Текст книги "Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана"

– Пожертвовать. Зачем им это полотно? Они ничего не смыслят в живописи. Продать? Купить на вырученные деньги машину? Кусок формованного железа? А дальше? А так о них бы написали газеты, могли бы стать уважаемыми людьми, – искренне, увлеченно рассуждал Андрей Валентинович.

«Нет, этот вряд ли украл», – разочарованно заключила Варя. Но все же решила поинтересоваться его мнением по поводу происшедшего:

– А как вы думаете, кто мог это сделать? Ведь вы были там накануне кражи.

– Полиция сказала, что тот самый оценщик, Сергей Леонидович, кажется, – хмуря озабоченно лоб, проговорил Зелинский.

– Нет, он этого не делал. Я его коллега, мы вместе работали, и теперь после смерти Сергея мы все решили заняться поисками полотна, чтобы очистить погибшего товарища от грязного пятна, марающего его честное имя, – провозгласила Варя, внутренне поморщившись. В подобном напыщенном стиле очень любят изъясняться наши чиновники, обещая народу наступление в ближайшее время райской жизни. Но Зелинский воспринял ее речь весьма позитивно и с пониманием.

– Да что вы? Это замечательно! Сергею Леонидовичу очень повезло, что у него такие коллеги. И знаете что? Я тоже займусь этим вопросом. Картина кисти Репина не должна покинуть пределы нашей Родины! Мы вместе будем искать картину! Я сегодня же встречусь с хозяевами картины и выясню, кто мог это сделать, наверняка они слишком много о ней говорили в неподходящей компании. И вот результат. Владельцам подобных ценностей стоит быть осторожней.

С последним заявлением Варя не могла не согласиться. И с удовольствием обменялась с Зелинским телефонами.

– А по вашему мнению, картина действительно принадлежит кисти Репина? – записав Зелинского в «свои», спросила Варя.

– Безусловно. Хотя я и не специалист, но и ваш коллега пришел к тому же мнению. После первого знакомства с полотном я специально пролистал кое-какую литературу и пришел к выводу, что это пропавший после революции портрет Гаршина, который Репин использовал в дальнейшем для работы над образом царевича Ивана, – с обычной, вероятно, для него горячностью поведал Зелинский. Он вообще, как все нервные люди, отличался повышенной эмоциональностью. Но Варе он все же понравился.

Была в нем некая незащищенность, утонченная интеллигентность и чистота души. Хотя излишняя нервозность пугала. Эх, попить бы ему валерьяночки, полечиться в санатории для нервных больных, может, на иглоукалывание походить, размышляла она, рассматривая своего нового знакомого, и цены бы ему не было. Еще бы и личную жизнь устроил. Варя отчего-то была уверена, что Андрей Валентинович не женат.

Ведь симпатичный мужик по большому счету, продолжала рассуждать Варя. И высокий, и лицо приятное, и плечи широкие. Мускулатуры, конечно, нет, но это дело поправимое, да и вообще, не главное. Главное – интеллект и характер. А они как раз есть.

Да, такой украсть точно не мог. Как это и ни печально для Вариного расследования.

Расстались они с Зелинским почти друзьями. Прощаясь, тот даже осмелился робко поинтересоваться, не является ли Варя родственницей Николая Павловича. Является, призналась Варя и с удовольствием отметила уважительный блеск в глазах собеседника.

Удивительно, за последние несколько дней она без всякой видимой причины несколько раз упоминала о своем семействе и всякий раз без негативных последствий. «Может, еще и не придется фамилию менять?» – неуверенно, с удивлением подумала Варя.

Глава 8

Июль 1895 г.

Небольшая, уютная дача с двумя террасами и зеленым мезонином, которую сняли на лето Ковалевы и у которых с начала июня гостила Елизавета Николаевна Савелова, раскинулась в тени старого, заросшего тонкой мягкой осокой сада. В распахнутые окна дома освежающими, теплыми, душистыми волнами вливался свежий ветерок с реки, трепал белоснежные кружевные занавески. Источали сладостный аромат садовые лилии, пионы яркими мохнатыми шапками кивали благодарно ветру. Жужжали мухи, носились деловитые пчелы, мохнатые тяжеловесные шмели реяли неторопливо над клумбами, заботливо разбитыми возле дома Лидией Николаевной, младшей сестрой Елизаветы Николаевны, степенной матерью большого многолюдного семейства. Ее супруг, инженер Ковалев, приехавший в конце недели навестить свое семейство, сидел в плетеном кресле под яблоней в одной легкой рубашке и дремал, прикрывшись газетой. Дети с няней и гувернанткой унеслись на речку, Лидия Николаевна хлопотала по хозяйству, а Елизавета Николаевна с сачком охотилась на бабочек на раскинувшемся за домом пестром, многоцветном лугу.

Ленивое жаркое марево заволокло собой струящиеся от зноя просторы, мирный покой окутывал каждую травинку на лугу, каждый листик старого сада, и, казалось, ничто не в состоянии нарушить эту божественную безмятежность.

Вечером пили чай на террасе, потом играли в фанты и дружно смеялись над маленькой Верочкой, со всей детской серьезностью исполнявшей испанский танец. Потом зашли соседи, снова пили чай, пели. Лидия Николаевна музицировала. Разошлись поздно.

Елизавета Николаевна, занимавшая угловую комнату, выходящую окнами на луг, быстро разделась и, едва коснувшись подушки, мгновенно заснула сладостным безмятежным сном, какой дарит приятная дневная усталость после счастливо проведенного дня.

Из сладкого царства Морфея ее вырвал резкий, пронзительный, полный ужаса крик, разорвавший в клочья покой и тишину летней ночи. И непонятно было, кто кричал, мужчина или женщина.

В комнате царила непроглядная густая тьма, и Елизавета Николаевна дрожащими от страха руками долго, панически-судорожно, бестолково шарила по прикроватному столику в поисках спичек, с ужасом прислушиваясь к чьему-то хриплому прерывистому дыханию в комнате, сопровождаемому не то стонами, не то всхлипами. К счастью, на этот крик сбежались все домашние. И пока Елизавета Николаевна, все еще сидя в постели, с бешено стучащим сердцем, пыталась отыскать спички, на пороге ее комнаты со свечой в руке уже стояли Виктор Владимирович с Лидией Николаевной, кухарка, горничная, бледная как полотно, гувернантка, пытающаяся отправить прочь старшего сына Ковалевых, Владимира, отчаянно рвущегося в комнату, и садовник Семен с вилами наперевес.

Посреди комнаты в слабом, желтом круге света, даваемого единственной горящей свечой, лежал незнакомец.

Загорелый почти до черноты, с кудлатыми, словно свалявшаяся собачья шерсть, черными густыми волосами, крупный, кряжистый, словно корявый, в просторной холщовой рубахе и серых заплатанных штанах, он казался диковатым и весьма опасным. Такие, как он, с кистенями в полночь по глухим дорогам бродят. Но сейчас, лежа посреди слабо освещенной, наполненной людьми комнаты, он выглядел насмерть перепуганным, беспомощным и каким-то жалким.

Елизавета Николаевна оправилась от испуга, зажгла наконец свечу и, накинув халат, села на кровати.

Виктор Владимирович вместе со сторожем попытались допросить разбойника, но тот лишь мычал, таращился на всех полными ужаса бессмысленными глазами и тихо, беззвучно плакал.

Кухарка Параша принесла с кухни и теперь совала ему в руку стакан с водой, а Лидия Николаевна с Виктором Владимировичем перешептывались, не позвать ли доктора. Горничная уговаривала послать за полицией. Гувернантка шептала на ухо юному Владимиру что-то нравоучительное. Незнакомец же лишь дико таращился, жался к ногам кухарки и тихонько подвывал.

Однако доктора приглашать не пришлось. Мужик, отпившись водицы, попросил водки и, выпив без всякой закуски полстакана, окончательно пришел в себя. Краснея, заикаясь и кланяясь, он все косился куда-то на стену, потом попросил дозволения выйти на воздух и уж там наконец поведал о происшествии.

– Прости, барин, – крестясь и кланяясь, пробасил мужик. – Это я от нужды к вам залез. А то б ни в жисть. В город я поехал, баловство, конечно, но больно хотелось деньжат заработать, жениться хочу, – краснея, поделился он сокровенным, – а в хозяйстве братовья без меня и сами справятся. На стройке я работал цельный месяц, денег заплатили хорошо, а Маратка-татарин пристал как клещ, надоть первую получку отметить. Я сперва и не хотел, а все ж пошли в кабак, вот все и спустил в одну ночь, – тяжело вздыхая и утирая нос рукавом, рассказывал мужик. – Он же, антихрист, меня небось и обобрал. А еще я спьяну морду одному та-ак начистил. Наши-то и говорят, беги скорей отсюдова, пока не посадили, а то еще и на каторгу спровадят, если тот-то помрет. Рука у меня больно тяжелая. Ну, я и побег домой, а денег-то нету. Два дня не жравши, – еще раз тяжело и протяжно вздохнул мужик, а Елизавета Николаевна, завороженно глядя на его огромные кулаки, вдруг отчего-то вспомнила, что он только что выпил целый стакан водки и не закусил. – Вот сегодня пробираюсь мимо вашей дачи, и так у вас тут хорошо, душевно поют… И пирогами пахнет с черникой, – тоскливо ссутулившись, говорил страдалец. – Дождусь, думаю, ночи, заберусь потихоньку, хоть пирога стащу, а повезет, так, может, и пару рубликов. Простите уж Христа ради. От нужды это все.

– А чего кричал-то? – вспомнил вдруг Виктор Владимирович, пока кухарка утирала фартуком жалостливые слезы, а прочие дамы и барышни с любопытством разглядывали гостя.

– Кричал? – мгновенно бледнея, переспросил мужик. – Так это… – Он боязливо оглянулся на дом, перекрестился часто и истово и закончил почти шепотом: – Мужик ентот, – он вытянул шею и еще тише продолжил: – На стене. Я, когда в комнату залез, смотрю, барыня спит, хорошо так, крепко. Ну, думаю, загляну в комод, авось повезет, только я к нему глаза зачем-то поднял, а там он… – Говорить дальше мужик не смог, закрестился, задергался, пришлось снова водки давать.

Но теперь уж все обитатели дачи слушали его, затаив дыхание, предчувствуя какую-то жутковатую тайну.

– Мужик ентот, что тамо на стене висит, уже возле комода стоит и смотрит на меня, а глаза жуткие, как у ентого, прости господи… – Мужик произносить слова не стал, а только скосил глаза вниз и снова закрестился. – Огнем горят, а сам головой качает, мол, нехорошо это, нельзя. А потом потянулся весь и в картину в тую шмыг. Тут уж я и заблажил что было мочи. Отродясь страха такого не видел.

Он отдышался от волнительного рассказа, а потом спросил тихонько, жалобно:

– Мне б поесть чего, хоть бы хлебушка чуток?

– Параша, накорми его, пусть у Семена переночует, – распорядилась Лидия Николаевна, – а завтра собери ему чего с собой, и пусть идет. Хотя… Протасовым вроде садовник был нужен… Виктор Владимирович, вы что думаете?

– Не знаю, – неуверенно проговорил Виктор Владимирович, глядя на огромные руки и кудлатую голову гостя.

– Я в садовники очень даже могу, – оживился мужичок, приглаживая свою диковатую гриву. – Я и за садом, и за огородом, и за сторожа, а с винишком я ни-ни. Это Маратка, антихрист, подсуропил, – горячо убеждал он, искательно заглядывая в глаза то хозяину, то хозяйке.

– Ладно. Иди пока, – велел Виктор Владимирович. – Завтра решим.

И Параша увела его на кухню.

– Так, Владимир, немедленно в кровать, – строго распорядилась гувернантка, кладя руку на плечо своему воспитаннику, едва ночного гостя увели с террасы. Владимир, понимая, что все интересное уже закончилось, пожелав всем покойного сна, позевывая, позволил себя увести.

– Чаю, что ли, выпить, – ворчливо проговорил Виктор Владимирович, потирая глаза. – Теперь уж, наверное, будет и не заснуть. Попроси, Лидуш? Интересно, что это он насочинял про мужика какого-то? Пьян, что ли, был уже?

– Да, может, настоящей живописи никогда в жизни не видал, вот и перепугался. Все же Всеволод Михайлович на портрете как живой. Да и взгляд у него такой удивительный, я и сама не раз замечала. Обернешься иногда, а он будто за тобою по комнате следует, – возвращаясь на террасу с чашками, проговорила Лидия Николаевна. – Лизонька, ты, наверное, испугалась, бедняжка! Проснуться от жуткого воя, и вдруг этакая страхолюдина в комнате! – подсаживаясь к сестре и обнимая ее за плечи, нервно, словно выпуская испуг беспокойной ночи, проговорила Лидия Николаевна. – И вообще, если подумать, мало ли что он нам сейчас говорит, а вдруг ему не только деньги нужны были? – многозначительно взглянув на мужа, предположила она, еще крепче прижимая к себе сестру. – Может, все же надо было полицию вызвать?

– Да нет. Не похоже, чтобы он врал. Слишком уж был напуган, – успокоил ее Виктор Владимирович. – А внешность, это уж кого как Господь создал. Не думаю, что он опасен. А вам, Елизавета Николаевна, лучше принять что-нибудь на ночь успокаивающее.

Но Елизавета Николаевна, казалось, их не слушала, уйдя глубоко в себя, и даже никак на вопрос зятя не отреагировала, пока он ее повторно не окликнул.

– Что-то мне лечь хочется, – пожаловалась Елизавета Николаевна, отказавшись от успокоительного. – Я, признаться, и испугаться особенно не успела, когда все сбежались, а там уж вроде как и не страшно было, – с виноватой улыбкой пояснила она, поднимаясь. И, пожелав всем спокойной ночи, торопливо ушла к себе.

Закрыв против обыкновения дверь комнаты на ключ, Елизавета Николаевна зажгла свечу, села на кровать и, поджав ноги, уставилась на портрет Всеволода Михайловича.

Елизавета Николаевна и раньше замечала эту удивительную особенность портрета соболезновать, сопереживать. Едва получив его в подарок от Ильи Ефимовича, она приобрела привычку беседовать с ним, находя каждый раз в портрете живой отклик. Временами, когда она глубоко уходила в себя, забываясь, ей даже казалось, что она слышит его голос, и беседа их превращается в полноценный диалог. А уж как удивительно менялось выражение лица на портрете. Оно могло быть и веселым, и печальным, и ироничным, и полным сочувствия. Разумеется, Елизавета Николаевна все эти удивительные свойства портрета приписывала чудесному гению Ильи Ефимовича Репина и собственной одинокой фантазии.

Хотя и было за прошедшие годы несколько странных случаев, после которых весьма современная и рациональная барышня Елизавета Николаевна начинала усиленно интересоваться сомнительными трудами, посвященными переселению душ, общению с умершими, и различными древними верованиями. В особенности сильное впечатление произвел на нее новомодный декадентский роман англичанина Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Она потом неделю по ночам не спала. А все вот из-за чего.

Глава 9

«Сейчас еще двенадцать, можно бы поехать в офис», – размышляла Варя. Но отчего-то не хотелось.

А хотелось пройтись по магазинам, на дворе стояла середина июля, жаркая пора распродаж. И Варвара, будучи истинной женщиной, к тому же не обремененной нормированным рабочим днем, развернулась в сторону Невского проспекта и шагнула с тротуара, готовясь перейти улицу. Тут же раздался визг тормозов, и Варвара растянулась на чьем-то пыльном капоте.

– Девушка, что же вы на дорогу не смотрите? – раздался над ухом чей-то встревоженный голос, а в следующее мгновение чьи-то сильные крепкие руки оторвали ее от капота, дрожащую и до смерти перепуганную. – Варвара? – удивленно спросил тот же голос, когда оторванная от капота Варя была приведена в вертикальное, хотя и шаткое положение.

Варя смахнула струящийся по лицу холодный пот и взглянула на обладателя голоса.

Это был Даниил.

– Опять вы? – хриплым от пережитого стресса голосом спросила Варя, едва держась на ногах.

– Именно, – кивнул Даниил, все еще тревожно глядя на Варю. – Вы как себя чувствуете, ничего не болит?

Варя попыталась сообразить, как она себя чувствует. Руки-ноги вроде целы, синяк только и небольшая ссадина на колене. Ребра, бок, голова, вроде все ничего.

– Кажется, нормально, – с облегчением выдохнула Варя и твердо встала на ноги.

Даниил с облегчением выдохнул и тоже утер со лба пот. Видно, и ему досталось.

– Садитесь, Варвара, – велел он строгим и усталым голосом.

– Это еще зачем? – тут же насторожилась легкомысленная любительница шопинга.

– Для всеобщей безопасности, – беря девушку под локоть, объяснил Даниил. – Вы куда направлялись?

– В «Галерею». Да теперь что-то уже не хо-чется.

Даниил внимательно посмотрел на девушку, ничего ей не ответил и, тронув машину с места, аккуратно влился в поток транспорта.

Ехали они недолго.

– Уже приехали? – вынырнула из пучины своих переживаний Варя, когда машина остановилась возле гостиницы «Астория». Он что, просто прокатил ее вокруг площади?

– Да, – решительно ответил Даниил, выходя из машины и распахивая Варину дверцу. – Идемте.

– Зачем? – не спеша покинуть машину, настороженно спросила Варя. Мужчины приличных девушек, как гласит художественная литература, в гостиницы не приглашают.

– Надо вас напоить чаем и накормить пирожными, а то ваш зеленый цвет лица плохо гармонирует с вашим костюмом.

Варя глупо посмотрела на свой песочного цвета костюм.

– Пойдемте, – улыбнулся Даниил, – после такого стресса вам нужны положительные эмоции. Вы пирожные любите?

– Да, – все так же заторможенно ответила Варя.

– На диетах не сидите?

– Нет.

– Тогда пошли. Будете хорошо себя вести, еще и мороженое куплю, – как маленькой пообещал ей Даниил.

И Варя, наконец, очнулась. Засмущалась, разрумянилась и вылезла из машины.

– Итак, Варенька, вам не кажется, что наши встречи приобрели какой-то фатальный характер? – чуть насмешливо глядя на Варю, спросил Даниил, когда она, уже успокоенная, с нормальным цветом лица, вернулась из дамской комнаты.

– Вы что, намекаете, что я вас преследую? – возмущенно приподняв бровь, уточнила Варя, которую и саму несколько озадачила частота и странность их встреч.

– Ни в коем случае. Я намекаю на то, что кто-то свыше то и дело сталкивает нас самым непредсказуемым образом. Судьба, рок или ангелы-хранители. Выбирайте, – по-прежнему улыбаясь, предложил Даниил. – А потому предлагаю с ними не спорить, а хотя бы познакомиться.

Варя снова подозрительно прищурилась. Все детство и юность мама и бабушка внушали ей, что знакомиться на улице – дурной тон. Это неприлично и опасно. Не сказать чтобы Варя была чрезмерно озабочена приличиями или так уж безоговорочно слушала свою маму, но сводки криминальных новостей, которые регулярно проходили по телевидению, всячески подтверждали разумность маминых советов.

Поняв, что имеет дело с человеком серьезным, подозрительным и не склонным к сомнительному флирту, Даниил проглотил разочарование, но продолжил:

– Меня, к примеру, зовут Даниил Сергеевич Самарин. Я работаю в компании «Алколенд», занимающейся поставками европейской алкогольной продукции в Россию, возглавляю Северо-Западный филиал нашей компании. Имею двенадцатилетний стаж вождения и еще ни разу никого не сбил до сегодняшнего дня. Даже серьезных аварий никогда не было. Теперь вы.

Девица, несмотря на все его усилия, смотрела прежним строгим взглядом, не хихикала, не кокетничала и глазки не строила. Ну и фрукт, присвистнул про себя Даниил. Таких штучек ему встречать еще не приходилось. Ладно бы еще красавица была неземная, тогда понятно. А так? Ну, фигурка ничего, по пятибалльной шкале на твердую четверку потянет. Личико? Тоже на четыре. Без изъянов, нос прямой, глаза большие, овал лица… овал, короче. Но и изюминки тоже нет. Короче, середнячок. А потому, по расчетам Даниила, оценивавшего себя любимого на твердую пятерку, девица должна была уже давно млеть и таять от счастья, обласканная его вниманием. Так учили жизнь и практика.

Обычно девицы начинали с ним кокетничать, стоило ему просто улыбнуться, а уж после поездки на дорогой иномарке и похода в кафе или ресторан считали своим долгом устроить на него охоту. Прицельно стреляли глазами, заманивали откровенными декольте и улыбками. Даниил к этому привык и воспринимал как должное. А вот как вести себя с неприступной Варварой, он вообще не понимал, чувствовал себя законченным дураком и натужно улыбался, продолжая использовать отработанные приемы и понимая в душе, что пора менять тактику.

Варя задумчиво рассматривала нового знакомого, прикидывая, насколько можно ему доверять и какая степень откровенности допустима при подобных неординарных обстоятельствах.

Даниил был хорош собой. Даже весьма. Но Варвара, в отличие от большинства сверстниц, не рассматривала этот факт как великое достоинство. С лица, как говаривала ее бабушка, воды не пить. И была абсолютно права. Внешность в мужике – дело распоследнее и ничего, кроме пустого самодовольства, капризов и дутого самомнения, не сулит. Такого обхаживать надо, ублажать и беречь. То есть Варе такое сокровище и даром не надо. Но в данном конкретном случае у Даниила помимо внешности имелись, по всей видимости, и иные достоинства. Кажется, он был еще и умен, поскольку занимал солидную должность, напорист, уверен в себе и, наверное, образован. Хотя последнее нуждалось в проверке, поскольку Варя считала, что диплом о высшем образовании и образованность – вещи суть разные.

И наконец, самое главное, Даниил зарекомендовал себя как человек воспитанный, отзывчивый и учтивый. Последние два качества в нынешние прагматичные времена торжества потребителей были почти что музейной редкостью. И Варя, приняв наконец решение, после продолжительной паузы проговорила:

– Варвара Николаевна Доронченкова. Искусствовед. – Сообщать место работы и домашний адрес она не собиралась. Хватит с Даниила пока и этого.

Даниил капризничать не стал. С облегчением улыбнулся и любезно сообщил:

– Очень приятно. Так что же вы, Варенька, думаете о странных причудах судьбы? – вернулся он к намеченной теме, правда, теперь она не казалась ему такой уж перспективной, а скорее напыщенной и фальшивой.

– Пока ничего. Кроме того, что пять миллионов, вероятно, не так уж много, как кажется на слух, – неторопливо отпивая ароматный чай, скептически заметила Варя.

– Пять миллионов? – переспросил озадаченный комментарием Даниил.

– Пять миллионов жителей Петербурга, – пояснила Варя. – А вероятность нашей встречи, живи мы с вами в какой-нибудь деревне Кукуево, была бы еще выше.

– Ясно, – неуверенно кивнул Даниил и автоматически вернулся к запрограммированной теме: – Куда же вы так спешили, что даже не взглянули на сигнал светофора?

– Об этом я вам уже сообщала. В «Галерею», – ответила Варя, по-прежнему не предпринимая ни малейшей попытки пококетничать. Зато увидев принесенный официантом счет, тут же полезла за кошельком, намереваясь самостоятельно оплатить чай и кусок мангового торта, которым пожелал ее угостить Даниил.

«Умная, независимая, серьезная, образованная интеллектуалка. С такими хлопот не оберешься», – заключил Даниил, но потуг своих наладить с Варей контакт отчего-то не оставил. А подавив тяжелый вздох, натужно улыбнулся и, дотронувшись до Вариной руки, мягко проговорил:

– Варенька, позвольте мне заплатить, все же это я вас пригласил.

– Зачем? – коротко и просто спросила Варвара, глядя на своего нового знакомого. Ну отчего это русские мужики считают, что любую девицу можно получить за три копейки и что халявное пирожное – это предел мечтаний любой, без скидки на социальный статус и образование? Примитивные пигмеи.

Даниил таращился на Варю, пытаясь найти простой, но веский ответ на ее прямолинейный суховатый вопрос. Она просто уникум, эксклюзив, делился он сам с собой впечатлениями. Даниил был твердо уверен, что все без исключения девицы нашей необъятной родины, да и не только родины, обожают халяву. Для них, вероятно, важна даже не сама по себе халява, а готовность отдельно взятого мужчины тратить свои деньги на них. В смысле на нее, единственную и неповторимую. Но Варвару подобная идея, очевидно, не грела. Не найдя подходящего ответа и внимательно взглянув барышне в глаза, Даниил решил, что правильнее будет не мешать Варе отстаивать собственную независимость. Может, у нее хобби такое?

– Просто мне это было бы приятно, Варенька, – убирая руку, проговорил Даниил вслух. – Впрочем, как вам будет угодно.

Расчет был произведен, спасибо торопливому, услужливому официанту. И кто его дернул этот счет принести? Чай уже выпит, оставалось только выйти на улицу и распрощаться. Но Даниил категорически не мог этого допустить. Два таких из ряда вон выходящих происшествия – и простое «до свидания» под занавес? Нет, так не пойдет.

– Варя, я сейчас еду на Староневский по делам, могу вас подвезти. Мне это не сложно, – придерживая спутницу под локоток, предложил Даниил, покидая «Асторию». – Однажды вы уже позволили мне подвести вас и теперь должны знать, что мне можно доверять, приставать к вам я не буду и в лес не завезу.

Замечание Даниила, к удивлению, задело Варино самолюбие. Кажется, он принял ее за трусливую неврастеничку, страдающую манией преследования. Никакая она не неврастеничка. Просто проявляет здоровую бдительность и считает нахлебничество унизительным. Только и всего. А вот на машине прокатиться можно, раз ему по пути.

– Спасибо, Даниил. Я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением, – никак не комментируя его шпильку, ответила Варя, чем приятно удивила своего кавалера.

– Варя, вы сказали, что вы искусствовед, – неспешно двигаясь в потоке транспорта и радуясь плотному движению, вспомнил Даниил. – А какая именно область искусства вас занимает? Музыка, изобразительное искусство, скульптура? Впрочем, с музыкой я, наверное, ошибся, тогда бы вы представились музыковедом, – тут же поправил себя Варин новый знакомый.

– В Академии я занималась живописью. Специализировалась на лучизме.

– Лучизм? – наморщил высокий лоб Даниил. – Ах да, Ларионов, Романович. Четвертое измерение. Такие разбитые на лучистые площади работы, что-то связанное со спектром и отраженными лучами, – неуверенно проговорил Даниил, повергая Варю в глубочайшее удивление.

Среднестатистический российский обыватель в силу традиций практически незнаком с современными направлениями в искусстве. Практически любой гражданин может вспомнить Шишкина, Айвазовского, Брюллова, кого-нибудь из передвижников. Но авангардные художники начала двадцатого века, увы, незаслуженно забыты и незнакомы широкому кругу даже весьма образованных граждан. Потому-то эрудированность Даниила так поразила Варю.

– Вы разбираетесь в живописи? – с интересом спросила она, глядя на своего нового знакомого.

– Честно говоря, нет. Мои познания весьма поверхностны, – с извиняющейся улыбкой ответил Даниил. – Что-то, где-то, как-то.

Кажется, его скромность и образованность произвели на девицу больший эффект, чем машина и чаепитие в «Астории», заключил для себя Даниил и решил в дальнейшем придерживаться этой тактики, потому как упускать Варю он не собирался.

К «Галерее» они подъехали хорошими приятелями, успев поделиться по дороге взглядами на живопись, музыку, кино, путешествия, вспомнили смешные случаи, которые происходили с ними на отдыхе, и от души повеселились.

– Варвара, я приглашаю вас на свидание, – припарковав машину возле «Галереи», официально объявил Даниил, поворачиваясь к Варе всем корпусом. – Сегодня в восемь. Вас устроит?

На этот раз Варя не стала изображать из себя неприступную недотрогу. Даниил проявил себя молодцом, был выдержан, тактичен, а если прибавить к этому привлекательную внешность, ум и образованность, остается заключить, что только полная, законченная дурочка отказалась бы от ухаживаний такого кавалера.

– Хорошо, в восемь, – согласилась Варя, милостиво улыбаясь в ответ.

– Я буду ждать вас возле подъезда. Не возражаете? – с милой робостью уточнил Даниил.

Варя поощрительно улыбнулась и, попрощавшись до вечера, покинула авто.

Уф, словно вагон дров разгрузил, выдохнул Даниил, трогаясь с места. Ничего себе удовольствие. Интересно, много у нее поклонников при таком характере? – размышлял Даниил, разворачиваясь в сторону Петроградской. На Староневском ему делать было нечего, он выдумал это исключительно для того, чтобы не упустить Варю. Обычно он предпочитал иметь дело с барышнями легкими, веселыми, не отягченными строгими моральными принципами.

Ну, ничего, успокаивал себя Даниил, это только в первый день знакомства. Порядочные, воспитанные девушки из хороших семей никогда не бывают слишком доступны. На то они и порядочные, и из хороших семей. На таких надо жениться, подбадривал он себя, настраиваясь на вечернее свидание.