Текст книги "Ночной шторм"

– Как мы поступим? – спросила Катрин.

– Я хотел бы заботиться о Ливии, – ответил он. – Но я не уверен, что сейчас подходящий для этого момент.

– Момент совсем не подходящий, – раздраженно произнесла Катрин. – Более чем. Но с этим ничего нельзя поделать.

В конце концов они решились воспитывать Ливию. Потом они купили дом, а тремя годами позже Катрин забеременела. Габриэля, в отличие от Ливии, они планировали.

Йоаким любил Ливию. Любил ее звонкий голос, ее энергичность и любознательность.

Катрин.

Как она себя чувствует? Она звала его тогда. Он слышал это наяву.

Йоаким надавил на газ. С прицепом было опасно превышать скорость, но ему было все равно. Самое главное – добраться до острова как можно быстрее. К жене и сыну. Они должны быть вместе в такой момент. Всю дорогу перед ним стояло лицо Катрин.

5

К восьми вечера все стихло в Олуддене. Тильда Давидсон стояла в кухне и удивлялась тому, как тихо вокруг. Даже шума волн не было слышно. Тильда огляделась по сторонам, и ей показалось, что она перенеслась во времени в конец девятнадцатого века и оказалась в кухне зажиточных господ. Массивный стол из дуба. Медные кастрюли, фарфор из Ост-Индии и стеклянные бутыли ручной работы на полках. Стены и потолок окрашены в белый цвет, а шкафы и дверные косяки и рамы – в голубой.

Кухня словно имитировала картину Карла Ларсона. Тильда подумала: «В такой кухне с удовольствием завтракала бы каждый день». На хуторе она была одна. Ханс Майнер и двое коллег из Боргхольма уехали в семь. Комиссар полиции уехал еще в пять, одновременно с машиной «скорой помощи».

Хозяин Олуддена Йоаким Вестин должен был приехать вечером, и было очевидно, что ждать его должна Тильда: это ей четко дали понять коллеги. Не потому, что она была женщина – по крайней мере, Тильде хотелось в это верить, – а потому, что она была самой молодой и к тому же новенькой.

Тильда не возражала против сверхурочной работы. К тому же ей поручили лишь отвечать на звонки и не пускать репортера из «Эланд-постен» к месту несчастного случая. Она порекомендовала ему обратиться в службу информации в Кальмаре.

Когда спасатели пошли к пляжу с носилками, Тильда вышла на дамбу и смотрела, как мужчины медленно доставали из воды тело погибшей девочки. Безжизненные руки. Вода, льющаяся с одежды. Это был пятый смертельный случай на памяти Тильды, но невозможно привыкнуть к виду смерти: будь то утопленники или жертвы автомобильных аварий.

Когда Йоаким Вестин позвонил, Тильда сняла трубку. Вообще-то это было против правил – сообщать о смертельных случаях по телефону, но вроде все обошлось. Голос у Вестина был спокойный, да и иногда лучше сразу узнать плохие новости, чем мучиться ожиданием. «Давайте жертве и родственникам краткую и точную информацию», – учил ее Мартин в полицейской школе.

Тильда вышла из кухни. В коридоре пахло краской. В соседней с кухней комнате были наклеены на стены новые обои и был ошкурен пол, но остальные комнаты оставались темными и пустыми. Это напомнило Тильде заброшенные дома, в которых, как крысы, прятались отбросы общества. Полицейским часто приходится бывать в подобных местах.

Нет, зимой ей не хотелось бы жить здесь. Слишком уж большой дом. И вокруг – никого. Марнэс с единственной центральной улицей с магазинами казался мегаполисом по сравнению с этими пустынными местами.

Она вышла на застекленную веранду и открыла дверь, впуская в дом влажный холодный ветер с моря. Во дворе горел всего один фонарь с треснувшим плафоном, которому не под силу было осветить весь хутор.

Тильда встала рядом с каменной стеной сарая и достала из кармана телефон. Ей хотелось услышать голос живого человека, но Мартину звонить было уже поздно: он давно уехал с работы. Поэтому она набрала номер соседей – семьи Карлсонов. Ответила хозяйка.

– Как они? – спросила Тильда.

– Я только что к ним заглядывала, они спят, – ответила Мария Карлсон. – Я уложила их в комнате для гостей.

– Хорошо, – сказала Тильда. – Когда вы ложитесь спать? Я хотела прийти попозже с Йоакимом Вестином, но он приедет не раньше чем через три часа.

– Приходите. Мы с Рогером не будем ложиться спать.

Закончив разговор, Тильда снова почувствовала себя одинокой. Ей хотелось поехать домой, но мог позвонить Вестин или кто-то другой.

Она вернулась в дом, прошлась по коридору и встала на пороге спальни. Это была маленькая уютная комната – светлая часовня в мрачном замке. На стенах – желтые обои с красными звездами, на стульях – мягкие игрушки. Наверняка комната дочери.

Тильда медленно прошла в центр комнаты. Ей подумалось, что родители сначала привели в порядок детские комнаты, чтобы сыну и дочери было уютно на хуторе, и только потом – свою спальню. Тильда подумала о квартире в Кальмаре, в которой детскую комнату ей приходилось делить с одним из братьев. Тогда она мечтала иметь отдельную спальню.

В комнате стояла короткая детская кроватка, накрытая светло-желтым покрывалом, поверх которого лежали несколько подушек с вышитыми на них зверушками – львятами и слонятами, спящими в своих маленьких кроватках.

Тильда присела на кровать. Они скрипнула и слегка прогнулась под ее тяжестью. В доме было тихо. Тильда откинулась на подушки и расслабилась. Если отпустить мысли, перед внутренним взором словно встает белый экран, на котором показывают воспоминания. Тильда увидела на экране Мартина таким, каким он спал рядом с ней в постели в последний раз. Это было в ее прежней квартире в Вэкшо почти месяц назад, и она надеялась, что он скоро приедет ее навестить.

Нет ничего теплее и уютнее детской комнаты.

Тильда медленно выдохнула и закрыла глаза.

Если ты не придешь ко мне, то я приду к тебе…

Она резко села на кровати и поначалу не поняла, где находится. Но папа был рядом с ней только что. Она явственно слышала его голос. Тильда открыла глаза. Этого не может быть. Ее отец мертв. Он погиб в результате автомобильной аварии одиннадцать лет назад.

Тильда несколько раз моргнула и поняла, что это ей приснилось.

Она почувствовала запах ошкуренного дерева и побелки и вспомнила, что лежит в детской кроватке в Олуддене. И тут же перед глазами молодой женщины возникла картина: мертвое тело поднимают из моря, и вода стекает с одежды на камни. Она заснула в чужой детской. Пару раз моргнув, Тильда разглядела циферблат: часы показывали половину одиннадцатого. Она спала два часа и слышала во сне отца. Он был здесь с ней, в этой комнате.

Вдруг Тильде что-то послышалось, и она повернула голову. В доме больше не было тихо. До нее доносились слабые голоса, как будто где-то говорили люди.

Много людей. Звук был такой, словно группа людей окружила дом и что-то тихо, но оживленно обсуждала.

Стараясь не шуметь, Тильда осторожно поднялась с постели. Было неловко так подслушивать чей-то разговор. Затаив дыхание, молодая женщина сделала пару шагов по направлению к выходу и снова прислушалась. Может, это ветер гуляет во дворе?

Тильда снова вышла на веранду, и в тот момент, когда ей показалось, что она различает слова, голоса внезапно стихли.

Во дворе было тихо и темно. В следующую секунду темноту прорезал яркий свет фар. Она услышала шум мотора и поняла, что вернулся Йоаким Вестин. Тильда быстро бросила взгляд на дом, словно проверяя, что все осталось так же, как и было. Услышанные голоса ее встревожили. У нее было такое ощущение, словно она сделала что-то плохое, хотя не было ничего плохого в том, чтобы подождать хозяина в его доме, тем более при таких трагических обстоятельствах. Надев ботинки, Тильда вышла во двор.

Перед ней остановилась машина с прицепом, из которой выскочил водитель. Йоаким Вестин. Высокий худой мужчина лет тридцати пяти, в джинсах и зимней куртке. В темноте Тильда не видела лица, но ей показалось, что он смотрел на нее со злостью. Движения мужчины были напряженными и резкими. Захлопнув дверцу, он направился к ней.

– Здравствуйте, – сказал Йоаким, не протягивая руки.

– Здравствуйте, – кивнула Тильда, – Тильда Давидсон из полицейского участка в Марнэсе. Я с вами говорила по телефону.

Тильда пожалела, что не надела форму. Она больше подошла бы для этого разговора.

– Здесь только вы? – спросил Вестин.

– Да, мои коллеги уехали, – ответила Тильда. – «Скорая» тоже.

Между ними повисла тишина. Вестин стоял молча, словно не знал, какой вопрос задать следующим.

– Ливия? – произнес он наконец, глядя на темный дом. – Она не здесь?

– Ее отвезли в Кальмар.

– Где это произошло? – спросил он, переводя взгляд на Тильду.

– На берегу. Рядом с маяками…

– Она пошла к маякам?

– Нет… То есть мы пока не знаем.

Вестин переводил взгляд с Тильды на дом и обратно.

– А Катрин и Габриэль? Они все еще у соседей?

Тильда кивнула:

– Они заснули. Я недавно звонила и проверяла.

– Они в том доме? – спросил Вестин, глядя на юго-запад. – У фермеров?

– Да.

– Я пойду к ним.

– Отвезти вас? – предложила Тильда.

– Нет, спасибо, – ответил Йоаким. – Мне нужно пройтись.

Он прошел мимо нее, перешагнул через невысокую каменную ограду и пошел прямо в темноту.

«Испытывающих глубокую скорбь людей нельзя оставлять одних». Тильда вспомнила уроки в полицейской школе и поспешила за Йоакимом. Это был не самый подходящий момент, чтобы задавать глупые вопросы (например, о том, как прошла поездка), – поэтому она просто молча шла за мужчиной.

Им стоило захватить с собой фонарик, потому что на улице было так темно, хоть глаза выколи, – но каким-то чудом Вестин нашел дорогу. Тильда решила, что он про нее забыл. Однако Вестин вдруг повернулся к ней и сказал:

– Осторожно, впереди колючая проволока.

Они обошли ограду. На западе шептало море, напомнив Тильде о голосах, которые она слышала сквозь стены на хуторе.

– На вашем хуторе живет кто-то еще, кроме вас? – поинтересовалась она.

– Нет, – коротко ответил Вестин, не спрашивая, что молодая женщина имеет в виду. Тильда тоже промолчала.

Через пару сотен метров они вышли на покрытую гравием дорогу, ведущую к ферме. Прошли мимо тракторов, от которых исходил слабый запах навоза. Затем мимо коровника, из которого доносилось тихое мычание, – и подошли к дому. Черная кошка спрыгнула с крыльца и исчезла за углом. Вестин тихо спросил:

– Кто ее нашел? Катрин?

– Нет, – ответила Тильда. – Думаю, это была воспитательница детского сада.

Йоаким повернулся и странно на нее посмотрел, словно не понимая, что она говорит. Позже Тильда подумала, что тогда ей стоило остановить его на лестнице и поговорить, – но вместо этого она поднялась на крыльцо и постучала в окно. Через пару минут им открыла светловолосая женщина в кофте и юбке. Это была Мария Карлсон.

– Входите, – проговорила она тихо. – Я пойду, разбужу их.

– Габриэля можно не будить, – сказал Йоаким.

Мария Карлсон кивнула и пошла по коридору.

Тильда с Йоакимом остановились на пороге гостиной. В комнате горели свечи, из приемника доносилась нежная мелодия флейты. «Как на похоронах», – подумала Тильда. Будто в этом доме кто-то умер, а не в Олуддене.

Мария Карлсон исчезла из виду. Через минуту в дверях показалась девочка. На ней были брючки и кофта, к груди девочка прижимала мягкую игрушку. Девочка посмотрела на них сонным невидящим взглядом, но потом различила, кто перед ней, и тут же проснулась окончательно и улыбнулась.

– Привет, папа! – крикнула она и побежала к отцу. «Она ничего не знает, – поняла Тильда. – Ей еще никто не сказал, что ее мама утонула».

Но самым странным было то, что Йоаким Вестин застыл на пороге, не делая никаких попыток обнять дочь.

Тильда искоса на него взглянула. На лице мужчины был написан безграничный ужас.

Полным паники голосом Йоаким Вестин прошептал:

– Это же Ливия.

Он в отчаянии посмотрел на Тильду:

– Но Катрин? Моя жена… Где Катрин?

Ноябрь

6

Йоаким ждал на скамейке перед зданием областной больницы в Кальмаре. День был солнечным и холодным. Рядом с ним сидел молодой священник в синем пуховике с Библией в руках.

Внутри здания в помещении, куда вела дверь с надписью «Комната прощания», лежала Катрин, но Йоаким отказывался туда входить.

– Я хотел бы, чтобы вы на нее взглянули, – сказала ему главный врач больницы. – Если вы, конечно, в состоянии.

Йоаким тряхнул головой.

– Я могу объяснить, что вы увидите, – продолжила врач. – Покойница лежит на столе, накрытая покрывалом…

– До шеи. Видно только лицо, – закончил за нее Йоаким. – Я знаю.

Он знал, потому что год назад видел в такой комнате Этель. Но Катрин он такой видеть не хотел. Йоаким отвел взгляд и молча покачал головой.

Врач кивнула:

– Хорошо, тогда подождите здесь.

Она вошла в здание, а Йоаким остался ждать на скамейке, устремив взор в синее небо. Рядом ерзал на скамейке священник. Видимо, его нервы не выдерживали тишины.

– Вы давно женаты? – спросил он наконец.

– Семь лет и три месяца, – ответил Йоаким.

– У вас есть дети?

– Двое. Мальчик и девочка.

– Дети тоже могут попрощаться с покойной, – сказал священник. – Так им будет легче… жить дальше.

Йоаким снова покачал головой, сказав:

– Думаю, это излишне.

Они снова замолчали. Через пару минут вернулась врач, держа в руках фотографии, сделанные «полароидом», и большой бумажный пакет.

– Пришлось искать фотоаппарат, – объяснила она свою задержку и протянула снимки Йоакиму.

Он взял их и увидел лицо Катрин. Две фотографии были сделаны спереди и две сбоку. Глаза жены были закрыты, но сразу было видно, что она не спит. Кожа белая и безжизненная. На лбу и на щеках – черные ссадины.

– Ее ранили, – прошептал он.

– Это от падения, – объяснила врач. – Она поскользнулась и упала на острые камни.

– Но мне сказали, что она утонула…

– Не совсем так. Она умерла от гипотермии, то есть от переохлаждения. Температура воды в это время года ниже десяти градусов. И она наглоталась ее достаточно.

– Но почему она упала в воду? – спросил Йоаким. – Почему?

На этот вопрос ответа он не получил.

– Это ее одежда, – сказала врач, протягивая ему пакет. – Так вы не хотите на нее посмотреть?

– Нет.

– Не хотите попрощаться?

– Нет.

Дети спали в своих комнатах после смерти Катрин. Они задавали много вопросов о том, почему мамы нет дома, – но в конце концов засыпали.

Йоаким лежал один на двуспальной кровати и смотрел в потолок ночами напролет. И даже заснув под утро, он не испытывал облегчения. Каждый раз ему снился один и тот же сон. Ему снилось, что он возвращается в Олудден после долгого отсутствия. Небо серое и безжизненное. Пляж пустынен. Он идет к дому, который кажется пустым и полуразрушенным. Дождь смыл красную краску, отчего фасад стал тускло-серым. Окна в веранде разбиты. Дверь распахнута, а за ней – темнота. По расшатанным ступенькам Йоаким поднимается на крыльцо и входит в темную прихожую. Пол покрыт толстым слоем пыли, обои со стен сорваны, мебель исчезла. От ремонта, начатого им с Катрин, не осталось и следа.

Но из глубины дома доносится шум. Кто-то разговаривает в кухне. Он проходит по коридору и останавливается на пороге. За кухонным столом Ливия и Габриэль играют в карты. Дети по-прежнему маленькие, но лицо каждого ребенка испещряет тонкая паутина морщинок.

– Мама дома? – спрашивает он.

Ливия кивает:

– Она в сарае.

– Она живет на сеновале, – прибавляет Габриэль.

Оставив детей играть, он поворачивается и уходит.

Во дворе он проходит прямо к сараю и распахивает дверь.

– Эй! – кричит он в темноту.

Ответа нет, но он все равно входит внутрь. Подходит к лестнице на сеновал и начинает взбираться по холодным и влажным ступенькам. Поднявшись, он вместо сена видит только лужи воды на полу. Катрин стоит в углу сеновала спиной к нему. На ней промокшая насквозь ночная сорочка.

– Тебе холодно? – спрашивает он.

Катрин, не оборачиваясь, качает головой.

– Что случилось на берегу?

– Не спрашивай, – отвечает она и начинает медленно просачиваться в трещины в полу.

Он бежит к жене.

– Мама! – раздается вдали детский голос.

Катрин замирает.

– Ливия проснулась, – говорит она. – Тебе нужно пойти к ней, Ким.

Йоаким вздрогнул и открыл глаза. Он лежал один в двуспальной кровати. В комнате было темно и тихо. Часы показывали три часа. Йоаким не сомневался, что спал всего несколько минут, но ему казалось, что этот сон длился вечно.

Он зажмурился. Может, Ливия сама заснет. Но в этот момент снова раздался детский голос:

– Мама!

Ждать было бессмысленно. Ливия проснулась и не прекратит кричать, пока мама ее не успокоит.

Йоаким медленно спустил ноги с кровати и зажег ночник. В доме было холодно, и Йоаким ощутил невыносимое одиночество.

– Мама!

Он знал, что должен заботиться о детях. Он не мог, не хотел, но должен был. Больше у них никого не было.

Йоаким встал и пошел в детскую. Стоило ему склониться над кроватью, как Ливия тут же повернулась к нему. Он погладил ее по голове, ничего не говоря.

– Мама? – пробормотала дочка.

– Нет, это я, – ответил он. – Спи, Ливия.

Она ничего не сказала, но опустилась на подушку.

Йоаким стоял рядом с кроватью, пока дыхание Ливии не стало размеренным. Он осторожно сделал шаг назад, потом еще один. Повернулся к двери и услышал:

– Папа, не уходи.

В голосе дочери не было и следа сна.

Йоаким застыл, ощущая ступнями холод пола. Ливия неподвижно лежала в постели, но голос ее был четким. Йоаким медленно повернулся к дочери.

– Почему?

– Останься здесь, – попросила Ливия.

Йоаким промолчал. Затаив дыхание, он прислушался. У него было такое ощущение, словно Ливия разговаривает с ним во сне.

Постояв пару минут, он вообще перестал что-либо различать в темноте.

– Ливия? – прошептал он.

Девочка не ответила, но дыхание ее стало прерывистым. В любую минуту можно было ожидать новых криков.

Ему в голову пришла одна мысль. Сначала она показалась ему чудовищной, но потом Йоаким все-таки решил попробовать.

Он тихо вышел из комнаты и пошел в ванную, где на ощупь отыскал корзину с грязным бельем. Она была заполнена доверху. Никто не стирал уже неделю. У него не было на это ни сил, ни желания.

Из детской снова донесся крик:

– Мама!

Йоаким знал, что это никогда не закончится. Так будет продолжаться каждую ночь.

– Тише, – пробормотал он.

Открыв крышку, Йоаким начал рыться в ворохе одежды. Он ощутил знакомый запах. Большинство вещей в корзине принадлежали ей. Там были все кофты и брюки, которые были на ней в последние дни перед трагедией. Йоаким вытащил джинсы, красную вязаную кофту и белую юбку и, не удержавшись, поднес вещи к лицу.

Катрин.

Сколько воспоминаний пробуждал ее запах… Ощущение ее присутствия было почти болезненным, но Ливия продолжала звать в своей комнате маму.

Йоаким взял с собой красную кофту и вернулся в детскую. Ливия во сне скинула с себя одеяло. Когда он вошел, она подняла голову и посмотрела на него сонными глазами.

– Спи, Ливия, – сказал он. – Мама здесь.

Затем положил кофту рядом с дочкой и укрыл ее, подоткнув под нее одеяло. Теперь Ливия лежала, закутанная в одеяло как в кокон.

– Спи, – повторил он.

– Мм… – произнесла Ливия, успокаиваясь. Дыхание ее стало размеренным, она уткнулась носом в мамину шерстяную кофту и спала. Рядом на подушке лежала ее любимая игрушка, но обнимала девочка кофту.

Йоаким знал, что наутро Ливия даже не вспомнит, что просыпалась среди ночи.

Темная комната. Задернутые шторы. Кровать. Йоакиму хотелось заснуть и забыться. У него не было ни сил, ни желания жить. Но он не мог заснуть.

Мысли его то и дело возвращались к корзине с вещами Катрин, и через некоторое время он снова поднялся и отправился в ванную. На дне корзины он нашел то, что искал, – белую ночную сорочку Катрин с красным сердцем на груди.

В коридоре он замер, прислушиваясь к звукам в детских, но там было тихо.

Йоаким вошел в комнату, включил свет, отогнул одеяло на кровати, разгладил простыни, поправил подушки. Потом погасил свет, лег в кровать, закрыл глаза и вдохнул запах Катрин. Протянув руку, коснулся мягкой ткани сорочки на соседней подушке.

На следующее утро Йоакима разбудил настойчивый звон будильника, свидетельствовавший о том, что ему все-таки удалось уснуть. «Катрин больше нет», – сказал он себе.

Йоаким слышал, как Ливия и Габриэль ворочаются в кроватях, потом услышал, как кто-то из детей топает босыми ногами в ванную. Йоаким ощутил знакомый запах и перевел взгляд на свои руки, сжимавшие что-то белое.

Ночная сорочка.

Йоаким в ужасе смотрел на сорочку, вспоминая события прошлой ночи. Он поспешил накрыть сорочку одеялом, чтобы дети не увидели.

Встав, он принял душ, оделся, потом одел детей и приготовил завтрак. Йоаким то и дело посматривал на Ливию и Габриэля, чтобы понять, о чем они думают, но дети склонились над тарелками.

Утренний холод взбодрил Ливию; когда Габриэль пошел в туалет, она внимательно посмотрела на Йоакима и спросила:

– Когда мама вернется?

Стоя спиной к дочке, Йоаким зажмурился. Он крепко сжал ладонями кружку с кофе. Вопрос повис в воздухе. Йоакиму невыносимо было слышать эти слова, но Ливия упорно снова и снова задавала этот вопрос каждое утро со дня смерти Катрин.

– Я не знаю, – медленно ответил он. – Я не знаю, когда она вернется.

– Когда? – сказала Ливия, повышая голос.

Йоаким молчал. Потом медленно повернулся, подумав, что это удачный момент, чтобы все рассказать. Он посмотрел на Ливию.

– На самом деле я не думаю, что мама вернется, – проговорил он. – Ее больше нет.

Ливия округлила глаза.

– Это не так, – твердо произнесла она.

– Ливия, мама не вернется.

– Конечно, вернется! – вскричала Ливия. – Она вернется, и точка.

И снова принялась за свой бутерброд. Йоаким опустил взгляд, чувствуя свое поражение.

К восьми он повез детей в сад. Подальше от тишины Олуддена.

В саду их встретил взрыв детского смеха. Йоаким чувствовал бессилие. Он устало обнял Габриэля на прощание, и тот побежал на смех своих товарищей. «Со временем их энергия исчезнет, – подумал Йоаким. – Они вырастут, их лица станут морщинистыми. За этой нежной детской кожей скрываются мертвые черепа с пустыми глазницами…»

Он тряхнул головой, прогоняя эти ужасные мысли.

– Пока, папа, – сказала Ливия в раздевалке. – Мама сегодня придет домой? – прибавила она.

Словно не слышала того, что он сказал утром.

– Нет, не сегодня, – тихо сказал Йоаким. – Сегодня я тебя заберу.

– Пораньше?

Ливия все время хотела, чтобы ее забирали пораньше, – но когда Йоаким приезжал, дочке не хотелось расставаться с друзьями и ехать домой.

– Конечно, – ответил он. – Я приеду пораньше.

Он кивнул, и Ливия вышла из раздевалки.

– Здравствуйте, Йоаким, – услышал он женский голос и, обернувшись, увидел Марианну, воспитательницу дочери.

– Как вы?

– Так себе, – сказал он.

Через двадцать минут ему нужно было быть в похоронном бюро в Боргхольме, поэтому он пошел к выходу, но Марианна его остановила.

– Я понимаю, – сказала она. – Мы все понимаем, как вам сейчас плохо.

– Она говорит? – спросил Йоаким, кивая в сторону соседней комнаты.

– Ливия? Да, конечно.

– Я имею в виду, говорит ли она о своей маме?

– Почти нет. Мы тоже. Точнее… – Марианна помолчала и продолжила: – Если вы не возражаете… мы стараемся общаться с ней так же, как и прежде, не выделяя ее среди других детей.

Йоаким кивнул.

– Если вы еще не знаете, то это я нашла ее тогда…

– Вот как.

Он ни о чем не спрашивал, но женщина продолжала говорить, словно ей нужно было высказаться:

– Остались только Ливия и Габриэль… На часах было пять, а никто за ними не приехал. И телефон не отвечал… Поэтому я посадила их в машину и поехала в Олудден. Дверь была открыта, и дети побежали в дом, а я вышла во двор и увидела внизу в воде красное пятно… Это была ее куртка.

Йоаким слушал и представлял, как выглядит череп Марианны под тонкой кожей. Довольно миниатюрный, с высокими скулами, решил он. Воспитательница тем временем продолжала:

– Я увидела куртку, потом брюки и поняла, что это человек в воде. Тогда я позвонила в службу спасения и бросилась к берегу. Но было уже поздно. Это было такое странное ощущение: ведь мы говорили с ней всего за день до этого…

Марианна замолчала.

– Там больше никого не было? – спросил Йоаким.

– Что вы имеете в виду?

– Детей там не было? Они не видели Катрин?

– Нет, они были в доме. А потом я отвела их к соседям. Ливия и Габриэль ничего не видели… Дети живут настоящим. Они быстро приспосабливаются к новым ситуациям. Они… забывают, – добавила Марианна после паузы.

По дороге к машине Йоаким понял одну вещь: он не хотел, чтобы Ливия забыла Катрин. Он не мог этого позволить. Ни ей, ни себе. Забыть Катрин было бы непростительно.