Текст книги "Моя жизнь"

Следующие шесть месяцев или около того были ужасным временем. Мы жили под постоянной полицейской охраной. Когда я путешествовал, когда отводил детей в школу, когда шёл тренироваться или играть за «Барселону», рядом со мной всегда были люди, рядом постоянно кто-то находился. Поблизости всегда можно было найти полицейскую машину, как, впрочем, и в зеркале заднего вида – меня всегда сопровождали. Каждую ночь полицейские спали в нашей гостиной. Атмосфера была невыносимая. Просто нереальная. Напряжение было так велико, что я больше не мог с ним справляться. Я не мог даже облегчить своё бремя, поговорив с кем-нибудь. Полицейские всё повторяли и повторяли мне: пожалуйста, не надо об этом распространяться, иначе другие психопаты сочтут это за инструкцию к действию.

В подобной ситуации было невозможно ехать на другой конец света, оставляя семью на восемь недель предоставленной самой себе, так что в Аргентину со сборной Голландии я ехать никак не мог. Если играешь на чемпионате мира, ты должен быть полностью сконцентрирован. Если нет, если тебя одолевают сомнения или отвлекают посторонние мысли, тогда тебе ехать не стоит. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Тренер сборной Эрнст Хаппель позвонил мне в Барселону, чтобы обсудить мой уход из команды, но я ни секунды не колебался, общаясь с ним. Поскольку мне было приказано молчать по поводу попытки похищения, я сообщил Хаппелю, что моя физическая форма и психологическое состояние не на том уровне, чтобы я мог выступать на столь важном турнире. Не думаю, что мои слова показались ему убедительными, ведь чемпионат мира – это совсем другой уровень. Выдающийся спортсмен, каким был Хаппель, наверняка считал, что упускать такой шанс – ошибка с моей стороны, но я не мог рассказать ему всех подробностей. А потом началась кампания «Верните Кройффа в сборную». Мне приходили целыми мешками письма с просьбами от голландских болельщиков, умолявших меня передумать и поехать с «Оранье» на Мундиаль. Но безопасность моей семьи была для меня на первом месте, так что мне было совсем не трудно настоять на своём. После попытки похищения я никогда ни секунды не сомневался в том, что не должен ехать в Аргентину. Это даже не обсуждалось. Любой, кто решил бы оставить свою семью в подобных обстоятельствах, сумасшедший.

К несчастью, последствия попытки похищения ещё долгое время портили нам жизнь. В Валенсии была похищена девочка, и мы с Данни услышали, что преступники были в курсе, что у нас есть дети, и намеревались явиться к нам с «визитом». Так что для собственной безопасности мы приобрели двух доберманов-пинчеров, и всей семьёй прошли инструктаж по правильному обращению с собаками. Полиция советовала нам избавиться от них, потому что «только представьте, что произойдёт, если они набросятся на незваных гостей». Я ответил им, что именно для этой цели и завёл собак.

В конечном счёте я пропустил чемпионат мира по целому ряду причин. И сейчас, в ретроспективе, кажется, что из-за этого я упустил шанс завершить карьеру на пике славы. Когда Нидерланды вновь дошли до финала, BBC пригласила меня отработать финал в качестве приглашённого эксперта. В студии мне пришлось нелегко. Уступая в счёте с 38-й минуты в очень жёсткой и грубой игре, мы не получили от судьи стопроцентный пенальти во втором тайме, сравняли под конец матча и попали в штангу на последней минуте игры, но лишь для того, чтобы в дополнительное время пропустить дважды и проиграть 1:3.

Смотришь такой матч, и в голове постоянно проносится мысль: если бы я был на поле, моя карьера могла завершиться выигрышем Кубка мира. Если бы я только был там, если бы только оказался на поле! Такое со мной нечасто случается, но в тот момент подобные мысли захватили моё сознание. Чувство, что я мог достигнуть чего-то значимого, если бы оказался вместе с остальными на поле, но при этом осознание того, что для достижения этой цели мне пришлось бы оставить свою семью. А на такое я пойти не мог.

Выиграли бы мы тот матч, если бы я оказался на поле? Честно говоря, думаю, что это было вполне реально. Поскольку мои игровые качества, даже на тот момент моей карьеры, все равно могли сослужить хорошую службу команде. Мы доказали это годом ранее на «Уэмбли», когда обыграли Англию 2:0, и газеты на следующий день вышли с заголовком: «Зрелище тотального футбольного наслаждения». Фантастическая фраза, которую я никогда не забуду. У меня даже было ощущение, что мы как команда были чуть сильнее, чем в 1974 году. Я мог войти в её состав, но принял решение не делать этого. Тогда в студии BBC я думал: «Чёрт подери, я бы очень хотел там оказаться». Это было очень странно и довольно грустно.

Поскольку истинная причина моего отсутствия в заявке сборной должна была храниться в тайне, моей жене вновь пришлось несладко. Та нелепейшая история о телефонном разговоре перед финалом 1974-го повторилась в 1978-м, когда кто-то начал распространять лживые слухи о том, что это Данни – злой гений, стоявший за моим отказом ехать в Аргентину. Это, и правда, невероятно. Если среди жён футболистов и была та, кто никогда не жаждала публичности и всеобщего внимания, то это Данни. Но её продолжали обвинять во всех возможных грехах. Я молчал об этом на протяжении десятилетий, но слухи и обвинения продолжали регулярно всплывать. Словно нашу семью постоянно «награждали» пощёчинами. Спустя почти тридцать лет, когда все дети уже покинули родной дом, я решил рассказать всем правду. Именно так всё было. Всё хранилось в тайне ради нашего блага. Но даже спустя все эти годы я по-прежнему держу ухо востро, где бы я ни был, на тот случай, если пресса подслушивает. У меня даже развилась фобия – я стараюсь не открывать рот в своём доме. Мне пришлось учиться как-то с этим справляться, так уж вышло.

Глава четвертая
Интеграция

Я выступал за «Барселону» на протяжении пяти лет, с 1973 по 1978 год. За это время я привязался к клубу, а также к каталонцам. Это чувство только окрепло, когда десять лет спустя я стал тренером «Барселоны», а наша семья переехала в Каталонию насовсем. Первый мой сезон в клубе в качестве игрока вышел великолепным, как я уже говорил. Колоссальное волнение в среде болельщиков, которое вызвал мой приход в команду, разгром «Реала» 5:0, выигрыш чемпионского титула, а затем очень успешный персонально для меня чемпионат мира. Ожидания от «Барселоны» и вокруг неё всегда были очень высокими, но после титула 1974 года мы больше не выигрывали чемпионат, пока я играл в «Барсе», а Кубок короля нам не покорялся вплоть до моего прощального сезона в клубе.

Чем дольше я играл в Испании, тем отчётливее понимал, насколько важная часть отводилась в футболе политике. Начнём с того, что я никогда не следовал «партийной линии», как это делали другие игроки. Другие, но только не я. Я амстердамец, который говорит то, что думает. В годы правления Франко и в период, последовавший сразу за его кончиной, это было непривычно для Испании. Арманд Карабен, каталонский националист, входивший в состав совета директоров «Барселоны» в то время, считал, что такое моё отношение к происходящему замечательно. Тогда я не слишком-то раздумывал обо всём этом, но впоследствии я осознал, что он использовал мой образ как часть вклада клуба в набиравшую обороты борьбу Каталонии за независимость от правящей элиты Мадрида. Будучи знаменитым на весь мир иностранным игроком, я был абсолютно неприкасаемым, а значит, мог время от времени провоцировать Франко.

Вначале я не придавал большого внимания тому, что он делал. Я играл в футбол, а не занимался политикой. Но со временем я стал подмечать, что всё складывается совсем не так хорошо, как могло бы быть. Тот факт, что я был частью команды, выигравшей чемпионский титул всего раз за пять лет, совершеннейшее безумие. В 1977 году, например, нас нагло ограбили, лишив титула. Я пребывал в лучшей форме за всю жизнь, и всё указывало на то, что мы возьмём чемпионство в конце сезона. Но вдруг в матче с «Малагой» меня без каких-либо причин удалили с поля. По словам арбитра, я назвал его hijo de puta, что означает «сукин сын». Но я до сих пор убеждён, что никогда не говорил в его адрес ничего подобного. Ни тогда, ни после удаления. Я действительно много разговаривал на поле, но по большей части делал это в годы тренерской работы или когда мне требовалось уговорить партнёров по команде на что-либо. Разумеется, в пылу борьбы я мог порой произносить далеко не вежливые слова, но мы играли в футбол на высшем уровне, а там порой нужно проявлять жёсткость, чтобы тебя услышали и поняли. Но даже при всём этом я никогда не оскорблял людей такими словами, как «сукин сын». Думаю, что «псих» – это самый максимум, который я себе позволял.

В матче с «Малагой» я что-то выкрикнул одному из своих партнёров, несколько раз терявшему игрока, которого он должен был опекать. Что-то вроде: «Ты должен накрывать своего игрока». Когда ко мне подошёл рефери и удалил меня с поля, я был изумлён. Это было ошибкой с его стороны. К несчастью, это всё же произошло, и потом, на слушаниях в дисциплинарном комитете в Мадриде, мои показания были противопоставлены его словам. Надежды на оправдательное решение у меня не было, и в итоге меня дисквалифицировали на три матча, два из которых мы проиграли, а один свели вничью. После этого чемпионскому титулу можно было помахать рукой. «Атлетико Мадрид» выиграл в том сезоне Ла Лигу, прервав пятилетний период успехов своих извечных городских соперников из «Реала». Даже сегодня то удаление служит для меня очевиднейшим доказательством того, как сильно политика влияла на спортивные соревнования в те годы. К счастью, очень многое в Испании изменилось с тех пор, и с тех пор, как страна перешла к демократии в 1980 году, «Барселона» выиграла 15 чемпионских титулов против 12 у «Реала».

Жить и играть за «Барселону» было невероятно здорово. Как место для жизни Барселона была просто потрясающей. Фантастическое место. А присутствие в команде Ринуса Михелса и Йохана Нескенса, перешедшего из «Аякса» после меня, не позволяло нам утратить связь с Голландией. К сожалению, я не мог по-настоящему наслаждаться временем, проведённым в Испании вместе с семьёй, поскольку футбол отнимал у меня всё время бодрствования. В частности, настоящим испытанием оказывались поездки на выездные матчи, куда мы зачастую отправлялись на поезде, автобусе, а порой и ночью, то есть спать приходилось в дороге. Я очень много путешествовал и редко когда бывал дома; иногда это очень выматывало.

Ринус Михелс тренировал «Барселону», когда я туда перешёл, но он не был тем, кто стоял за моим приходом в клуб. Арманд Карабен позже сообщил мне, что приоритетным вариантом для Михелса был лучший бомбардир Бундеслиги Герд Мюллер. Я никогда не говорил с Михелсом на эту тему, а он точно так же никогда ничем не показывал, что я был для него лишь вторым в списке лучших, и так же, как это было в «Аяксе», в «Барсе» он всё обсуждал со мной загодя и позволял мне руководить командой на поле. С Хеннесом Вайсвайлером, заменившим Михелса на посту тренера перед стартом сезона 1975/76, всё было иначе. Я редко спорил с тренерами, но он был единственным, с кем я не мог сработаться вообще. Главной проблемой Вайсвайлера было то, что он постоянно говорил взрослым людям, что им нужно делать, причём независимо от того, умели они это или нет. Это работает в том случае, если игрок обладает необходимыми для выполнения задач навыками, но он, кажется, никогда не брал это в расчёт. Некоторые игроки от такого приходили в полное замешательство.

В итоге я высказал ему: «Чего вы хотите? Вы говорите игрокам делать то, что они делать абсолютно не в состоянии». Вайсвайлер пришёл в ярость, он не понимал моего отношения к делу. Наши противоречия были типичными для людей, привыкших к разным методикам тренировок: немецкий и голландский подходы разделяла целая пропасть. В те годы в Германии было принято, чтобы тренер принимал все решения, а все остальные им подчинялись. В Голландии основой нашей работы были совместные усилия всех членов коллектива. Когда мы все сходились во мнении насчёт чего-либо, мы это делали, а если согласия не было, то не делали. В том сезоне мы стали вторыми вслед за мадридским «Реалом». Вайсвайлера уволили ещё до окончания чемпионата, и он обвинил в этом меня. Но если бы он взглянул в зеркало, то понял бы, что не только на мне одном его методы не срабатывали, они не работали применительно ни к одному из членов команды. Вайсвайлер и «Барселона» были парой, которой развод был предрешён самой судьбой. Как это бывает в футболе порой слишком часто, он оказался не тем тренером не в том клубе.

Когда я решил покончить с футболом в 1978 году, два моих прощальных матча за два клуба в моей карьере стали предвестником того, что завершится она всё же иначе. В Барселоне мы проиграли «Аяксу» 1:3, а матч, устроенный чуть позже в Амстердаме, свёл нас с мюнхенской «Баварией», которая уничтожила нас 8:0, не дав ни единого шанса. Не о таком прощании с футболом я мечтал. После этого я стал бизнесменом. Это решение послужило мне одним из самых важных уроков в жизни, быть может, даже самым важным.

Всё случилось в период, когда обстоятельства несколько вышли из-под моего контроля. С тестем я виделся тогда лишь три-четыре раза в год. Когда я ещё играл в футбол, Кору как моему агенту приходилось выполнять совсем не много работы. У меня были заключены контракты на несколько лет, их условия были давно оговорены и согласованы, а 80 % своего времени я был занят тем, что тренировался или играл в футбол. Но с того момента, как я перестал играть, 80 % моего времени стали уходить на другие дела и нужды. Вдобавок я начал прибегать к своему всегдашнему упрямству, которое так хорошо служило мне в футболе, и делал это совершенно не к месту.

Здесь я не буду называть ничьих имён, давайте я просто скажу, что в течение карьеры я обзавёлся кругом знакомств, и один из таких знакомых пришёл ко мне с идеей вложения средств, которая на бумаге звучала просто здорово. К несчастью, бизнес-идея касалась сферы, о которой я ничего не знал, плюс – и это самое глупое во всей ситуации – она была бесконечно далека от меня и моих интересов, я не имел никакого отношения к ней. И тогда моё невежество раскрылось во всей красе. У меня были деньги, а когда у тебя есть деньги, рядом всегда находятся крысы, жаждущие урвать кусочек себе. Вы это знаете, теперь это знаю и я. Но тогда я об этом не подозревал.

Хотите верьте, хотите нет, но я вложил деньги в предприятие по разведению свиней. С какого перепугу я вообще решил поучаствовать в этом?.. Если тебе нравится что-нибудь или тебе что-нибудь действительно интересно, тогда ты ещё как-то можешь объяснить свои инвестиции в это дело. Но я никакого объяснения дать не мог. Я просто сказал «да» и вписался в дело. Я даже Данни не сообщил о том, что собираюсь делать. Иногда не осознаёшь, насколько ты глуп, пока кто-нибудь со стороны не укажет тебе, что ты обманываешь самого себя. Кто-нибудь спросит у тебя: «Да что, бога ради, ты такое творишь? Неужели в этом твоё будущее? Неужели так ты хочешь провести остаток жизни?» И тогда ты честно признаёшься, что совершил ошибку. Что тебе совершенно не интересны свиньи. Что ты просто бьёшься головой о кирпичную стену. И так сильно, что никаких оправданий не остаётся.

Какое-то время я полагал, что занялся толковым делом, пока как-то раз к нам с визитом в Барселону не прибыл мой тесть. «Что ты натворил?» – воскликнул он. Я сказал ему, что приобрел три земельных участка, на которых можно отстроить ферму. Кор незамедлительно потребовал у меня документы на землю. А потом он стал наседать на меня. Я заплатил деньги, но никогда не просил никаких подтверждающих документов взамен. Я не привык вести дела и не знал, что так нужно делать.

Если говорить вкратце, то документов, по всей видимости, никаких не было. Кор сказал, что меня поимели. «Ты заплатил за землю, но на твоё имя ничего не зарегистрировано». Я ничего не мог поделать. Кор был очень серьёзен, он сказал мне: «Выкинь весь этот бизнес из своей головы. Смирись с потерей средств и иди заниматься тем, в чём ты действительно хорош».

Ситуация сама по себе была скверной, но тут её ещё усугубил Хосеп Луис Нуньес. В 1978-м он стал президентом «Барселоны» и незамедлительно принялся меня дурачить, в первый из многих раз. Долгие годы испанские клубы сами платили налоги игроков. В какой-то момент закон изменился, и каждый теперь должен был платить ретроспективно. Клуб заявил, что сможет покрыть задолженности всех игроков – кроме моей. Так как я собирался покидать «Барселону», Нуньес отказался платить за меня, даже несмотря на то, что эти деньги я заработал, будучи игроком клуба. Поскольку он нуждался в остальных игроках команды в новом сезоне, он решил их проблемы, а я был вынужден заботиться о себе сам, так как не собирался оставаться в клубе.

Понятия не имею, сколько денег я потерял тогда в одночасье. Ни малейшего. Большая часть моей собственности ушла с молотка. В марте 1979-го наша квартира была изъята из нашей собственности в связи с неплатежами, и нам пришлось паковать чемоданы. Статьи, мелькавшие в газетах, оценивали мои совокупные потери в шесть миллионов долларов, но я не знаю точно, правдива ли эта оценка. Что я знаю точно, так это то, что денег я потерял очень много.

Вскоре я снова привёл себя в чувство и собрался с мыслями. Всё было не так уж плохо, ведь я никогда особо не беспокоился о деньгах. Мой тесть всегда приглядывал за моими финансами. Когда он умер в 2008 году, мне впервые за тридцать лет пришлось самому идти в банк. Я даже не знал, в каком банке хранились средства. Я всегда старался избегать участия в вопросах, касавшихся бизнеса.

Даже если вы прямо сейчас спросили бы у меня, сколько у меня есть денег, я бы не смог вам ответить. Я понятия не имею. Сообщите мне, если появятся какие-то проблемы. Я живу в другом мире. Деньги – это не про меня. После того неудачного опыта я больше никогда ни во что не вкладывался. Ни в квартиры, ни в землю, ни во что вообще. Я знаю, что у меня есть деньги, что они лежат в банке уже долгие годы, но я понятия не имею, какой процент с них зарабатываю и получаю ли какую-либо прибыль вообще. Может звучать глупо, но у меня этот вопрос не вызывает ни малейшего интереса. Сегодня моими банковскими вопросами заведует мой племянник, и он всегда извещает меня о том, что мне следует знать.

Учитывая то, какой я человек по натуре, ошибки, которые я допустил тогда, я довольно быстро выбросил из головы. Не в последнюю очередь потому, что верил, что у каждого человека своя destino, то есть судьба. Моей судьбой, вероятно, было уйти из футбола в молодом возрасте, совершить нечто феноменально глупое, а затем вернуться в игру и обрести себя как футболиста заново. Строго говоря, это вся история моей футбольной карьеры в трёх предложениях.

Закончив карьеру в 31 год, я ещё был достаточно молод, чтобы снова вернуться в прежнее русло и начать играть в футбол. Представьте, что было бы, если бы я совершил ту же ошибку в возрасте 36 лет, тогда я уже не смог бы повторно выйти на ту же тропу и начать снова играть в футбол. Но в 31 год это сделать было вполне легко, если бы ситуация того потребовала. И после моего тридцать второго дня рождения меня в жизни ждали одни из самых приятных её событий, и если бы я не совершил те ошибки, я бы наверняка пропустил целый ряд фантастических происшествий, случившихся со мной.

Вот почему я верю в то, что произошедшее было предначертано. Я слишком поздно узнал о случившемся, чтобы спасти свои деньги, но как раз вовремя, чтобы продолжить карьеру. В том, что касается решения проблем, я всегда был очень практичным человеком. Если я не могу исправить что-либо, я просто переключаю своё внимание с этого. Начинаю заново, с чистого листа. Просто забываю о неудачах, стираю их из памяти. Будь то поражение в финале чемпионата мира или потеря миллионов долларов накоплений, я незамедлительно начинаю поиск позитивных моментов. Я не знаю, может, это какая-то из форм самозащиты, но такой уж я человек. Некоторые люди считают это близорукостью, другие видят в этом проявление инстинкта выживания. Плохим был опыт или хорошим, я считаю, что он ценен сам по себе и что любой опыт – это уже здорово. Никто из нас не начинает свой путь к чему-либо, планируя неудачу. Быть сильным задним умом – это, конечно, замечательно, но это качество не поможет вам ничего изменить. Гораздо лучше учиться на собственных ошибках. Моя карьера бизнесмена продлилась недолго. После её скорого окончания всё было, насколько могу помнить, так: «Ну что ж, парни, с этим покончено, всем спокойной ночи, нас ждёт следующая остановка».

Произошедшие события также стали замечательной причиной переосмыслить решение завязать с игрой в футбол. Как иначе я мог бы «отыграться»? И в конечном счёт я также осознал, что бросить уникальный талант, который проявился у меня в столь раннем возрасте, пожалуй, не лучшая идея. Тридцать один – это ещё слишком рано, чтобы заканчивать, но у меня появился шанс внести кое-какие поправки в свою жизнь и дать ей новое начало. С тех пор я раз и навсегда определил своё место в жизни. Моё место в футболе и больше нигде.

Я всегда говорил: если хочешь начать что-нибудь сначала, постарайся сделать это как следует, и именно так я и попытался поступить. После того как наша квартира в Барселоне перешла в собственность банка, мы решили начать жизнь с чистого листа в Америке. В течение шести месяцев, прошедших с того момента, как я решил бросить играть, в голове у меня роились самые разные мысли. Все причины, по которым я играл в футбол – гордость, страсть, чувство товарищества, – внезапно разом куда-то пропали. Но дома это не вызвало никакого напряжения. А всё потому, что Данни всегда стремилась совместно со мной решать наши проблемы и делиться своим мнением. Даже когда я инвестировал средства без её ведома и когда вместе с ней растил троих детей, чьи жизни находились под постоянной угрозой потенциального похищения.

Кроме всего прочего, она лучше знала своего отца, чем я, и умела находить к нему подход. Разумеется, я допустил огромные ошибки, но Кор тоже имел склонность несколько преувеличивать наши проблемы. В ходе тех обсуждений с отцом Данни пыталась как-то восстановить равновесие. Как она всегда это делала. Кроме того, она дока по части организации процессов, и я всегда оказываюсь в них вовлечён. В одном мы с ней всегда были схожи, и это умение подвести черту и двигаться дальше, без оглядки на прошлое.

Я выбрал Америку с тем, чтобы дать жизни и карьере совершенно новое начало. Выбрал страну, далёкую от моей прошлой жизни и бывшую идеальным местом для того, чтобы как-то выбраться из ситуации, в которой я когда-то был всем, а теперь стал ничем. И принятое решение стало одним из лучших за всю мою жизнь. Америка стала местом, открывшим мне новые амбиции и научившим развивать их. Я подписал контракт с клубом «Лос-Анджелес Ацтекс», представлявшим Северо-Американскую Футбольную Лигу (NASL). Ходили самые разнообразные слухи о том, что я вёл переговоры с «Нью-Йорк Космос», но на самом деле это было далеко от истины – не в последнюю очередь потому, что я не горел желанием играть на искусственном газоне. Для американского футбола и бейсбола такие покрытия ещё ничего, ведь в этих видах спорта задействованы, главным образом, руки. Американская искусственная трава для полей годилась для бега, но не для игры в настоящий футбол.

Однако я всё же провёл один выставочный матч в составе «Космоса», в котором также принимал участие Франц Беккенбауэр, заключивший с этим клубом полноценный контракт. Кроме того, я общался с братьями Эртегюн, Ахметом и Несухи, большими шишками в Atlantic Records и по совместительству владельцами клуба. Мы говорили с ними, но никаких детальных переговоров не вели. Стадион «Джайантс» был великолепен и очень впечатляющ, но стоило мне один раз сыграть на искусственном газоне, как я понял: с меня хватит.

В те времена искусственное покрытие было совсем не таким, как сегодня. Тогда оно напоминало своего рода ковёр, а значит, периодически ты заканчивал матч с огромными мозолинами на подошвах. Кроме того, мяч от такого газона отскакивал так, что мне было трудно к этому привыкнуть. Американцы считали эти газоны потрясающими, но что касается меня, то вопрос о том, чтобы играть в футбол на коврике, никогда даже не поднимался. Я хотел играть в Америке профессионально, но только за тот клуб, у которого будет настоящее травяное поле. Так что в «Ацтекс» я нашёл то, что искал, на их стадионе «Роуз Боул» зелёная травка была просто великолепной. То же касалось и клуба «Вашингтон Дипломатс», моей второй команды в NASL. Когда я выбирал клуб, мне сильно помог в принятии решения тот факт, что Ринус Михелс работал в «Ацтекс» главным тренером. И даже после семи месяцев простоя я смог снова выйти на правильный путь и начать набирать форму.

Переговоры проходили в типично американском стиле. Всё продвигалось на невероятной скорости. Все детали были улажены за один день, а чуть позже я узнал, что они забронировали мне рейс из Испании в течение пяти часов, потому что хотели видеть меня у себя тем же вечером. Невероятно, но факт: после двенадцатичасового перелёта и четырёх часов пребывания на американской земле я уже вышел на поле! И вплоть до того момента, как мы с Михелсом увиделись в раздевалке команды, я никак не контактировал со своим «новым» тренером и не общался с ним на предмет моего трансфера в клуб.

В итоге я провёл около трёх четвертей матча. Забил два гола, и этого хватило для того, чтобы люди убедились: новичок у команды стоящий. Вторым приятным моментом стало то, что сам Михелс пришёл после матча в отель, чтобы сделать мне массаж. Я больше не мог бегать, и он это прекрасно видел. Судя по всему, проходя обучение на спортивного тренера, он также освоил технику массажа и блестяще умел его делать. Это было очень странной отличительной чертой Михелса: он всегда был чрезвычайно строг, но в то же время всегда чрезвычайно заботлив.

Америка тогда была непаханым полем. Все, кто смеялся над моими неудачами, остались далеко в Европе, а я оказался в совершенно новом для себя мире. Мир был новым, но ожидания были теми же. Вокруг меня творилось столько всего, что я ни секунды не скучал. И конечно же, мы провели великолепный отпуск на Гавайях, до которых из Лос-Анджелеса лететь всего пять часов. Не такой великолепной получилась продажа «Ацтекс» мексиканским инвесторам из Televisa Corp. Мексиканцы захотели превратить клуб в латино-американский анклав, так что моё присутствие в команде шло вразрез с их видением будущего команды. По мою душу пришёл владелец «Вашингтон Дипломатс», и практически сразу я был продан в другой клуб.

Я не подавал никаких запросов на трансфер, меня никто не спрашивал, хочу ли я перейти вообще и если да, то куда. Тогда в NASL всё было вот так. У меня не было никакого контракта с клубом, только NASL. С самой лигой. Можно было приехать на тренировку и узнать, что тебя продали в другой клуб, и в течение 48 часов ты должен быть на другом конце Америки. Нужно было просто идти и садиться в самолёт, кем бы ты ни был. В те дни такого понятия, как «свободный агент», не существовало. Существовало положение «коси и продавай», и посреди сезона оно вступало в силу. Если в этой фазе сезона ты был травмирован, существовал риск того, что твой контракт попросту аннулируют. Восприятия клуба как семьи, к которому мы привыкли в Европе, там не существовало. Футбол был исключительно бизнесом. Такой менталитет был очень далёк от того, к чему мы привыкли дома. Либо ты готов хотя бы наполовину и можешь продолжать играть, либо тебя выкидывают на улицу и берут на твоё место кого-то нового.

Моё понимание того, как в футболе должны работать джентльменские соглашения, тоже пришло ко мне с опытом, приобретённым в Америке: например, то, как клубы могут договориться друг с другом о разрешённом количестве иностранцев в команде, или добиться консенсуса о том, как коллективно развивать молодых игроков, причём добивались этого рукопожатием и делали это с прицелом на обеспечение лучшего баланса между командами. Все стремились помогать друг другу поддерживать высокий уровень выступлений. В американском спорте люди лучше, чем где-либо ещё, понимают, насколько важно сотрудничество. Это кардинальным образом отличает американские спортивные франшизы от многих европейских клубов. В Европе каждый за себя; ни у кого нет правильного менталитета, стремления к тому, чтобы поднять игру на самый высокий из возможных уровень, тогда как в американских франшизах это необходимое условие. Американцы хотят лучшего и ожидают лучшего.

Так что с приходом мексиканцев я клуб покинул и перебрался на противоположный берег Америки. Сама идея такого переезда меня не прельщала. На дворе был март, я прогуливался по Лос-Анджелесу в шортах, а в Ди-Си всё ещё лежало два фута снега. Но в ходе своего первого визита в клуб я был моментально очарован. Я увидел столько всего замечательного, что в итоге остался очень доволен переходом. Оглядываясь в прошлое, могу сказать, что два года, проведённые там, были фантастическими. Вашингтон – уникальное место. Все, кто там бывал, заезжали туда проездом, и казалось, что я не встретил там никого, кто родился бы в этом городе. Кроме того, там повсюду политика. А поскольку главой клуба «Дипломатс» был демократ, я был принят в демократическую партию. Жёны Кеннеди пытались найти для меня дом, потому что вначале у меня никак не укладывалось в голове то, что я здесь – знаменитая персона.

Моим соседом был Роберт МакНамара, бывший министром обороны при Джоне Ф. Кеннеди, а в то время занимавший пост президента Всемирного Банка. Он был человеком, имевшим невероятную репутацию в мире политики. В пять утра каждый день он бегал в парке в своих неизменных шортах, а в семь около дверей его дома уже останавливался лимузин с развевавшимися на ветру американскими флажками на капоте. Но в то же время он был очень приятным мужчиной, дававшим мне массу полезных советов и подсказок о нашем квартале. Например, он рассказывал, в какую школу лучше отдать детей и где лучше закупаться хлебом и овощами. Тем временем я стал ездить на тренировки на велосипеде. А всё потому что окружающий пейзаж был великолепным, а кататься на велосипеде по округе было сплошным удовольствием.

Вашингтон – экстремальный мир, но очень приятный и интересный. Вдобавок он способен многому научить. Для меня стало настоящим откровением то, как наш генеральный менеджер Энди Долич управлял «Дипломатс». Для меня не стало большим сюрпризом то, что впоследствии Энди выиграл Мировую серию с бейсбольным клубом «Окленд Эйс», а также очень удачно поработал с клубами «Голден Стэйт Уорриорз», «Мемфис Гриззлис» и «Сан-Франциско Форти Найнерс». Таким образом, моим ментором в «Вашингтон Дипломатс» был человек, сумевший построить успешную карьеру на высочайшем уровне в бейсболе, баскетболе и американском футболе. Благодаря опыту совместной работы с такими людьми, как Долич, я знаю футбольную сферу от и до. Я знаю, как думает игрок, знаю, как думает тренер, знаю, о чём думают спонсоры, и знаю все «за» и «против» всех трёх составляющих элементов, работающих вместе.