Текст книги "Призрак"

Глава 12

Я стоял на улице Шиппергата и смотрел, как с неба льет дождь. Зима в общем-то так и не наступила, а вот дожди шли все чаще и чаще. Но спрос из-за этого не упал. Мы с Олегом и Иреной за день продавали больше, чем я продавал за целую неделю, когда работал на Одина и Туту. В среднем я зарабатывал по шесть тысяч в день. Я пересчитал футболки «Арсенала» в центре. Оборот старикана должен был составлять больше двух миллионов в неделю, и это только осторожные предположения.

Каждый вечер, перед тем как произвести расчет с Андреем, мы с Олегом тщательно пересчитывали кроны и остаток товара. У нас не бывало ни кроны недостачи. Это было невыгодно.

И на Олега я мог положиться на все сто процентов – у него не хватило бы фантазии задумать что-нибудь, это означало бы, что он не понял концепцию относительно воровства. А может быть, его мозги и сердце были до краев переполнены Иреной. Ужасно смешно было наблюдать, как он вилял хвостом, когда она находилась поблизости. И насколько слепа она была к его поклонению. Потому что Ирена видела только одно.

Меня.

Меня это не мучило, но и не радовало, просто так было, и так было всегда.

Я хорошо ее знал, точно знал, как заставить ее маленькое, свободное от наркотиков сердце забиться, сладкий ротик – засмеяться, а ее голубые глаза – наполниться слезами (если бы я этого захотел). Я мог бы позволить ей уйти, открыть дверь и сказать «до свидания». Но я же все-таки вор, а воры не отдают просто так то, что надеются когда-нибудь продать. Ирена принадлежала мне, но два миллиона в неделю принадлежали старикану.

Удивительно, как шесть тысяч в день заставляют передвигаться твои ноги, если ты любишь добавлять кристаллический амфетамин в напитки вместо льда и носить одежду, купленную не в «Кубусе». Поэтому я по-прежнему жил в репетиционном зале вместе с Иреной, которая спала на матраце позади ударной установки. Но она справлялась, не притрагивалась ни к чему крепче сигарет, ела только вегетарианское дерьмо и открыла хренов банковский счет. Олег жил дома у мамочки, так что он купался в деньгах. К тому же он подтянулся, стал учиться и даже возобновил тренировки на «Валле Ховин».

Стоя на Шиппергата, размышляя и подсчитывая, я увидел, как сквозь потоки дождя ко мне идет человек. Очки его запотели, редкие волосы приклеились к голове, а одет он был во всепогодную куртку из тех, что твоя жирная страшная подружка покупает вам обоим на Рождество. То есть либо подружка у этого мужика была жирной и страшной, либо ее вообще не было. Такой вывод можно было сделать, глядя на его походку. Он прихрамывал. Наверняка уже придумано слово, камуфлирующее его недостаток, а я называю это кривоногостью, но ведь я не боюсь произносить вслух такие слова, как «маниакальная депрессия» и «негр».

Он остановился передо мной.

К этому моменту я уже перестал удивляться тому, какие люди покупают героин, но этот мужик определенно не относился к категории обычных покупателей наркоты.

– Сколько…

– Триста пятьдесят за четвертак.

– … вы платите за грамм героина?

– Платим? Мы продаем, чучело!

– Я знаю. Просто провожу исследование.

Я посмотрел на него. Журналист? Социальный работник? А может, политик? Однажды, когда я работал на Одина и Туту, ко мне подошел похожий тип и сказал, что работает в городском совете и в каком-то комитете под названием РУНО, а потом очень вежливо спросил, не могу ли я прийти на заседание этого комитета, посвященное «молодежи и наркотикам». Они хотели услышать «голос с улицы». Я ради смеха приперся и послушал, как они болтают о движении ЕГПН[31]31
  «Европейские города против наркотиков».


[Закрыть] и о грандиозном международном плане по созданию Европы, свободной от наркотиков. Я пил колу с булочками и смеялся до слез. А вела заседание эдакая сексапильная мамаша с вульгарными белыми волосами, мужскими чертами лица, на высоких каблуках и с командным голосом. На какое-то мгновение я задумался, только ли грудь она прооперировала у пластического хирурга. После заседания она подошла ко мне, представилась секретарем члена городского совета, отвечающего за социальное обеспечение и профилактику различных зависимостей, и сказала, что с удовольствием побеседует со мной об этих вещах. Она спросила, можем ли мы встретиться у нее дома как-нибудь, когда у меня будет «возможность». Как выяснилось, она не была мамашей и жила на своей ферме совершенно одна. Она открыла мне дверь в узких брюках для верховой езды и потребовала, чтобы мы сделали это в конюшне. Меня не волновало, на самом ли деле ей отрезали член. Хирурги прекрасно убрали за собой и вставили доильный аппарат, который работал без устали. Но немного странно трахать женщину, воющую, как модель самолета, в двух метрах от здоровенных, жующих жвачку лошадей, которые стоят и не слишком заинтересованно наблюдают за вами. После того как все закончилось, я вытащил солому из задницы и спросил, не одолжит ли она мне тысчонку. Мы продолжали встречаться до тех самых пор, пока я не начал зашибать по шесть тысяч в неделю. В промежутках между трахачем она успела рассказать, что секретарь члена городского совета не сидит, строча письма для своего шефа, а занимается практической политикой. Что, несмотря на ее теперешнее рабское положение, именно она делает всю работу. И когда нужные люди это поймут, наступит ее очередь стать членом городского совета. Из ее рассказов о жизни в ратуше я понял, что все политики, и большие и маленькие, хотят иметь две вещи: власть и секс. Именно в таком порядке. Когда я шептал ей на ухо «министр» и одновременно засовывал в нее два пальца, я мог заставить ее кончить так, что струя долетала до самого загона для свиней. Я не шучу. И на лице у мужика, что стоял передо мной, я прочитал почти такое же болезненно сильное желание.

– Отвали.

– Кто твой шеф? Хочу поговорить с ним.

«Отведи меня к своему начальнику»? Мужик был или психом, или просто идиотом.

– Да пошел ты.

Мужик не шелохнулся, просто стоял, неестественно подогнув бедро, а потом достал что-то из кармана своей куртки. Полиэтиленовый пакет с белым порошком, навскидку примерно полграмма.

– Это на пробу. Отдай своему шефу. Цена восемьсот крон за грамм. И осторожно с дозировкой, разделите это на десять доз. Я вернусь сюда послезавтра в это же время.

Мужик протянул мне пакет, повернулся и поковылял прочь.

При обычных обстоятельствах я бы выбросил его пакет в ближайшую урну. Я даже не мог продать его дерьмо от своего имени, ведь мне надо было поддерживать репутацию. Но было что-то в сиянии глаз этого психа. Как будто он что-то знал. Поэтому по окончании рабочего дня, когда мы рассчитались с Андреем, я позвал Олега и Ирену в Героиновый парк. Мы поинтересовались у местных обитателей, не хочет ли кто из них побыть подопытным кроликом. Я уже однажды присутствовал на тестировании вместе с Туту. Когда в городе появляется новый товар, его везут туда, где собираются самые конченые торчки, готовые попробовать все, что угодно, если это бесплатно. Им плевать, расстанутся ли они с жизнью после этого тестирования, потому что смерть и так поджидает их за ближайшим углом.

Четверо выразили желание поучаствовать в эксперименте, но заявили, что согласны принять только неразбодяженный товар в соотношении ноль-десять. Я сказал, что это совершенно неактуально, и желающих осталось трое. Я раздал им дозы.

– Маловато! – прокричал один из торчков с дикцией как у инсультника.

Я попросил его заткнуться, если он хочет получить десерт. Ирена, Олег и я сидели и смотрели, как они ищут вены между запекшимися кровавыми корками и на удивление уверенно делают инъекции.

– Ох, черт… – простонал один.

– Фу-у-у-у, – завыл другой.

Потом стало тихо. Совсем тихо. Будто мы послали в космос ракету и полностью утратили с ней контакт. Но я уже знал, успел увидеть в экстатическом выражении их глаз, пока они не улетели: «Хьюстон, у нас нет проблем». Когда они вернулись обратно на землю, было уже темно. Путешествие их длилось больше пяти часов, в два раза дольше, чем обычное героиновое забытье. Мнение участников тестирования было единодушным. Они никогда не пробовали ничего, что бы так отключало. Они хотели еще, хотели все, что осталось в пакете, немедленно, пожалуйста, и побрели к нам, как зомби в клипе «Триллер». Мы громко рассмеялись и ушли.

Спустя полчаса мы сидели на моем матраце в репетиционном зале, и мне предстояло немного пораскинуть мозгами. Тренированный торчок за один укол обычно вводит себе четверть грамма уличного героина, а в нашем случае самые опытные нарки в городе улетели выше хреновой Богоматери с четвертой части этой дозы! Мужик дал мне чистый товар. Но что это? Порошок выглядел и пах как героин и имел консистенцию героина, но пятичасовой кайф от такой маленькой дозы? В общем, я понял, что в руках у меня золотая жила. Восемьсот крон за грамм, который можно разбодяжить три раза и продать за тысячу четыреста. Пятьдесят граммов в день. Тридцать тысяч прямиком в карман. Мой карман. И карманы Олега и Ирены.

Я рассказал им о коммерческом предложении. Объяснил цифры.

Они переглянулись. Они не пришли в восторг, как я рассчитывал.

– Но Дубай… – начал Олег.

Я соврал и сказал, что, пока мы не обманываем старикана, мы вне опасности. Сначала мы пойдем и скажем ему, что больше не будем на него работать, что мы приняли Иисуса или что-нибудь в этом роде. А потом немного переждем и начнем понемногу работать на самих себя.

Они снова переглянулись. И я внезапно понял, что между ними что-то есть, что-то, что я упустил и заметил лишь сейчас.

– Но дело в том… – сказал Олег, пытаясь зацепиться взглядом за стену. – Ирена и я, мы…

– Что вы?

Он завертелся, как разрубленный червяк, и в конце концов посмотрел на Ирену, прося о помощи.

– Мы с Олегом решили съехаться, – сказала Ирена. – Мы копим на кооперативную квартиру в районе Бёлер. Мы собирались поработать до лета, а потом…

– А потом что?

– А потом мы хотели закончить школу, – сказал Олег. – И может быть, продолжить учиться.

– На юридическом, – подхватила Ирена. – У Олега ведь очень хорошие оценки.

Она засмеялась так, как обычно хохотала, когда ей казалось, что она сморозила какую-то глупость, но ее щеки, всегда бледные, сейчас разгорячились и раскраснелись от радости.

Они снюхались и стали любовниками за моей спиной! Как же я этого не заметил?

– На юридическом, – сказал я и открыл пакетик, в котором еще оставалось больше грамма. – Разве не там учатся те, кто потом становятся большими полицейскими начальниками?

Никто из них не ответил.

Я вытащил ложку, которой обычно ел хлопья, и вытер ее о брюки.

– Что ты делаешь? – спросил Олег.

– Это надо отметить, – ответил я, насыпая в ложку порошок. – Кроме того, должны же мы сами протестировать товар, прежде чем будем предлагать его старикану.

– Значит, все в порядке? – сказала Ирена с облегчением. – Все будет так же, как и раньше?

– Конечно, дорогуша. – Я зажег зажигалку и поднес ложку к огню. – Это для тебя, Ирена.

– Для меня? Но я не думаю…

– Ради меня, сестричка. – Я поднял на нее глаза и улыбнулся. Улыбнулся той улыбкой, от которой она знала, что я знаю, что у нее нет противоядия. – Скучно летать одному, знаешь ли. Вроде как в одиночестве.

Порошок в ложке растаял и забулькал. У меня не было ваты, и я подумал, не процедить ли жидкость через отломанный сигаретный фильтр. Но раствор казался таким чистым. Он был белым и однородным. Поэтому я просто остудил его за пару секунд, а потом загнал прямо в шприц.

– Густо… – подал голос Олег.

– Надо нам поосторожнее, чтобы не было передоза, потому что здесь хватит на троих. Ты в числе приглашенных, друг мой. Но может быть, ты хочешь просто посмотреть?

Мне не надо было поднимать на него глаза. Я слишком хорошо его знал. С чистым сердцем, ослепленный любовью и в доспехах мужества, которое однажды заставило его сигануть с пятнадцатиметровой мачты в Осло-фьорд.

– Ладно, – сказал он и начал закатывать рукав рубашки. – Я с вами.

В тех же доспехах, благодаря которым он утонет, захлебнется, как крыса.

Я очнулся от стука в дверь. Казалось, в моей голове работают шахтеры, и мне было страшно сделать усилие и открыть один глаз. Утренний свет бил в щель между деревянными досками, приколоченными к окну и подоконнику. Ирена лежала на своем матраце, и я увидел ногу Олега в кроссовке «Пума Спид Кэт», торчащую между двумя гитарными усилителями. По звукам ударов в дверь я понял, что стоящий с другой стороны начал колотить в нее ногами.

Я поднялся и поплелся открывать, пытаясь вспомнить, предупреждали ли меня о репетиции или о том, что кто-нибудь приедет за оборудованием. Я распахнул дверь и по привычке приставил ногу к ее внутренней стороне. Это не помогло. От удара я спиной вперед влетел в комнату и повалился на ударную установку. Ну и грохот. Когда мне удалось отпихнуть стойки для тарелок и малый барабан, прямо перед своим носом я увидел лицо моего дорогого неродного брата Стейна.

Вычеркните слово «дорогого».

Он стал крупнее, но короткий чубчик десантника и черный, полный ненависти жесткий взгляд остались прежними. Я видел, что он открывает рот и что-то говорит, но в ушах у меня еще стоял звон тарелок. Когда он подошел ко мне, я автоматически прикрыл лицо руками. Но он прошел мимо, перешагнул через барабаны и двинулся к лежащей на матраце Ирене. Она очнулась со слабым криком, когда он схватил ее за руку и поставил на ноги.

Он крепко держал ее одной рукой, а второй запихивал какие-то вещи в ее рюкзак. Когда он потащил ее к двери, она перестала сопротивляться.

– Стейн… – начал было я.

Он остановился в дверном проеме и вопросительно посмотрел на меня, но мне больше нечего было сказать ему.

– Ты уже достаточно горя причинил этой семье, – произнес он.

Когда он поднял ногу и захлопнул ею за собой железную дверь, он напомнил мне хренова Брюса Ли. Воздух звенел. Олег поднял голову над усилителем и что-то сказал, но я снова оглох.

Я стоял спиной к камину и чувствовал, как от тепла покалывает спину. Огонь и старинная огромная настольная лампа были единственными источниками света в комнате. Старикан сидел в кожаном кресле и разглядывал мужика, которого мы привезли с собой на лимузине с Шиппергата. Он был все так же одет во всесезонную куртку. Андрей стоял позади мужика и снимал повязку с его глаз.

– Итак, – произнес старикан. – Значит, это вы поставляете товар, о котором я так много слышал.

– Да, – ответил мужик, надел очки и, прищурившись, огляделся.

– Откуда товар?

– Я здесь для того, чтобы продать его, а не рассказывать о нем.

Старик провел двумя пальцами по подбородку.

– Тогда он меня не интересует. В таком бизнесе, как наш, перекупка краденого всегда ведет к трупам. А трупы – это проблемы для фирмы.

– Товар не краденый.

– Смею утверждать, что я довольно хорошо знаю каналы, а этого товара раньше никто никогда не видел. Поэтому повторюсь: я ничего не покупаю, пока не удостоверюсь в том, что товар не выйдет нам боком.

– Я позволил вам привезти меня сюда с завязанными глазами, потому что понимаю необходимость соблюдать секретность. Надеюсь, вы проявите такое же понимание по отношению ко мне.

От тепла стекла его очков запотели, но он не снял их. Андрей и Петр обыскали его в машине, а я наблюдал за языком его тела, за голосом, руками. Единственное, что я понял, – это что он одинок. Не было никакой жирной страшной подружки, только этот мужик и его потрясающий наркотик.

– Судя по тому, что мне известно, вы можете быть полицейским, – сказал старикан.

– С этим вот? – ответил мужик, указывая на свою ногу.

– Если вы занимаетесь ввозом, почему я о вас раньше не слышал?

– Потому что я новичок. У легавых на меня ничего нет, меня никто не знает, ни в полиции, ни в этом бизнесе. У меня есть так называемая респектабельная профессия, и до сих пор я вел совершенно нормальную жизнь. – Он осторожно изобразил на лице гримасу, которая, видимо, должна была означать улыбку. – Ненормально нормальную жизнь, как сказали бы многие.

– Хм…

Старикан продолжал почесывать свой подбородок. Потом он схватил меня за руку и притянул к креслу так, что я оказался рядом с ним. Я продолжал рассматривать мужика.

– Знаешь, что я думаю, Густо? Я думаю, он сам делает товар. А ты как считаешь?

Я подумал и ответил:

– Возможно.

– Ты же знаешь, Густо, для этого не нужно быть Эйнштейном в химии. В Сети можно отыскать детальные описания того, как превратить опиум в морфин, а затем в героин. Давайте предположим, что вы заполучили десять кило опия-сырца. Вы добыли оборудование для его варки, холодильник, немного метанола, вентилятор и венчик, и вот у вас уже восемь с половиной кило кристаллов героина. Смешайте его, и у вас кило двести уличного героина.

Мужик во всесезонной куртке прокашлялся:

– Для этого требуется немного больше.

– Вопрос, – сказал старик, – в том, где вы взяли опиум.

Мужик покачал головой.

– Ты слышал, что он говорит, Густо? – Старикан указал пальцем на изуродованную ногу. – Он делает полностью синтетический наркотик. Ему не нужна помощь природы или Афганистана, он пользуется простой химией и готовит на кухонном столе. Полный контроль и никакого риска при транспортировке. И как минимум такой же действенный, как героин. Среди нас объявился умник, Густо. Такая предпринимательская деятельность внушает уважение.

– Уважение, – пробормотал я.

– Сколько вы можете производить?

– Два кило в неделю, наверное. Зависит от ряда факторов.

– Беру все, – сказал старикан.

– Все? – спросил мужик, ровно, без сколько-нибудь заметного удивления в голосе.

– Да, все, что вы изготовите. Могу ли я сделать вам деловое предложение, господин…

– Ибсен.

– Ибсен?

– Если вы не возражаете.

– Ну что вы, он тоже был великим мастером. Я предлагаю вам вступить с нами в деловое партнерство, господин Ибсен. Вертикальная интеграция. Весь рынок будет принадлежать нам, и мы сможем устанавливать цену. Больше дохода нам обоим. Что скажете?

Ибсен покачал головой.

Старикан склонил голову, улыбаясь безгубым ртом.

– Почему нет, господин Ибсен?

Я увидел, как маленький мужик выпрямился и даже, мне показалось, раздулся в своей немного большой по размеру, унылой куртке.

– Хотите, чтобы я отдал вам монополию, господин…

Старикан сложил ладони:

– Называйте меня, как хотите, господин Ибсен.

– Я не хочу зависеть от одного-единственного покупателя, господин Дубай. Это слишком рискованно. И это означает, что вы можете снизить цену. С другой стороны, я не хочу иметь слишком много покупателей, тогда возрастает риск того, что меня выследит полиция. Я пришел к вам, потому что известно, что вы умеете быть невидимым, но я хочу иметь еще одного покупателя. Я уже связывался с «Лос Лобос». Надеюсь, вы меня понимаете.

Старикан рассмеялся своим странным смехом, напоминающим рев мотора южнонорвежской лодки:

– Слушай и учись, Густо. Он знаком не только с фармацевтикой, он еще и бизнесмен. Хорошо, господин Ибсен, на этом и порешим.

– Цена…

– Я заплачу, сколько вы просили. Вы скоро выясните, что в этом бизнесе не тратят время на торг, господин Ибсен. Жизнь слишком коротка, а смерть слишком близка. Договоримся о первой поставке в следующий вторник?

По дороге к двери старик прикидывался, что не может идти, не опираясь на меня. Ногти его царапали кожу на моей руке.

– А вы задумывались об экспорте, Ибсен? Контроля за вывозом наркотиков из Норвегии не существует, знаете ли.

Ибсен не ответил. Но теперь я увидел, что он хотел иметь. Увидел в том, как он стоит на своей изуродованной ноге с вывернутым бедром. Увидел в отблесках на его потном чистом лбу под редкими волосами. Стекла очков отпотели, и глаза его сверкали так же, как на Шиппергата. Он хотел доплаты. Доплаты за все, что он недополучил: уважение, любовь, восхищение, принятие, за все те вещи, которые, как говорится, нельзя купить. Но на самом деле, конечно, можно. Только за деньги, а не за хреново сочувствие. Не так ли, папа? Жизнь должна тебе, и если она не возвращает свои долги, ты должен потребовать возврата, ты должен стать рэкетиром для себя самого. И если за это нам придется гореть в аду, то на небесах будет немноголюдно. Правда ведь, папа?

Харри сидел у выхода на посадку и смотрел в окно. Смотрел, как самолеты отъезжают и выруливают на взлетную полосу.

Через восемнадцать часов он будет в Шанхае.

Он любил Шанхай. Любил тамошнюю еду, любил идти по набережной Бунд вдоль реки Хуанхэ к отелю «Мир», любил заходить в «Бар старого джаза», чтобы послушать пожилых музыкантов, со скрипом продирающихся через свои стандартные произведения, любил думать о том, что они непрерывно сидели и играли здесь с самой революции сорок девятого года. Любил ее. Любил то, что между ними было и чего не было, но он оставил эти мысли.

Оставил. Замечательное качество, с которым ему не повезло родиться, но в котором он упражнялся последние три года. Не биться лбом об стену, когда в этом нет необходимости.

«Насколько непоколебима твоя вера в твое евангелие? Разве ты тоже не сомневаешься?»

Он должен был оказаться в Шанхае через восемнадцать часов.

Мог бы оказаться в Шанхае через восемнадцать часов.

Черт.

Она ответила после второго звонка.

– Что тебе надо?

– Не бросай трубку, хорошо?

– Я еще здесь.

– Слушай, насколько крепко ты держишь этого Нильса Кристиана?

– Ханса Кристиана.

– Он достаточно сильно в тебя влюблен, чтобы ты могла уговорить его поучаствовать в одной сомнительной подмене?