не притворяясь, будто не знакомы.

– Я не думаю…

– Я сообщу вам свое расписание на завтра, чтобы вы знали, где меня найти. А то вдруг потеряете? Смешно пытаться ходить за мной незаметно, когда я вас отлично вижу.

– Послушайте…

– Что, моя милая? Кстати, как вас зовут?

– Джулия Контестанти.

– Красивое имя.

– Благодарю вас. Я не могу принять приглашение.

– Почему?

– Потому что не могу.

– Ах, мне не следовало показывать, что я вас заметила, верно? Не беспокойтесь, – заговорщически прошептала Мэри, склонившись к девушке, – я никому не скажу. Обещаю. Должна ли я понимать это так, что вы отказываетесь со мной выпить?

– Да, отказываюсь.

– Жаль. Ну что ж, пойду спать. Я встану завтра в семь и уйду из гостиницы, когда откроются магазины. До полудня вы сможете найти меня в каком-нибудь из магазинов на виа Кондотти. Мне нужны новые туфли. Я не стану махать рукой, когда увижу вас. Это будет нашим маленьким секретом, правда? Спокойной ночи, моя дорогая.

Покинув пунцовую от смущения девушку, Мэри Верней отправилась спать.

ГЛАВА 4

На следующее утро Аргайл пребывал в мрачном настроении и уныло жевал тост, когда Флавия, приняв душ, пришла к нему на кухню. Она вгляделась в лицо приятеля, пытаясь уловить его настроение, потом налила себе кофе и села.

Последовало долгое молчание.

– Что с тобой? – спросила она наконец.

– Ничего.

– Но я же вижу.

Он пожевал тост, потом кивнул:

– Ты права. Зачем ты пригласила к нам эту женщину?

– Мэри Верней? Я думала, она тебе нравится.

– Нет.

– Так нужно для дела.

– Какого?

– Это был предупредительный выстрел. Она должна знать, что мы держим ее под прицелом. Джонатан, я хочу тебя спросить.

Аргайл насторожился.

– По делу о Джотто она проходила лишь свидетелем. Но судя по твоему поведению, она не так уж невинна, как я представила ее в своем рапорте?

Аргайл неуверенно кивнул.

– Раз уж ты спросила, я, пожалуй, расскажу тебе, как было на самом деле…

Она жестом остановила его:

– Лучше не надо. Мы вернули картины и, ко всеобщему удовольствию, закрыли дело. Если ты расскажешь мне сейчас, как все обстояло в действительности, я буду вынуждена доложить открывшиеся факты начальству. И снова начнется свистопляска. Понимаешь?

Он кивнул.

– Но если я выскажу предположение, что она – очень ловкая воровка, ты не посчитаешь себя обязанным вступиться за ее честь?

Он покачал головой.

– Так я и думала. Впрочем, я и тогда не очень ей верила.

– Вот как? Ты ничего мне об этом не говорила.

– Но я же понимала, что доказательств против нее у меня нет. Она помогла нам вернуть картины, и на тот момент это было главным. А сейчас я подозреваю, что она приехала сюда не просто отдохнуть.

– Не знаю, – пожал плечами Аргайл. – Насколько мне известно, у нее сейчас достаточно денег. И к тому же она и правда уже немолода. Как ты собираешься с ней поступить?

– Да никак. Буду следить за каждым ее шагом, поставлю жучка в телефон и буду вскрывать ее почту.

– Она сразу заметит слежку.

– В этом как раз и заключается идея… Она уверяла, что приехала сюда отдыхать. Возможно. Но я должна подстраховаться.

– Это из-за нее ты вчера так поздно пришла? Флавия вздохнула. Так вот почему он расстроен. Абстрагируясь от ситуации, она его понимала. Но на практике ей хотелось, чтобы он сочувствовал ей и входил в ее положение. Как, по его мнению, она должна себя вести? Сидеть дома и ждать, когда все галереи разграбят?

– Нет, – терпеливо ответила она. – Это не связано с миссис Верней. Мы получили анонимный звонок о готовящемся ограблении монастыря. Я пыталась им дозвониться, но они не отвечали на телефонные звонки. Пришлось идти к ним самой. Мне тоже это не нравится, но нам катастрофически не хватает людей с тех пор, как…

– Знаю. Вам урезали бюджет.

– Да. Я не ради собственного удовольствия бегаю ночью по темным переулкам.

– Это уже радует. Ну ладно. Я, кажется, начинаю привыкать к твоему графику.

– Только не изображай из себя страдальца.

– А если я и в самом деле страдалец?

– Перестань. Это моя работа. Мне самой уже все надоело.

– О-о? Что за настроения?

– Боттандо уходит.

– Куда?

– Уходит. Просто уходит. На повышение. Вопреки его желанию. В действительности это гораздо больше напоминает увольнение.

Аргайл отложил тост.

– Боже милостивый! Почему так вдруг? Что-то случилось?

Государственный переворот. Он пробудет с нами еще два месяца, а потом возглавит какую-то бесполезную евроинициативу, благодаря которой в следующем году кражи у нас вырастут вдвое.

– Ты говоришь так, словно все уже решено. Он что, даже не сопротивляется?

– Нет. Говорит, что это бессмысленно.

– Хм. И кто теперь будет за него?

– Номинально наше управление остается за ним. Но реальное руководство он предложил мне. Если, конечно, я не захочу уйти вместе с ним.

– Тебе хочется руководить?

– Не знаю. Конечно, мне не хочется взваливать на себя ответственность, но… я не хочу работать под началом Паоло или кого-нибудь вроде него со стороны. Нет, этого я тоже не хочу.

– Значит, ты предпочитаешь, чтобы все оставалось как есть.

Она кивнула.

– Но это нереально. Что же ты выбрала?

– Я еще не думала об этом, – сказала она, пожимая плечами.

– А чем ты будешь заниматься, если уйдешь вместе с ним в эту евроструктуру?

– Буду сидеть в офисе и с девяти до пяти перебирать бумажки. Буду приходить домой в шесть. Никакой беготни по ночам. Уйма денег, не облагаемых налогом.

Он кивнул:

– Мечта любого нормального человека.

– Да.

Он снова кивнул.

– И ты хочешь этого?

– Я смогу больше времени проводить с тобой.

– Я не просил об этом.

– Ох, Джонатан, не знаю. Мне казалось, тебе хочется, чтобы я вела спокойную жизнь.

– Я этого не говорил. Но разумеется, я буду рад видеть тебя чаще.

– Надеюсь.

– Если хочешь услышать мое мнение, то я считаю, что ты сойдешь с ума от скуки в этой евроструктуре и никакие деньги тебя от этого не спасут. Когда ты должна дать ответ?

– Боттандо дал мне неделю.

– Значит, всю неделю ты должна думать. Я тоже подумаю. А теперь давай поговорим о другом. Этот монастырь… Тебе удалось защитить его от бандитов? Кстати, что за монастырь?

– Сан-Джованни. В Авентино. Он кивнул:

– Я знаю его.

– Правда?

Флавия не уставала поражаться тому, как много Джонатан знал о ее городе. Сама она услышала о монастыре впервые.

– У них есть картина Караваджо, – добавил Джонатан. – Правда, авторство под сомнением.

– Полотно сейчас на реставрации.

– Понятно. И кто реставратор?

– Некто Дэн Менцис. Слыхал о таком? Аргайл улыбнулся и закивал:

– Он настоящий ротвейлер.

– По-твоему, эта картина может дорого стоить?

– Если это действительно Караваджо и если Менцис не превратил ее в Моне77
  Моне, Клод Оскар (1840-1926) – французский живописец-пейзажист, один из основателей импрессионизма.


[Закрыть], то да, тогда она может стоить очень дорого. Но сюжет ее слишком суров, чтобы привлечь скупщиков краденых полотен. Частным коллекционерам подавай что-нибудь более жизнерадостное: подсолнухи, импрессионистов и тому подобное. Никто не станет вешать в столовой религиозную картину в стиле барокко – люди просто не смогут есть. И потом, полотно слишком громоздкое. По моим представлениям, его нужно вывозить на грузовике.

– А что там изображено?

– Колесование святой Екатерины. Повесить подобное у себя в доме может только человек с психическими отклонениями. По-моему, уже одно это говорит о том, что автор картины не Караваджо. Он вообще не любил изображать женщин.

– А почему ты назвал Менциса ротвейлером?

– Он очень шумный, рычит так, что его слышно на много миль вокруг. Хотя, может быть, он из тех собак, что лают, да не кусают? Лично я с ним не знаком. Ты думаешь, он вступил с кем-то в сговор? Предупредил грабителей, что холст сняли с рамы и его можно с легкостью вывезти?

Флавия пожала плечами:

– Но если кто-то хочет ее выкрасть, ему нужно сделать это прежде, чем картину опять вставят в раму. И предоставить такую информацию может только Менцис.

– Приставь к нему «хвост». Поставь прослушку и тому подобное… не мне тебя учить.

– Говорю же тебе: у нас нет людей.

Придя в офис, Флавия застала Джулию в расстроенных чувствах. Девушка не могла себе простить, что Мэри Верней так легко обнаружила ее слежку. От огорчения Джулия даже забыла, что решила уйти из полиции.

– Не устраивай трагедию из-за ерунды, – сердито сказала Флавия, когда Джулия передала ей разговор с Мэри Верней и разразилась слезами. – Такое случается, и я сама виновата, что не предупредила тебя: эта женщина не так простодушна, как кажется на первый взгляд. Все, хватит лить слезы.

Флавия прикусила язык, почувствовав, что разговаривает с девушкой почти как Боттандо. Но он бы по-отечески пожурил ее, а она высокомерно отчитала. Конечно, Джулии было от чего расстроиться: первый раз за все время практики ее отправили на задание, и она его провалила.

– Сейчас ты пойдешь и напишешь рапорт, а потом я, возможно, дам тебе еще задание. Не переживай, еще наберешься опыта. Кто сейчас с ней?

– Никого.

– О Господи!

Флавия встала и потянулась к своей сумке.

– Где она? В гостинице?

Джулия посмотрела на часы.

– Она сказала, что с утра пойдет по магазинам и мы сможем найти ее на виа Кондотти.

Ворча про себя, что такая работа никуда не годится, Флавия отправилась затыкать образовавшуюся дыру. «Передай Боттандо, – сказала она Джулии, уходя, – чтобы после ленча прислал мне кого-нибудь на замену. Я позвоню и скажу, куда приходить».

Она отыскала Мэри Верней в обувном магазине – та примеряла пару весьма недешевых туфель. Легкая гримаска на ее лице говорила о том, что туфли не впору. Мэри заметила Флавию и помахала ей рукой.

– Вы решили заменить Джулию? – спросила она.

– Пришлось.

– Чудесно. Надеюсь, вы не станете притворяться, будто мы не знакомы.

– Зря вы так обошлись с ней, – холодно заметила Флавия. – У бедняжки все утро глаза не просыхают от слез. Вы же видели: она совсем молоденькая.

– Извините, – сказала Мэри Верней, всем своим видом показывая, что ей действительно жаль. – У меня было очень плохое настроение и хотелось на ком-нибудь отыграться. Она попала под горячую руку. Позже я извинюсь перед ней. Но вы тоже поступили со мной не лучшим образом: приставили ко мне «хвост». Мне казалось, я заслуживаю лучшего обращения.

– Если бы мы вас арестовали, это было бы действительно плохим обращением. А наблюдение – всего лишь предупредительная мера.

Ладно, по крайней мере нам не придется все утро играть в прятки. Раз уж вы пришли, помогите. Я заметила, у вас хороший вкус. Мне нужно пальто. Что-нибудь не слишком дорогое и не очень вызывающее. Я хочу, чтобы оно соответствовало моему возрасту и не вызвало пересудов в нашей сельской глуши в Норфолке. Мне не хочется выделяться из толпы. Что вы посоветуете?

Флавия порекомендовала магазин, в который наведывалась ее мать, когда приезжала в Рим. Она была немного старше и полнее миссис Верней, но продолжала тщательно следить за своей внешностью. Для начала можно сходить туда. Мэри Верней примерила еще несколько пар туфель и в конце концов потеряла надежду найти удобные и одновременно элегантные. Такие вещи всегда трудно найти.

– Какой дорогой город, – пожаловалась она, выйдя на улицу. – Не представляю, как вы здесь живете, Флавия. Ведь вам не так уж много платят.

– Как-то выкручиваюсь.

– Я ужасно обрадовалась, узнав, что вы с Джонатаном по-прежнему вместе. Когда, вы сказали, собираетесь пожениться?

– Осенью. По крайней мере так планируем.

– Замечательно. Но на приглашение я, очевидно, рассчитывать не могу?

– Пожалуй.

Мэри печально вздохнула:

– Так я и думала. Вы ужасно сердитесь на меня?

– Нет, но только потому, что сама не захотела узнать о вас всей правды. В противном случае я, наверное, рассердилась бы.

– Но вы больше не доверяете мне.

Флавия усмехнулась. Она не могла устоять перед обаянием Мэри Верней.

– Ни на йоту. Я не знаю, зачем вы приехали сюда. Вы сказали, что хотите просто отдохнуть. Возможно, это правда: ворам тоже нужно когда-то отдыхать. Но меня терзают сомнения.

– Конечно, у вас есть основания не доверять мне, но в этот раз я приехала в Рим как абсолютно благонадежная туристка. Это я могу гарантировать.

Они ходили по магазинам все утро. В конце концов Мэри Верней купила пальто, которое, по ее словам, ей понравилось, и пару туфель, которые были не нужны, но оказались такими удобными, что она не смогла устоять, а также кожаную сумочку – безумно дорогую, но ужасно симпатичную. Потом они направилась в ресторан, где просидели очень долго, но – Флавия должна была это признать – с удовольствием. Потом Мэри заказала бренди, а Флавия пошла звонить в офис, чтобы ее заменили. Конечно, она предпочла бы тайное наблюдение за английской гостьей, но теперь уж ничего не поделаешь. Чтобы не отрывать от работы других сотрудников, она позвонила Джулии.

– О, об этом не беспокойся, – устало сказала она, когда девушка поинтересовалась, в какой точке ей нужно перехватить наблюдение. – Мы сидим в «Аль Моро». Подходи прямо к столику.

Когда она вернулась, Мэри встретила ее лукавым взглядом. Как выяснилось, она уже расплатилась за обеих.

– Вы хотите, чтобы меня обвинили в коррупции? За нами повсюду следят шпионы из своих. Я же говорила вам.

– Это всего лишь счет. Правда, довольно большой. Не волнуйтесь. Ваше имя нигде не всплывет. Я угощаю.

– Мне не нужно угощений.

– Вы его заслужили. В конце концов, вы целых три часа таскались со мной по магазинам…

– Я получала от этого удовольствие.

– Ну что, мы можем идти?

– Нет. Нужно подождать Джулию. Она пробудет с вами до вечера.

– Как мило! Вот как надо путешествовать. Жаль, что я не догадывалась об этом раньше.

– Мы не всегда так работаем. А вот и Джулия. Девушка с опаской приблизилась к их столу и серьезно нахмурила бровки.

– Пожалуй, мне следует принести вам свои извинения, Джулия. Флавия очень рассердилась за мой вчерашний поступок. Признаю: я поступила необдуманно.

– О, ничего, все в порядке, – ответила удивленная практикантка, которая была слишком хорошо воспитана.

– Чудесно. Теперь Флавия может вернуться к работе. А мы с Джулией проведем замечательный день. Я собиралась навестить старых друзей по торговле картинами. Но некоторые из них немного… вы согласитесь побыть моей племянницей на сегодняшний вечер? Мы же не хотим никого напугать, верно?

Флавии удалось спрятать улыбку при виде растерянного лица Джулии.

– Ладно, развлекайтесь, – сказала она на прощание.

– Мы постараемся, – ответила Мэри Верней. Джулия с сомнением посмотрела на нее.

***

После завтрака Аргайл отправился в монастырь Сан-Джованни – взглянуть на Менциса и Караваджо. В глубине души у него теплилась слабая надежда, что ему удастся разгадать тайну происхождения этой картины. Тогда он мог бы опубликовать о ней статью, и не важно, кто окажется автором – Караваджо или другой художник.

Заодно Джонатан надеялся узнать что-нибудь полезное для Флавии. Он понимал, что надежды эти очень призрачны, но по крайней мере экскурсия в монастырь внесет какое-то разнообразие в его жизнь. Преподавание – не самое скучное на свете дело, но он покривил бы душой, если бы сказал, что от предвкушения встречи со студентами кровь в его жилах начинает бежать быстрее. Такое случалось, только когда он перед самым началом занятий обнаруживал, что забыл дома свои конспекты. Хотя едва ли студенты могли это заметить.

День выдался великолепный – вовсю светило солнце. Маршрут автобуса, следующего в Авентино, был настолько извилистым и долгим, что не было никакого смысла ждать его на грязной остановке. Мысль о пешей прогулке привела Джонатана в отличное настроение. Он перешел по мосту на другую сторону реки и прогулялся по самым красивым местам Авентино, потом поднялся на холм и, попетляв по тесным улочкам и аллеям, остановился у входа в монастырь Сан-Джованни.

Ворота обители удивили его своей скромностью. Стиль барокко в самой своей основе противоречит духовному смирению, однако архитектору каким-то чудом удалось совместить несовместимое. На воротах с облупившейся терракотовой краской имелись все необходимые завитушки, но рисунок их был столь незатейлив, словно изначально они были призваны украсить обычный частный дом. Зато двери отлично справлялись со своей задачей: защищать обитателей монастыря от вторжения порочного мира. Выцветшие от солнечных лучей дубовые панели для большей прочности обили еще и металлом, а маленькое окошко забрали массивной чугунной решеткой. Единственным современным элементом ворот являлся звонок. «Орден святого Иоанна» – гласила надпись на табличке, прибитой над звонком. Аргайл нажал кнопку.

Он ждал, что сейчас послышится шарканье ног, после чего в окошке за дверью появится согбенная фигура старика в сутане, с выбритой на голове тонзурой. Однако ему не довелось увидеть столь живописное зрелище: с тихим жужжанием двери медленно разъехались в стороны. И здесь цивилизация, подумал Аргайл, шагнув на территорию монастыря. Никакой романтики.

Чем хорош Рим, так это тем, что в нем никто – даже тот, кто, казалось бы, изучил его вдоль и поперек, – не застрахован от сюрпризов. Любая улица города, какой бы убогой она ни казалась на первый взгляд, может таить в себе бриллиант, мимо которого ты будешь ходить неделями, не замечая, пока в один прекрасный день не застынешь перед ним в изумлении. Иногда это может быть игрушечных размеров часовня времен Возрождения, вокруг которой строитель из века двадцатого нагромоздил современный многоэтажный дом или которую он воткнул в центр транспортной развязки. Иногда – руины ромайского дворца между стоянкой для грузовиков и железнодорожными путями. Или собор, превращенный в обычное жилое здание, но с колоннами по периметру мощенного булыжником двора и с фонтаном, украшенным скульптурными изображениями нимф и богинь, приветствующих по вечерам усталых жильцов тихим звоном прозрачных струй.

Обитель джованнистов (Аргайл нашел это название в путеводителе) была одним из таких мест. Монастырь располагался на тихой, ничем не примечательной улочке. На одной ее стороне стояла пара многоэтажных зданий, а рядом зияла пустотой огромная площадка, раскатанная бульдозером. Перед закладкой фундамента здесь обязательно поработают археологи. В общем, самая обычная улица. Если не считать очаровательной архитектурной группы, красивее которой Аргайлу не приходилось видеть. Это была точная копия монастыря в миниатюре: с настоящей часовней – более древней, чем остальные здания; с башней, которая, по идее, должна была упираться в небо, но не выполняла этой задачи из-за скромных размеров; с жилыми помещениями – двухэтажные домики с крышами, покрытыми зеленой и оранжевой черепицей, напоминали сельские коттеджи. Чуть поодаль виднелось административное здание, в котором, судя по всему, находились библиотека, зал собраний и подсобные помещения.

Должно быть, архитектора вдохновил ландшафт – во всяком случае, он использовал его особенности при создании ансамбля, благодаря чему вся композиция казалась необыкновенно гармоничной. Приятное впечатление дополняли классические статуи, очевидно, найденные во время закладки сада, и ухоженная клумба с яркими однолетниками. Аргайл глубоко вдохнул и улыбнулся, восхищенный увиденным.

– Доброе утро. Я отец Поль. Чем могу быть полезен?

Аргайл вздрогнул. Вместо шаркающего старого монаха в шлепанцах, с ногами как спички, перед ним выросла фигура высокого, необычайно красивого негра. Рост мужчины составлял не меньше семи футов; он был прекрасно сложен, имел четкие, правильные черты лица и обладал великолепной кожей, излучающей здоровье. Белая одежда – льняная рубашка, льняные брюки и даже льняные туфли – еще больше подчеркивала его темную кожу. Маленький золотой крестик, висевший у него на шее, был единственным намеком на то, что мужчина имеет отношение к монастырю. Рядом с этим черным великаном Аргайл почувствовал себя тщедушным и бледным, тем более что таким он, собственно, и был.

– А… – сказал Джонатан, оправившись от потрясения. – Да, доброе утро. Меня зовут Аргайл.

Отец Поль вежливо кивнул, но продолжал смотреть на него, давая понять, что одной фамилии недостаточно. Однако озвучивать эту мысль он не стал.

– Я пришел повидаться с мистером Менцисом.

Аргайлу показалось, что по лицу нефа скользнула мимолетная тень, из чего он сделал вывод, что тот не испытывает к мистеру Менцису особой приязни. И тут же усомнился в своем впечатлении: когда отец Поль заговорил, голос его звучал ровно и глубоко.

– Боюсь, он еще не пришел. Может быть, вы подождете его и выпьете чашечку кофе?

– Спасибо, вы очень любезны. Я уже позавтракал. Можно мне зайти в часовню и взглянуть на его работу?

– Пожалуйста, только там пока не на что смотреть. Мистер Иенцис отгородил большую часть нефа для своих нужд и забаррикадировал вход. Но вы можете осмотреть остальную часть церкви. Мне говорили, она очень красива.

– А вы так не думаете?

– Возможно, вы заметили, что я вырос в стране с другими традициями, сэр. Для меня такие вещи не очень много значат.

Аргайл понимающе кивнул.

– Я думаю, дверь церкви сейчас откроют. В последнее время нам приходится запирать ее на ночь, – продолжил отец Поль.

– Да? А почему?

«Потому что боитесь, что у вас украдут ваше маленькое, но очень ценное сокровище?» – мысленно продолжил он.

– Год назад нас ограбили, и полиция порекомендовала нам запирать двери, если мы не хотим лишиться всего, что у нас осталось. По моим понятиям, у нас нечего красть, но, если верить полицейским, воры берут все, что можно унести. Короче говоря, нам посоветовали навесить замок. Не могу сказать, что мы восприняли это нововведение с восторгом. Вступая в орден, все мы даем клятву отказаться от материальных благ, поэтому некоторые братья считают, что запирать церковь от бедных и страждущих ради сохранения своих богатств неправильно. Это противоречит нашим убеждениям. Тем более что, повторюсь, у нас нет ничего ценного. Аргайл кивнул:

– Вашим убеждениям противоречит почти вся история церкви.

Отец Поль кивнул:

– Я уже начал об этом догадываться.

– А где вы сейчас проводите службу? Ведь Менцис, насколько я понимаю, оккупировал вашу часовню?

– О, мы перебрались в трапезную. Иногда проводим службу в библиотеке. Надо сказать, там гораздо удобнее: в часовне сыровато, особенно зимой. Поскольку многие братья уже не первой молодости…

– Понятно. Для них это – истязание плоти.

– Простите?

– Нет, ничего.

– Пожалуйста, можете ждать его в часовне. Потом расскажете мне, чем он там занимается. Хорошо? Нам он не позволяет смотреть на свою работу раньше времени.

Аргайл остался один и, чтобы убить время, пошел осматривать церковь. Она оказалась очень красивой – по крайней мере когда-то была красивой. По самым грубым прикидкам она была возведена не позднее пятнадцатого века. Дэн Менцис оставил в ней достаточно свободного места, чтобы Аргайл смог оценить простоту и изящество старинной церкви – несмотря на скромные размеры, в ней присутствовали и величие, и гармоничная красота.

В семнадцатом веке строение, судя по всему, подверглось модернизации, но и здесь чувство меры не изменило архитектору. Его херувимы и ангелы на потолке, позолоченный лиственный орнамент и завитушки не нарушили оригинального стиля. Аргайл вздохнул с облегчением. В принципе он являлся ярым приверженцем барокко, но иногда в результате стараний отдельных представителей этого направления прелестные здания превращались в безвкусные постройки нуворишей.

Изучив архитектуру церкви, Аргайл перешел к живописи. В первую очередь его интересовал Караваджо. К разочарованию Аргайла, на стене висела пустая рама, но даже по размерам ее он мог с уверенностью сказать, что это не Караваджо. Тот не писал таких больших картин. В гигантском соборе Сан-Андреа-делле-Валле или в Сан-Агнезе это полотно казалось бы совсем небольшим, но здесь оно выглядело огромным. Глядя на него, можно было подумать, что стены церкви возвели только для того, чтобы художник смог водрузить на них свое мрачное нравоучительное произведение. Картина была здесь столь же неуместна, как завывания плакальщиц на свадебном пиру. И конечно, размеры – восемь на двенадцать футов. Такую не очень-то и украдешь. Хотя, на взгляд Аргайла, церковь от такой утраты только выиграла бы. Единственное полотно, которое здесь действительно на своем месте, подумал он, так это маленькая «Мадонна» в боковом приделе.

Небольшая картина, вернее, даже икона, сильно потемнела от времени, он с трудом разглядел образ женщины с младенцем, вольготно раскинувшимся у нее на руках. Тяжелый золотой оклад шел по контуру изображения, от головы к плечам и ниже. Как ни странно, перед иконой не было ни одной зажженной свечи. Аргайл не переносил, когда кто-нибудь страдал в одиночестве, всеми заброшенный и забытый. Бросив в ящик для пожертвований монетку, он зажег и поставил перед «Мадонной» свечу. «Вот так, любовь моя», – подумал он.