Текст книги "Ближнее море"

Почему не любят журналистов?

– Почему не любят журналистов? А за что их любить? Вот, например, случай с Валерием Яковлевичем Леонтьевым, – рассказывает поэт Юрий Баладжаров. – Но сначала преамбула. Каждый год Леонтьев старается отмечать свой день рождения в Петербурге. Он дает три-четыре концерта в «Октябрьском», после которых Элла Лавринович, директор БКЗ «Октябрьский», устраивает банкет. На этом ежегодном чествовании собираются самые близкие люди – личные друзья певца, его балет, продюсеры, авторы, композиторы… Ну и пресса, куда без нее?

Сначала в банкетный зал на третьем этаже приходят гости, и уже самым последним Леонтьев. Не то чтобы звезда важничает или пытается придать себе большую значимость. Просто после концерта он не уходит со сцены, пока публика не отпустит его, кланяясь каждому цветку, благодаря, улыбаясь… Это дань уважения публике, хорошая, добрая традиция. А после выступления нужно ведь еще и разгримироваться, переодеться, принять душ.

В общем, в тот день, о котором я хочу рассказать, все уже успели занять свои места за столом, когда Валерий Яковлевич вошел в зал. И надо же такому случиться, что стол был поставлен так близко к стене, что для того, чтобы именинник пробрался на свое почетное место, нужно было поднимать целый ряд гостей.

– Сидите, сидите. Не такой уж я и старый! – весело остановил пытавшихся подняться и уступить ему дорогу гостей. Валерий. – Ничего со мной не случится, пролезу под столом.

С этими словами Леонтьев действительно юркнул под стол и под смех собравшихся быстро прополз на свое место.

Скажете, отлично вышел из положения? Ан нет, не тут-то было. В этот момент присутствующие на дне рождения телевизионщики включили камеру!

На следующий день материал с вылезающей из-под стола звездой был с успехом показан по телевидению под соусом: «Вот как напиваются народные артисты».

Гадость.

Распродажи

На Сенной площади толпились люди: бабки с иконами, дядьки с нацарапанной шариковой ручкой торговой рекламой, сэндвичмэн. Все они предлагали на продажу свои души.

Первые – рабочие пять дней недели обычно торговля шла активно, в субботу поток желающих приобрести души заметно редел, а в воскресенье только редкий черт забредал в это богом забытое место.

Вообще черти и прочее демонье предпочитают респектабельные, серьезные души с солидным послужным списком грехов или добродетелей. Души королей и банкиров идут с молотка на аукционе Skorbi, души попроще можно приобрести в магазинах или заказать через Инет. Только там ведь никогда не знаешь заранее, что пришлют. Наверняка какую-нибудь совсем уж завалященькую душонку, с которой потом непонятно что делать.

Любимое занятие чертей приобретать души на распродажах. Дешево и сердито. Правда, тут тебе нет каталогов и нельзя как следует приглядеться, взвесить да обмерить… Впрочем, среди душ безнадежных алкашей, бомжей, проституток и наркоманья иной раз попадаются вполне симпатичные экземпляры. Даже художники с Пушкинской, 10, время от времени заглядывают торгануть душой.

Главное – пораньше встать, наладить метлу или какое другое средство передвижения и на Сенную…

Там душу можно приобрести совсем дешево. Если повезет – вообще за копейки. Сама слышала, как один кричал: «Душу продам за опохмелку». А иным просто интересно: как это жить без души? Вот и продают.

Бойкое место – Сенная площадь в Санкт-Петербурге.

Портрет вдовы Татлина

– Некоторое время назад судьба свела нас с Александрой Корсаковой – художницей, вдовой великого Татлина, – рассказывает Наталия Каменецкая.

Мы расположились на кухне у Насти Нелюбиной, Наталия утомлена. Всего несколько дней в Питере – и ни минуты покоя. А тут еще и я с диктофоном. Ну да что поделаешь, ради такого дела приходится терпеть.

– Вы знаете Татлина?

– Слышала, – пожимаю плечами. – Художник-кубист или, скорее, футурист …

– Верно, все слышали. Владимир Евграфович Татлин – живописец, график, конструктор. Татлинскую башню видели? Башня Интернационала. 1919 год, Татлин создал модель из стекла и металла – семиэтажное вращающееся здание, в котором должен был разместиться высший орган рабоче-крестьянской власти. Проект не был реализован, но благодаря ему Татлин заслужил мировую славу и остался в истории как новатор искусства. Александра Корсакова была его супругой, отличной художницей, талант которой мерк рядом с именем мужа. Она так и осталась в истории как вдова Татлина. Даже ее портрет работы Ариадны Соколовой называется «Портрет вдовы Татлина». Несправедливо.

Когда мы с ней познакомились, Александре Корсаковой было уже за восемьдесят, но прямая спина, ясный взгляд, мысли, идеи, желание двигаться дальше, что-то делать… ее невозможно было назвать старухой. Корсакова застала эпоху авангарда и могла часами рассказывать о художниках того времени. Очень интересный человек со своей философией, мировоззрением.

Только одна странная деталь: мы встречались два раза и Александра Николаевна почему-то то и дело возвращалась к теме переезда. То она хотела сменить мастерскую, то собиралась перебраться к знакомому художнику. Говорила, что он ее звал… Позже мы вспомним эти ее слова и вот по какому поводу.

Шел 1990 год. Записав интервью с Корсаковой на магнитофон и расшифровав его (в то время мы с художницей Ириной Сандомирской работали над новым журналом «Феминистки-критики»), собрав весь необходимый нам для дальнейшей деятельности информационный багаж, мы отправились в Америку. Там нашу машину ограбили, и чемоданы со всем материалом и первым номером журнала были похищены. Исчезли и пленка, и расшифровка… вообще все!

В это же время в Москве Корсакова покончила с собой.

Было такое ощущение, что это она, точно стихийное бедствие, унесла с собой все.

Вот тогда мы и вспомнили о ее разговорах, о необходимости что-то изменить, уехать, начать сначала…

Позже мы воссоздали по памяти интервью. Художник Олег Кулик предложил развесить выставку «Женственность и власть» на плечики, приравняв таким образом женское искусство к гардеробу. В этой выставке по давней договоренности участвовали работы Корсаковой.

Всю жизнь Александра Николаевна прожила как жена, а затем вдова Татлина. Всю жизнь она тяготилась его знаменитым именем и мечтала, чтобы ее оценивали по ее собственным делам. И вот же судьба: на поминках о ней опять говорили как о вдове Татлина. И никто не вспомнил, что она и сама была хорошей художницей.

В конце разговора Наталия Каменецкая заметила, что Александра Корсакова была по-настоящему сильной, не желающей ни от кого зависеть женщиной, которая тяготилась старостью, заранее страшась того времени, когда не сможет обслуживать себя и сделается обузой для окружающих.

Она была такой же сильной и своевольной, как Лиля Брик. Лиля Брик ведь тоже покончила с собой, сломав шейку бедра и поняв, что не сможет самостоятельно передвигаться. Старость и беспомощность – ужасное сочетание.

Да, легендарная Лиля Брик умерла в возрасте 87 лет, приняв смертельную дозу снотворного на своей даче в Переделкино. Корсакова отравила себя в 86 лет.

Тринадцать фактов о Лиле Брик

Факт 1

Ее имя происходило от лилии, а еще от Лили Шёнеман, возлюбленной Гёте. Так решил ее отец, Урий Каган, присяжный поверенный при Московской судебной палате, даря дочери вместе с именем судьбу.

Таинственная женщина. «Муза русского авангарда», как назвал ее Пабло Неруда, сестра французской писательницы Эльзы Триоле, жена критика и литератора Осипа Брика и возлюбленная Владимира Маяковского.

«Это было нападение, Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты – буквально. И хотя фактически мы с Осипом Максимовичем жили в разводе, я сопротивлялась поэту. Меня пугали его напористость, рост, его громада, неуемная, необузданная страсть. Любовь его была безмерна. Володя влюбился в меня сразу и навсегда, – пишет в своих воспоминаниях Лиля Брик. – Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал», – призналась она же Андрею Вознесенскому.

Факт 2

Мужу она была обязана появившейся в ее инициалах буквой «Б», так как со дня свадьбы ее полное имя звучало как Лиля Юрьевна Брик, сокращенно Л.Ю.Б. Посвящая ей стихи, Маяковский подписывал их: «Маяковский Л.Ю.Б.». Инициалы Л.Ю.Б. были выгравированы на одинаковых кольцах Лили и Владимира, сливаясь в бесконечную ЛЮБЛЮБЛЮ. Именно эти буквы будут высечены на огромном валуне в месте, где друзья через много лет развеют прах музы русского авангарда.

Факт 3

«А если бы Ося женился, вы бы огорчились?» – поинтересовалась как-то приятельница Лили Брик Рита Райт.

«Этого не может быть! И никогда про это не говорите», – ответила Лиля.

Позже, когда Осип Максимович сошелся с Евгенией Соколовой, Лиля подружилась с соперницей. И когда Осип Брик в 1945 году умер от инфаркта миокарда, долгое время помогала ей материально.

Факт 4

Они жили втроем – Осип, Лиля, Владимир и часто вместе путешествовали. Вынужденная мириться с подобными неудобствами, Женя[13]13
  Евгения Гавриловна Соколова, жена кинорежиссера Виталия Жемчужного.


[Закрыть] обосновалась по соседству, куда приходил к ней Осип. Предпочтительно днем. Ночью он должен был спать в своей постели, так как утро и вечер тройственный союз традиционно проводил «своей семьей».

Но если Евгении разрешалось ездить с Осипом по стране, заграница была территорией, куда Лиля вывозила своих мужчин или позволяла вывозить себя.

Факт 5

«Володя такой большой, что удобнее индивидуальный гроб, чем двуспальная кровать». Путешествуя с Маяковским, они не оставались ночевать в одной комнате на одной кровати. Это было правило.

Правила устанавливала Лиля. Лиля была всегда права.

 
«Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
 
 
Глухо.
 
 
Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо».
 

Факт 6

Маяковский называл Лилю «Киса», «Лисичка», «Мой любимый Лилятик»:

«Дорогой Мой Милый Мой Любимый Мой Лилятик! Я люблю тебя. Жду тебя, целую тебя. Тоскую без тебя ужасно-ужасно. Письмо напишу тебе отдельно. Люблю.

Твой Твой Твой».

Она называла его «Щен», «Щенок», «Щеник», «Волосик»:

«Волосик, Щеник, Щенятка, зверик, скучаю по тебе немыслимо! С Новым годом, Солнышко!

Ты мой маленький громадик!

Мине тебе хочется! А тибе?

Если стыдно писать в распечатанном конверте – пиши по почте: очень аккуратно доходит. Целую переносик и родные лапики, и шарик, все равно, стриженый или мохнатенький, и вообще все целую, твоя Лиля».

Факт 7

«…если бы у меня был сын, то он наверняка загремел бы в 37-м, а если бы уцелел, то его убили бы на войне», – Лиля решила не иметь детей ни от Осипа, ни от Владимира. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

В самом начале отношений с Владимиром Маяковским они договорились честно сказать друг другу, если почувствуют, что их чувства охладели. Весной 1925 года Лиля в одностороннем порядке выполнила условия договора. Маяковский был безутешен.

Факт 8

Лиля считала буржуазным скрывать свои романы и связи на стороне и возмущалась, когда ее взгляды не разделялись другими. Из-за ее отношений с кинорежиссером Львом Кулешовым его супруга актриса Александра Хохлова сделала попытку самоубийства.

«Что за бабушкины нравы?» – возмутилась Лиля, когда ей сообщили о чуть не произошедшей трагедии.

Факт 9

Когда Маяковский влюбился в Наталью Брюханенко, Лиля запретила ему вступать с ней в официальный брак. Великий поэт подчинился. Несмотря ни на что, Лиля дружила почти со всеми его женщинами, ревновала она лишь к Татьяне Яковлевой – русской эмигрантке, с которой Маяковский сошелся в Париже.

Узнав, что Владимир посвящает Яковлевой стихи, Лиля написала ему: «Ты в первый раз меня предал!».

Факт 10

Маяковский хотел, чтобы Татьяна переехала к нему, та же по понятным причинам желала жить во Франции. Гуляя вместе по Парижу, Владимир и Татьяна говорили о Лиле и даже вместе выбрали ей прощальный подарок – автомобиль «Рено». В то время это было невероятно! Лиля стала второй женщиной-москвичкой за рулем. Казалось бы, она получила отступного и теперь не должна мешать их счастью.

Согласно долгое время бытовавшей версии, Маяковский должен был явиться в 1928 году за Яковлевой в Париж, но его не выпустило за границу ОГПУ. На самом деле, как писал об этом Валентин Скорятин, проведший немало времени в Государственном архиве, Маяковский даже не подавал просьбу о выезде. Невеста напрасно прождала его и через какое-то время сочеталась браком с человеком, не связанным никакими обязательствами, клятвами и привязанностями.

Факт 11

Другие подруги Маяковского не спешили связать свою жизнь с жизнью поэта, так как понимали, что в любой момент между ними может возникнуть тень Лили и они останутся у разбитого корыта.

Последняя любовь Владимира Владимировича Вероника Полонская – актриса МХАТа и жена Михаила Яншина, отказавшись немедленно уйти от мужа и перебраться к Маяковскому в комнату на Лубянке, закрывая за собой дверь, услышала выстрел.

«Лиля – люби меня. Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

 
Как говорят – «инцидент исчерпан»,
любовная лодка разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете и не к чему перечень
взаимных болей, бед и обид.
 

Счастливо оставаться. Владимир Маяковский» (предсмертная записка В. Маяковского).

«Если бы я или Ося были бы в Москве, Володя был бы жив», – писала Лиля сестре Эльзе.

Факт 12

После смерти Маяковского Лиля носила его кольцо с надписью Л.Ю.Б. на шее и вышла замуж за Виталия Примакова.

Осип снова был рядом с ней и как встарь они жили втроем.

«Я всегда любила одного – одного Осю, одного Володю, одного Виталия и одного Васю» (имеется в виду Василий Катанян – четвертый муж Лили Брик, с которым она сошлась после расстрела Примакова).

Факт 13

Лиля Брик прожила долгую и интересную жизнь. По ее собственному признанию, перед смертью ей явился Маяковский.

Всю свою жизнь Лиля Брик оставалась властной, способной принимать решения женщиной. Поэтому, когда в 86 лет она сломала шейку бедра и поняла, что отныне ей осталось только лежать колодой и что она становится обузой для своих близких, она покончила с собой.

«Приснился сон – я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «Все равно ты то же самое сделаешь».

Мертвые или вечно живые

В школе мы учимся по стихам давно ушедших поэтов, собственное чтение обычно тоже начинаем с классики. Как правило, первые стихи пишутся в подражание тому или иному любимому поэту. Пииты прошлого – умершие ныне поэты продолжают влиять на нас всю нашу жизнь, так что невольно начинаешь думать, что настоящая жизнь у людей искусства начинается уже после жизни бренной, земной. Мертвые или вечно живые поэты продолжают жить среди нас, время от времени нашептывая на ухо свои, а не наши строки. Есть даже такой термин «привет от…». Привет от Сергея Есенина, от Велимира Хлебникова и Владимира Маяковского. Я уже молчу о многочисленных «приветах» и посланиях от Владимира Высоцкого.

Мы живем в домах или ходим рядом с домами, где когда-то жили поэты, писатели, художники, невольно приобщаясь к их продолжающей жить духовной сущности. Что-то такое, что с годами и не собирается умирать, не покидает стен, за которыми писались романы, песни и стихи, где велись литературные дебаты. Нас цепляет Петербург Достоевского, потому что влияние его не ограничивается страницами романа. Те самые доходные дома и дворы-колодцы существуют в реальности. Есть даже специальные экскурсии по местам Федора Михайловича в Петербурге. Есть Петербург Достоевского, Петербург Блока, Пушкина…

Современные города, города, сохранившие в себе живую историю, в чем-то напоминают «Пикник на обочине» Стругацких. Помните, кто-то посетил землю, устроив на ней пикник, и уходя оставил… Ушедшие, но не оставившие нас в покое поэты и художники привнесли в наш мир что-то такое, что делает «наш» мир… (хотя кто сказал, что он «наш»?) миром, в котором очень сложно, а может быть, даже невозможно сделать что-либо принципиально новое, что-то, чего не было до нас. Как говорил в своих последних беседах с сестрой Артюр Рембо: нет свободы в творчестве, так как все было уже сказано до нас, единственная свобода – петь хвалу Господу, приближаясь через это к его престолу. Но так он думал не всегда, всю жизнь стремясь к свободе и разрывая любые пытающиеся захватить, опутав его по рукам и ногам, узы.

Мы пропитаны музыкой стихов живших на этой земле до нас и, возможно, продолжающих жить здесь по сей день поэтов. Поэтому мне порой и кажется, что времени нет, а все, что было, есть и будет, происходит на каких-то параллельных пластах, имеющих сходство с лепестками розы Даниила Андреева.

Воланд из бессмертного произведения Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» говорит, что не собирается читать стихи поэта Ивана Бездомного, так как читал другие стихи. То есть стихи создаются не индивидуальным гением человека, но коллективным влиянием на него поэтов прошлого, грядущего, стихотворцев, окружающих нашего поэта, и людей, которые о поэзии в себе даже не подозревают, совершая поступки по степени своего безумства, тонкости или смелости доступные лишь истинным поэтам.

Стихи – многогранны, многослойны, сложны, причем даже те, что написаны нарочито простым языком. С этими вообще все непросто. Начнешь, бывало, разбирать такие стихи, и вот они – играющие в прятки с поэтами настоящего; поэты прошлого высовываются из-за строк. Чур-чура нас до утра.

– Кто сказал, что поэту для того, чтобы писать стихи, нужно какое-то горе или несчастье? – удивляется в своем интервью телевидению Борис Рыжий. – Настоящая трагедия поэта как раз в том, что он не может не писать в рифму. Был бы нормальным человеком – писал бы прозу, а тут… величайшее несчастье – этот дар. И зачем тут что-то другое?

Более чем уверена, что многие взявшие в руки эту книгу читатели будут удивляться, почему я пишу о Лиле Брик, Крученых или Есенине. Вот потому и пишу, что для того, чтобы понимать современную поэзию, необходимо учитывать тех, кто оказывал влияние на этих самых поэтов. Живя в Питере, мы, желая этого или нет, постоянно сталкиваемся с призраками тех, кто был здесь до нас. «Петербургский текст – это безумие», – сказал Андрей Битов на вручении премии им. Николая Гоголя в музее современного искусства «Эрарта» в 2010 году. Московский мистический текст – это «Мастер и Маргарита», крымский – это живущий по сей день в Коктебеле дух Волошина… Кавказ давным-давно пленен Лермонтовым. Мы в сетях поэтов и писателей, мы персонажи в чьей-то пишущейся нашей кровью и нашей радостью истории. Мы листья на Мировом Древе: подует ветер – и нет нас… Или наоборот: прилетит ветер, сорвутся листья и закружатся в воздухе, создавая ослепительную радужную арку, которая выгнется однажды надежным щитом над землей, не позволяя никаким пришлым бедам обрушиться на наших детей. И еще. Даже уйдя из времени настоящего, мы все же продолжим нашептывать, наговаривать, диктовать тем, кто останется жить после нас.

Мы любим эту жизнь, даже если она и не отвечает нам взаимностью. Мы любим писать и живы, пока у нас есть возможность творить. А следовательно, мы бессмертны!

На крыльях гарпии

В альманахе НФ в конце 60-х годов появилась короткая фантастическая повесть Георгия Гуревича «Крылья гарпии». Прочитал ее Андрей Балабуха и был так обрадован и поражен, что сразу же написал восторженное письмо автору.

«Дорогой Георгий Георгиевич! – писал молодой тогда Балабуха. – Как здорово, что вы фантаст старшего поколения, выросший на фантастике ближнего прицела, в развитие которой вы внесли огромный вклад. Как замечательно, что вдруг вы пишете вещь совершенно в другом стиле! Насколько, оказывается, вы способны расти и меняться вместе со временем. Это же фантастика совершеннейшая!!!».

На что Гуревич ответил неожиданным горестным письмом:

«Что вы, Андрей, это же когда-то была моя первая повесть».

То есть ему ее когда-то задробили и она увидела свет только через двадцать лет после написания. Вот и не верь потом, что новое – это всего лишь хорошо забытое старое. Хотя в этом случае даже не «забытое», а чудом сохранившееся.

Крученых

Когда Алексей Елисеевич Крученых умер в возрасте 82 лет, Корней Чуковский записал в своем дневнике: «Странно. Он казался бессмертным… Он один оставался из всего Маяковского окружения».

– Крученых верил в возможность бессмертия, в то, что когда-нибудь ученые изобретут средство против смерти, и стремился дожить до этого благословенного времени, – рассказывает лично знавший его поэт Константин Кедров. – Крученых верил, что все беды происходят от микробов. В доме у него все чашки были черными от марганцовки, которой Алексей Елисеевич обязательно протирал посуду перед употреблением. Посещавшая поэта у него дома Лидия Борисовна Лебединская была поражена цветом его посуды.

* * *

– В ЦДЛ Крученых заходил по удостоверению Союза писателей, которое он демонстрировал очень странно, как будто бы боялся, что документ могут отобрать. Как-то боком, почти что не вынимая из кармана, – рассказывает Константин Кедров. – Дело в том, что в Союзе писателей того времени существовала процедура переаттестации, которую литераторы меж собой называли «переарестацией». По итогам которой вполне могли отобрать членский билет. Это было страшно! Любого писателя практически в любой момент могли вызвать в секретариат и попросить отчитаться о проделанной работе. Чем бы он отчитывался?

 
дыр бул щыл
убешщур
скум
вы со бу
р л эз
 

Его могли спросить: «Где ваши стихи о Родине? О партии?» И что тогда?

Это было страшное время, тогда удержаться на плаву могли только люди с сильной и надежной «крышей».

Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Василий Аксенов – все они обладали мощнейшими покровителями.

Аксенов был женат на дочери нашего посла в Англии, у Беллы мама была могущественная вельможная особа, Вознесенский…

Крученых ничем подобным не располагал. Он ходил в ЦДЛ, всякий раз ожидая вызова на комиссию, грозной переаттестации, того, что, возможно, его вообще никуда не пустят, отобрав драгоценные корочки. Тем не менее, он не только шел в ЦДЛ, но еще и тащил туда литераторов, не являвшихся членами СП.

На поэта Крученых ЦДЛ-овская обслуга неизменно смотрела свысока, чуть ли не с презрением: мол, ходят тут всякие. И она же подобострастно кланялась Симонову.

В тот день, когда Кедров проник в Центральный дом литератора в компании Алексея Елисеевича, Крученых повел его в ресторан при ЦДЛ. Там, сидя за столиком и разговаривая о литературе, Алексей Елисеевич тщательно, со всех сторон обжигал сыр. Микробы, опять эти опасные, жуткие микробы!!!

В тот день в ЦДЛ говорили о реализме. Реализм был в моде.

Крученых: Реализм это что-то очень мещанское, мечта мещанина о счастье. Все мещане мечтают, чтобы жизнь была реалистическая. Отсюда реализм – мещанская религия.

Кедров: Слово это французское. Не знаю, что означает.

Крученых: А я и знать не хочу.

Захотелось кофе. А ЦДЛ славился тем, что там варили приличный кофе. Вообще в Москве числилось несколько привилегированных местечек, где можно было попить кофе, но везде пропускали лишь по удостоверениям. В тот день кофе в ЦДЛ не завезли. Или завезли, но не для Крученых.

Тогда Алексей Елисеевич предложил пойти в Дом ученых, утверждая, что кофе там был. Правда, на полпути выяснилось, что «кофе там был, но до войны».

В Дом ученых их тоже долго не пускали, Крученых пытался доказывать, что он ученый.

Крученых: Я тоже ученый

Кедров: Я бедный студент.

Наконец их пропустили, но кофе там тоже не оказалось.

Через много лет, вспоминая этот эпизод с поиском в Москве шестидесятых годов XX века кофе, Константин Кедров написал:

 
Однажды я беседовал с Крученых,
– Вы молоды, – сказал он, – вы умны.
Давай пойдем со мною в Дом ученых,
Там было кофе, правда, до войны.
И мы пошли с Крученых в Дом ученых,
Но не было там кофе для Крученых.