Текст книги "Тайна русского путешественника"

Глава 8

Хами. Китай. Май 1879 г.

– Николай Михайлович, не могу больше, ну что он пристал, этот чин-цай? – жалобно шептал на ухо начальнику поручик Роборовский.

Обед длился уже не меньше трех часов, блюд было подано великое множество, и гостеприимный хозяин настоятельно требовал, чтобы гости попробовали каждое.

Присутствующие за столом важные чиновники Хами и старшие офицеры не отставали от хозяина, так что отказать в ответной любезности было никак невозможно. И даже отличавшийся прекрасным аппетитом Николай Михайлович ощущал к середине обеда некоторую тяжесть и пресыщение, что уж говорить о менее закаленных в застольных баталиях Роборовском и Эклоне!

Обед был подан во вполне китайском духе.

«Баранина и свинина, а также чеснок и кунжутное масло играли важную роль; кроме того, подавались и различные тонкости китайской кухни, как то: морская капуста, трепанги, гнезда ласточки саланганы, плавники акулы, креветы и т. п. Обед начался сластями, окончился вареным рисом. Каждое кушанье необходимо было хотя бы отведать, да и этого было достаточно, чтобы произвести такой винегрет, от которого даже наши ко всему привычные желудки были расстроены весь следующий день. Вина за столом не было по неимению его у китайцев; но взамен того подавалась нагретая водка двух сортов: очень крепкая и светлая (шань-дзю) и более слабая, цветом похожая на темный херес (хуань-дзю); та и другая – мерзость ужасная. Китайцы же пили ее в достаточном количестве из маленьких чашечек и, как всегда, подпив немного, играли в чет и нечет пальцев, причем проигравший должен был пить. Наше неуменье есть палочками, а в особенности питье за обедом холодной воды сильно смешили китайцев, которые, как известно, никогда не употребляли сырой воды».

– Жаль, мы не можем устроить им наше русское застолье, – со вздохом заметил Эклон. – Посмотрел бы я, как бы им понравились наши щи, да соленья, да запеченный гусь, да русской бы им водочки. А то пьют незнамо что, бедняги.

– Ох, Федя, помолчи. Я о еде еще недели две слышать не смогу, – тихонько стонал Роборовский, пытаясь изобразить при этом на лице довольную улыбку.

– Господин Лю, рад видеть вас, невзирая на поздний час. – Голос капитана Адамса, точнее, просто мистера Адамса звучал прохладно, несмотря на любезную формулировку. – Надеюсь, вы пришли мне поведать о том, что наш драгоценный чин-цай выставил русских вон из оазиса, запретив двигаться дальше?

– Увы, мистер Адамс, мне бы от всей души хотелось этого, но господин чин-цай отказывается меня слушать. Я употребил все свое влияние, но он словно бы оглох. – Лю Юань покачал головой, отчего его толстенькие кругленькие щечки затрепыхались, как желе. – Я думаю, его светлость рассчитывает получить от русских дорогие подарки. Их превосходительство очень падок на подношения.

– Разве я недостаточно одарил чин-цая, чтобы он самым решительным образом изгнал русских из Хами? – Голос капитана зазвенел духовой медью, отталкиваясь от глинобитных стен и заставляя Лю Юаня съеживаться и втягивать голову в шею. – Да за те деньги, что получил от меня ваш чин-цай, можно было бы смело отравить этих русских во время обеда! – Капитан вскочил с места и, подойдя вплотную к Лю Юаню, уперся в него острым, как клинок, недобрым взглядом. – Или мои деньги не дошли до губернатора? Гм? Отвечай, подлец, сколько ты украл? – И капитан Адамс без всяких церемоний схватил Лю Юаня за ворот вышитого халата и стал трясти, словно грушу. – Или ты забыл, подлец, какая кара в вашей стране ожидает воров и взяточников?

Несчастный Лю сильно побледнел, утратил всю свою напыщенность и имел вид жалкий и беспомощный. Но его маленькие, прикрытые веками глазки сверкали злобно и мстительно.

– Отпустите меня, господин Адамс. – Голосок китайца звучал просительно, но фальшиво. – Я клянусь здоровьем императора, что передал ваши подарки его превосходительству, и не моя вина, что он оказался так очарован этими русскими. Да и то сказать, господин Пржевальский – настоящий герой, его знают во всем мире. Он большой ученый. Знакомство с таким человеком – честь для каждого… – лепетал Лю, не испытывавший перед англичанином никакого страха, зато ясно видящий новую возможность пополнить свой кошелек, а возможно, и губернаторский, если такова будет воля провидения.

– Не говори чепухи! – отшвырнул его от себя капитан. – Мы все знаем, что он никакой не ученый, а обыкновенный шпион, русские спят и видят, как бы прибрать к рукам Восточный Туркестан и Джунгарию! И чин-цай тоже должен это понимать. – Он сделал паузу и после нескольких глубоких вдохов проговорил: – Вот что, дорогой мой Лю, – слова англичанина неожиданно прозвучали холодно и равнодушно, и Лю вдруг, впервые с начала разговора, испугался по-настоящему, – или ты отрабатываешь полученные деньги, немалые деньги, или… – англичанин хитро улыбнулся, – бог (или кому ты там молишься) покарает твою нечестивую душу. Ты можешь упасть с лошади и свернуть шею. На тебя могут напасть разбойники, твой дом может сгореть. Да мало ли что может случиться с нечестивым человеком, нарушившим обещание?

Лю с трудом сглотнул возникший откуда-то в горле огромный ком и, сложив перед собой дрожащие руки, заверил мистера Адамса в своем твердом намерении выполнить взятые на себя обязательства, чего бы ему это ни стоило.

– Вот и хорошо. Я был уверен, мой драгоценный друг, что могу на тебя положиться, – с откровенной насмешкой заверил англичанин, выпроваживая своего гостя. – И не затягивай решение нашего дела.

Покинув дом Адамса, господин Лю смачно и зло сплюнул на землю. Он любил деньги, но очень не любил иностранцев. Все они были заносчивы и самодовольны до невозможности. Жалкие, ничтожные варвары! Если бы не деньги…

На следующий день чин-цай приехал в русский лагерь в сопровождении своего помощника по гражданской части Лю Юаня и целой толпы офицеров и пригнал в подарок русским путешественникам нескольких баранов. Свита его держала себя крайне неприлично. Увидав какую-нибудь вещь, офицеры тотчас же просили ее продать или подарить. Поданные для угощения сласти и даже сахар к чаю китайцы расхватали, как школьники, пользуясь тем, что этого не видит чин-цай, помещавшийся с Пржевальским и несколькими более важными лицами в палатке, остальные за неимением места оставались на дворе. Лю Юань тоже счел для себя возможным остаться снаружи и с большим интересом изучал багаж путешественников, во всяком случае те вещи, до которых мог дотянуться. То и дело охая, как богаты эти русские и как щедро русский царь оплачивает экспедиции господина Пржевальского. Его замечания подбадривали китайских офицеров, стремящихся как можно плотнее набить свои карманы чужим добром.

Сам чин-цай, наперед осведомившийся через своих адъютантов, какие у русских имеются вещи, в особенности оружие, вел себя ничуть не лучше. И хотя Пржевальский и его спутники, едва завидев вдали кавалькаду, припрятали все приборы, бумаги, коллекции и наиболее ценные вещи, губернатор прямо просил показать ему такое-то ружье, револьвер или часы – словом, все то, что ранее видел в лагере какой-либо из его адъютантов, приезжавших накануне.

– Николай Михайлович, да что же это такое! Ведь это мародерство натуральное! – шептал на ухо Пржевальскому поручик Роборовский. – Эти китайцы хуже саранчи. Так они нас без порток оставят! Гнать их надо.

– Увы, Всеволод Михайлович, эта саранча может создать нам немалые проблемы, уж лучше ну их, эти часы и кисет, – махнул рукой Николай Михайлович. – Но зарываться им, конечно, не стоит, а то и вовсе на шею сядут. Так что присматривай за ними, – подмигнул Роборовскому Николай Михайлович.

– Уф. Насилу выпроводили, – усаживаясь возле юрты, выдохнул Эклон. – Тяжелый народ, жадный и наглый. Увидел губернаторский помощник, толстощекий такой, серебряную рамочку с фотографией матери, которую я всегда в походы беру, вцепился – подари, и ни в какую! Это, говорю, моя мать! А он отвечает: мать забирай, а рамочка моя. Ну не наглец? Во, – доставая из-за пазухи маленькую овальную рамочку с портретом пышноволосой женщины с маленьким прямым носиком и округлым лицом, показал Эклон Роборовскому. – Теперь до самого отъезда из рук не выпущу.

– Федор Леопольдович, кажись, Юсупов возвращается, – подходя к ним, заметил казак Егоров, до этого вглядывавшийся из-под руки в облачко пыли в отдалении. – Николай Михайлович его к чин-цаю с подарком посылал, мало им, нехристям, того, что в лагере стащили, так он еще револьвер в подарок послал. Чин-цай их небось от счастья себя теперь не помнит. Как он в наши ружья вцепился! Все вертел-крутил, понравились, видать.

– Николай Михайлович, – протягивая Пржевальскому футляр с пистолетом, едва сойдя с лошади, доложил Абдул, – не принял чин-цай подарка. Хочу, говорит, двуствольное ружье, а это забирайте.

– Ну нет, брат, шутишь! – неожиданно рассердился Николай Михайлович. – Так дело не пойдет. Поезжай назад и скажи, что дареные вещи ценятся как память и что я принял двух баранов, присланных губернатором, вовсе не из нужды в них, а из вежливости.

– Ну что? – Едва Абдул снова вернулся в лагерь, окружили его члены отряда.

– Вроде устыдился, подарок взял. И даже в знак примирения пригласил завтра на обед, опять к себе на дачу, – доложил, слезая с лошади, усталый от жары и скачки взад-вперед Абдул.

– Обед? Опять?! – Несчастный Всеволод Роборовский побледнел и, жалобно глядя на Пржевальского, простонал: – Николай Михайлович, увольте!

– Они помирились! Но, клянусь, я сделал все что мог! Уверяю вас! – со слезами в голосе заверял Лю Юань своего английского друга. – Я даже намекнул на то, что изгнание русских могло бы доставить удовольствие лично вам. Но он и слушать не захотел.

– Лично мне? – При этих словах лицо англичанина исказила гримаса раздражения. – Неужели вы думаете, что я бы сам не мог донести до чин-цая свое пожелание, если бы хотел, чтобы мое имя связывали с этой историей?!

– Прошу прощения, но я просто в отчаянии… – всхлипывал Лю Юань, промокая рукавом сухие глазки.

– Ты сильно разочаровал меня, Лю, но я дам вам последний шанс. Русским будет необходимо перед отправкой в дальнейший путь закупить провизию, – многозначительно заметил англичанин. – Надеюсь, на этот раз ты меня не подведешь.

В ответ глазки корыстолюбивого чиновника злорадно сверкнули. И он важно склонил голову в знак полнейшего согласия.

– Взгляни, Лю, как стреляют эти русские! – с восхищением и досадой воскликнул чин-цай, сидя на веранде собственной дачи и глядя, как сам Пржевальский и его люди палят из ружей по глиняным бугоркам в степи. Это показательное выступление русские устроили во время обеда по просьбе самого Мин Чу.

Они палили из берданок и револьверов, не жалея пуль, пока не расстреляли все имевшиеся в запасе патроны.

– Ну что, господин чин-цай, вы довольны? Как я и говорил, мои люди – неплохие стрелки, – подходя к губернатору, проговорил Пржевальский.

– Как нам с русскими воевать? Эти двенадцать человек разгонят тысячу наших солдат, – с кислой улыбкой заметил чин-цай.

– Ну что вы, господин губернатор, нам воевать не из-за чего, и Россия еще никогда не вела войну с Китаем. А ружья нужны нам только для охоты.

Высоко в небе над резиденцией как раз кружила стая стрижей и воробьев, и Николай Михайлович в доказательство настрелял за пару минут с десяток птиц.

Губернатор лишь аплодировал подобным талантам. Не забыв шепотом отдать распоряжение начальнику собственной гвардии: сутки напролет тренировать солдат в стрельбе.

Когда же напуганные птички улетели, Пржевальскому пришлось, уступая общему желанию, разбивать подброшенные куриные яйца – по одному и по два разом, двойным выстрелом. Жаль было попусту тратить заряды, которых здесь нигде уже нельзя достать; но репутация хорошего стрелка весьма помогала во все прежние путешествия. Это искусство производит на азиатцев чарующее впечатление, и Николаю Михайловичу пришлось доставить губернатору это удовольствие.

«Форменная одежда солдат (из частей знаменитых маньчжурских войск), виденных нами в Хами, состояла из красной, вроде кофты, курмы; в этой курме на груди и спине, на круглом белом поле, словно на яблоке мишени, вышито название части, к которой солдат принадлежит. Под курму надевается далембовый халат; затем далембовые панталоны с плисовыми наколенниками; и плисовые, с войлочными подошвами, сапоги довершают костюм описываемых воинов. На голову свою летом они повязывают большой пестрый платок, из-под которого сзади спускается или иногда обматывается вокруг головы длинная коса. В таком уборе, с безусым и безбородым лицом, притом с сильно развязными, даже нахальными манерами, маньчжурские солдаты много напоминают наших разгульных деревенских женщин, на которых еще более походят своими неудобоописываемыми привычками. Вооружение этих воинов состоит из старых английских гладкоствольных пистонных ружей, большая часть стволов которых урезана на одну треть длины для удобства привешивания ружья к седлу… Притом же не только солдаты, но даже и офицеры, нами виденные, почти вовсе не умели стрелять».

– Николай Михайлович! Я этого Лю пристрелю, честное слово! – в сердцах воскликнул Всеволод Михайлович Роборовский, вернувшись с базара в лагерь. – И дел-то всего – пуд риса купить, три пуда муки, десяток баранов, двести булок да ячмень для лошадей, за день сделать можно, а мы четыре дня по базару ходим без толку!

– Что опять у вас не так? – выходя из палатки, спросил друга Федор Леопольдович Эклон.

– Ох, не спрашивай! – отмахнулся уставший Роборовский. – И ведь бумага от чин-цая есть, без которой тут ни один лавочник зерна нам не продаст. И казалось бы, иди и покупай. Но нет. Эти разбойники, едва нас увидят, тут же давай втридорога ломить. А то и вовсе продавать откажутся. То товара столько нет, сколько мне нужно, то его только завтра привезут – и так до бесконечности, а все этот Лю. Только и слышишь от него: «Сухая ложка рот дерет», так и клянчит, китайская морда! – Поручик, поняв, что не сдержался, покраснел. – Простите, господа. А только стоит ему где-нибудь замешкаться, торг идет гладко, но вот он подошел – и глядишь, все разладилось.

– Он что, им торговать запрещает? Ведь губернатор его послал нам помочь, – щурясь от яркого солнца, спросил Эклон.

– Вроде как послал, и вроде бы он ничего такого не делает, но что-то тут не то.

– Так что же, вы опять ничего не купили? – оторвался от своих записей Пржевальский.

– Да нет. Кое-что купили, – хитро улыбнувшись, проговорил Роборовский. – Я дал задание Абдулу, чтобы он этого Лю отвлекал. А пока он ему голову дурил, смог закупить пшеничной муки и риса, а еще насчет ячменя договорился. Сегодня вечером доставят в лагерь.

– Молодец, – похлопал его по плечу Пржевальский. – Ну, мы с Иринчиновым на охоту, скоро нас не ждите. Китайцам себя в обиду не давайте. И хотя наш чин-цай плут и попрошайка, он все же лучший из китайских чиновников, с коими мне доводилось иметь дело. Надо будет подарить ему что-нибудь на прощание!

Спустя сутки отряд все же выступил из Хами. Недостающие припасы всеми правдами и неправдами были куплены, казаки устроили багаж, чин-цай нанес в лагерь последний, прощальный визит, и на рассвете первого июня экспедиция, навьючив верблюдов, выступила из Хами в Ань-си.

«Перейти Хамийскую пустыню будет нелегко, в особенности теперь, при страшных дневных жарах. Зато отсюда начинается самый интересный путь, по местностям почти неведомым. Счастие по-прежнему благоволит мне: хорошо проскользнули мы в Баркуле, хорошо отделались в Хами. Теперь уже можно сказать, что мы одной ногой в Тибете».

Глава 9

19 мая 2017 г.

Нестеров лежал на кровати в своей комнате, прислушиваясь к происходящему в доме. Костюм и ботинки он снять не удосужился. Имелось предположение, что вечер еще не закончен. Во всяком случае, Катрич зачем-то задержался. С большой долей вероятности сейчас они с Ларисой обсуждают его загадочную личность.

Гарик усмехнулся. Что ж, тут им ничего не светит. Пусть копают. Он лениво поднялся и подошел к окну. Окна кабинета выходили на другую сторону дома, и он не мог видеть даже мелькающие в окне тени. «А что, если вылезти из комнаты, спуститься вниз и подслушать под окном кабинета, о чем болтает эта парочка?» – с мальчишеской удалью подумал Гарик, распахивая окно и оглядывая фасад дома. В принципе, ничего сложного: пройти по карнизу до угла дома, там зацепиться за балкон, повиснуть на руках и спрыгнуть. Вполне осуществимо. К тому же имеется большая доля вероятности, что окно кабинета в такую жару распахнуто. В этот миг ему показалось, что от стены дома отделилась едва заметная тень и нырнула за угол. Гарик прищурился, вглядываясь в темноту. Да нет. Показалось.

Итак, вылезти можно, правда, есть два «но». Во-первых, лень. Во-вторых, балкон, за который можно зацепиться, принадлежит Римме Арчуговой, а это уже неоправданный риск. Гарик и так от нее натерпелся за сегодняшний вечер. Девица, кажется, поставила себе целью затащить его в постель. Пока неясно, с какой целью. То ли от скуки, то ли в надежде вытрясти из него секретную информацию, то ли из желания напакостить мамаше, которая и сама весь вечер давала ему авансы. Но тут-то уж все предельно ясно. Лариса хочет знать, что за дела их связывали с пропавшим Борисом Аркадьевичем. Или Римма кокетничала из соображений здоровой конкуренции, чтобы он не достался сводной сестре? Карина Арчугова тоже проявляла к нему внимание, правда, весьма умеренное, наиболее здравое, а потому именно с ней и стоит сблизиться, заключил для себя Гарик, прикрывая окно. Вылезать из него он передумал. Глупость и мальчишество.

Едва он слез с подоконника, раздался тихий, осторожный стук в дверь. Наверняка Римма. Нет, эту особу он видеть не желал. Достаточно малейшей оплошности, чтобы его пока еще шаткое положение в доме пошатнулось, а Гарик планировал задержаться в гнездышке Арчуговых так долго, как будет возможно. Он тихонько скользнул в ванную комнату и включил воду в душевой кабине на полную мощность, затем так же тихо вернулся к двери, избегая попадать в поле зрения замочной скважины. Любительница ночных приключений еще немножко потопталась возле двери и несолоно хлебавши отправилась к себе. Гарик очень рассчитывал, что через окно она лезть не рискнет.

Итак, подведем итоги дня, скидывая пиджак, размышлял Гарик.

Операция по внедрению в семейство Арчуговых прошла успешно. Он смог заинтриговать Ларису, понравиться ее дочери (это достижение сомнительно) и наладить доброжелательные отношения с Кариной. На первый взгляд контакт с Ларисой был наиболее перспективен, но, во-первых, имеется Марат Катрич, а во-вторых, Карина показалась ему более безобидной, в меру умной и к тому же не имеющей в России ни личных, ни деловых интересов. К тому же она не обременена никакими обязательствами с членами семьи и руководством фирмы, иметь такого союзника будет полезно и безопасно. Он вспомнил выразительное лицо девушки – с тонким носом с едва заметной горбинкой, изогнутыми бровями и пристальным взглядом карих глаз. Дурочкой Карина не выглядела. Даже ее жесты и движения были четкими, определенными, хотя и не лишенными грации. Удивительно, что у такого борова, как Арчугов, уродились столь миловидные дочери – отвлекся от деловых мыслей Нестеров, вспоминая сестер. Римма, конечно, слишком молода и оттого, вероятно, легкомысленна, а вот Карина уже стала очень интересной женщиной. Жаль, что встретились они при столь неподходящих обстоятельствах. Гарик тряхнул головой, окончательно отгоняя неуместные мысли, и снова вернулся к делам.

Открытым остается вопрос с Катричем. Марат ему не доверяет. Разумеется, он человек наемный, полностью руководим Ларисой, но все же не дурак и имеет в компании достаточный вес. Если Марат обратится со своими сомнениями по поводу Гарика к Чемезову, тот, в свою очередь, заинтересуется его персоной, и последствия могут быть самые непредсказуемые, а потому с Маратом надо что-то решать. Но делать это имеет смысл на свежую голову.

А теперь, пожалуй, стоит вкусить заслуженный отдых. И Гарик, еще раз проверив дверной замок и на всякий случай плотно закрыв окно, отправился в душ.

Карина была сердита. Еще как сердита! На Ларису с ее назойливым гостеприимством и шитыми белыми нитками коварными планами по выуживанию у Нестерова информации, на Катрича с его тупой ревностью, на Римму с ее кошачьей навязчивостью и Нестерова с его насмешливым равнодушием. Да он видел их насквозь! Этот тип отнюдь не прост. Очень непрост. К тому же есть в его визите некая странность. Неужели деловой человек, чье время расписано по минутам, человек, достигший успеха за пределами России, был так наивен, что приехал для переговоров в другую страну, невзирая на тот факт, что его партнер несколько дней не отвечает на телефонные звонки? Приехал к нему домой после того, как его не встретили в аэропорту? Какой-то абсурд. А как бы поступила она? Однозначно не покидала бы родного офиса. Она бы просто не отправилась в поездку, не дождавшись подтверждения встречи.

Однако Нестеров прибыл. Он наивный идиот? Не похоже. Ему слишком нужен отец? Возможно. Эти переговоры слишком важны для него? Или же отец подтвердил встречу, например, по электронной почте?

Карина занервничала. Мог ли кто-то сделать это за отца? Вполне вероятно. Зачем? Заманить Нестерова в ловушку? Имеет ли Нестеров или, точнее, их общий проект отношение к исчезновению отца? Не исключено. Ни одну из версий нельзя исключать. А с Нестеровым стоит подружиться, втереться к нему в доверие и выяснить кое-какие детали, только сперва надо избавиться от Риммы.

Кара прошлась по комнате. Обстановка ее несколько раздражала, она привыкла к полным воздуха, света, комфорта современным интерьерам, а потому перегруженная массивной старинной мебелью комната действовала ей на нервы. Душила ее. Все эти ковры, столики, каминные часы, лепнина, статуэтки, мозаики и прочая ветхая чушь, столь обожаемая отцом, была хороша в музеях или старинных усадьбах и замках. В современном, недавно построенном доме весь этот антикварный скарб смотрелся нелепо.

Итак, Римма. Сестрица бывает крайне навязчива и, если ничего не придумать, начнет целый день крутиться возле Нестерова. А может, пусть крутится, возьмет его измором и выведет на чистую воду? – усмехнулась Кара, представив себе, как Нестеров с воплями: «Уберите ее! Я все скажу!» – мечется по дому.

– Павел Петрович, можно? – заглянул в кабинет Илья Борисов. – Москвичи скинули мне эсэмэску от племянницы Колокольникова. «Сообщите дату похорон. Мой сын сейчас в Петербурге, он свяжется с полицией».

– Очень интересно. – Капитан Сафонов привычно потер переносицу. – В Петербурге? А как зовут этого сына, она не сообщает? И где он остановился?

– Ничего. Но у меня есть ее телефон, и теперь мы сами можем с ней связаться, – помахал в воздухе бумажкой Илья.

– Прекрасно, – скептически прокомментировал капитан. Настроение у него с самого утра было скверное, потому что с вечера он получил хорошую нахлобучку от начальства за вяло идущее расследование и оперативную безынициативность по делу Арчугова. – А позвонить ей и получить нужную информацию, прежде чем соваться к начальству, тебе в голову не пришло? С чем ты ко мне явился? С этой лажей? – В голосе капитана стали проступать крикливые нотки.

– Извините. Не сообразил. Думал, сразу… – Илья ужом выскользнул из кабинета.

Павел Петрович из себя выходил редко, но, как говорят в народе, метко. И в такие моменты ему на глаза было лучше не показываться.

– Совсем распустились, охламоны! – буркнул вслед лейтенанту Павел Петрович и снова уставился в стенку. Этим захватывающим занятием он развлекался до появления лейтенанта Борисова. Развлекался вынужденно, по причине отсутствия свежих идей. Поскольку свежих идей по делу Арчугова не было, мысли капитана невольно перекинулись на дело Колокольникова и потекли легко и складно.

Значит, сын племянницы сейчас в Петербурге, размышлял он. Но об этом отчего-то неизвестно Ступиной, человеку, наиболее тесно общавшемуся с покойным Колокольниковым в последнее время. Это означает, что парень приехал в Петербург уже после гибели родственника? Возможно. Или же он приехал до нее, навестил дядю, поругался с ним из-за семейной шкатулки, которую тот не хотел отдавать, и убил его?

Версия выглядела весьма правдоподобной и логичной. Капитан оживился, схватил лист бумаги и принялся по привычке делать на нем короткие неразборчивые заметки, зачеркивая, снова что-то судорожно строча и выплескивая таким образом забурливший в нем сыщицкий азарт.

– Так-так, – нервно повторял он. – Шкатулка, семейная реликвия Колокольниковых. Предположительно стоит дорого. Парню нужны деньги, он требует передать ему шкатулку, старик отказывается, племянник его убивает. Но зачем он тогда возвращается и под видом полицейского беседует со Ступиной? Или это был не он? А вдруг имеется некто третий, кто претендует на шкатулку? Колокольников вызвал сына племянницы (Интересно, кем он приходится Колокольникову? Тоже племянником?), чтобы передать семейную ценность, но тот опоздал. Шкатулка уже похищена. Он знает, кто это сделал, или догадывается и пытается выяснить его адрес? Чушь.

Нет, нет. Все наоборот! Племянник успевает забрать шкатулку до визита убийцы. Поэтому тот ее и не обнаруживает и начинает поиски племянника. Или шкатулка не досталась никому, Колокольников ее спрятал, и теперь оба, и убийца, и племянник, ее ищут. Ха. В любом случае племянника найти необходимо!

Капитан нервно схватился за телефон.

– Илья? Ну что, выяснил, как зовут племянника и где он остановился?

– Племянника?

– Племянника Колокольникова. Ну, сына племянницы, – нетерпеливо растолковывал капитан.

– Никак нет! – нервно выкрикнул лейтенант. – Колокольникова не отвечает. Телефон все время выключен. СМС я ей отправил, но пока молчит.

– «СМС отправил»! – передразнил Павел Петрович. – А по нашим базам слабо пробить? Москвичей опять запроси! Может, он и есть убийца! – уже чуть спокойнее закончил капитан. – Работай давай. Не спи.

– Есть! – бодро ответил Илья, восхищаясь капитанской проницательностью.

Капитан, уловив идущие от подчиненного флюиды, удовлетворенно хмыкнул и благодушно добавил:

– Повнимательнее там… И вот еще, – спохватился Павел Петрович. – Фоторобот, который составили со слов Ступиной, разошли по всем гостиницам. Вдруг племянник остановился в отеле? Все. Нет! – тут же воскликнул капитан, крепче сжав трубку. – По отелям Центрального района пройдись самостоятельно, можешь Свистунова привлечь. Если племянник приехал к дяде, то логичнее было бы остановиться неподалеку. Если, конечно, он заранее не планировал убийство. Но проверить стоит. Хостелы тоже проверяй. И мини-отели. Короче. Проверить все постоялые дворы города, от пятизвездных отелей до самых захолустных клоповников. Ясно?

– Так точно! – с восторгом отозвался Илья, захлебываясь от восхищения. Лейтенант Борисов искренне любил начальство, а лесть, особенно идущую от самого сердца, не считал пороком.

– И, кстати, пришли ко мне Скворцова, пусть по Арчугову отчитается.

Завтрак в доме Арчуговых проходил в обстановке недоброжелательной напряженности, и центром ее был, разумеется, гость. Римма продолжила вчерашнюю атаку, Кара смотрела на нее с тяжелым, раздраженным неодобрением, потому что не придумала, куда деть сестрицу, Лариса и Марат, который после ночного совещания остался ночевать в доме, испытывали некоторую неловкость. Зинаида Захаровна на протяжении всего завтрака возвышалась за спиной Ларисы как монумент, распространяя вокруг себя волны холодного осуждения. А Нестеров, казавшийся безоблачно спокойным, усиленно размышлял, как наиболее эффективно и рационально построить свой день.

– Гарик, вы позволите себя так называть? – пошла в атаку Римма, едва сделав первый глоток кофе.

– Ну разумеется, – любезно улыбнулся гость.

– Какие у вас на сегодня планы? Я вот собиралась прогуляться по городу. Не составите мне компанию?

– С удовольствием.

Эта фраза заставила всех остальных присутствующих оторваться от трапезы и с недоумением воззриться на гостя. Подобный ответ стал для них полнейшей неожиданностью. Ибо все заметили, что весь вчерашний вечер Нестеров старался дистанцироваться от Риммы, и к тому же он совершенно ясно дал всем понять, что прибыл в город по делам. И вдруг прогулка?

– В первой половине дня у меня будет рабочая встреча, а вот потом мы сможем вместе пообедать, – безмятежно предложил гость, словно не замечая прикованного к нему внимания.

Лариса с Маратом обменялись многозначительными взглядами. Гарик не сомневался, что путешествовать ему сегодня придется в компании.

– Прекрасно. Где-нибудь в центре? – оживилась Римма, злорадно поглядывая на мать с сестрой.

– Как вам будет угодно, – легко согласился Гарик. – Выбирайте любое место.

– Тогда… «Гварнери»?

– Прекрасно. Я освобожусь около трех и сразу же вам позвоню. Не поздно для обеда?

– В самый раз, – лучезарно улыбнулась Римма, тряхнув копной рыжих волос.

Карина смерила сестру презрительным взглядом.

Кара в мрачном настроении поднималась к себе. Зачем она приехала в Россию? Чтобы подыграть Ларисе? Унизительно. Найти отца? С этим лучше справится полиция. Что она здесь делает? Караулит свою долю наследства? Кара поморщилась. Деньги, конечно, немаленькие, и без поддержки отца и его денег она долго не протянет. Разорится, так и не успев встать на ноги. Значит, остаться и играть за Ларису? Или все же махнуть на все рукой, будь что будет? Последний вариант отклика в ее душе не вызвал.

– Карина?

Раздавшийся у нее за спиной голос заставил Кару замереть, прикрыв глаза и сжав губы. Надо было справиться с собой, чтобы не завопить от радости. Нестеров сам заговорил с ней! Теперь главное – не упустить возможность.

Кара медленно обернулась к окликнувшему ее мужчине, ее лицо ничего не выражало, кроме вежливого внимания.

– Да?

– Мы можем поговорить несколько минут без свидетелей? – неожиданно предложил Нестеров, и на этот раз Карина сдержать эмоции не смогла.

– Наедине?

– Да, – решительно подтвердил он, отворяя дверь ее комнаты и буквально заталкивая туда девушку.

Затем он прошел на середину комнаты, деловито огляделся, взял пульт от телевизора, включил его и лишь затем обернулся к хозяйке.

Кара наблюдала за его самонадеянной деловитостью с насмешливым высокомерием. Однако этот тип поразительно самоуверен, или он рассчитывает, что она будет так же покладиста и податлива, как Римма?

– Вот так, – обернулся к ней Нестеров, но лицо его не выражало ничего, кроме дружелюбия. – Мне надо с вами очень серьезно поговорить, и не хотелось, чтобы кто-то помешал. Может, вы присядете? – Он сделал приглашающий жест в сторону кресла.