Текст книги "Медальон Великой княжны"

Бэби очень сильно страдал некоторое время, потом, после лекарства и свечи, ему стало лучше. После чая я впервые постригла волосы у Николая.

+15°.

После ужина Бэби снова унесли в постель в его комнату. Боли усилились. К 11 часам мы улеглись в постель».

Из дневника Николая II:

«15 мая. Вторник.

Сегодня месяц нашему пребыванию здесь. Алексею все по-прежнему, только промежутки отдыха были больше. Погода была жаркая, душная, а в комнатах прохладно. Обедали в 2 часа. Гуляли и сидели в садике час с 1/4. Аликс стригла мне волосы удачно».

Глава 7

28 мая 1918 г. Екатеринбург

– А ну встать! – рявкнул раздраженно Авдеев, входя в караулку и гневно оглядывая следы ночного гулянья. – Мошкин, опять колобродили? Говорил же… Под суд захотели? Кто опять гальюн уделал? Скоты.

– Так мы ж того… просто как бы это… караульные пользуются… – путано принялся оправдываться Мошкин, с трудом собирая разбегающиеся спросонья и вчерашней попойки мысли.

– Караулку прибрать и вон отсюдова по домам. И чтоб завтра все трезвые были. Лушин, со мной принимать арестованных, – обернулся комендант к стоящему у него за спиной Павлухе.

Павел быстренько оправился и следом за Авдеевым без стука вошел в комнату семьи.

Они как раз заканчивали завтрак. Вся семья с доктором Боткиным и прислугой, кроме наследника, сидела за столом.

– Здравствуйте, граждане Романовы, – останавливаясь на пороге и закладывая руки за спину, поприветствовал присутствующих комендант.

– Доброе утро, – сдержанно кивнул Николай Александрович, остальные повторили за ним, словно эхо.

А Павел с замиранием сердца поймал приветливый взгляд и полуулыбку Марии Николаевны. И из-за спины Авдеева ответил ей кивком и улыбкой, но быстро собрался: не хватало еще от коменданта получить за панибратство с семьей тирана, после такого и вылететь недолго.

Авдеев пристально, высокомерно оглядел каждого из сидящих за столом, словно желая удостовериться, что это именно они.

– А где Алексей Николаевич?

– У себя в постели. Желаете взглянуть? – сухо поинтересовался Николай Александрович. – Он все еще болеет, и я уже обращался с просьбой к Уралсовету разрешить доктору Деревенко осмотреть мальчика.

– Отказано. Говорил же вам, – с вызывающей грубостью ответил Авдеев. – Идем, посмотрим на мальчика.

Николай Александрович поднялся, вместе с ним поспешила встать из-за стола Татьяна, и они втроем отправились в спальню. Павел остался в столовой.

– Приятного аппетита, – потихоньку пожелал он оставшимся в столовой.

– Благодарю, – ответила ему только Мария, остальные напряженно прислушивались к тому, что творится в соседней комнате. А Павел беззаботно, добродушно рассматривал княжон и царицу. Царица была уже старая, с высокомерным выражением лица, сидела как-то неподвижно, словно истукан, а вот девушки были славные. Павел очень полюбил слушать, когда они пели хором. Наверное, и на фортепьянах играть умели, только Мошкин у них рояль отобрал.

– Что ж, продолжайте есть. О прогулке сообщу дополнительно, мне еще в Уралсовет ехать. Лушин, за мной.

Павел незаметно поклонился и вышел следом за комендантом.

– В общем, так, всем ко мне, – закрыв за собой двери в комнаты пленных, распорядился Авдеев тихим напряженным голосом. Сегодня он был на удивление трезв, собран и, кажется, даже слегка напуган. – В городе беспорядки. Сейчас толпа анархистов и всяких там контриков прет с лозунгами на Успенскую площадь. Ардатов, сволочь, со своей частью перешел к белякам. Все силы Совета брошены на борьбу с этими гадами. Ясно? Наша задача, чтоб к дому ни одна сволочь не подобралась. Если что, сразу открывайте огонь. И бомбами их. Бомбами! В дом никого не пускать. Как что – сразу огонь!

Латыши, как всегда, спокойные, лишь многозначительно переглянулись, а вот Павел, Ванька Скороходов и еще пара человек из заводских боязливо поежились.

– Нечего дрейфить, – перехватив их взгляды, цыкнул Авдеев. – Предателей и малахольных буду расстреливать на месте. Все ясно?

Подсобрались, кивнули.

– То-то. Я к Медведеву, а вы чтоб у меня! – грозно сжал кулак Авдеев.

Из дневника Николая II:

«28 мая. Понедельник.

Очень теплый день. В сарае, где находятся наши сундуки, постоянно открывают ящики и вынимают разные предметы и провизию из Тобольска. И при этом без всякого объяснения причин. Все это наводит на мысль, что понравившиеся вещи очень легко могут увозиться по домам и, стало быть, пропасть для нас! Омерзительно! Внешние отношения также за последние недели изменились: тюремщики стараются не говорить с нами, как будто им не по себе, и чувствуется как бы тревога или опасение чего-то у них! Непонятно».

– Ох, Павлуха, не нравится мне это. Ох, не нравится, – ворочался вечером на койке Иван Скороходов. – Как думаешь, возьмут белые Екатеринбург?

– А че им не взять? Их вон сколько, а город кому защищать, чекисты да эти! Как их? Рабочие с Верх-Исетска, с Ермаковым. Возьмут, как есть, возьмут. А вот че тогда с царем будет? – шепотом высказал свой главный вопрос Павел.

– Не знаю, – поворачиваясь на спину, озабоченно ответил Иван. – Их ведь прежде хотели в Москву везти, на суд. Да чего-то не повезли, здесь оставили. Может, теперь повезут?

– А если нет?

– Если, если! – рассердился вдруг Ванька. – Откуда я знаю? Может, белые отобьют.

Павлу такой вариант нравился, но вот отчего-то плохо ему верилось, что комиссары позволят такому случиться.

– А слыхал, как Белобородов с Голощекиным сегодня анархистов разгоняли? Не хуже царской охранки, – взволнованно прошептал Ванька, свешиваясь с кровати. – Я, с дежурства шел когда, прогулялся к Успенской площади, тоже слегонца шугнул парочку эсеровских горлопанов, а то собрались булыжником в одного из наших лупануть.

– Да, теперь начнется. Долго не протянем. Если белочехи нагрянут, гонять уже будут большевиков, – вздохнул Павел. – Сам-то что делать будешь, если белые нагрянут? – поворачиваясь к приятелю всем телом, спросил он.

– Не знаю, с комиссарами уйду, наверно. Что мне еще делать? Нас новая власть небось не погладит по головке, донесут добрые люди, чем мы тута занимались, – горько усмехнулся Ванька. – О, житуха, с этими не сахар, а с теми еще хреновее. Ну, а ты че думаешь?

– Да ни че. Домой вернусь, и всего делов, – снова переворачиваясь на спину, проговорил Павел.

– С ума сошел? Донесут ведь! Узнают, где служил еще, и к стенке поставят. Сейчас времена знаешь какие? Мы их, они нас.

– Не поставят. Я не такой дурак на каждом углу свистеть, чем на хлеб зарабатываю. На днях к сеструхе ходил, сказал, что уголь на Товарной кидаю.

– Да что она, не видит, что ли, что на тебе и пыли угольной нет? Вон, руки чистые.

– Да она баба не шибко умная в тонкости вдаваться, да и дите у нее малое, некогда ей, но по соседям обязательно разнесет, так что свидетелей у меня, если что, хоть отбавляй, – самодовольно усмехнулся Павел.

– Ну ты и фрукт, – завистливо вытаращился на приятеля Ванька.

Из дневника Николая II:

«5 июня. Вторник.

Дорогой Анастасии минуло уже 17 лет. Жара и снаружи и внутри была великая. Продолжаю чтение Салтыкова-Щедрина – занимательно и умно!

Гуляли всей семьей перед чаем. Со вчерашнего Харитонов готовит нам еду, провизию приносят раз в два дня. Дочери учатся у него готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут и хлеб! Недурно!»

Из дневника императрицы Александры Федоровны:

«Екатеринбург. 7 (20) Июнь.

Четверг.

+10°. Прекрасная погода. Бэби хорошо спал, его принесли в нашу комнату в 11 ½ [часа].

1 час. Обед. Харитонов приготовил макаронный пирог для других (и меня), потому что совсем не принесли мяса. Я подрезала Николаю волосы.

2 [часа] 45 [минут]. Мы все вышли в сад на час.

4 часа. Пришел Владимир Николаевич [Деревенко].

4 ½ [часа]. Чай.

Играла в карты, работала.

Татьяна читала мне Духовное чтение.

Я приняла сидячую ванну, так как горячую воду можно было приносить только из нашей кухни.

4 недели со дня приезда детей.

8 часов. Ужин, затем Бэби ушел в свою комнату.

Играла в безик с Николаем и около 11 [часов] легла в постель, потому что очень устала».

Дни тянулись за днями, жаркое лето вступило в свои права, в городе не хватало продуктов, было много солдат и мало порядка. Город страдал от нечистот, отбросов и бешеных собак. Все чаще случались грабежи и погромы, большевики, чувствуя, как сжимается кольцо вокруг столицы Урала, все яростнее и непримиримее боролись с политическими и классовыми противниками, но Павел всего этого почти не замечал, его жизнь за высоким дощатым забором Ипатьевского дома текла в другом измерении.

Весела ли сегодня великая княжна Мария Николаевна? Сколько раз гуляла в саду с сестрами, как чувствует себя Алексей Николаевич? Не украли ли у них провизию? Не обидел ли кто из охраны? О чем шепчутся Авдеев с Мошкиным, какие сплетни гуляют по городу о дальнейшей судьбе Романовых? Анархисты требуют немедленного расстрела царской семьи? А что Советы? Да еще Курносов с того самого раза стал к Павлу как-то неприятно внимателен, теперь, не обернувшись по сторонам, даже поздороваться с кем-то из пленных Павел не решался.

Однажды, лежа жаркой душной ночью у себя в комнатухе, Павел ворочался с боку на бок, размышляя о подслушанных сегодня тревожных известиях. И наконец, не выдержав, разбудил приятеля.

– Вань, а Вань? Спишь, что ли? Ванька? – потряс он за плечо храпящего Скороходова.

– Ну? – рыкнул тот спросонья. – Чего, вставать? Тревога? Чего?

– Тише ты! – шикнул на него Павел. – Я это. Разговор есть.

– Какой разговор? Чего ночью то?

– А когда? Днем у Авдеева? – многозначительно проговорил Павел, и Иван тут же насторожился.

– Слыхал, о чем сегодня Авдеев с Мошкиным шептались? Вроде кто-то семейство похитить хочет и даже письмо им передал. Как думаешь, правда?

– Брехня, – отмахнулся Скороходов. – Авдееву всюду заговоры мерещатся. Выслужиться хочет перед Советом. Вот и изобретает. Если б чего было, тут бы уже Лукоянов с чекистами дежурил, а не мы с тобой, – лениво заметил Ванька. – Слушай, а я вот что хотел! Вечером еще хотел сказать, да закрутился. – И он, наклонившись к Павлу, поманил его пальцем. – Я тута вчерась слыхал, как поваренок Ленька с поваром Харитоновым разговаривал, что у Марии Николаевны завтрева именины.

– Да ладно? – оживился Павел.

– Да тише ты, – цыкнул на него Иван. – Я вот подумал, а что, если ей пирог именинный принести? А? Обрадуется небось? А то у них, сам знаешь, и последнее отбирают, не с чего им самим пироги печь. Видал, как вчера Петька Суетин с Парамоновым по сундукам царским лазали, а потом с набитыми карманами домой пошли? Натискали чужого добра, сволочи, а Темка Рогозин вчерась мяса кусок внаглую украл.

– Сволочи!

– Вот я и говорю, давай с пирогом?

– Давай, только где ж мы его возьмем?

– А я кондитерскую знаю на Главном проспекте, как по Колобовской вверх идти налево. Я уж и с хозяином договорился. Для кого, конечно, не сказал, а так, вообще. Только с деньжатами у меня неважно. Ну что, скинемся? А? Так я утром сразу и сбегаю.

– Скинемся, – кивнул Павел. – Только ты скажи, чтоб постарался, и когда в дом понесешь, тоже осторожнее.

– Да я в мешок положу, скажу, что мать харчи передала.

И два приятеля уснули крепким счастливым сном.

Утром Иван чуть свет помчал в кондитерскую и на службу опоздал. Павел стоял в карауле как на иголках. Сегодня Авдеев запаздывал, опять, видно, в Уралсовет подался. После вчерашнего разгона митингующих в городе по-прежнему было неспокойно. Чекисты шныряли по дворам и закоулкам, вылавливая белую контру и анархистов, хватая «бывших», не разбирая правых и виноватых.

В доме Ипатьева было тревожно. Никто не бренчал на балалайке, неслышно было похабных шуточек, никто не задирал арестантов. Все словно бы чего-то ждали. В уборной появилось объявление, говорят, сам царь составлял: «Убедительно просят оставлять стул таким же чистым, как его занимали». Никто даже не сорвал.

А Ваньки все не было.

– Слышь, Лушин, Скороходов куда подевался? Не видал я его сегодня, – проходя мимо, спросил Мошкин.

– Что я ему, нянька?

– Ты мне поговори еще, сейчас Авдеев вернется, он всем покажет, кто здесь няньки, а кто нет, – рявкнул на него Мошкин, утирая рукавом новой кожанки сопливый нос. «Видно, сбегал вчера на барахолку и сменял на царское добро. Не зря в сарае в сундуках рылся», – с презрением оглядел начальство Павел.

– Вона, Ванька бежит, – кивнул он на спешащего через двор Скороходова.

– К матери за гостинцем бегал с утра, – тут же объяснился Иван, показывая вещевой мешок. – Заодно бельишко чистое захватил.

– Живо на пост. И что б у меня… – грозно свел брови Мошкин, продолжая изображать большого начальника.

Ванька пожал плечами и потопал в караулку, успев незаметно подмигнуть Павлу.

– Надо успеть, пока Авдеев не вернулся. Он сейчас злой как черт ходит, лишний раз на глаза попадаться не хочется.

– А латыши? Может, на прогулке лучше? – с опаской предложил Павел, боязливо косясь на здоровенного латыша с отсутствующей миной возле дверей в царские комнаты.

– Да че он? Палить небось не начнет. А вот Авдеев, тот может и к стенке приспособить, не сам, так сдаст товарищам, – не согласился Скороходов. – Давай так: я зайду, а ты на стреме постоишь. Я скажу, как положено, мол, от нас с Павлом Терентьевичем, с именинами, и все такое. А?

– Точно скажешь? – В Павле осторожность боролась с ревностью и дурацким желанием посмотреть на Марию Николаевну, когда Скороходов ей пирог отдаст. Послушать, как она их благодарить станет.

Вышло все даже лучше. Латыш пошел на двор перекурить, а Павел с Иваном, прикрыв дверь в караулку, захватив пирог, постучали в комнаты семьи.

Но лучше вышло только в первые три минуты.

Кода они, неловко улыбаясь, вошли в залу, княжны в ней не было, она в спальне читала вслух матери и брату. Анастасия сбегала за сестрой, с ней вместе вышли бывший император и Татьяна. Иван, до этого бойко рассуждавший, как он поздравит княжну с днем ангела, вдруг замер, словно камень, вцепившись в пирог.

– Добрый день, – поздоровалась Мария Николаевна, с радостным любопытством глядя на пирог.

– Здрасте, – еле выдавил из себя Павел, которому передалось волнение приятеля.

Пауза затягивалась, княжна молчала, Павел с Иваном тоже. Да еще Николай с Татьяной таращились на них, и Анастасия в сторонке хихикала. Вот это самое хихиканье и помогло Павлу справиться с собой. Обидно стало, что даже девчонка над ним потешается.

– Это вот, значит, вам, – кое-как выговорил он, кивая на пирог. – С именинами. От нас то есть.

Тут Иван ожил и широко шагнул к Марии Николаевне, неся на вытянутых руках пирог. Пирог был румяный, караваем, с завитушками из теста и цифрами «девятнадцать».

Взять пирог Мария Николаевна не успела. Распахнулась дверь, и на пороге появился красный от злости Авдеев. Павел едва успел в сторону отпрыгнуть. Получилось, что за дверь. За спиной Авдеева маячил Василий Курносов. Донес, сволочь. Как есть, донес!

– Это что еще? Заговор? Сочувствие самодержавию? Побег готовите? – Грохотал, яростно вращая глазами, Авдеев. – Свикке! Этого арестовать и живо ко мне! – выхватывая у растерявшегося Ваньки Скороходова пирог, орал комендант.

Пирог выскользнул из его трясущихся рук и, упав на пол, разлетелся, превратившись в бесформенную кучу.

– Сволочь! Расстреляю! – продолжал орать Авдеев.

Павел от страха словно окаменел и продолжал стоять за дверью как истукан.

– Послушайте, товарищ комендант… – проговорил своим тихим голосом Николай. – Произошла ошиб…

– Молчать! Какой я тебе товарищ?! Арестованных на прогулку не выводить! Немедленно провести личный досмотр и обыск!

Когда дверь за Авдеевым с грохотом захлопнулась, Павел все еще продолжал стоять навытяжку, молча тараща глаза на семейство. Лицо у Марии Николаевны было несчастное, Анастасия смотрела с испугом на отца, даже Татьяна, всегда высокомерная и холодная, с жалостью и сочувствием взглянула на Павла.

– Ужас, как все вышло, – прошептала Анастасия.

– Павел Терентьевич, что же теперь будет? – робко спросила его Мария Николаевна, и он от этого обращения наконец ожил.

– Сами виноваты, – вздохнул он. – Глупо придумали. – Он с грустью и неловкостью взглянул на пропавший пирог. – Извините.

– Нет, нет, что вы. Это было так приятно и мило. Спасибо вам, – поспешила его утешить Мария Николаевна.

Павел кивнул и потянулся к двери.

В коридоре царила шумная кутерьма, кто-то бежал по лестнице вниз, кто-то поднимался, лез, толкаясь локтями, к караулке, толпились латыши с винтовками, Мошкин с Суетиным лезли в кабинет к коменданту, остальные ребята из заводских галдели на пороге кабинета, на Павла никто и внимания не обратил. Он тихонько пристроился к своим, стараясь разобрать, что творится у Авдеева, и только тут заметил стоящего в стороне Курносова. Тот, неприятно ухмыляясь, поглядывал на него и даже подмигнул, гадина, мол, всех вас выведу на чистую воду. Павел с трудом взял себя в руки и, отвернувшись, постарался в его сторону больше не смотреть, гадая в душе, видел Курносов, как он из царских комнат выходил, или нет.

Потом приезжало начальство, военный комиссар и прочие, Павел в это время прятался в сарае.

Ваньку, конечно, не расстреляли, просто посадили под арест как подозреваемого в сочувствии к самодержавию. Павла он не выдал, только когда его уводили, глянул на приятеля без всякой обиды, мол, держись, браток. А на все вопросы, зачем царю пирог притащил, глупо ухмылялся и говорил, дурак, мол, влюбился. Девка больно красивая.

Вот поэтому, наверное, и не расстреляли, поверили, что и правда дурак.

Из дневников императрицы Александры Федоровны:

«Екатеринбург

14 (27). Июнь.

Четверг.

19-й день рождения Марии.

+17°.

Рано утром в комнате 22°.

Весь день прибирала вещи, плела кружева, Е. С. [Боткин] часто сидел со мной, так как сейчас уже может сидеть. Бэби разъезжал повсюду в кресле на колесиках.

1 [час]. Обедала. Потом остальные вышли гулять, Ольга оставалась со мной.

Владимир Николаевич [Деревенко] не приходил, но опять приходили военный комиссар и Председатель комитета, проверяли комнаты, не разрешили открыть второе окно, поэтому Харитонов и младший Седнев будут спать в комнате Бэби, так как в ней не так жарко, как в их комнате рядом с кухней. Жара усилилась.

8 часов. Ужин. 23° в комнате.

Почти не спала».

Из дневника Николая II:

«Нашей дорогой Марии минуло 19 лет. Погода стояла та же тропическая, 26° в тени, а в комнатах 24°, даже трудно выдержать! Провели тревожную ночь и бодрствовали одетые…

Все это произошло оттого, что на днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми».

Но дни проходили, и ничего не случилось, а ожидание и неуверенность были очень мучительны.

Глава 8

18 июля 2017 г. Санкт-Петербург

Итак, Кирилл, взглянув на часы, уже начал было собираться на свидание, когда его отвлек от этого занятия звонок в дверь.

– Блин, – замер посреди комнаты Кирилл. «Неужели Анастасия передумала идти в клуб? У нее просто фантастическое чутье, знает же, когда появиться», – несколько раздраженно размышлял Кирилл, скидывая рубашку и натягивая обратно домашнюю футболку.

Звонок разразился новой трелью.

– Да иду я. Иду! – сердито воскликнул он, спеша к двери. – Ну что случилось?

Не глядя в глазок, Кирилл распахнул дверь.

– Да? Ой. Вы кто? Гм. Простите. Я… Вы ко мне? – глядя на стоящего за дверью незнакомого мужчину, проговорил невнятно Кирилл.

– А вы Трифонов Кирилл Юрьевич? – вежливо спросил мужчина.

– Именно.

– Тогда к вам.

– Слушаю. Хотя сразу предупреждаю, у меня крайне мало времени, – тут же заметил Кирилл, взглянув на часы. Опаздывать на свидание было неприлично. Тем более на первое. И тем более на деловое.

– Вы позволите мне войти? – вежливо спросил мужчина, не спеша переходить к делу.

– Сперва представьтесь, – несколько резковато проговорил Кирилл, которого порядком начала раздражать бессмысленная трата времени. И если бы не приличный внешний вид визитера, хороший костюм, интеллигентное лицо, приятные манеры, он бы уже давно захлопнул дверь у него перед носом.

– Авдеев Станислав Дмитриевич, капитан Следственного комитета Петербурга.

– Капитан Следственного комитета? – удивленно переспросил Кирилл. – Что-то произошло?

– Может, вы все же позволите мне войти? – с вежливой настойчивостью проговорил капитан.

– Прошу, – отступая от двери, пригласил Кирилл. – И будьте любезны предъявите документы.

Пока Кирилл изучал удостоверение гостя, Авдеев изучал хозяина квартиры.

Примерно таким он себе и представлял Трифонова по фотографии на сайте. Выше среднего роста, подтянутый, с темными густыми волосами, узким лицом и крупным прямым носом. Не красавец, но женщинам наверняка нравится.

– Что ж, проходите в комнату, мне надо сделать один звонок.

Симочку стоило предупредить, судя по капитану, как его там? Разговор определенно затянется.

– Так, я вас слушаю, – входя в гостиную и усаживаясь в кресло, проговорил Кирилл.

– Вы знакомым с Виталием Кротовым? – решил не показывать козыри сразу Станислав Дмитриевич.

– С Кротовым? Да, конечно. Вместе учились в школе, – не раздумывая, ответил Кирилл. – А что с ним случилось? «Неужели Витальку почикали на разграблении могил? – быстренько соображал Кирилл, – что тогда? Тогда ему штраф, – это Кирилл знал точно, – а ко мне претензий нет и быть не может. С какой стати? Вещи в глаза не видел, о его делах не знаю. Без ордера не обыщут, а ордера у них наверняка нет. А когда будет, в квартире не будет вещей». Он интуитивно поднес руку к груди и потрогал висящий на шее медальон. Примерив его из любопытства несколько дней назад, Кирилл вдруг ощутил твердое нежелание с ним расставаться. Близость медальона была похожа на солнечного зайчика, притаившегося на груди. От его присутствия было легко, уютно и радостно.

– А как давно вы видели своего знакомого?

– Думаю, дней пять назад. Он заезжал ко мне ненадолго, кажется, в четверг или в пятницу?

«Умный мальчик», – отметил про себя Станислав Дмитриевич. А впрочем, другого он и не ожидал.

– А какова была цель визита?

– Простите. Прежде чем продолжить, мне бы хотелось понять: что случилось с Кротовым? – ответил вопросом на вопрос Кирилл: было бы глупо и подозрительно не поинтересоваться, зачем к нему пришли из Следственного комитета, все равно что признать за собой вину.

– Виталий Кротов был убит, – коротко, спокойно пояснил капитан, словно сообщал о том, что у Витальки на вокзале кошелек вытащили.

– Убит? – Кирилл был потрясен. Убит. Виталик Кротов был убит. – Как? Когда?

– В воскресенье, пятнадцатого июля, был зарезан у себя в квартире, – снова охотно ответил капитан.

Реакции Трифонова были очень правильными, натуральными, можно даже сказать, искренними. Но капитан достаточно повидал на своем веку преступников, чтобы не быть столь легковерным.

– В воскресенье, – на автомате повторил Кирилл, пытаясь осмыслить обрушившуюся на него новость.

Виталика зарезали. Зарезали дома. Не случайное убийство, а преднамеренное. Охотились за его добычей? Знали, что он приехал не с пустыми руками? Значит, навел кто-то из своих, из ближнего круга. Виталик был не болтун.

– Уже известно, кто это сделал? – поймав внимательный взгляд капитана, спросил Кирилл.

– Нет. Идет следствие.

Кирилл сидел и судорожно размышлял, что можно сообщить следствию, а что будет опасно. Ему искренне хотелось помочь следствию найти убийц Кротова. Но при этом ему не менее горячо хотелось самому избежать неприятностей. А то, как следственные органы умеют передергивать факты и сваливать вину на невинных людей ради закрытия дела, Кириллу было хорошо известно из телевидения и интернета. Подставляться под удар он не собирался. И какое бы положительное впечатление ни производил капитан Авдеев, Кирилл разыгрывать из себя доверчивого идиота не станет.

– Ясно, – коротко ответил он на сообщение капитана, не добавив ни единого комментария.

Капитан тоже молчал, глядел на Трифонова открытым невыразительным взглядом. Но переиграть Кирилла ему не удалось. После нескольких минут молчания Кирилл скупо улыбнулся и проговорил:

– Я вижу, капитан, что вопросов у вас больше нет, а потому позвольте вас проводить, как я уже говорил ранее: у меня дела. И я уже опаздываю.

– Конечно, – поспешно согласился Авдеев, признавая, что так задешево Трифонова купить не удастся. Нервы у молодого человека крепкие, уровень IQ достойный. – Еще один вопрос. Вы знали, чем занимается Кротов?

«Ну, вот и приехали», – скривился в душе Кирилл, внешне оставаясь равнодушным.

– Да, я знаю. Иногда он приходил ко мне посоветоваться по поводу своих находок.

– В смысле – по их стоимости? – уточнил капитан.

– Нет, что вы! Я же не оценщик и не сотрудник антикварного магазина, – с легкой улыбкой покачал головой Кирилл. – Скорее его интересовала общая информация. Например, как назывался наградной знак? Или к какому времени он мог относиться? Или что за монограмма была изображена на обороте вещи, или клеймо мастера. В принципе, приложив определенные усилия и порывшись в интернете, Виталий и сам мог бы собрать эту информацию, но он не любил подобные занятия и предпочитал обращаться ко мне.

«Ай да хитрец», – отметил про себя Станислав Дмитриевич. Он любил иметь дело с достойным противником.

– В этот раз он тоже приносил вам какие-то вещи?

– Да. Несколько орденов, – согласился Кирилл.

– И вы их осмотрели?

– Разумеется. Там был орден Андрея Первозванного в отличном состоянии. Ордена Святой Анны, Звезда Белого Орла и Святого Владимира первой степени, – старательно перечислил все, кроме медальона, Кирилл.

– Это все?

– Там были еще печатка и нательные кресты, но я же не ювелир, – пожал плечами Кирилл. – Так что изучать их было бессмысленно, он так просто показал.

– А где сейчас эти вещи, они еще у вас?

– Нет, конечно. Виталий их показал, я рассказал ему, что смог, он забрал их и уехал, – без всякой суеты и волнения пояснил Кирилл. Ни одно слово не прозвучало фальшиво.

– Вы не знаете, каким образом Кротов сбывал награбленное? – Капитан специально использовал столь сильное выражение.

– Признаться, никогда этим не интересовался. Я в принципе не приветствовал его занятий и уж тем более не хотел иметь к ним никакого отношения, – категорически заявил Кирилл.

– И, однако, вы его консультировали?

– Да уж. Проявил слабость, – покаянно проговорил Кирилл.

– А кого из знакомых Кротова вы знаете? Может, его компаньонов?

– Нет, что вы. Кроме общих одноклассников – никого.

Беседа заходила в тупик.

– Вы не знаете, куда после вас отправился в тот день Кротов? – Тем не менее продолжал беседу капитан, заранее зная ответ.

– Нет. Не имею представления.

– Тогда самый последний вопрос: что вы делали в воскресенье с восьми утра и до пятнадцати часов?

А вот этот вопрос Кириллу очень не понравился. Ну, просто очень. И капитан это тут же заметил.

– Так где вы были в воскресенье утром? – повторил он свой вопрос с чуть большим нажимом.

Деваться было некуда. Врать смысла не имело. Но подать информацию правильно стоило.

– Утром в воскресенье я ездил к родителям. Надо было отвезти им перед отпуском цветы, чтобы их поливали, – едва заметно краснея, пояснил Кирилл.

– Вы разводите цветы? – не сдержался капитан.

– Нет. Но у меня есть несколько растений, они оживляют интерьер, и кто-то должен за ними ухаживать.

– А не проще попросить соседей?

– Нет, – с едва уловимым раздражением ответил Кирилл. – Перед отъездом я поставлю квартиру на сигнализацию, и мне бы не хотелось пускать в свою квартиру посторонних.

– Резонно. А где живут ваши родители? – вернулся к неприятной для Кирилла теме Станислав Дмитриевич.

– В Озерках, – вынужден был признаться Кирилл.

«Бинго!» – возликовал в душе капитан.

– В котором часу это было?

– Около двенадцати.

– А до этого?

– До этого я был дома, затем загрузил цветы и поехал к родителям. Пробыл у них около часа, затем вернулся домой и остаток дня работал.

– Я попрошу вас сообщить мне адрес ваших родителей. И еще, я так понял, что в ближайшие дни вы собираетесь уходить в отпуск?

– Совершенно верно, – напрягся Кирилл.

– Я вынужден попросить вас не покидать города.

– Как вы это себе представляете? У меня оплачен тур в Испанию. Куплены билеты. Забронирован отель. Вы хоть представляете, сколько денег я потеряю, если не поеду? – На этот раз раздражение Кирилла рвалось наружу неудержимым потоком.

– Я весьма сожалею, но в интересах следствия вынужден пойти на эти меры, – прежним ровным голосом проговорил Станислав Дмитриевич.

– Интересно, а кто мне компенсирует затраты? Ваше управление? Кто мне возместит испорченный отпуск? Вы осознаете, что делаете? Я категорически отказываюсь терять деньги из-за ваших расследований. В конце концов, я свободный человек, не нахожусь под арестом и имею право распоряжаться собой по собственному усмотрению.

Кирилл вынужден был замолчать, чтобы справиться с эмоциями.

Господи, если поездка в Испанию сорвется, Настя его сгрызет! Она его бросит! Она устроит такой скандал!.. Даже подумать страшно. И к тому же деньги за поездку заплачены немалые, они планировали ее еще с зимы! Что за бред?

– Кирилл Юрьевич, мне по-человечески понятно ваше возмущение, но дело в том, что мы расследуем серьезнейшее преступление, убийство, и я просто вынужден прибегнуть к этой мере. Уверяю вас, что мы постараемся как можно быстрее во всем разобраться, и, возможно, вы еще сможете провести свой отпуск именно так, как планировали. А пока подпишите, пожалуйста, вот это предписание, – протянул Кириллу бумажку Станислав Дмитриевич.

– До окончания предварительного следствия? – недоверчиво переспросил Кирилл. – Я что, являюсь подозреваемым? На основании чего? Того, что мои родители живут в том же микрорайоне, где проживал и Кротов? Но там проживают тысячи людей, с них же вы не берете подписку?

– Не все они были связаны с покойным, это раз, а во-вторых, у нас есть предположение, что вы принимали более активное участие в незаконном бизнесе Кротова, нежели признаетесь, – спокойно пояснил Станислав Дмитриевич. – К тому же подписка о невыезде является наиболее мягкой мерой из всех возможных в данном случае. Так что подписывайте, Кирилл Юрьевич. Не вынуждайте нас к более радикальным мерам.

Кирилл посмотрел на следователя тяжелым взглядом, не спеша выполнить просьбу. Более радикальные меры? Кротов мог рассказать о нем своему компаньону, этому Лысому. Кирилл его никогда не видел, но слышал о нем от Виталия. Мог рассказать о том, что отдал ему находки. Если у капитана окажется при себе ордер на обыск, дела его плохи. Возможно, у них имеются еще какие-то улики. Например, отпечатки его пальцев в квартире Виталия.