Текст книги "Пункт назначения: Счастье"

Йоханн Хари
Пункт назначения: Счастье

Посвящается Барбаре Бейтман, Джону Бейтману и Дэнису Хардману

ИСКУССТВО БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ

Где живет счастье. Правила жизни самых счастливых людей планеты

Считается, что счастье человека в его руках, каждый может стать счастливым. Но масштабное исследование «голубых зон» – самых благополучных регионов планеты показывает обратное. Каждому под силу встать на путь счастья, но только при поддержке окружающих: друзей, соседей, общества и даже государства. В этой книге автор мировых бестселлеров Дэн Бюттнер собрал данные многолетних исследований, вдохновляющие истории и уроки счастья от жителей «голубых зон». Не обязательно жить в Коста-Рике или Дании, чтобы быть счастливым. Эта книга поможет вам изменить свою жизнь к лучшему уже сегодня.

Ловушка счастья. Перестаем переживать – начинаем жить

Доктор Расс Хэррис доказывает, что все мы попадаем в скрытую психологическую ловушку: чем сильнее стремимся к счастью, тем больше потом страдаем. И предлагает действенные способы избежать этой ловушки, которые помогут снизить стресс, научиться контролировать эмоции, укрепить здоровье и повысить жизненный потенциал.

Игра в возможности. Как переписать свою историю и найти путь к счастью

Из книги талантливого психотерапевта Розамунды Зандер вы узнаете, как развить в себе легкость и жизнелюбие, победить прокрастинацию и бросить вызов Вселенной. Переосмыслите своё прошлое и наладьте отношения не только с окружающими, но и с самими собой.

Теория невероятности. Как мечтать, чтобы сбывалось, как планировать, чтобы достигалось

Никакой магии. Только здравый смысл, психология и чуть-чуть веры в чудеса. Книга Татьяны Мужицкой – известного психолога, тренера и телеведущей – раскрывает механизмы исполнения желаний. Она предлагает до изящного простую технологию превращения «хочу» в «имею». Без аффирмаций, визуализаций и танцев с бубном. Зато почти со стопроцентной гарантией, что задуманное сбудется. Главное – быть последовательным и оперативно реагировать на счастливые возможности, которые подкидывает судьба.

Пролог
Яблоко

Однажды вечером весной 2014 года я шел по небольшой улочке в центре Ханоя. На лотке у обочины дороги я увидел яблоко. Оно было красное, огромного размера и выглядело очень аппетитно. Я совсем не умею торговаться, так что заплатил за него три доллара и пришел с ним в свой отель под названием «Very Charming». Как любой правильный иностранец, прошедший санитарно-гигиенический инструктаж, я тщательно вымыл яблоко водой из бутылки. Стоило его только надкусить, как я почувствовал горький, химический вкус. В детстве я представлял, что такой вкус будет иметь любая еда после ядерной войны. Я знал, что нужно выбросить яблоко. Но у меня не было сил пойти и купить другую еду, так что я все-таки съел половину и отложил его с отвращением.

Два часа спустя начались страшные боли в животе. Я просидел в номере отеля два дня, потому что у меня сильно кружилась голова. Но я не волновался: мне приходилось сталкиваться с пищевыми отравлениями и раньше. Я знал, что делать: нужно просто пить воду, чтобы она все вымывала из организма.

На третий день я понял, что из-за этой болезни мое время во Вьетнаме проходит даром. Я работал над книжным проектом, и мне было нужно найти тех, кто пережил войну. Я позвонил своему переводчику Дэнгу Хоангу Лину и сказал, что мы должны ехать в провинцию на юге, как и планировали с самого начала. По мере того как мы путешествовали через разрушенные деревушки и встречали жертв «Agent Orange»[1]1
  «Agent Orange» – химическое вещество для уничтожения лесов, которое США использовали во время войны во Вьетнаме. Попадая в организм человека, оно вызывает различные смертельные заболевания и массовые уродства среди новорожденных детей.


[Закрыть], я начинал чувствовать себя все лучше. На следующее утро мой спутник повел меня в крошечную хижину восьмидесятисемилетней пожилой женщины. Ее губы были окрашены в ярко-красный цвет от травы, которую она жевала. Она подкатилась ко мне на деревянной доске, к которой кто-то прикрепил колеса. Женщина рассказала, что все девять лет войны пыталась сохранить жизнь своим детям во время постоянных бомбежек. Они были единственными выжившими в деревне.

Пока она говорила, я начал испытывать нечто странное. Казалось, голос ее доносился откуда-то издалека, а комната вдруг начала неудержимо вращаться вокруг меня. Потом, совершенно неожиданно, я начал извергать из себя фонтан рвоты и фекалий по всей хижине. Когда некоторое время спустя я пришел в себя, женщина смотрела на меня грустными глазами. «Этому мальчику нужно ехать в больницу, – сказала она. – Он очень сильно болен».

– Нет-нет, – стоял я на своем. Я жил в Восточном Лондоне, и мой рацион годами состоял из жареных цыплят. Так что это было не первое состязание с кишечной палочкой. Я попросил Дэнга отвезти меня обратно в Ханой, чтобы я мог побыть в своем номере в компании CNN и содержимого собственного желудка еще несколько дней.

– Нет, – твердо сказала старуха. – Больница.

– Послушай, Йоханн, – сказал мне Дэнг, – она единственный человек, а с ней и ее дети, кто пережил девять лет американских бомбежек в своей деревне. Я буду слушать ее, а не тебя.

Он затащил меня в машину. Меня рвало и колотило на протяжении всей дороги к скромному зданию, которое, как я позже узнал, было построено русскими не одно десятилетие назад. Я был первым иностранцем, попавшим туда на лечение. Из здания выбежали несколько возбужденных и сбитых с толку медсестер. Они бросились ко мне, помогли войти в больницу, усадили поближе к столу и начали кричать. Дэнг кричал на медсестер в ответ. Теперь они все визжали на языке, ни единого слова которого я не мог понять. Тогда я заметил, что они что-то плотно обматывали вокруг моей руки.

В углу комнаты находилась маленькая девочка с пластырем на носу. Она была одна. Девочка взглянула на меня, я на нее. Мы были здесь единственными пациентами.

Мне померили давление, которое оказалось, по словам медсестры, угрожающе низким. Они начали тыкать в меня иглами. Позднее Дэнг рассказал мне, что обманул их. Он сказал им, что я очень важный человек с Запада и если умру в этой больнице, то позор падет на весь народ Вьетнама. Около десяти минут медсестры ставили мне капельницу. Потом через Лина они начали задавать вопросы о моих симптомах.

Когда все это происходило, я чувствовал себя словно расщепленным. Часть меня была отравлена тошнотой. Вокруг все быстро неслось, и я постоянно мысленно говорил: остановись, остановись, остановись. Другая часть произносила вполне разумный монолог: «О, ты близок к смерти. Сражен отравленным яблоком. Ты как Ева, или Белоснежка, или Алан Тьюринг».

Тогда я подумал: «Неужели твоя последняя мысль будет такой претенциозной?» И потом еще: «Если половина яблока сотворила такое с тобой, что же эти химикаты делают с фермерами, которые работают с ними в полях изо дня в день долгие годы? Когда-нибудь из этого выйдет хорошая история». И еще: «Ты не должен так думать, раз находишься на грани жизни и смерти. Ты должен думать о значимых моментах своей жизни. У тебя должны быть воспоминания. Когда ты был по-настоящему счастлив?» Я представил себя маленьким мальчиком, прижимающимся к бабушке, сидящим на кровати и смотрящим британскую мыльную оперу «Улица Коронации». Потом я вспомнил, как спустя годы присматривал за маленьким племянником. Он разбудил меня в семь часов утра, лег рядом и долго и серьезно задавал мне вопросы о жизни. Я вспоминал себя лежащим уже на другой кровати, когда мне было семнадцать, с девушкой, в которую я влюбился впервые. Это не было сексуальное воспоминание, просто картинка.

«Стоп, – подумал я. – Разве ты был счастлив, только лежа в постели? Что это о тебе говорит?» Затем этот внутренний монолог был прерван вновь накатившейся рвотой. Я умолял врачей дать мне что-нибудь от этой нестерпимой тошноты. Дэнг оживленно заговорил с врачами. Наконец он сказал мне: «Доктор говорит, что тебя должно тошнить. Это говорит им о твоем состоянии, и так они смогут понять, что с тобой не так». И меня снова начало рвать.

Прошло много часов, и наконец я смог разглядеть врача. Ему было уже за сорок. Он сказал:

– Мы выяснили[2]2
  Мы выяснили…
  Цитаты здесь взяты из заметок, сделанных вскоре после событий. Дэнг Хоанг Лин, мой переводчик и посредник, был при мне все время. Он подтвердил в письменной форме, что все соответствует происходившему тогда. Поскольку в то время его не рвало, он помнит события, вероятно, лучше меня!


[Закрыть], что у вас отказали почки. Из-за рвоты и поноса организм не усваивал воду в течение долгого времени, и случилось сильное обезвоживание. Сейчас вы похожи на человека, скитавшегося по пустыне много дней.

– Он говорит, – вмешался Дэнг, – что если б мы повезли тебя в Ханой, ты умер бы в дороге.

Врач попросил меня перечислить все, что я ел в течение трех дней. Список был короток: яблоко.

Он вопросительно посмотрел на меня:

– Оно было чистым?

Я ответил «да» и сообщил, что вымыл его бутылочной водой. Все захохотали, как будто смотрят комическое телешоу. Оказывается, во Вьетнаме нельзя просто вымыть яблоко. Их покрывают пестицидами, поэтому они не гниют месяцами. Нужно целиком срезать кожуру, иначе случится то, что произошло со мной.

Не знаю почему, но, работая над книгой, я постоянно думал о том, что сказал мне доктор в день моего бесславного отравления.

«Тебя должно тошнить. Это расскажет нам, что с тобой не так».

Почему – мне стало понятно совсем в другом месте. В конце моего путешествия в мир того, что вызывает депрессию и тревогу. Тогда я понял, как можно найти дорогу назад.

Введение
Загадка

Мне было 18, когда я проглотил свой первый антидепрессант. Я стоял на нежарком английском солнце возле аптеки в одном из торговых центров Лондона. Таблетка была белой и маленькой. Когда я проглотил ее, она показалась похожей на химический поцелуй.

В то утро я ходил к врачу. Я объяснял ему, что не могу вспомнить день, который я прожил бы без долгого, надрывного плача. Когда я был маленьким, мне часто приходилось исчезать, запираться и плакать. Так было в школе, в колледже, дома, с друзьями. И это были не единичные слезы. Это были настоящие рыдания. Даже когда не было слез, я мысленно вел постоянный тревожный монолог. Я все время упрекал себя: «Это все только у тебя в голове. Преодолей это. Перестань быть таким слабым».

Мне нелегко было сказать об этом тогда, и мне нелегко писать это сейчас.

В каждой книге о депрессии или тяжелой тревоге, написанной тем, кто испытал это, есть длинный, обнажающий боль отрывок. В нем автор откровенно описывает глубину перенесенного горя. Некоторые люди не знают, как это – жить с депрессией и чувством тревоги. Им не нужны такие книги. Но таким, как я, это было нужно. Благодаря тем, кто нарушал табу на протяжении десятилетий и открыто говорил на эту тему, мне не нужно писать такую книгу снова. Не об этом я собираюсь здесь говорить. Однако, поверьте, мне все равно больно это делать.

За месяц до того, как я вошел в кабинет того доктора, я оказался плачущим на пляже в Барселоне, а волны омывали меня. И вдруг объяснение – почему это происходит и как найти выход – пришло ко мне. Тем летом я стал первым человеком в моей семье, поступившим в престижный университет. Мы с подругой купили дешевые студенческие билеты, по которым могли в течение месяца путешествовать на любом поезде в Европе бесплатно. Мы собирались останавливаться в молодежных хостелах по пути. Я представлял себе пляжи, музеи, города, людей. Но прямо перед отъездом меня бросил человек, в которого я впервые в жизни по-настоящему был влюблен. Я чувствовал, что эмоции охватывают меня сильнее обычного.

Поездка прошла не так, как я планировал. Я разрыдался на гондоле в Венеции. Я выл на Маттерхорне. Я начал трястись в доме Кафки в Праге.

Для меня это было необычно, но не настолько. У меня были периоды в жизни, когда боль казалась нестерпимой и мне хотелось убежать от целого мира. В Барселоне, когда я никак не мог перестать плакать, моя подруга сказала мне:

– Ты же понимаешь, что большинство людей не ведут себя так?

А потом я пережил одно из немногих прозрений в своей жизни. Я повернулся к ней и сказал:

– У меня депрессия! Это все в моей голове! Я не несчастен и не слаб – я подавлен!

Странно, но то, что я испытал в тот момент, было счастливым открытием. Если неожиданно найти кучу денег на полу за спинкой дивана, испытаешь похожие ощущения. Существует термин для такого чувства! Это заболевание, как диабет или синдром раздраженного кишечника! Конечно, я слышал это на протяжении многих лет, но теперь все встало на свои места. Они имели в виду меня! В этот момент я вдруг вспомнил, что есть средство от депрессии: антидепрессанты. Это как раз то, что мне нужно! Как только я вернусь домой, я получу эти таблетки и стану нормальным. И все мои подавленные порывы буду освобождены. Я всегда имел побуждения, которые не имеют ничего общего с депрессией, – знакомиться с людьми, учиться, познавать мир.

На следующий день мы отправились в парк Гуэль в Барселоне. Парк, спроектированный Антонио Гауди, вызывает странные ощущения. Все выпадает из перспективы, словно вы оказались в доме с кривыми зеркалами. Вы идете по каменной прогулочной аллее, оформленной наклонными и ребристыми колоннами, словно их ударила волна. В другом месте драконы поднимаются близко к причудливым зданиям и кажутся почти движущимися. Ничто не похоже на себя. Пока я, спотыкаясь, бродил там, я подумал: «Вот на что похожа моя голова – деформированная и неправильная. Но скоро это будет исправлено».

Как и любое прозрение, мое, казалось, пришло в мгновение ока. Но фактически я знал об этом многие годы. Я знал, что такое депрессия. Видел, как она разыгрывалась в мыльных операх, и читал о ней в книгах. Я слышал, как моя собственная мать говорила о депрессии и тревоге, и видел, как она глотала таблетки. А еще я знал о лекарстве, потому что оно было прорекламировано в мировых СМИ несколько лет назад. Мои подростковые годы совпали с эпохой прозака[3]3
  Прозак – антидепрессант из группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина (СИОЗС). В России больше известен под названием флуоксетин. Рецептурный препарат, должен применяться строго по назначению врача. Прим. научн. редактора.


[Закрыть]. Новый препарат обещал вылечить от депрессии впервые без побочных эффектов. Производитель обещал, что он сделает вас «еще лучше, чем просто здоровым»[4]4
  …«еще лучше, чем просто здоровым…»
  Эта формулировка была изначально представлена доктором Питером Д. Креймером, Listening to Prozac (New York: Penguin, 1997).


[Закрыть] – вы станете сильнее и лучше обычных людей.

Я впитал все это, даже не задумываясь. В конце 1990-х годов было много подобных разговоров. Они были повсюду. Теперь я понял наконец: это относится ко мне.

Мой доктор впитал все то же самое. Это стало ясно в тот же день, когда я впервые пришел к нему. В своем маленьком кабинете он терпеливо объяснял мне, почему я чувствовал себя таким образом. Есть некоторые люди, которые от природы имеют в мозге низкий уровень химического вещества, называемого серотонином. Он сказал, что в этом и кроется причина депрессии. Странное, постоянное чувство несчастья никуда не денется. К счастью, как раз вовремя появилось новое поколение препаратов – селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС). Они приводят уровень серотонина в норму. «Депрессия – это болезнь мозга, – сказал врач, – а это средство исцеления». Он достал фотографию мозга и начал рассказывать мне об этом. Он говорил, что депрессия была действительно в моей голове, но не совсем так, как я себе это представлял. Она не воображаема, а очень реальна и является результатом неправильной работы мозга.

Ему не нужно было напрягаться. Это была история, на которую меня уже купили[5]5
  Это была история, на которую меня уже купили…
  Mark Rapley, Joanna Moncrieff, and Jacqui Dillon, eds., De-Medicalizing Misery: Psychiatry, Psychology and the Human Condition (London: Palgrave Macmillan, 2011), 7.


[Закрыть]. Я ушел через десять минут с рецептом на препарат сероксат[6]6
  Антидепрессант с сильно выраженным противотревожным эффектом из группы СИОЗС. В России больше известен под названием пароксетин. Рецептурный препарат, должен применяться строго по назначению врача. Прим. научн. редактора.


[Закрыть] (или паксил, как его называют в США).

Только спустя годы, в процессе работы над этой книгой, кто-то указал мне на все вопросы, которые мой врач не задал мне в тот день. Например, есть ли причина, по которой ты можешь чувствовать себя таким расстроенным? Что происходит в твоей жизни? Есть ли что-то болезненное, что ты захотел бы изменить? Даже если б он спросил, я не думаю, что был бы в состоянии ответить ему. Подозреваю, что я посмотрел бы на него безучастно. В моей жизни все хорошо, сказал бы я. Конечно, у меня были некоторые проблемы, но у меня не было причин быть несчастным. Определенно ничего такого, чтобы быть таким несчастным. В любом случае он не спрашивал, и мне было неинтересно почему. Следующие тринадцать лет врачи выписывали мне рецепты на этот препарат, и никто из них тоже не спрашивал ничего подобного. Думаю, если б они спросили, я бы возмутился и сказал: «Если у вас расстройство мозга и он не может вырабатывать нужные химические вещества, вызывающие чувство счастья, какой смысл задавать такие вопросы? Разве это не жестоко? Вы же не спрашиваете пациента с деменцией, почему он не может вспомнить, где оставил свои ключи. Какая глупость спрашивать меня! Разве вы не учились в медицинском колледже?»

Доктор сказал мне, что потребуется две недели, прежде чем эффект от препарата станет ощутим. Но в тот день, забрав свой рецепт, я почувствовал теплый всплеск, пробегающий сквозь меня. Легкое жужжание, которое, я был уверен, издавали синапсы моего мозга, со стоном и скрипом выстраивавшиеся в правильные конфигурации. Я лежал на кровати, слушая заезженную кассету, и знал, что не буду плакать в течение длительного времени.

Через несколько недель я уехал в университет. С моей новой химической броней мне было не страшно. В университете я стал проповедником антидепрессантов. Всякий раз, когда другу становилось грустно, я предлагал ему попробовать несколько моих таблеток и советовал достать себе еще у врача. Я убедился, что нахожусь не просто не в депрессии, а в каком-то лучшем состоянии. Я называл его «антидепрессия» и говорил себе, что я необычайно жизнерадостен и энергичен. Правда, я чувствовал некоторые побочные эффекты от препарата: я здорово поправился и неожиданно начинал потеть. Но это была ничтожная цена за то, что я перестал наводить кровоточащую грусть на людей вокруг меня. Смотрите! Теперь я могу делать все, что угодно.

Через несколько месяцев я стал замечать моменты, которые навеивали на меня грусть. Они казались необъяснимыми и явно иррациональными. Я вернулся к врачу, и мы сошлись на том, что мне нужна более высокая доза. Так что 20 мг в день поднялись до 30 мг. Мои белые таблетки стали голубыми.

Так продолжалось на протяжении всего моего подросткового возраста, а потом и когда мне стало за двадцать. Я все проповедовал преимущества этих лекарств, а через некоторое время возвращалась подавленность. Мне назначали еще большую дозу. 30 мг становились 40; 40–50; пока наконец я не стал принимать по две большие голубые таблетки в день – 60 мг. С каждым разом я становился толще, с каждым разом я больше потел. И каждый раз я знал, что это цена, которую стоит заплатить.

Я объяснял всем, кто спрашивал, что депрессия – заболевание мозга, а СИОЗС – способ исцеления. Когда я стал журналистом, начал писать статьи, терпеливо растолковывая все это общественности. Я описывал возвращающуюся ко мне грусть как медицинский процесс: совершенно очевидно, что снижение химических веществ в моем мозге вне моего контроля и понимания. Слава богу, эти препараты удивительно мощные, объяснял я, и они работают. Посмотрите на меня. Я тому доказательство. Время от времени ко мне в душу закрадывались сомнения, но я быстро отметал их, проглотив дополнительно еще одну-две пилюли в тот день.

У меня была своя история. Теперь я осознаю, что она состояла из двух частей. Первая была о том, что вызывает депрессию: сбой в работе мозга, вызванный дефицитом серотонина или чего-то там еще. Вторая часть о том, что избавляет от депрессии: лекарства, которые восстанавливают химию мозга.

Мне нравилась эта история. Для меня она имела смысл. Она вела меня по жизни.

* * *

Я слышал еще только одно возможное объяснение моему состоянию. Пришло оно не от врача. Я вычитал о нем в книгах и видел обсуждение по телевизору. Считалось, что депрессия и тревога заложены в генах. Я знал, что моя мать страдала от депрессии и находилась в сильно возбужденном состоянии до моего рождения (да и после тоже). Подобные случаи встречались у членов нашей семьи прошлых поколений. Обе истории казались параллельными и говорили о том, что это нечто врожденное, присутствующее в твоей плоти.

* * *

Я начал работать над книгой три года назад, потому что был озадачен некоторыми странностями. Они никак не объяснялись теми доводами, которые я выдвигал так долго. Мне хотелось найти ответы.

Вот первая странность. Однажды, спустя годы после того, как я начал принимать препараты, я сидел в кабинете своего психиатра и рассказывал, как я благодарен за то, что существуют эти антидепрессанты, и как здорово они мне помогают.

– Странно, – сказал он. – Потому что по мне, вы все еще находитесь в сильно депрессивном состоянии.

Его слова сбили меня с толку. Что он мог иметь в виду?

– Ну, – произнес он[7]7
  – Ну, – произнес он…
  Я написал это по памяти, годы спустя. Я уточнил у своего психиатра, и он подтвердил, что это соответствует его воспоминаниям.


[Закрыть], – вы очень часто обеспокоены. И ваше состояние сейчас для меня мало отличается от того, которое вы описываете до принятия лекарств.

Я объяснял ему, достаточно терпеливо, что он не понимает: депрессия вызывается низким уровнем серотонина, а у меня были моменты сильного повышения его уровня. Интересно, что за образование получают все эти психиатры.

Время от времени он осторожно указывал мне на это снова. Он неоднократно отмечал: мое убеждение, что увеличенные дозы препарата решают мою проблему, похоже, не соответствует фактам. Я по-прежнему остаюсь подавленным и встревоженным на протяжении долгого времени. Обычно я возражал ему со смесью гнева и чопорного превосходства.

Прошли годы, прежде чем я наконец услышал, о чем он говорит. К тому времени мне уже было за тридцать и со мной произошло своего рода отрицательное прозрение. Противоположное тому, которое случилось на пляже в Барселоне много лет назад. Независимо от того, насколько большой была доза моего антидепрессанта, грусть всегда опережала его. По-видимому, возникало подобие воздушной пробки – химическое облегчение, – а потом снова и снова возвращалось чувство колющего несчастья. Меня снова посещали неотвязные, повторяющиеся мысли: жизнь напрасна; все, что ты делаешь, не имеет смысла; все это чертовски пустая трата времени. Постоянное и никогда не отпускающее беспокойство.

Поэтому первая загадка, в которой я хотел разобраться, заключалась в следующем. Как я мог все еще пребывать в депрессивном состоянии, если принимал антидепрессанты? Я делал все правильно, и все же что-то по-прежнему было не так. Почему?

* * *

Любопытная вещь произошла с моей семьей за последние несколько десятилетий. Из детства у меня остались воспоминания о пузырьках с таблетками, на которых были наклеены непонятные белые этикетки. Они лежали на кухонном столе. Я уже упоминал о лекарственной зависимости в моей семье. Одно из моих самых ранних воспоминаний: я пытаюсь разбудить одного из моих родственников, и мне никак не удается. Но тогда я был совсем маленьким. Лекарства, которыми пользовались в нашей семье, не были запрещенными наркотиками. Это были те, что выписывали врачи: антидепрессанты и транквилизаторы старого образца, такие как валиум. Химические модификации и преобразования, помогающие нам пережить день.

Это не самое любопытное, что случилось с нами. Любопытно то, что, пока я рос, западная цивилизация накрыла мою семью. Когда я был маленьким и оставался погостить у друзей, я замечал, что никто в их семьях не глотает таблетки за завтраком, обедом и ужином. Никого не сажали на успокоительные, стимулирующие средства или антидепрессанты. Тогда я понял: у меня необычная семья.

Затем постепенно с годами я стал замечать, что таблетки появляются в жизни все большего и большего количества людей. Их прописывают, одобряют, рекомендуют. В наши дни они все вокруг нас. Каждый пятый взрослый[8]8
  Каждый пятый взрослый…
  Allen Frances, Saving Normal: An Insider’s Revolt against Out-of-Control Psychiatric Diagnosis, DSM-5, Big Pharma, and the Medicalization of Ordinary Life (New York: William Morrow, 2014), xiv.


[Закрыть] в США принимает по крайней мере один препарат при психических расстройствах. Почти каждая четвертая женщина[9]9
  Почти каждая четвертая женщина…
  http://www.health.harvard.edu/blog/astounding-increasein-antidepressant-use-by-americans-201110203624, as accessed January 8, 2016; Edward Shorter, How Everyone Became Depressed: The Rise and Fall of the Nervous Breakdown (New York: Oxford University Press, 2013), 2, 172.


[Закрыть] среднего возраста принимает антидепрессанты постоянно. Каждый десятый американский школьник[10]10
  Каждый десятый американский школьник…
  Carl Cohen and Sami Timimi, eds., Liberatory Psychiatry: Philosophy, Politics and Mental Health (Cambridge: Cambridge University Press, 2008); Alan Schwarz and Sarah Cohen, «A.D.H.D. Seen in 11 % of U. S. Children as Diagnoses,» New York Times, March 31, 2013, http://www.nytimes.com/2013/04/01/health/more-diagnoses-of-hyperactivity-causing-concern.html?_r=0; Ryan D’Agostino, «The Drugging of the American Boy,» Esquire, March 27, 2014, http://www.esquire.com/news-politics/a32858/drugging-of-the-american-boy-0414/; Marilyn Wedge, Ph.D., «Why French Kids Don’t Have ADHD,» Psychology Today, March 8, 2012, https://www.psychologytoday.com/blog/suffer-the-children/201203/why-french-kidsdont-have-adhd; Jenifer Goodwin, «Number of U. S. Kids on ADHD Meds Keeps Rising,» USNews.com, September 28, 2011, http://health.usnews.com/health-news/family-health/brain-and-behavior/articles/2011/09/28/number-of-us-kids-on-adhdmeds-keeps-rising, все доступны с 8 января, 2016.


[Закрыть] получает сильный стимулятор для того, чтоб сосредоточиться. Зависимость от законных и незаконных наркотиков сейчас настолько распространена, что средняя продолжительность жизни белых людей сокращается. Это происходит впервые за всю историю мирного времени в Соединенных Штатах. Подобное влияние распространилось по всему западному миру. Например, пока вы читаете эти строки, каждый третий француз[11]11
  …каждый третий француз…
  «France’s drug addiction: 1 in 3 on psychotropic medication,» France24, May 20, 2014, http://www.france24.com/en/20140520-francedrug-addiction-1-3-psychotropic-medication, доступно с 8 января 2016.


[Закрыть] принимает разрешенные психотропные средства, такие как антидепрессанты. А Великобритания опережает всех[12]12
  А Великобритания опережает всех…
  Dan Lewer et al, «Antidepressant use in 27 European countries: associations with sociodemographic, cultural and economic factors,» British Journal of Psychiatry 207, no. 3 (July 2015): 221–6, doi: 10.1192/bjp.bp.114.156786, доступно с 1 июня, 2016.


[Закрыть] в Европе по их применению. Вы не можете уберечься от них. Когда ученые проверяют химический состав воды в западных странах, они всегда находят в ней присутствие антидепрессантов. Многие из нас принимают их, а потом они выводятся из организма. Но они просто не могут быть отфильтрованы из воды, которую мы пьем каждый день[13]13
  …из воды, которую мы пьем каждый день.
  Matt Harvey, «В питьевой воде обнаружены следы антидепрессантов», Salon, 14 марта, 2013, http://www.salon.com/2013/03/14/your_tap_water_is_probably_laced_with_anti_depressants_partner/; «Prozac обнаружен в питьевой воде» BBC News, 8 августа 2004, http://news.bbc.co.uk/1/hi/health/3545684.stm, оба доступны с 8 января 2016.


[Закрыть]. Нас буквально омывают наркотики.

То, что когда-то казалось поразительным, стало нормальным. Никто не будет спорить с тем, что огромное количество людей вокруг нас очень подавлено. Все эти люди чувствуют, что нужно принимать сильный химикат каждый день, чтобы держать себя в руках.

Вторая странность, которая меня озадачила: почему все больше и больше людей чувствуют себя подавленными и сильно обеспокоенными? Что изменилось?

* * *

Почти десятилетие[14]14
  Почти десятилетие…
  Как и у большинства людей, которые принимают антидепрессанты долгое время, у меня и раньше были периоды в несколько месяцев, когда я прекращал их принимать. Я писал об этом в разных местах; но это было, когда я отказался от них окончательно.


[Закрыть] я игнорировал деликатные напоминания моего психиатра о моей подавленности, несмотря на лекарства. Только после кризиса в моей жизни, когда я чувствовал себя паршиво в буквальном смысле этого слова, я решил его послушать. Оказалось, все, что я делал до сих пор, не работает. Тогда, смыв последние пачки паксила в унитаз, я заметил, что эти две странности пытаются привлечь мое внимание, как дети на перроне поезда. Почему у меня по-прежнему депрессия? Почему так много людей таких, как я?

Я понял, что помимо этого существует еще и третья загадка. Есть ли что-то еще, кроме нарушения химического состава мозга, что вызывает депрессию у меня и у стольких людей вокруг? И если оно есть, что это могло бы быть?

Тем не менее я отложил расследование. Бросить вызов своей боли не так-то просто. Мои нынешние методы борьбы были похожи на поводок, который я накинул на свою боль, чтобы держать все под контролем. Я боялся, что, если я оставлю историю, с которой так долго жил, в покое, боль превратится в свирепое животное и набросится на меня.

Однако я не совсем бездействовал и начинал искать ответы[15]15
  …начинал искать ответы…
  Я писал газетные статьи на эту тему более десяти лет, главным образом в Independent и Evening Standard. По некоторым аспектам этих вопросов, как я объясняю во «Введении», я делал первые шаги к исследованиям для этой книги и немного менял свое мировоззрение. Однако снова возвращался к привычному пониманию сути, потому что испытывал сильную тревогу из-за переосмысления этих вопросов. В этой книге я не описывал каждый небольшой сдвиг в своем мышлении. Иногда меня посещали моменты озарения, которые я отмечаю здесь. Однако они не задерживались надолго и никогда не мешали моей вере в теорию химического дисбаланса.
  К тому времени, когда я начал работать над книгой, я был твердо убежден в ней. Я верил в эту теорию в начале периода приема антидепрессантов, большую его часть, и я снова поверил в нее в самом конце. Эта книга является попыткой продумать разные взгляды.


[Закрыть] на свои вопросы. Читал научные статьи, общался с учеными, написавшими их. Но всякий раз отступал. Все, что они говорили мне, заставляло меня чувствовать себя более дезориентированным и тревожным, чем это было в самом начале. Вместо того чтобы разбираться со всем этим, я сосредоточился на работе над новой книгой («По следу крика: первый и последний дни войны с наркотиками» / Chasing the Scream: The First and Last Days of the War on Drugs). Как ни странно, мне было легче взять интервью у киллеров, работающих на мексиканский наркокартель, чем исследовать причины собственной депрессии. Возиться с историей своих эмоций – что я чувствую и почему – казалось мне опаснее всего.

В конце концов я понял, что больше не могу это игнорировать. Так, за три с небольшим года я проехал более 65 000 километров. Я провел более двухсот интервью по всему миру, встречался со знаменитыми на весь мир социологами и с людьми, которым знакомы самые глубины депрессии и тревоги и которые имели счастье справиться с ними. Я побывал в таких местах, о которых не мог подозревать вначале, – деревня амишей в Индиане, Берлинский жилой комплекс, возведенный во время бунта, бразильский город, где запрещена реклама, лаборатория в Балтиморе, где происходит реабилитация людей от их травмы совершенно неожиданным способом. То, что я узнал, заставило меня радикально пересмотреть собственную историю и задуматься о себе и о душевном страдании, расползающемся, как смола, по нашей цивилизации.

* * *

С самого начала я хочу рассказать о двух вещах, определивших язык этой книги. Обе оказались для меня неожиданностью.

Врач сказал мне, что у меня и депрессия, и критическая форма тревоги. Ранее я полагал, что это две не взаимосвязанные проблемы. Они так и рассматривались на протяжении тринадцати лет моего лечения. Но когда я занялся изучением этой проблемы, заметил нечто странное. Все, что вызывало усиление депрессии, также усиливало и тревогу, и наоборот. Они усиливались и угасали вместе. Это стало первым неожиданным открытием.

Я начал все правильно понимать, только когда встретился в Канаде с профессором психологии Робертом Коленбергом. Он также когда-то полагал, что депрессия и тревога – разные вещи. Но, изучая их уже более двадцати лет, он сделал вывод: «…данные указывают на то, что они не так уж различны». На практике «…диагнозы, особенно депрессия и тревога, пересекаются». Иногда одно более выражено, чем другое: у вас наблюдаются панические атаки в этом месяце, и вы много плачете в следующем. Однако идея, что они не взаимосвязаны, как, скажем, пневмония и перелом ноги, не подтверждается доказательствами.

Аргументы Роберта победили в научных спорах. Последние несколько лет Национальный институт здравоохранения – основной орган финансирования медицинских исследований в США – прекратил финансирование исследований[16]16
  …прекратил финансирование исследования…
  https://www.nimh.nih.gov/about/directors/thomas-insel/blog/2013/transforming-diagnosis.shtml, доступно с 10 января 2017.


[Закрыть], которые представляют депрессию и тревогу как разные заболевания. «Требуется нечто более реалистичное, что соответствует тому, чем занимаются люди в реальной клинической практике», – объяснили представители института.

Теперь я вижу депрессию и тревогу как кавер-версию одной и той же песни разных групп. Депрессия – это версия пессимистической эмо-группы, а тревога – кавер-версия кричащей группы хеви-метал, но основные ноты одинаковы. Они не идентичны, но похожи[17]17
  Они не идентичны, но похожи.
  Для дальнейшего контекста смотрите Edward Shorter, How Everyone Became Depressed: The Rise and Fall of the Nervous Breakdown (New York: Oxford University Press, 2013). В этой теме я бы сделал исключение для состояний, вызванных травматическим опытом. Например, вы находитесь в самолете, который падает, и у вас развивается страх полета. Они также классифицированы как «тревожные расстройства», но не те, что я обсуждаю в этой книге. Существует другая наука, изучающая их. В основном они имеют другой набор причин.


[Закрыть].

* * *

Второе открытие произошло, когда я изучал девять причин депрессии и тревоги. Когда я писал о депрессии и тревоге в прошлом, всегда начинал с объяснения: я не имею в виду несчастье. Несчастье и депрессия – совершенно разные вещи. Ничто так не выводит из себя человека в депрессии, как совет взбодриться. Это звучит как предложение сходить на танцы человеку, который сломал обе ноги.

Однако, разбираясь со всем дальше, я заметил кое-что, чего не мог проигнорировать. Силы, которые вызывают у некоторых из нас депрессию и сильное беспокойство, в то же время делают несчастными еще больше здоровых людей. Получается, существует связь между несчастьем и депрессией. И все же они отличаются. Точно так же, как потеря пальца в автомобильной аварии отличается от потери руки, а падение на улице отличается от падения со скалы. Но они связаны между собой. Вот почему люди, которые не подавлены и не страдают депрессией, согласятся со многим, о чем я хочу здесь поговорить.

* * *

Читая книгу, пожалуйста, постарайтесь найти и познакомиться с научными исследованиями, на которые я делаю ссылки в примечаниях. Постарайтесь взглянуть на них без предубеждений. Ставки слишком высоки для нас, чтобы понимать что-то неправильно. То, к чему я пришел потом, могло бы меня шокировать вначале.

Нас систематически дезинформировали о том, что такое стресс и тревога.