Текст книги "Фридрих Барбаросса"

– Тем более они могут быть заразными! – Отто преградил мне дорогу. – Очень опасно.

– Такие болезни обычно передаются в постели, – мягко отстраняя моего знаменосца, Эберхард вышел вперед, так что я шагнул навстречу «опасности» вторым.

– Мы приветствуем тебя, о король германцев! – тонко пропищал первый гном, поднимая над головой бурдюк. – Выпей этого волшебного вина, дабы утолить жажду.

– Пусть первым выпьет, – толкнул меня под локоть копьеносец Манфред.

Подошедший к своему предводителю гном подал две деревянные кружки, в которые малыши тут же налили вина. Одну кружку с поклоном подали мне, вторая начала переходить от одного коротышки к другому. Я неуверенно поднес посудину к губам, когда Отто вырвал ее из моих рук, отпив первым.

– Твой человек, должно быть, умирает от жажды, – звонко рассмеялся предводитель гномов и плеснул еще вина в свою опустевшую усилиями гномьей оравы кружку. – Пей, и ты, господин, не следует отнимать вино у собственного короля.

– Отведай же, король германцев, хлеба, выросшего на наших нивах, – второй гном протянул каравай, который, вежливо склонившись, принял у него Эберхард, дабы передать мне. По всей видимости, церемония затягивалась.

– Лучше бы они поляну какую накрыли, – с сожалением прошептал жующий корку Гийом Биандрате.

– Лучше бы сразу в город пригласили, – хором ответствовали ему Отто и Манфред.

– Прими же благословение моего народа! – снова запищал предводитель, и тут я разглядел странное. У всех гномов были гладкие безусые лица и длинные, завязанные узлом под подбородком бороды. Мучимый смутной догадкой, я шагнул к главному коротышке и провел рукой по его лицу.

– Ой! – пискнул гном, пытаясь снова собрать в фальшивую бороду свои длинные каштановые волосы.

– С какой же это стати красивая девочка уродует себя мужской бородой? – спросил я, присаживаясь перед ней на корточки и заглядывая в ясные глазки.

– Это прическа лангобардов, – без тени смущения сообщила она, уже не пытаясь вернуть бородищу на место.

– Мне кажется, так тебе намного лучше, – я погладил девочку по щеке, и тут же остальные лжегномы принялись развязывать и расплетать свои бороды.

– Неужели старейшины города послали вас встречать короля? – изумился Эберхард, весело разглядывая девчонок.

– Нет, конечно! – Стоящая ближе всех ко мне малышка ловко надела венок мне на голову. Другая протянула такой же стоящему ближе всех ко мне Гийому Биандрате.

– Они ждут вас у третьего камня, а мы дошли аж до двенадцатого. Тайно, ну, чтобы быть первыми, кто встретит.

– Что же, тогда пойдемте к третьему камню вместе, – предложил я.

– Нет, не пропустим! – хором возмутились чудные девочки. – Сначала нужно откупиться.

– Сколько же стоит пройти к третьему камню? – с серьезным выражением лица поинтересовался Эберхард, распуская завязки кошеля.

– Вы должны одарить каждую из нас, – весело предложила главная. – Но это еще не все. Нам мало золота, мы хотим получить человеческую жертву.

– Чего?! – возмутился Отто, на треть вытащив из ножен меч. Все-таки девочки его здорово напугали.

– Не чего, а кого. Мы, девы, потомки древних лигуров, требуем у тебя, король Германии, отдать нам этого верзилу, – девочка храбро ткнула пальцем в сторону готового броситься на них с мечом Отто, – ибо мы избираем его в мужья моей старшей сестре.

Девочки весело засмеялись, прикрывая лица ладошками и длинными рукавами.

– А что, твоя сестра – страшная уродина или полная дура? Почему она не может найти себе мужа среди своих соседей? – поинтересовался Манфред.

– Моя сестра – не дура и не уродина. Она самая красивая девушка Павии, просто, по нашей семейной традиции, она должна выйти замуж за знаменосца короля или императора. У моего папы не было сестры, да и подходящего знаменосца к нам не заезжало, и у дедушки не было знаменосца, то есть сестры. А вот у прапрабабушки был! И теперь у моей сестры будет!!! Об том лет пять назад сообщила ей бродячая гадалка. Она так и сказала: «Не вздумай, девка, выходить замуж за кого-нибудь из местных. Скоро, едва ты расцветешь, в Павию придет король, в свите которого ищи своего жениха». Моя сестра спросила, как она узнает предсказанного ей иноземца, и старуха, представляете, сказала, что в руках у него будет знамя! А ведь гадалка была не из местных и не могла знать о нашем обычае.

– Что ж, если твоя сестра действительно так хороша, не вижу причин отказывать ей. – Я подтолкнул вперед опешившего от такого поворота Виттельсбаха. – Что ж, Отто, после церемонии встречи можешь зайти в дом к своей невесте, и… знамя, пожалуй, с собой прихвати, а то ведь не признает.

Обрадованные девочки запрыгали на месте и танцевали всю дорогу, пока мы двигались в сторону города, где нас уже ждали архиепископ и его многочисленная свита. Правда, вторая церемония приветствия понравилась нам куда меньше, нежели первая, да и, признаться, стерлась из памяти, как стираются все похожие одна на другую скучные официальные встречи. Только одно, когда «предводительница гномов», ее звали Изольда, увидела толпу разодетых в дорогие одежды вельмож, она заставила меня спешиться и, взяв за руку, потащила в сторону города, громко крича: «Ура, Барбаросса!!! Встречайте Барбароссу!»

– Ура, Барбаросса! – послушно отреагировали встречающие нас вельможи.

Барбаросса – рыжебородый. Что же, почти у всех правителей было прозвище, Пипина звали Короткий за его маленькие ножки, моего отца – Одноглазым. Генрих Черный, Генрих Гордый… Барбаросса… ничем не хуже прочих. Так, с легкой руки маленькой проказницы, я сделался Фридрихом Барбароссой.

Глава 20. Свадьба знаменосца

Весь украшенный цветами, сконфуженный и перецелованный, согласно «древним обычаям», Отто был усажен за накрытый стол недалеко от меня, хитрющих девчонок мы пригласили тоже, так что они расселись среди моих воинов.

– Ты действительно хочешь отпустить Виттельсбаха черт-те куда и со знаменем в руках? – полюбопытствовал уплетающий куриную ножку Эберхард.

– А ты прав. Вряд ли в постели с нареченной ему так уж сильно понадобится наше знамя. Эй, – я подозвал пляшущую неподалеку сестру «невесты». – Сделай милость, пригласи сюда свою старшую сестру, – попросил я ее.

– Зачем? Мы же договорились, что после праздника Отто зайдет к нам.

– Чтобы она могла получить свадебный подарок от самого короля, – помог мне Эберхард.

– Свадебный подарок! Вот здорово! – Пигалица запрыгала на одной ножке и вскоре удрала, зазвав с собой троих подружек.

– Если твоя невеста – хромая уродина, разрешаю тебе не жениться на ней, – перекрикивая гостей, сообщил я Виттельсбаху, после чего вдруг заиграла флейта и все повернулись к небольшой процессии. Впереди шел бородатый коренастый коротышка, похожий на гнома-переростка, старая латанная во многих местах кольчуга доходила бедолаге до колен, невообразимый шлем с огромными рогами грозил опрокинуть его обладателя на землю. За ним шествовала высокая тощая женщина в простом платье из некрашеного льна с подвязанными под подбородком волосами. За ними, скрытая ото всех расшитым покрывалом, стояла хрупкая, стройная девушка.

– Моя младшая дочь Изольда сообщила, что король германцев Фридрих желает видеть мою старшую дочь Изабеллу, – почти что прокаркал отец семейства, в то время как его высокая, точно сторожевая башня, супруга согласно трясла бородой.

Я поднялся, отирая сальные руки о лепешку, и вместе со мной со своего места встал Отто, по рядам поплыло заветное знамя – символ избранного жениха. Не отрывая взгляда от фигурки невесты, Виттельсбах протянул руку, и вскоре знакомое древко оказалось в его ладони.

– Позволь сначала узнать, кто ты, и увидеть лицо невесты, – предложил я. Но Отто казалось, уже не интересовало ничего. Часто дыша, он двигался, точно во сне, приближаясь к девице, и возможно, сорвал бы с нее покрывало, в последний момент я успел дернуть его за рукав. Мало ли какие тут обычаи.

– Мы ведем свой род от знаменосца Одоакра[77]77
  Одоакр (ок. 433 г. – 15 марта 493 г., Равенна) – ок. 470–476 гг. – начальник отряда наемников-варваров в римской армии, с сентября 476 г. до 15 марта 493 г. – король Италии. Сверг последнего императора Западной Римской империи Ромула Августа, что традиционно считается ее фактическим концом.


[Закрыть], того самого, что сверг императора Ромула Августа[78]78
  Флавий Ромул Август (Ромул Августул) – последний император Западной Римской империи, правивший в 475–476 гг.


[Закрыть], в смысле Одоакр сверг, а не знаменосец, – прокаркал гном, опираясь на огромный меч. – В нашей семье издавна было принято принимать у себя дорогих гостей. Но полагаю, что ты, король германцев, мало что знаешь об Одоакре кровожадном, поэтому я скажу тебе так, что, когда Карл Великий короновался в Павии, моя пра-пра понесла от его знаменосца, и вот теперь моя дочь… – он оглядел с ног до головы Отто. – О, прошу вас, пусть сегодняшнюю ночь этот юноша проведет в нашем доме. Его очень легко найти, он стоит на восточной горе и на его воротах герб с развевающимся знаменем.

Когда же Отто подтвердил свое согласие на женитьбу, отец девицы позволил жениху снять с нее покрывало, и все увидели хорошенькое юное личико с веселыми карими глазками и с длинной каштановой бородой, заплетенной в целомудренную косу с розовым бантиком на конце.

После чего бородатая мать невесты осведомилась, правильно ли она поняла, что ее дочь ожидают какие-то королевские подарки, и я с радостью снял с руки перстень, надев его на тоненькую ручку невесты.

Надо ли сказать, что в ту ночь Отто вступал в свой первый брак под моим знаменем. А увязавшийся за женихом копьеносец Манфред, похоже, нашел себе там же суженую, предпочитавшую имперскому знамени надежное копье. К слову, по-любому, брак между наследником пфальцграфа Виттельсбаха и безродной девицей носил чисто временный характер, так как вряд ли его отец позволил бы старшему сыну жениться без позволения. Кстати, до сих пор я ни разу не помянул в своих рассказах старого пфальцграфа Оттона IV фон Виттельсбаха[79]79
  Оттон IV происходил из знатного баварского герцогского рода Луитпольдингов. Имя Виттельсбах происходит от названия замка. Владел баварским графством Шейерн (с XII века – графство Виттельсбах, между Мангфаллталем и Кельхаймом. Кроме того, Оттон IV носил титул пфальцграфа Баварии.


[Закрыть] – отца моего друга Отто, который с юных лет управлял графством Шейерн, что между Мангфаллталем и Кельхаймом. Собственно, лучше всех его знал мой дядя Конрад, позже расскажу почему.

Оттон старше меня почти что на три года. Так же как и я, он был во Втором крестовом походе под началом своего отца, впрочем, даже там мы умудрялись не разлучаться. Да и вернулись на одном корабле. Правда, потом отец Отто вдруг оказался на стороне моего дяди-предателя Вельфа, и королевское войско осадило их крепость. Так что, посопротивлявшись скорее для порядка, Оттон IV был вынужден сдаться на милость победителя.

Никогда не напоминал об этом Отто, так как искренне считаю, что сын не должен отвечать за своего отца. Что же до этой самой, с позволения сказать, женитьбы, то дома моего знаменосца уже ждет подобранная ему отцом невеста Агнес ван Лооз[80]80
  Агнес ван Лооз (ум. 26 марта 1191 г.), дочь Людвига I, графа Лооза и Рейнека, и Агнес Мецкой.


[Закрыть], дочь Людвига I, графа Лооза, так что от судьбы, как говорится, не уйдешь.

* * *

В Италии предстоит много работы, пожалуй, даже больше, чем я ожидал. Во-первых, нужно срочно что-то делать с большими городами, живущими по своим собственным законам и не желающими признавать ни прав императора, ни законов Империи. То есть, пока они сыты и довольны, они ропщут на власть и стараются не доплатить в казну, а как сосед осадил крепость, так спасите, помогите, куда смотрит император!

Нет уж, дорогие мои, я вас научу жить по законам. И первым делом пересчитать и переписать каждый дом, сколько человек проживают в нем и сколько из них мужчин. Далее пересчитать все полезные постройки и новые регулярно вносить в списки. Ежели хозяева дома скажут, де это у нас и не дом, а так… м-м, сарай или беседка для отдыха, и платить мы не будем. Необходимо внести следующее уточнение, деньги взимаются с каждого дома, где есть очаг, и если два очага, брать вдвое против обыкновенного. Обязательно нужно установить фиксированный налог на мельницы, казармы, а также с каждого склада и сарая. С рыбаками проще – отдадут треть улова и будет с них. А вот с кузнецов и вообще мастеровых следует либо взимать плату, либо привлекать их на потребные властям дела, в этом случае городской совет или подеста заплатит за сделанную ими работу из городской казны.

Каждый день суды, суды, суды… Города жалуются друг на друга, а мне разбирать, назначая штрафы. Давеча судил Милан, который дороги перекрыл, собственным налогом обложил и пару городов захватил беззаконно. Всех жителей в одном исподнем из ворот под зад коленом выпроводили, пообещав, что пристрелят любого, кто окажется на расстоянии пущенной стрелы от городской черты. Женщин, детей, немощных стариков… разумеется, миланцы были виновны, и я назначил штраф и велел вернуть людям их имущество.

Выслушав обвинителей и мой приговор, представители Милана посоветовались между собой, посчитали что-то на пергаменте, после чего предложили 4000 фунтов в качестве компенсации за угнетенные свободы. Сумма немалая, но для меня важнее другое – Милан дал понять, что признает мои права. Вот это ценно!

В Италии все имеет свою определенную цену. Причем в ходу звонкая монета, а не товарообмен, более свойственный германским землям. Оплата золотом или серебром намного удобнее обмена товара на товар, потому как, если ты, скажем, меняешь рыбу на крупу, потом следи, чтобы эта крупа плесенью не покрылась, чтобы жучки там не завелись или черви – в общем, меняй на что-то другое. Монеты же от долгого лежания не портятся. Их можно, если что, и в землю зарыть. Еще я узнал странное – должник может вместо оплаты золотом или товаром подписать кусок пергамента, в котором четко сказано, к какому сроку и сколько он обязуется заплатить, и что полагается сделать с ним в случае неуплаты. Самое удивительное, что к этому относятся без смеха, принимая лоскут с записью долга с тем же почтением, с каким принимали бы чистое золото. Если должник не платит в срок, этот самый пергамент несут в суд, и судья принимает его как важнейшее доказательство вины, после чего выносит приговор. Интересно, так же свято они станут блюсти клятву, если прописать ее на пергаменте?

После Милана своего представителя для переговоров прислал город Венеция, роль посла исполнил сын дожа, приятный молодой человек, который буквально с порога предложил заключить договор, согласно которому я как будущий император принимаю и признаю границы владения Венеции, а за это они признают меня своим господином. Венецианты просили позволения свободного передвижения их подданных по всей территории Италии, за что предлагали ежегодную выплату 50 фунтов золота, 50 мешков перца и сверх того по куску роскошной материи. Разумеется, я тут же принял это предложение, доказывающее, что богатая Венеция восприняла меня не как формального царька, который будет вечно сидеть в своей Германии, и не станет совать нос в итальянские проблемы, нет, Венеция была готова принять меня как реального императора.

Что же до Павии, здесь мы могли жить сколько пожелаем, пользуясь радушием и гостеприимством городских властей. Что же до железного венца, его я мог получить не раньше, чем покараю их извечного врага – город Тортону. Только победив Тортону, я смогу увенчать себя короной лангобардов. Именно такое задание приготовили мне старейшины города. И я не собирался их разочаровывать. Тем более что и Виттельсбах, по всей видимости, прикипел к своей очаровательной супруге, которая, несмотря на все его просьбы, продолжала носить длинную бороду, на которую теперь она надевала мое кольцо.

– Смотри, Отто, привыкнешь целоваться с бородатой красавицей, придется обзаводиться выводком задастых пажей! – беззлобно шутил Эберхард.

– Пажи как раз безбородые, а вот здоровые бородатые дядьки вроде тебя, – хохотал Виттельсбах. – Словом, коли действительно удастся пристраститься, первым делом загляну в твой шатер.

– Чур меня, чур! – недовольно фыркает котяра. – После таких угроз, пожалуй, придется спать в обнимку с мечом.

В обнимку с мечом спали мы все.

Я начал продвигаться со своим войском по стране, принимая присягу не пожелавших явиться на рейхстаг городов и осаждая строптивцев. При этом, если осажденный город просил пощады, мы безропотно принимали его капитуляцию вместе с запоздалой клятвой верности, если же вопреки здравому смыслу они продолжали упрямиться, да еще и убивали захваченных в боях заложников, такие города подлежали уничтожению. Так, зимой 1155 года, перейдя реку По, близ Турина, мы разрушили города Кьери и Асти, после чего двинулись на мятежную Тортону, на которую жаловались жители верной нам Павии. К слову, воевать зимой в Италии и делать то же в Германии суть не одно и то же. Если зимой в Италии в основном идут проливные дожди, так что в низинах, и на местах с глинистой почвой можно реально захлебнуться в грязи, на родине, можно сначала отморозить себе все ценное, поломать лошадям ноги на льду, а в довершение всего потонуть в местных болотах, которые, несмотря на холод, частенько не замерзают зимой. Собственно, потому в Германии и не принято воевать зимою.

Впрочем, не следует думать, будто немецкие дикари просто налетали на очередной безобидный итальянский город и уничтожили его. Сначала мы приглашали правителя города для дачи объяснений. И только если никто не являлся, город подвергался опале и дальше приходилось подкатывать к его стенам осадные башни, баллисты, катапульты и бить ворота тараном.

Тортона располагалась в горах, как бы занимая два яруса, верхняя, укрепленная, часть города возвышалась на утесе, защищенная со всех сторон, кроме моря, каменными башнями, и если с нижним городом удалось справиться достаточно быстро, это заслуга Генриха Льва и его рыцарей, с верхней пришлось повозиться.

Без перебоя по много часов подряд катапульты обрушивали на город камни, но это не помогало. Прекрасно укрепленная крепость, казалось, надменно взирала на собравшихся под ее стенами воинов. Оставалось последнее средство – взять Тортону измором.

Каждую ночь осажденные предпринимали попытки добраться до расположенного в нижней части города колодца. Водоносов стерегли латники, облачение которых сияло в свете луны и звезд, с головой выдавая и горе-охранников и охраняемых. На расстоянии их действия прикрывались лучниками. По упорству, с которым они продолжали свои вылазки, было понятно, воды в верхней части города нет. Приказав не убивать на месте пойманных тортонцев, я ежедневно через герольдов обращался к защитникам города, угрожая покончить с пленниками. В ответ на мое предложение тортонцы отвечали камнями, перебрасываемыми через стены их катапультой, а также, судя по всему, многие пользовались пращей, как это делал библейский Давид. Очень хороший знак, если защитники города оставили в стороне свои луки и арбалеты и взялись за камни, следовательно, у них закончились стрелы. Пришлось приниматься за воспитательные меры. И дождавшись, когда они сбросят вниз все собранные камни, мы повесили сразу десять человек таким образом, чтобы расправа была прекрасно видна сидящему за стенами гарнизону. Так мы развлекались с неделю, надеясь, что сердца жителей города не выдержат страшного зрелища гибели своих родственников и они откроют ворота, дабы вызволить оставшихся, но этого не произошло, так что мы были вынуждены пойти на крайнюю меру – отравили колодец.

С этого дня в Тортоне начались массовые отравления. Мы же откровенно скучали под стенами непокоренной пока крепости, придумывая себе всевозможные занятия, дабы покончить со скукой.

Однажды, выйдя из своего шатра, я стал свидетелем настоящего подвига, один из конюхов, тоже, наверное, от скуки, умудрился вскарабкаться по скале к крепости, прорубая для себя ступени топориком и защищая себя от стрел громадным щитом. Таким образом он достиг бруствера и даже зарубил подлетевшего к нему часового, после чего тем же манером вернулся в лагерь!

Опомнившись от пережитого потрясения, я посчитал возможным возвести героя в рыцарское звание, но тот, кстати, его звали Иоанн, как апостола-евангелиста, пожелал остаться в своем звании, ибо как он посмеет сесть рядом с настоящими природными рыцарями и господами, не нанеся им при этом прямого оскорбления?

Сколько же таких Иоаннов еще совершит свои подвиги, прославляя свою землю и своего короля.

Глава 21. Королевские будни

Меж тем Райнальд Дассель шлет известия одно тревожнее другого. Стоило мне перебраться через Альпы, новоназначенный архиепископ Майнцский[81]81
  Арнольд фон Шеленхофен – архиепископ Майнца (7 июня 1153 г. – 24 июня 1160 г.).


[Закрыть] решил за благо для себя вернуть все церковные владения, которые потерял его предшественник и которые, естественно, теперь принадлежали другим ленам. Не упредив о задуманном моего наместника, он вторгся на чужие территории, перебив пограничников и перевешав не согласных с его решением. Ничего удивительного, что держатели получивших убытки ленов тут же ответили архиепископу силой оружия, а именно подожгли с десяток деревень архиепископства, а также порушили его крепости, традиционно не щадя церкви и монастыри.

По словам Райнальда, руководил этими бесчинствами мой двоюродный дед, пфальцграф Герман фон Шталек[82]82
  Герман III фон Шталек (ум. 2 октября 1156 г.), граф фон Шталек, пфальцграф Рейнский, с 1142 г. был женат на Гертруде, дочери Фридриха I Штауфена, то есть двоюродной бабушке Фридриха Барбароссы.


[Закрыть], впрочем, действовал-то он в ответ на произвол архиепископа, так что оба должны были понести заслуженное наказание. Понимая, что канцлеру не по плечу усмирить и столь высокопоставленных особ, я оставил этот вопрос до того времени, когда лично смогу вызвать их к себе для дачи показаний, пока порекомендовав Райнальду предупредить драчунов о том, что вопрос этой междоусобицы стоит на личном контроле их короля.

– Ну и как будем наказывать этих мерзавцев? – оторвавшись от диктовки письма, поинтересовался я у полирующего свой меч Отто.

– А, ерунда какая-то, пущай штрафы заплатят в казну и восстановят разрушенное, – отмахнулся Виттельсбах. – Тоже мне, большое дело, друг у друга в ленах похозяйничали, неужто теперь все бросать…

– Так ведь я же не только кесарь, но и защитник церкви! – не выдержал я. – Назначу только штрафы, папа обидится.

– Казни обоих, получишь два свободных лена. – Зевнув, предложил Генрих Лев.

– Если бы в батиных владениях эти огольцы поозоровали, мы бы их кнутом как следует по мягкому-то месту поучили, чтобы в другой раз чем иным думали, – рассмеялся Виттельсбах.

– Не пойдет!

– Тогда пусть собаку поносят, а? А правда, пусть мальчишки сыщут самую блохастую и шелудивую, – батя рассказывал, было такое наказание, еще при императоре Карле. Пусть эти архиепископ с пфальцграфом при всем честном народе пронесут грязную животину хотя бы милю. И вреда никакого, и народ потешится, и опять же – позор!

Через шесть недель после начала осады, на Пасху, когда мы объявили короткое перемирие, ворота крепости открылись и выпустили процессию клириков, которые, подойдя к моему шатру, слезно молили помиловать город. Стиснув зубы, я выдержал их речи, ответив решительным отказом. А как я мог простить Тортону после того, как потерял здесь столько времени и верных людей? Меня бы просто не поняли мои же рыцари. Да и как бы объяснялся с Павией?

В середине апреля крепость сдалась, после чего я позволил всем жителям, независимо принимали ли они участие в обороне или нет, всем этим недобиткам, уйти из города прихватив с собой все, что они смогут унести на себе, после чего город был отдан на разграбление и уничтожен.

Когда-то, об этом мне рассказывал отец, мой дядя Вельф VI проиграл сражение у крепости Вайнсберг близ Хайльбронна другому моему дяде, королю Конраду. Когда ворота открылись, его величество разрешил находящимся в городе женщинам покинуть его с миром, вынеся на себе все, что те способны унести. И тут произошло необычное, женщины покинули крепость, вынося на своих спинах собственных мужей!

Увидев такое, мой отец попытался вмешаться, закричав, что-де королевское слово истолковано превратно, на что мой дядя первый раз прилюдно возразил брату, воскликнув: «Королевское слово нельзя истолковать превратно».

Мне кажется, что, несмотря на то что простые бабы сумели одурачить своего короля, дядя Конрад был даже рад такому повороту событий, ведь теперь ему не пришлось карать смертью или уволакивать в плен такое количество мужчин. Помятуя об этом, я разрешил убираться всем без исключения. К слову, истощенные голодом и мучимые болезнями, люди не могли вытащить на себе слишком много. Некоторые женщины спасли только своих обессиленных детей, а мужчины переносили на спинах стариков.

Что до разрушения Тортоны, мои воины всего лишь подожгли дома, а прикончили город пришедшие осуществить давнюю месть жители замечательной Павии. Причем не просто так ворвались и начали ломать, что под руку попадется. Много бы они сломали в городе, большая часть домов которого сделана из камня. Тут нужно и умение, и знание того, как эти самые дома построены. Я был удивлен, когда первыми в пропахший гарью город вошли представители гильдии каменщиков в кожаных фартуках, наколенниках и огромных перчатках, вместе с ними шли счастливые своей участью подмастерья с загодя заготовленными клиньями, лопатами, ломами, ну и, разумеется, веревками, которые они ловко набрасывали на шеи статуй и, раскачав, скидывали последних с постаментов. Если нужно было сокрушить могучую колонну, под ее основания кувалдами вбивались клинья, пока колонна не теряла устойчивость. На купола, кресты, флюгера и балконы набрасывались веревки, после чего их начинали раскачивать, обрушивая вниз. Стены пробивались при помощи клиньев, которые вгонялись в затвердевший раствор между кирпичами или камнями, после чего опытные каменщики расковыривали затвердевший раствор, и разбирали стены на фрагменты. Для того чтобы обрушить дом, под него делались подкопы, так, чтобы в результате здание неминуемо провалилось в подпол. Все эти мастера не гнушались карабкаться на церкви, в которых еще вчера такие же католики, как они сами, молились Богу, со смехом разрушая дом Божий до основания. Так что, казалось, что для них нет награды лучше, нежели уничтожать, сокрушая все на своем пути.

Я был рад оказать им столь незначительную услугу, тем более что после славной победы все равно отправился в Павию, где горожане устроили грандиозный праздник в мою честь. А 17 апреля 1155 года под крики «ура» я собственными руками возложил себе на голову королевскую корону лангобардов. И тогда же из Тюрингии сестренка Юдит сообщала о рождении второго сына, Генриха. Правда, мой племянник родился в январе, но, должно быть, раньше у них просто не получилось отправить весточку. Я послал ей нежное письмо и подарок новорожденному – изящный кинжал мавританской работы. Вырастит, сгодится.

В Троицу слушали праздничную мессу в Болонье, в том самом городе, где в школе правоведения учился Эберхард. Забавно было наблюдать, как разодетые по случаю праздника местные кумушки, толкаясь и суетясь, проталкивались поближе к алтарю, подталкивая перед собой черноглазых детишек и нерасторопных мужей. И как усердные усатые стражники бросились расчищать кулаками и дубинками проход для местного епископа. Попробовали бы они точно так же налететь на кого-нибудь из моих стражников, но служивые отменно знали свое дело, так как и не покалечили никого и драки не затеяли, в ссору не ввязались. Месса показалась мне затянутой, но да, я такой торопыга, что по мне можно ли судить. Как пел один трубадур: «Сколько дел у короля, есть и пить и тру-ля-ля». Какие еще тру-ля-ля? Со всеми этими собраниями, приемами послов, бывало, так намаешься, только бы до постели добраться, а дальше уже провалишься в теплый омут и лишь утром воскресаешь. В первый приезд в Павую так и было: жара, зной, горная тропинка змеей вьется, гора кошкой хребет изгибает, а до места добрались – нет чтобы искупаться да поваляться в тенечке. Мессу послушал, на пиру посидел, Виттельсбаха с редкой невестой поздравил и… как до покоев добрался, как ложе свое отыскал, не помню. Девушка, правда, поутру на постели обнаружилась, но вот было ли что? Не было?..

Сейчас надо сосредоточиться и понять, что мне в этой самой Болонье делать? О чем с учеными мужами толковать? Как правильно вопросы поставить?

Разговор намечается судьбоносный. Ведь что такое болонская школа? Это мудрецы-правоведы, мнение которых по части законов во всем ученом мире считается непререкаемым. Следовательно, если местные доктора и магистры смогут доказать, что, согласно букве и духу закона, император имеет право подчинить себе итальянские земли, то никто из здравомыслящих оспаривать сей факт не станет. Потому как, если на престарелого Лотаря все смотрели как на куклу в короне, и его это устраивало, я лучше все брошу, чем соглашусь на подобную роль.