Текст книги "Ветер из Ига"

Глава 3
Охота с соколами и без

Однажды во дворце сёгуна поспорили между собой двое придворных, в пылу гнева один из них бросился с мечом на своего противника. Когда его оттащили, самурай, на которого было совершено нападение, вежливо сказал страже, что он не пострадал, и попросил не арестовывать нарушителя спокойствия.

Когда стража расступилась, он выхватил свой меч и одним ударом рассек тело обидчика от шеи до пояса.

– Признаю, что я был застигнут врасплох и ранен, – объяснил он свое поведение. – Но я скрыл это и попросил не арестовывать зачинщика ссоры, потому что, окажись он в тюрьме, мне было бы сложно отомстить ему. Теперь же он убит, и я отомщен.

Тода Хиромацу. Секреты школы Голубого тигра

Дзатаки верно рассчитал диспозицию. На охоте, тем более охоте с участием представителей известнейших самурайских кланов, народа что летом в Эдо, конные самураи и участвующие в охоте дамы, сокольничьи со своими питомцами и их помощники, носильщики паланкинов, по два на одноместный и по четыре на широкий, плюс носильщики на смену, повара и их помощники с корзинами свежей рыбы, овощами и фруктами, работники, несущие подушки, ковры и даже татами для устройства приятного и необременительного отдыха. Циркачи, фокусники, акробаты, стройные невысокие вакасю[7]7
  Вакасю – юноши обычно гомосексуальной ориентации (театральные представления Кабуки), после того как театр юношей в Японии был запрещен, роли женщин исполняли опытные актеры мужчины, которых стали называть оннагата.


[Закрыть] с длинными челками и подведенными глазами, брутальные актеры мужчины с бритыми на самурайский манер лбами – все они актеры театра Кабуки для показа особо полюбившихся публике сцен спектаклей. Театральные служащие, несущие яркие костюмы, элементы нехитрых декораций. Участвующие в представлениях музыканты. Известные силачи для боя сумо. А также те, без кого и охота пройдет не в охотку – лучшие и наиболее талантливые из самураев Дзатаки. Лучники, выпускающие почти одновременно три стрелы, способные попасть в мелкую монету, стрелять против солнца или бить живность, находящуюся в темноте, которую увидеть невозможно, разве что почувствовать.

Ну и, конечно же, лучшие мечники, самые искусные копейщики и всадники. Танцовщицы, музыкантши, гейши для услаждения тонкого вкуса участников охоты. Да мало ли кто еще? Кого забыли? Охота-то большая, яркая, пестрая, шумная и веселая.

Всем места хватит выказать свои таланты и умения, показаться во всей красе.

Хотя охота, в строгом понимании этого слова, для многих и не важна. Необходимо общение, возможность женихам поглядеть на невест, невестам показаться во всей красе перед женихами, людям пожилым попробовать отрекомендовать своих юных отпрысков для службы в замках сёгуна, его ближних соратников и родственников. Для молодежи самой продвинуться, представиться потенциальным хозяевам и напроситься на службу. Главы кланов или их наследники на охоту едут друг с другом, под шумок переговорить, тайные мыслишки, у кого какие есть, перетереть. На людях – это оно вернее получается, потому как когда вокруг все общаются, бегают, смеются, в ловкости и выносливости соревнуются, силой меряются, никто и не обратит внимания на то, с кем какой даймё несколькими словами перемолвился, вроде как со многими болтал, всех и не упомнишь, а именно эти несколько слов могут значить как начало войны, так и ее окончание. Гибель для многих, или договор породниться и хоть на недолгое время в мире зажить.

Поэтому Ким-Дзатаки правильно все рассчитал, в такой суматохе кто разберет, когда от общей охоты вдруг отделятся пара сотен его людей и скроются в неизвестном направлении. Куда скроются? Ясное дело – охотиться с соколами. Не всем же скопом по лесу ходить, траву мять, да зверье пугать, кто-то на север поскачет, кто-то на юге силы испробует, кому-то солнечная усыпальница – сиречь запад – счастье подарит, а кому-то лишь солнечная колыбель восход путеводной звездой. Охота, ясное дело, не армия, чтобы в ногу маршировать, в затылки друг дружке чихать. На охоте таким манером только зверя пугать. Впрочем, если вам не приходилось слишком часто бывать на охоте, вас нипочем не оставят в неведении бывалые охотники. Хотите вы или нет, но про каждую птицу вам все порасскажут. И чем кормить, и с какого возраста приучать к колпачку, и из какой кожи предпочтительно делать перчатку для сокола. А уж сколько изумительных историй порасскажут… Когда уж тут охотиться? Зачастую так и получается, что вместо охоты господа только сказки друг другу и рассказывают, то и дело перебивая на полуслове и задыхаясь, пересказывая когда-то услышанное, увиденное. Хорошо на охоте!

Никто не обратит внимания на Дзатаки с его людьми, все своими делами заняты.

Лагерь огромный получился, за всеми не углядишь, да и не на целый день он с ребятами с места сорвался. Час туда, час обратно, там работенки ратной кот наплакал. Почему немножко? Да потому что еще поутру из Такамацу гонцы с доброй вестью прилетели, что, мол, лежат ныне враги лютые, дрыхнут сном, переходящим в смерть, спят в объятиях костлявой суки, а та их знай всё целует. А посему уже не ратная работенка ждет молодчиков Дзатаки, знаменитых самураев с гор Синано, а скорее хозяйственная, пойти, да падаль где надо добить. Неприятно, конечно, но да ничего не поделаешь, мертвый враг – правильный враг. Только такие враги Дзатаки – бывшему Киму – и нужны, других он на этом веку больше видеть не желает. Нагляделся.

Через лес шли, чтобы не так приметно, на границе провинции Сануки, или, как ее тут называют, Сансю, подорожных податей не платили, пропуска не предъявляли. Не то чтобы Дзатаки до денег жаден, что ему, удельному князю, подорожные за каких-то двести человек заплатить? Слезы в море. Просто меньше свидетелей, меньше проблем. Правда, легко сказать, да сложно сделать, не в лесу дремучем Такамацу находится – в центральной части острова Хонсю, ясный перец, так что хоть один пост да сокрушить пришлось, дабы потом оговоров не было. А потом уже лётом по префектуре Кагава до самого местечка заветного, синоби облюбованного, и добрались.

Удобное местечко, надо сказать, нашли себе шершни поганые – синоби. Со всех сторон горы, а посреди их – замок крошечный. Высокая китайская крыша, похожая на островерхую шляпу, плотные, сделанные из выморенного дерева амадо[8]8
  Амадо – внешние ставни.


[Закрыть], высокие стены, камни которых, соединенные хитрым раствором, выглядят отполированными, ни тебе трещинки, ни выпавшего камня. И всего одна лестница к замку. Как ни крути, обязательно окажешься под прицелом. Точно в горной чаше стоит замок аккурат посередине, а на все стороны – пара крестьянских деревенек и рисовые поля богатейшие. Потому как две реки рядом, которые каждую весну заливают землю благодатными водами. Лучше нет для риса, как нежиться в залитой водой земле. Лучше нет для воинов, как стоя на крыше замка или ином наблюдательном пункте, поглядывать окрест да простреливать по малейшей необходимости все, что покажется подозрительным. Не жизнь – радость!

О том, что в окрестностях замка народ от отравленной водички полег, стало понятно еще на подступах: пара собак на дорогу вылетела да забулдыга из тех, которые кроме саке отродясь ничего не пили, встречать непрошеных гостей выперся, вот и говори потом, что пить вредно! Не успел слова вымолвить, как десятник Дзатаки ему на шею петлю накинул и велел к замку вести. Не то чтобы самураи дорогу не знали, да и замок возвышается на искусственной насыпи – далеко видать, а просто всегда сподручнее, когда кто-то из своих в ворота постучится.

Наблюдателя на вышке тот же десятник снял веселой стрелой. Буквально стоял кто-то выше всех, а тут вдруг взмахнул белыми руками и полетел яко голубь, да только не вверх, а вниз. Ворота ломать не стали, много чести, через стену полезли, благо стены-то от прошлых хозяев – обыкновенные, хоть и гладкие, точно ноготок гейши, а не те, что в своих замках возводят хитрюги синоби с ловушками и мелкими пакостями вроде отравленных игл или в решительный момент отваливающихся камней.

Дзатаки и не думал, что все так ладно выйдет. Во дворе люди вповалку лежали, кто-то умер уже, кто-то на тот свет просился, жестами показывал, чтобы голову отсекли или каким еще способом помогли побыстрее подохнуть. Девка молодая в широких шароварах нож бросила, ловко самурая молодого прикончила, пикнуть не успел. Кинула и, за живот держась, убежать попыталась, да к тому времени самураи успели уже ворота открыть да лошадей провести, а куда пешему, да еще отравленному и с болями, против конных? Догнали, девка, к стене припертая, рукой и махни – из рукава сразу же несколько звездочек вылетело, трое бойцов Дзатаки ойкнуло и с коней сползать начали, кобылица ранение в горло получила. Пришлось самому Дзатаки девку ту конской грудью к стене прижимать, да она, стерва, между ног коня еще пыталась змеей проползти. Тщетно, сотник враз срубил непутевую головку. И не жаль, такие люди никогда, хоть их огнем жги, правды не скажут, и коли уж кому присягнули, нипочем на другую сторону не переметнутся. А стало быть, в мертвом виде завсегда приятнее для своих врагов, нежели в живом.

Неожиданно земля зашаталась под ногами лошадей, подошедших слишком близко к замку конников, треск, и черный жеребец со вторым десятником ушел под землю, вторая кобыла, попавшая в ловушку задними ногами, громко ржа и брыкаясь, умудрилась-таки выбраться из открывшейся ямы, свергнув в нее всадника.

– Дощатый пол, засыпанный земелькой, лихо, – определил Дзатаки, и тут же еще четыре лошади полетели в проваливающийся подпол.

– За все ответят! – Сотник справа от даймё выхватил меч и с размаху рубанул по соседским кустам, раскроив голову стоящему за ними молодчику. – Это он, ваша милость, ловушки пооткрывал. Дождался, когда мы бдительность потеряем, и открыл!

– Ясное дело. – Дзатаки велел коню попятиться от опасного места, но тут же один из его людей молча схватился рукой за горло, словно его укусил шершень. Секунда – лицо несчастного исказила гримаса боли, между пальцев потек ручеек крови.

Тут же под другим самураем пала кобыла, сраженная звездочкой, врезавшейся между глаз несчастного животного.

Дзатаки увидел прижимающийся к стене дома серый силуэт и тотчас ринулся к нему, замахиваясь мечом. Старик это, ребенок или женщина, в данном случае не имело значения. О синоби ходили легенды, одна страшней другой. Признаться, Ким всегда считал, что сказания преувеличивают реальную опасность. На самом деле, похоже, преуменьшали. Старика он достиг через мгновение, занес меч и рубанул наотмашь, позволяя коню пронести себя еще несколько шагов, но меч словно не заметил жертвы, царапнув по стене замка.

Следующим старика попытался рубануть скачущий за даймё десятник – тот же результат, в последний момент держащийся за живот и, по всей видимости, мучительно борющийся со смертью синоби успел присесть и, крутанувшись на земле, непостижимым образом проскочить между ног лошади.

– Живьем собаку! – закричал Дзатаки, сердясь из-за того, что промахнулся на глазах у своих людей.

Третий напавший на деда самурай был вооружен копьем, с громким криком он попытался нанизать хлипкое старческое тело на свое грозное оружие, когда старик вдруг с неожиданной легкостью перехватил копье, разоружив воина. И воспользовавшись им точно шестом, ловко подпрыгнул в воздухе, в мгновение ока оказавшись на каменной лестнице замка.

– Уходит! – Дзатаки попытался броситься за дедом, но его опередили его же люди. Один из них влетел на ступени прямо на коне, и тут же они вместе повалились назад. Должно быть, в последний момент старик ударил копьем в грудь животного, сбив его с ног.

С легкостью, невозможной в такие лета, старик взлетел вверх по лестнице и, бросив оттуда копье в толпу преследователей, вдруг каким-то непостижимым образом оказался на крыше замка, откуда и сиганул вниз прямо на камни.

– Ничего себе, – только и успел сказать Дзатаки, на самом деле его изумило не столько самоубийство старого синоби, сколько то, что он чудом не прибил никого во время падения (хотя, возможно, именно этого гад и добивался), а то, что старик умудрился подняться на крышу на расстояние почти четыре метра, или, как сказали бы здесь, на три кэна[9]9
  Кэн – 1,81 м.


[Закрыть], его как раз и не удивляло. Возможно, этому можно было найти какое-то объяснение, например, на стене были специальные укрепления, по которым старец лазил множество раз. Впрочем, это все равно не объясняет столь подростковой удали. Но синоби есть синоби. И их во все времена было лучше держать в друзьях, нежели во врагах.

Дзатаки почесал в затылке, все это, конечно же, было очень интересным, и при иных обстоятельствах он, без сомнения, облазил бы поселение клана синоби вдоль и поперек, зарисовывая хитрые ловушки и пробуя на прочность необычную броню и оружие, сейчас же он желал только одного – действовать как можно быстрее.

– Хаято, – позвал он командующего второй сотней, сына настоящего Дзатаки, и, когда тот почтительно приблизился, попросил его незамедлительно вести свою сотню на приступ. В это же время он приказал второй сотне окружить крошечный замок, обращая особое внимание на внешние стены и крышу, так как во все времена синоби обучались висеть на стенах, подобно паукам. А один такой не испробовавший отравленной водицы паучок мог в одно жало схавать с сотню подготовленных самураев.

Сам Ким-Дзатаки решил поберечься, войдя в замок только после своих людей.

– Прошу вас, Хаято, не трогайте в замке ничего и постарайтесь без особой надобности не прикасаться к стенам, там могут быть отравленные иглы. – Он поморщился, наблюдая за тем, как юноша рвется в бой. – И еще огромная просьба – не оставляйте живых. Прошу вас, мы даже не представляем, насколько эти люди могут быть опасными.

По сигналу Хаято самураи первой сотни двигались по небольшой каменной лестнице наверх, послышался звон оружия, кто-то повалился назад, сбивая с ног не успевших свернуть воинов.

– Пустое. – Ким-Дзатаки всматривался в гущу своих людей, стремясь разобрать, что же с ними не так.

А ведь действительно что-то было не так, не по душе. Возможно, недовольство вызывал сам подлый прием, который он был вынужден применить против клана ненавистных синоби. Но с другой стороны, кто он и кто такие синоби, сиречь ниндзя, как будут называть их уже в восемнадцатом веке. Убийцы, до которых любому самому продвинутому самураю пёхать и пёхать. Решись он на открытый честный поединок – и полетели бы с него клочки по закоулочкам. Синоби шутить не любят. Синоби всегда выполняют то, что наметили, то, что поклялись сделать.

Неправда, что синоби начали охоту на него, Токугава Дзатаки, только несколько дней назад, умный Хидэтада с самого начала знал, что с Дзатаки что-то не так. Что-то неправильно. Проклятые синоби уже давно подкрадывались к хозяину гор Синано. Так что Ким не раз ловил себя на малодушных мыслях: покинуть к чертовой матери опасное тело и спрятаться где-нибудь подальше отсюда, где тихо и спокойно. Жить жизнью простого крестьянина или рыбака, каждый день смотреть на воду и цветы, наблюдая за тем, как подрастают дети. И никогда, никогда больше не испытывать подобного ужаса. Ким панически боялся синоби, боялся, когда жил в теле даймё Киямы из рода Фудзимото, боялся теперь. Оттого он годами сидел безвылазно в своих замках, окружая себя самыми лучшими воинами Японии, не спал подряд и двух раз в одной и той же комнате, а его стража каждый день меняла внешние и внутренние пароли, чтобы мышь не могла прошмыгнуть на территорию князя Синано.

И вот теперь он получил наконец возможность покончить с проклятыми синоби раз и навсегда.

Должно быть, наверху удалось наконец открыть кованые двери, так как вся вооруженная толпа воинов повалила внутрь.

– Ну, вот и славненько, теперь авангард угодит в первые ловушки, войску достанутся более изысканные и запрятанные, а мы войдем вместе с арьергардом, последними, в уже безопасный замок. Безопасный ли? – Его сердце замерло, горло стянуло дурное предчувствие. – Что-то не так. Что-то должно было произойти… Уж слишком легко все прошло. Девка на улице, старик, лазающий по крышам… разве это сопротивление ниндзя, о которых в ХХ веке будут снимать фильмы и писать книги? Ни в коей мере. Или, может быть, это и не они?

Дзатаки поднялся в замок одним из последних. У дверей валялась растоптанная стража, Ким-Дзатаки даже не поглядел в их сторону. Несколько женщин лежали на полу в скорченных позах, все мертвые. Пара изрубленных на куски мужчин в черном. Несколько своих раненых, с десяток трупов.

– Все пустое, все не то. – Дзатаки стиснул плечо первого подвернувшегося под руку воина и, кивнув в сторону преставившихся баб, попросил, на всякий случай, расчленить их на мелкие кусочки, что парень и кинулся выполнять. Не желая быть свидетелем надругательства над трупами, даймё отошел в сторону, исследуя стену.

– Господин, извольте выслушать меня, господин. – Рядом с Дзатаки возник низкорослый сотник Кадзума. – У меня в прошлом году жена от родов того, – он хрюкнул, смахивая несуществующую слезу, – померла. Так, может… – он замялся, – эй, ребята, подь сюды и тащи эту.

Двое рослых самураев притащили упирающуюся женщину с окровавленным лицом и безучастными глазами.

– Завсегда, когда замки брали, добычу с собой разрешали взять. – Он деловито почмокал мясистыми губами. – Так вот она моя добыча и есть. Ничего отсюда больше не желаю.

– Казнить! – Лицо Дзатаки сделалось непроницаемым, глаза горели гневом.

– Да к чему ее рубить-то? – возмутился сотник. – Баба есть баба, какой от нее вред? Мне же в хозяйстве без женщины не прожить, потому как хозяйство без женщины – это…

– Казнить немедленно! – взвыл Дзатаки, на всякий случай отходя как можно дальше от пленницы.

– Да почему же казнить?! Вы, главное дело, выслушайте меня, господин. Баба эта – крестьянка из деревни, что при замке, никакая она ни синоби. Ничего такого не знает, ничему в жизни не училась. В глаза небось этих самых синоби ни разу не видела, рядом не лежала… Или лежала? – Он почесал в затылке. – Да мало ли кто с кем лежал. К тому же немая она – сами поглядите, язык давным-давно вырезан. Клад, а не жена!

– Не казнишь бабу, сам, своими руками срублю твою голову и на пику надену, – пригрозил Ким-Дзатаки сотнику, после чего тема оказалась исчерпанной, и вопрос отпал сам собой.

– Может, хоть оружие забрать? – сунулся к нему кто-то из младших офицеров. – Оружие-то у проклятых больно хорошо.

– Оружие? – Дзатаки знал, что самураи не могут отказаться от оружия. – А если оно отравлено?

– Так помоем, – десятник пожал плечами.

Ким махнул рукой, разрешая забрать с собой оружие. В этот момент кто-то толкнул его, и Дзатаки увидел Хаято с мечом в руках.

– Прошу вас, отец, помолчать несколько минут. Это не оскорбление, покорнейше прошу. – Юноша огляделся, прислушиваясь непонятно к чему. Повинуясь, остальные самураи прекратили треп, слушая вместе со своим сотником.

– Как будто кто-то плачет, – первым разобрал Кадзума.

– Точно плачет. Дух злой под крышей гуляет.

– Да это не под крышей, где-то внизу, в подполе, что ли, – раздалось сразу же несколько голосов.

По команде Хаято с десятком его приближенных самураев выбрались из замка и, стараясь не шуметь, поползли под пол, то и дело прижимаясь к земле и слушая непонятные звуки.

– Тут оно! Тут! Нашел! – наконец донеслось до Дзатаки, и в следующее мгновение даймё легко спрыгнул с крыльца, присоединившись к своим самураям.

– Дверь в подпол. Замаскировали, гады, – показал на стальное кольцо толстомордый самурай по кличке Ядро, настоящее имя вылетело из головы Кима, но сейчас ему было не до него. – Не иначе как там, гады, запрятались или пленников держат.

– Пленников? – Дзатаки задумался. С одной стороны, освобождение пленников – дело, без сомнения, благое, с другой – он рассчитывал, что о его вылазке никто не узнает. А освобожденные пленники – это, как ни крути, свидетели. – Не лезь первым, – напутствовал он Хаято. – Мало ли что там еще может быть.

Но вопреки ожиданию, никаких ловушек больше не обнаружилось. Скорее всего, ниндзя успели только закрыть дверь в подпол, закидав ее сверху землей и дерном.

Когда дверь оказалась очищенной, двое самураев, напрягшись, подняли ее за кольцо. Пахнуло холодом и сыростью, Дзатаки присел на корточки, разглядывая привешенную к краю веревочную лестницу.

– Я пойду первым, отец. – Хаято почтительно поклонился Дзатаки и, не дожидаясь разрешения, полез в лаз первым.

– Стой! – Дзатаки схватил парня за плечо. Тот неодобрительно уставился ему в лицо.

– Факел хоть возьми. Там же темно. – Укоризненно покачал головой князь. Горячность Хаято временами пугала его. Несмотря на то что Ким занял тело Дзатаки без какого-либо на то дозволения последнего, он никогда не пытался уничтожить его семью и заботился о юноше ничуть не меньше, чем заботился бы о собственном сыне Умино, оставленном в замке Фудзимото.

Кто-то принес шипящий и брызжущий искрами факел, и Хаято начал медленно спускаться вниз.

– Надо было послать вперед кого-нибудь из самураев, – бормотал себе под нос Дзатаки, вглядываясь в удаляющийся факел. – Какой глупый риск!

– Я уже на земле, отец. Все нормально. – Голос юноши дробился многоголосым эхом.

– Спускайтесь за ним, – скомандовал Дзатаки приближенным «сына», которые тут же нырнули в черную дыру и, быстро перебирая руками, поползли вниз по лестнице. Только последний из шалопаев догадался захватить с собой факел.

– Много напора, много самоуверенности, мало ума, – подытожил Дзатаки.

– Здесь ящики какие-то, отец, – подал голос Хаято. – Вроде где-то тут пищало.

– Будьте осторожны. – Дзатаки задрал накидку хаори и поставил ногу на первую ступеньку. – Подержите, что ли, внизу, – крикнул он в пустоту, но юноши, похоже, были заняты более интересным делом. Из-под земли доносился стук и треск дерева.

«Должно быть, рубят ящики мечами, позабыв о том, что в ящиках вполне могут оказаться ядовитые змеи, – разъяснил сам себе ситуацию Ким-Дзатаки. – Хотя, будь там хоть змеи, хоть взрывчатка (синоби особенно любят разные взрывчатые смеси), все едино заколоченные ящики по-другому не открыть, тем более если там что-то пищало. Пищало не пищало, это может быть одинаково опасно, а делать-то все равно что-то нужно».

Он поставил на ступеньку уже две ноги и, зависнув на секунду над ямой, со вздохом и проклятиями полез вниз. Что-что, а выказать трусость перед своими людьми, да еще и перед мальчишками Хаято, он не мог. Не княжье это, конечно, было дело, но уж больно любопытно. Замок ниндзя, хитроумные ловушки, пищащие ящики. Все нужно было изучить, запомнить, сфотографировать, хотя как раз фотоаппарата, даже самого плохонького, у него и не было. Устав ордена строго-настрого запрещал своим воинам использовать технику, принадлежащую другому времени. Единственное, что Ким сумел перетащить в семнадцатый век из двадцать первого, была походная аптечка и кое-какие материалы, касающиеся исторических фактов этого времени. Все-таки возможность знать что-то наперед – великая вещь.

Внизу молодежь и вправду откопала что-то интересное, мелькали факелы, раздавались возбужденные голоса и стук железа о дерево. Ругаясь под нос, Ким-Дзатаки как-то сполз вниз. Подвал оказался метра три в глубину и не слишком просторным – приблизительно два на два. На стенах, добротно выложенных камнями, были закреплены кольца с цепями, где, по всей видимости, держали пленников, справа, где копошилась молодежь, наверное, и находились пресловутые пищащие ящики. Ким грубо отодвинул кого-то из самураев и, протиснувшись к «сыну», просунул свой меч в образовавшуюся в ящике щель, показывая жестами, как можно сделать рычаг. К слову, ящики были больше похожи на гробы, нежели на что-то иное. Так что поначалу Ким даже подумал, что сейчас ему предстоит сталкиваться с несвежими жмурами, но… откуда в Японии, где покойников во все времена сжигали, возьмутся гробы? Хотя в ящике, где можно хранить мертвое тело, не грех устроить и живое. Не побрыкается, если гвоздями заколотить.

– Если здесь пленник, необходимо действовать со всей осторожностью, – предупредил он. – Выворотим доску и посмотрим, кто там.

На самом деле он не был уверен в том, что хочет видеть этого пленника живым, так что техника безопасности была излишней. Чуть-чуть не под тем углом направить меч – и нет уже никакого пленника, никакого свидетеля. А значит, никаких проблем.

– Не хотите поспорить, кто там? – Глаза Хаято светились задором.

– Думаю, что не кошка, – усмехнулся Дзатаки, налегая на рычаг. – Хотя господин Юя, у которого я гостил в прошлом году, во время паломничества в храм Канон, насколько я знаю, разводит в своей усадьбе кошек. У него их уже больше тысячи, и всех он зовет по именам. Если бы кто-то хотел добиться расположения Юя-сан, ему стоило бы сначала похитить любимую кошку даймё, а затем вернуть ее ему. Уверен, глупец Юя так привязан к своим пушистым друзьям, что, без всякого сомнения, сделал бы такого человека своим лучшим другом.

– Я бы отдал ему кошку за вознаграждение. – Хаято обхватил руки Кима-Дзатаки и налег со всей силой, доска захрустела. – Так мы спорим, что скажете: там мужчина или женщина?

– Пожалуй, мужчина. Какой смысл запирать женщину в ящике? Женщина слаба и не смогла бы выбраться из подвала, не то что из сундука. Нет, здесь определенно мужчина.

– Хорошо. Тогда я скажу, что там именно женщина. – Хаято улыбнулся. В свете факела его лицо сделалось очень красивым, в глазах прыгали веселые искорки. – На что спорим? Давайте на желание.

– На желание? – Дзатаки подналег было на меч, но тут же остановился. – Не люблю неожиданностей. Если я выиграю, вы женитесь на дочери господина Юя, как я просил вас на молодой луне.

– Пойдет.

– А что должен сделать я, если вы победите?

– Женюсь на той, кого выберу сам. – Сказав это, Хаято налег грудью на рычаг, и доска с хрустом вылетела из ящика. Из образовавшегося пролома на спасителей уставились испуганные, заплаканные глазки под густой челкой. Ребенок. «Отец» и «сын» переглянулись и, ничего уже не говоря друг другу, принялись руками выламывать остальные доски. Когда дыра получилась достаточно большой, Дзатаки протянул руки и бережно вынул оттуда крошечную девочку в дорогом, но очень грязном кимоно и почему-то с веревкой на шее.

На вид малышке было года три, хотя он мог и ошибаться.

– Это женщина! Ты признаешь, что это женщина?! Значит, я могу жениться на той, на которой захочу! – запрыгал от радости Хаято.

– До женщины ей еще расти и расти. – Ким-Дзатаки не хотел признавать поражение, хотя что ты тут будешь делать, проиграл – плати.

Платить не хотелось.

Нежно обняв девочку, даймё поднялся по лестнице, держась одной рукой и каждую секунду опасаясь сорваться. Наверху драгоценную ношу приняли самураи.

– Что ж – день не зря пропал. – Дзатаки оглянулся. – Быстро пройдитесь по деревне, добейте, кто еще жив, и давайте наконец присоединимся к нашей охоте. – Он улыбнулся девочке.

– Должно быть, это дочка какого-нибудь владетельного даймё, – предположил Хаято.

– Может быть. – Ким-Дзатаки не мог оторвать глаз от хорошенького личика малютки.

– Как же мы объясним остальным, откуда у нас взялся ребенок?

– Скажем, отбили у разбойников в лесу, – предложил один из десятников.

– Хорошая мысль, или вот что, может, отошлем ее под охраной в замок, нам же в любом случае придется отправлять туда раненых и трупы… – предложил было Ким-Дзатаки и сразу же почувствовал, как эта мысль резанула его по сердцу. Отчего-то он просто не мог расстаться с хорошенькой девочкой, не мог не смотреть в ее чумазое личико, не чувствовать тепла ее тела. – Мы поступим так, я с малышкой поеду в сторону замка, с нами отправится небольшая охрана, а также раненые и убитые. Оставлять здесь наших людей все равно, что расписываться в соделанном. – Он усмехнулся. Вы, Хаято, извинитесь перед остальными охотниками, скажете, что ваш отец упал с лошади и повредил колено. Обычное дело на охоте. Скажете, что мы были недалеко от замка, и я велел доставить меня к моему личному доктору. В эту сказку все поверят, и вы, Хаято…

Ким оглянулся, пытаясь отыскать глазами «сына», но тот как сквозь землю провалился. Не было и его вездесущих приятелей.

– Что за ерунда? – Ким-Дзатаки легко вскочил в седло своего коня, которого за минуту до этого подвел к нему оруженосец, девочка спокойно лежала у него на руках, должно быть, напуганная до полусмерти, она теперь боялась лишний раз пошевельнуться или подать голос. – Куда мог деться господин Хаято?

– Да здесь он, здесь! – раздалось сразу же несколько голосов.

Ким-Дзатаки развернул коня, и в этот момент воздух огласил истошный вопль, потом еще один. Девочка на руках у князя испуганно захныкала, тыкаясь в теплую бороду своего спасителя.

Самураи как по команде обнажили мечи, несколько человек размашисто перекрестились. Все ждали команды, вопль повторился, теперь Ким-Дзатаки явно различил направление, и тут же, громко ругаясь и подбадривая друг друга шутками, перед князем предстали Хаято и четверо его закадычных дружков. Все вместе они не вели, а скорее висели на грязном, всклокоченном существе с цепями на руках и ногах. Первое, что сумел разглядеть Ким-Дзатаки, была крайняя худоба существа и спутанные, серые от пыли волосы. Тварь явно была безумной, во всяком случае, на буйном отделении какой-нибудь психушки дома в XXI веке существо приняли бы без дальнейших расспросов, прописки и медицинского полиса.

Грязное лицо казалось отвратительной рожей вынутого из могилы трупа, глаза сияли лютой ненавистью ко всему на свете. Кроме того, существу явно мешал солнечный свет, потому что оно постоянно закрывалось от солнца, пытаясь спрятать привыкшие к темноте глаза.

– Как это прикажете понимать? – Гладя по волосам готовую потерять от страха сознание девочку, поинтересовался Ким-Дзатаки. Как у настоящего командира его голос был ровным и звучным, человек, умеющий владеть собой при любых обстоятельствах.

– Да вон в той горе пещера имеется, небольшая такая, мы видели, как оттуда выходил какой-то крестьянин, и пошли посмотреть, что он там прячет, – ответил за всех Хаято, – а там такое – девка на цепях, страшная, дикая, наверное, в горах поймали озверевшую совсем и на цепь посадили, чтобы еще злее была. Пока мы ее освобождали, она соколиную перчатку прокусила. – Хаято показал изуродованную перчатку.

– Что, на месте прикончить было тяжело? – Ким-Дзатаки вздохнул. – Сами знаете, что времени в обрез, гости в любой момент могут хватиться, куда мы подевались.

– А я ее не собираюсь того… – Хаято потупился, глядя на свои перепачканные дорожной пылью сандалии. – Вы, отец, между прочим, всех велели рубить – и старого и малого, а сами же теперь взяли пленницу. Рубите тогда ее первой.

– Девочка может быть дочерью какого-нибудь даймё, – обалдев от подобной жестокости, а еще больше от того, что «сын» осмелился давать ему советы при подчиненных, процедил Ким-Дзатаки. – А эта… это…