Текст книги "Любовник леди Чаттерлей, Эммануэль: порнография, ставшая классикой"

И ты, Альфред, ничего не можешь мне возразить.

Бланш Кнопф и Альфред Абрахам Кнопф-старший – основатели издательства Alfred A. Knopf Inc.

Лоренс рвал и метал.

– Пустышки! Жалкие трусы! Идиоты! Черт бы их всех побрал! Ни один из них не желает иметь дело с моей рукописью. Все чего-то боятся. Они называют эту работу похабщиной. Испорченные, недалекие люди.

– Что случилось, Дэвид? Почему ты так разоряешься? Твой крик слышен в дальнем конце дома, – недоумевала Фрида.

– Секера, Кнопфа и еще троих кретинов пугают названия женского и мужского половых органов, их страшит естественный процесс совокупления, они пребывают в шоке от слов, которые произносят или же произносили все, кто когда-либо занимался любовью.

Опасения Лоренса оправдывались. Никто из его знакомых не желал ставить свое доброе имя, как, впрочем, и существование своего издательства под удар.

Для того, чтобы его детище не легло в стол, не покрылось пылью в чулане, не отправилось, в конце концов, в камин, Дэвиду следует действовать самостоятельно.

В ту самую минуту, когда Лоренс подумал об этом, его обуял страх. Ввязаться в такую авантюру, имея лишь поверхностные знания о книгопечатании, ничего не понимая в дистрибуции, оформлении… Да, это было рискованно и весьма самонадеянно.

Но все это казалось сущей ерундой по сравнению с переживаниями Дэвида о том, как воспримут читатели его произведение.

Обращаясь в письме к одному из своих доверенных лиц, Лоренс просил:

«Я настаиваю на том, чтобы вы не слишком торопились отдавать «Любовника леди Чаттерлей» в печать. Я хочу еще раз внимательно изучить текст и удостовериться, что я готов буду опубликовать его – в этом ли году или значительно позже, точно сказать не могу. Не совсем уверен, что этот мой роман пригоден для тиражирования. Книгу наверняка оценят как порнографию, хотя по своей сути она чиста, прилична и даже нежна.

Как писатель, я сделал все для того, чтобы сексуальные сцены в этом произведении были естественными и в то же время не постыдными.

Прошу понять, насколько всё написанное для меня хрупко и трепетно. Я боялся отдать текст сторонней машинистке – ведь ей могло прийти в голову заменить словечко – другое. В этом случае всё могло пойти прахом, могло приобрести наипошлейший оттенок. Впрочем, мир и без машинистки извратит написанное».

После продолжительных поисков того, кто согласился бы пойти на риск, издав «Любовника леди Чаттерлей» за его, автора, счет, писатель, наконец, отыскал подходящего человека.

Колоритный, с грузной фигурой, круглым лицом и густой шевелюрой итальянец Пино Ориоли (именно так – Пино – звали итальянского издателя его друзья, в историю же книгоиздания он вошел, как Джузеппе Ориоли) ответил согласием сразу же, как только ознакомился с рукописью.

– В самое ближайшее время я готов издать ваш роман, мой друг. Мои люди возьмутся за дело сразу же, как только текст книги будет перепечатан.

– Вы уверены, что никто из ваших сотрудников не сдаст нас в полицию?

– Уверен, мистер Лоренс. Никто из них не владеет английским языком, а ведь ваш роман написан на чистейшем английском, не так ли?

Книгоиздатель, ведающий небольшим магазинчиком антикварной книги на улице Лунгарно Корсини во Флоренции, Пино во всем шел против существующих, навязанных государством и обществом правил, и даже в личной жизни женщинам он предпочитал мужчин. Многочисленным же деловым связям этого человека мог бы позавидовать любой политик.

Джузеппе «Пино» Ориоли (1884–1942). Первый издатель и редактор романа «Любовник леди Чаттерлей»

В разное время своей жизни познавший то уважение, то откровенное презрение окружающих, авантюрист Пино проведет свои последние годы в нищете и забвении. В мемуарах он напишет:

«Мы издавали такую литературу, которую в то время не отважился бы поставить на рынок ни один приличный издатель с хорошей репутацией. И да, мы имели все шансы подняться, но, увы… У нас было слишком мало удачи».

И в преклонные годы, пересчитывая монетки, поблескивавшие на его ладони, Джузеппе упорно называл себя самым, что ни на есть богачом. Побывавший в самых разных уголках мира, он рассказывал соседям о нескончаемых путешествиях и переделках, в которых они с секретарем Карлито побывали. Тут же, отвлекаясь и сглатывая набежавшую слюну, вспоминал Пино об уникальных кулинарных способностях своего отца, изумительно готовившего ризотто и утверждавшего, что «женщин допускать к приготовлению этого блюда ни в коем случае нельзя, потому что они – женщины – постоянно экономят на вине». Не без удовольствия разглагольствовал Джузеппе о поэтах и писателях, с которыми водил дружбу.

Чаще прочих упоминал он о Нормане Дугласе[11]11
  Джордж Норман Дуглас (1868–1952) – британский писатель, дипломат. Автор романа «Южный ветер» (1917) и других. Печатался в The English Review, где познакомился с Дэвидом Лоренсом. Лоренс сделал его прототипом одного из персонажей романа «Жезл Аарона» (1922), из-за чего писатели рассорились.


[Закрыть]. Поговаривали, что у этих двоих был продолжительный, неистовый, отравленный ссорами и потасовками, ревностью и обидами, любовный роман. Правда, теперь, когда в его, Пино, карманах, гулял ветер, Дуглас бросил его и вовсе не вспоминал об Ориоли.

«Будучи книгоиздателем, – с гордостью замечал Джузеппе, – я выполнял также работу редактора. Выступил я в этом качестве и когда мы с мистером Дэвидом Лоренсом решили выпустить книгу «Любовник леди Чаттерлей».

Итак, заключив – поначалу устный, а уж потом такой, как положено – договор с Пино, Дэвид должен был позаботиться о том, чтобы его книга была перепечатана к условленному сроку. На всякий случай, решил он, нужно сделать и еще две машинописных копии – для американского и английского литературных агентов. Два последних текста, учитывая настроения Секера и Кнопфа, требовалось хорошенько «почистить», но, подумав, Дэвид не стал этого делать.

– Оба дурака платят такие ничтожные деньги за мою работу, но при этом вертят носами, критикуют и вгоняют мою семью в бесконечные хлопоты. Нет уж. Пусть сами, если решат издавать эту книгу, поработают метлой, выметая из текста все, что им не нравится.

Он – Лоренс – только перепечатает текст.

Но за печатные машинки сели жёны его друзей – Лоренс был слишком слаб и не мог работать подолгу.

(Кое-кто из биографов Лоренса утверждал: прежде чем обратиться к друзьям, писатель попытался было нанять машинистку, пообещав достойно оплатить её труд. Немного поработав, машинистка отказалась перепечатывать текст, заявив, что ей неприятно иметь дело с подобным, совершенно неприличным материалом).

– Не вздумай переживать, Дэвид.

Мы быстро со всем справимся. Можешь даже не сомневаться, – успокаивала его Мария Хаксли, супруга Олдоса.

В одном из своих поздних интервью – Лоренса к тому времени давно не будет на свете – Олдос Хаксли заметил:

«Иногда с Дэвидом было тревожно находиться рядом – ему очень нравилась моя жена».

Закипела, забурлила работа. Тянулись дни, за днями наступали мучительные, бесконечные ночи.

Вскоре три – старательно отпечатанные – копии рукописи романа были разложены по конвертам и отправились в путь: одна была отослана в Лондон, вторая – в Нью-Йорк, третья – во Флоренцию.

(Существует и иная версия этой истории: подумав, Лоренс не стал отправлять документы ни в Америку, ни в Англию).

Даже заплатив за производство книги, Дэвид не мог гарантировать себе, что её появление на свет пройдет без недоразумений. И без них действительно не обошлось.

Фрида позже вспоминала, что книга Дэвида как будто тяжело переболела ветрянкой – такое невероятное количество ошибок в ней было. Ошибки стали следствием того, что работу приходилось то и дело приостанавливать: в небольшой типографии наборных литер хватило только на половину книги, недостающие приходилось занимать, обращаясь к другим книгопечатникам.

Пино смеялся: если бы его наборщики могли читать на английском, они наверняка пришли бы в ужас от бесстыдства этого писателя.

Наконец, тираж в тысячу экземпляров (каждый более 400 страниц) был напечатан. Лоренс не поскупился: для производства книги использовали бумагу ручной работы цвета слоновой кости. На обложке можно было увидеть нарисованную автором птицу Феникс, взлетающую из объятого пламенем гнезда.

Только его друзья и причастные к тому, что происходило теперь в личной жизни Дэвида, могли понять, что означают и это пламя в гнезде, и этот Феникс…

Оставившая надежду на то, что сможет договориться с бывшим мужем, сумеет вернуть себе детей и как следует объясниться с ними, пытающаяся примириться с подбрасываемыми ей жизнью обстоятельствами, Фрида была вынуждена хлопотать по хозяйству, оплачивать многочисленные счета, проводить бессонные ночи у постели страдающего от приступов кашля мужа. О нормальной, безмятежной, радостной жизни можно было забыть.

Настигла чету Лоренсов и еще одна неприятность: словно в наказание за грех прелюбодеяния, Дэвид стал бессилен, как мужчина. Он не мог удовлетворять плотские желания своей жены, как делал это когда-то. От былой страсти остались лишь вялые поцелуи.

Один из 1000 экземпляров первого издания романа «Любовник леди Чаттерлей», 1928 год

Вчера неистовый любовник, сегодня он превратился в почти паралитика, прикованного то к креслу, то к постели.

Фрида же отчаянно тосковала по ласкам, её тело изнывало без мужских прикосновений.

– Подай-ка мне эту чашку, малышка. Ты же знаешь, что я должен… Знаешь, что я должен выпить на ночь свой «Овальтин». Мне следует хорошенько прогреться изнутри, в противном случае, я не смогу уснуть и буду ворочаться в постели полночи. Кроме того, у меня подмерзают ноги и было бы неплохо, если бы ты налила в эту грелку воды и принесла еще одно шерстяное одеяло…

«Овальтин» – пищевой продукт, выпускаемый в виде растворимого напитка, батончиков, печенья, сухих завтраков. Разработан в 1904 году в Швейцарии под первоначальным названием «Овомалтин» (от лат. ovum – яйцо и англ. malt – солод) – по его ключевым ингредиентам, к которым добавлялись молочная сыворотка и какао или шоколад. Популярен в США, Великобритании, Бразилии и Тайланде. Реклама «Овальтина» в газете 1917 года

Схватив чашку с обжигающим молочно-шоколадным напитком Фрида в ярости швырнула её на пол. Чашка упала, глухо ухнула и раскололась. Шоколад взметнулся и опал, оставив грязные потеки на стенах, на полу, на его одеяле, на её платье.

– Когда я бросила ради тебя все – ты слышишь: всё! – когда я бросила ради тебя дом, устроенную жизнь, детей, мужа, я не думала, не обещала тебе, что стану твоей сиделкой. Меня тошнит от этих лекарств, я задыхаюсь в этой комнате, которая превратилась в больничную палату для тебя и в тюрьму для меня.

Чёрт бы тебя побрал, Дэвид Лоренс! Чёрт бы тебя побрал! Я еще чувствую себя молодой, сильной, цветущей. Как никогда прежде я ощущаю в себе это желание жить. Мне нужен здоровый, нормальный мужчина. Мне нужен секс, полноценный секс!

Он сникал и надолго умолкал. Она – самка… Жестокая самка. Он вдруг начинал понимать, какую боль они с баронессой причинили её бывшему мужу. А однажды…

– Я не хотела бы огорчать вас, мистер Лоренс, – соседка воровато оглянулась и, убедившись в том, что в комнате нет Фриды, почти шёпотом продолжила, – но, кажется, ваша жена изменяет вам с хозяином этого дома.

– Это с тем, у которого трое детей? – Дэвид рассмеялся.

– Ладно, мистер… Как вам будет угодно. Оставим этот разговор.

Вскоре Лоренс выяснил: сорока, притащившая ему эту сплетню, оказалась права.

Задолго до случившейся в их семье измены, врачи, наблюдавшие писателя, пришли к выводу: Дэвид болен туберкулезом, а это весомый повод для того, чтобы они с Фридой как можно скорее сменили место жительства.

– Рекомендую Италию, друзья мои. Споторно, например. Прекрасное местечко. Идеальный климат для людей с заболеваниями лёгких. Только вообразите: вы будете вдыхать не пыль дорог, которой наглотались за время своих путешествий, мистер Лоренс, не сырость гостиничных номеров, а морской воздух, аромат сосновой и еловой хвои. Часами будете лежать и блаженно дремать в тени деревьев, а еще греться на солнышке. Глядишь, так и оставите свою писательскую дурь. Где это видано – по восемнадцать часов в сутки строчить свои романы, а? – доктор, прищурившись, поглядел на Дэвида. – Обживетесь, привыкнете, а потом и меня пригласите в гости. По вечерам будем вместе с вами гулять по побережью, а по утрам – ловить рыбу.

В 1925 году Дэвид и Фрида, последовав рекомендации лечащего врача, прибыли на побережье Лигурийского моря, в Споторно. По утрам воздух здесь был прохладный, прозрачный, напоенный свежестью, когда же он нагревался, можно было явственно ощутить его просоленность, йодистость, цветочную сладость и хвойную горечь.

– Вам наверняка понравится здесь, мистер Лоренс. Хозяин дома, в котором вы будете жить, очень тактичный, хотя и простой человек. Во время войны он служил лейтенантом – поэтому, что касается его порядочности, в этом можете быть совершенно уверены. Зовут его Анжело Равальи. Мужчина он семейный, ответственный. Жена Анжело – очаровательная женщина – работает в школе учительницей. Детишки в семье тоже есть… Трое.

Дом в Споторно

Когда Фрида впервые увидела владельца дома, в котором им с мужем предстояло жить, испугалась… Испугалась мыслей и искушения, которые однажды уже посещали её и вдруг снова дали о себе знать. Он был очень красив, этот Анжело. Какое гибкое было у него тело, какие сильные руки, какие проницательные глаза… А его дети… Они вызывали у нее щемящее чувство тоски.

Равальи было 34 года, Фриде Лоренс – 46.

Биографы Дэвида по-разному описывали продолжение этой истории: одни уверяли, будто писатель, понимая свое отчаянное положение, сам толкнул свою жену в объятия Анжело, другие рассказывали, что Фрида завела любовную интрижку с домовладельцем, не посвящая мужа в свои альковные тайны. Как бы там ни было, годы спустя, Анжело напишет:

«Между нами вспыхнула безумная, совершенно безумная страсть. Фрида была очень аппетитна, хороша и любвеобильна. Мы спаривались с ней повсюду, где встречались: на земле, на полу в доме, в оливковой роще, в винограднике, в саду».

Если это действительно так, Лоренсу ничего не пришлось придумывать. Достаточно было взять подушку, тетрадь, смириться и записывать все то, о чем он думал, что переживал: утративший силы муж, полный жизни красавец – любовник и она – леди Фрида. Измените имена, мистер Лоренс, и никто ни о чем не догадается…

Едва ли крупный мастер своего времени, французский писатель Франсуа Мориак, знал о семейной драме Лоренса. Но всего однажды прочитав «Любовника леди Чаттерлей», он написал в статье под названием «Эрос», впервые опубликованной в Le Figaro[12]12
  Le Figaro («Фигаро») – старейшая национальная газета Франции, основана в 1826 году.


[Закрыть]:

«Что, скажите на милость, эта самая леди Чаттерлей будет делать со своим егерем Оливером Меллорсом через двадцать или даже тридцать лет? Останутся ли они вместе до самой своей смерти? Будут ли верны друг другу до гробовой доски? Сомневаюсь. Когда придет насыщение – постаревшие, неблагородные – они будут искать пищу в другом месте».

Франсуа Мориак (1885–1970) – французский писатель, член Французской академии. Лауреат Нобелевской премии в области литературы (1952), «за глубокое духовное прозрение и художественную интенсивность, с которыми он в своих романах проник в драму человеческой жизни». Считается одним из самых крупных католических писателей XX века

Недоброжелатели ядовито перешептывались: Фрида снова нашла себе простолюдина. Прежде шахтер, теперь – землевладелец, садовник.

Менее всего печалило данное обстоятельство Дэвида. Так называемые сословные союзы между женщиной и мужчиной всегда, и особенно после того, как он полюбил Фриду, казались ему анахронизмом.

– В нашем лицемерном, насквозь прогнившем обществе принято рассуждать о том, что для того, чтобы быть счастливым, нужно выбирать человека своего круга, – возмущался Дэвид. – Это полная чушь! В современном мире не должно быть никакого неравенства.

Слушая супруга, Фрида вспоминала и ухмылялась: однажды она привезла Лоренса в дом своих родителей. Рано или поздно близкие должны были познакомиться с её избранником. Ей запомнилось каменное лицо отца, звенящая тишина в комнате, редкие, словно заданные в пустоту вопросы ни о чем, краткие, такие же пустые, ответы, всеобщая неловкость и скованность. Совершив над собой усилие – Бог знает, чего ему это стоило, её отец протянул Дэвиду сигару. Дэвид внимательно поглядел на новоиспеченного родственника и от сигары отказался.

– А потом… Потом Лоренс сбежал, – рассказывала Фрида. – Прислуга подала мне оставленную им записку. В записке было сказано, что находиться в нашем доме он более не в силах, а потому мой любезный будет дожидаться меня там, где люди не цепляют люстры носами.

Супруги Хаксли делились с журналистами: Дэвид ревновал жену со страшной силой, что же до Анжело, его Лоренс просто на дух не переносил. Однажды они услышали, как писатель, не поглядев на их присутствие, заявил жене:

– Твой кретин никогда не прикоснется к нашему имуществу. Запомни: когда я умру, он не получит даже подошвы от моих ботинок. Ты меня поняла, шлюха?

«Если Лоренс становился раздражительным и злым, лучше было переждать, не подходить к нему, не беспокоить, не утешать, – рассказывал позже Олдос Хаксли. – Откровенно говоря, мой друг был немного колючим, как-то странно нападал на людей и иногда у меня возникало ощущение, что делает он это из принципа. Дэвид действительно был на зависть мудр, начитан, интеллектуален, хотя в других зауми не любил. Он много успел за свои сорок четыре года, и это при том, что большую часть жизни тяжело болел».

Фрида, казалось, спокойно переносила эмоциональные всплески мужа, его ревность, его обиду, выраженную в многочисленных упреках. Ей было кому пожаловаться, с кем обсудить свои переживания. И это был не Лоренс.

«Я полагаю, мой мальчик, мой Анжело, у меня не было иного выхода, как только принять свои чувства к тебе и поддаться им. Я имела полное право позволить себе жить так, как требует того все мое существо. Так же, как я теперь, поступает и Констанция Чаттерлей в рукописи Дэвида».

У нее еще красивое тело, она еще может чувствовать и желать, она еще может быть источником радости и наслаждения для мужчины. Все её мужья – форменные эгоисты. Они хотели бы, чтобы она прислуживала им, была удобна, послушна. Они хотят, чтобы она медленно умирала рядом с ними. Но нет. Фрида не повторит ошибки, которую когда-то совершила с Эрнстом. Она – творение Лоренса. Это он – Дэвид – научил её потакать своим страстям, жить, прислушиваясь к своим желаниям и стремясь удовлетворить их.

Отвечая на вопросы журналистов, время от времени заглядывавших в их дом, Фрида заявляла:

– Каждая из нас должна позволять своему мужу оставаться собой.

В то же время Фрида задавалась вопросом: почему её мужья не желали, чтобы и она имела возможность остаться собой.

«Шлюха!» – слышала она голос Дэвида и отдавалась Анжело со всей, накопившейся в ней страстью и нежностью. А после – счастливая, присмиревшая, – шла поить своего мужа горячим чаем из ложечки. Так случилось и случившееся не её вина. Теперь их трое и этому суждено продолжаться до самой смерти Лоренса.

Но пока что писатель не собирался умирать.

«Дорогой Пино!

Мы получили “Любовника леди Чаттерлей” сегодня утром. Ты даже представить себе не можешь, какой восторг мы все испытали. Мои домашние считают, что внешне книга выглядит просто очаровательно. Это касается формы, пропорций и, конечно, цвета – терракотовый превосходен. Будем надеяться, что, когда ты отправишь несколько экземпляров книги в Америку, они благополучно доберутся до места назначения.

Что до меня, сам я уже обратился к нашим друзьям из Англии – и они пообещали мне, что уведомят нас телеграммой, когда книги будет получены в Лондоне. Как мы и условились, десять процентов от прибыли твои. Надеюсь, никаких непредвиденных обстоятельств не возникнет.

Благодарю тебя от всего сердца.

Дэвид Лоренс».

Пино ни минуты не сомневался в успехе затеянного ими предприятия. Он успокаивал Лоренса: с распространением в Англии и Америке не возникнет никаких проблем. Сотни экземпляров будут поставлены на книжные рынки трех стран, включая Италию, без сучка и задоринки. Его коллеги успешно справятся с отправкой и продажей, обойдя таможенный контроль. Пересылать будут с максимальной осторожностью – по два-три экземпляра в заказе.

Однако, мечты писателя и издателя так и остались мечтами. Очень скоро книги, отправленные из Италии, были изъяты изо всех магазинов, лавок и аптек Англии. Таможня США, в свою очередь, запретила ввоз порнографического – а именно так назвали произведение Лоренса – романа.

Владельцы книжных лавок, магазинов и книготорговцы, еще недавно готовые принять роман для продажи, отменили новые заказы. Кроме того, они начали возвращать те книги, которые были получены ранее.

– Мерзавцы! Слабые, необязательные, невежественные люди!

Дэвид лютовал, словно дикий зверь, заточенный в клетку – нечто подобное уже случалось в его жизни.

Фрида вспоминала – на родине, в Англии, творчество Лоренса не жаловали – писал ли он романы или картины. Увлеченный живописью, её муж как-то выставил несколько своих полотен в галерее Уоррена в Лондоне. Увиденное вызвало недовольство полицейских из Скотланд-Ярда.

– Согласно постановлению суда, мистер Дэвид Герберт Лоренс волен самостоятельно принять решение: либо он увезет свои картины и согласится хранить их у себя в чулане, либо они будут сожжены.

Никогда впредь полотна мистера Дэвида Герберта Лоренса не будут демонстрироваться в Англии. Также, согласно постановлению суда, книга репродукций картин мистера Лоренса будет немедленно изъята из продажи.

Картины Д. Г. Лоренса: «Святое семейство» (1926), «Красная ива» (1927), «Крупный план (Поцелуй)» (1928)

«Поймите же, мистер Лоренс, – обращался к писателю один из владельцев книжного магазина, – американское почтовое ведомство заблокировало доставку и распространение вашего романа. Даже в том случае, если решение этого ведомства будет вдруг отменено, за вашу книгу возьмутся органы местной власти.

Что же касается аптек и книжных магазинов, из которых изъяли уже присланные вами книги, здесь не обошлось без давления городской организации по вопросам достойной литературы. Достойную литературу в данном случае определяет католический женский совет, заседающий в Чикаго».

Да уж… С католическим женским советом автору «порнографического» произведения спорить будет сложно. Поэтому в Чикаго соваться Лоренс не станет, но и сдаваться – не на того напали – не собирается.

Год спустя после того, как «Любовник леди Чаттерлей» был издан в Италии, Дэвид добился того, чтобы его роман вышел в Париже.

Сохранилось письмо, написанное Лоренсом парижскому издателю, американцу Эдварду Титусу.

«Мистеру Титусу от мистера Дэвида Герберта Лоренса.

Вы соглашаетесь опубликовать книгу тиражом в три тысячи экземпляров. Себестоимость издания не должна превышать двенадцати франков за экземпляр. Стоимость производства будет разделена поровну между вами и мною. Все счета-фактуры за печатные формы, печать, бумагу, переплет, должны быть составлены в двух экземплярах, копии вы обязуетесь отправить мне. Розничная цена за экземпляр не может превышать шестидесяти франков. Цена должна быть указана на обложке. Отчеты должны подаваться, а расчет производиться каждые три месяца».

За этими частными издателями нужен был глаз да глаз. Обмануть Лоренса могли на каждом этапе сделки: при заключении договора, при подсчете прибыли. Писателю не помогали ни попытки самостоятельно освоить тонкости бухгалтерского учета, ни жалобы, ни угрозы. Финансовое мошенничество было не единственным грехом людей, с которыми Лоренсу приходилось работать. Неаккуратность, волокита, равнодушие…

Требовать, спорить Дэвид не любил. Фрида – напротив:

«Мистер Лоренс работает, будто проклятый. Он не ест, не спит и все это для того, чтобы получить паршивые двести долларов в год? Не смешите меня. Иные издатели хорошенько нагрели руки на книгах и имени моего мужа. Боюсь, нет таких слов, чтобы донести до вас, насколько я зла».

Издатели, в свою очередь, оборонялись, как могли. Не оставалась в долгу и супруга Эдварда Титуса, американская предприниматель Элена Рубинштейн.

Элена (Хая) Рубинштейн (1872–1965) – американская предпринимательница, рожденная в Польше; основательница марки косметики и сети косметических салонов в США, которые сделали её одной из богатейших женщин первой половины XX века. C 1988 года марка Helena Rubinstein принадлежит компании L’Oreal

– О каких деньгах, о какой такой прибыли рассуждают эти господа? Мой муж издает их паршивые каракули за мой счёт. За каждую книгу, написанную этими, с позволения сказать, писателями, я вынуждена выкладывать кругленькую сумму. Но и этого им мало. Когда они бывают у нас, мне всегда приходится оплачивать их еду.

Если эти господа полагают, что общение с ними – самое приятное, что может быть в жизни, они очень заблуждаются. От мистера Джойса[13]13
  Джеймс Огастин Алоишес Джойс (1882–1941) – ирландский писатель, поэт, критик. Один из наиболее значительных представителей модернизма.


[Закрыть] всегда исходит какой-то дурной запашок, мистер Хемингуэй[14]14
  Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) – американский писатель, журналист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года и Пулитцеровской премии 1953 года.


[Закрыть] – балабол, каких свет не видывал. Что до мистера Лоренса… Этот хорош. Мил, обходителен, молчалив… Пожалуй, единственным его недостатком является его супруга Фрида – алчная выскочка, которая и за пенни удавится. Хотя, откуда, скажите на милость, пенни, если всё, что издал мой муж, не приносит решительно никакой отдачи?

Побаивавшемуся своей супруги мистеру Титусу только и оставалось, что извиняться перед заказчиками, в крайнем случае, прятаться от них в подвале своего книжного магазина.

Итак, изданный в Париже, «Любовник леди Чаттерлей» с соблюдением всех мер предосторожности продавался по специальному заказу из-под прилавков. Дешевое издание передавали друг другу, как великую ценность. Книги оборачивали в газеты, в непрозрачную бумагу, перевозили в обувных или шляпных коробках.

Из Франции произведение Лоренса доставляли по спецзаказу в любой уголок света, в том числе, в Англию. Позже, когда на родине Дэвида начнется суд над его романом, журналисты одного из лондонских изданий напишут, что судебный процесс был чем-то, вроде показательного выступления, дешевого фарса, ведь ни для кого не является секретом тот факт, что любой, у кого есть хоть капля ума и желание приобрести книгу «Любовник леди Чаттерлей», давно это сделал.

Тем не менее, полиция продолжала вычислять преступников от литературы. Поймав покупателя или продавца на месте преступления, роман отбирали, нарушителей штрафовали и бросали в пекло правосудия.

«Не так давно нашему вниманию была представлена книга, которую мы без колебаний можем назвать самым злобным излиянием, когда – либо запятнавшим литературу нашей страны, – говорилось в рецензии, опубликованной в лондонском журнале «Джон Булл» в конце двадцатых годов прошлого столетия. – Отныне в книжных магазинах торгуют мыслями извращенцев. Прежде подобные мысли можно было приобрести на задворках Парижа. И именно оттуда – из Парижа – мысли эти тайно поставляются в Англию бессовестными людьми».

В 1929 году некий сенатор заявил:

– Я не потратил на «Любовника леди Чаттерлей» даже десяти минут. Жаль времени. Жаль испорченного настроения. Это в высшей степени отвратительно. Чувствуешь себя так, словно в грязи вывозился. Книга явно написана психически нездоровым человеком с извращенным умом и душой, настолько чёрной, что её тьма заволокла бы тьму ада.

Интересно, что в том же, 1929 году в Нью-Йорке слушалось дело издателя Дональда С Фриде. По решению суда он должен был выплатить штраф в размере трехсот долларов за то, что продал бостонскому полицейскому книгу Теодора Драйзера «Американская трагедия».

Из газеты New Britain Herald от 5 декабря 1929 г:

«Решение по делу о непристойных публикациях – речь о книге “Американская трагедия” – будет принимать Верховный суд штата Массачусетс.

Теодор Герман Альберт Драйзер (1871–1945) – американский писатель, журналист и общественный деятель. Его роман «Американская трагедия» (1925), сюжет которого основан на истории реального убийства, был запрещён к продаже в Бостоне, штат Массачусетс, т. к. касался темы сексуальных отношений, абортов и убийств

Вопрос о том, следует ли судить о качестве и пристойности книги по тексту полностью или же по спорным его отрывкам, должен быть рассмотрен высшим судебным органом штата.

Напомним, что Нью-Йоркский издатель Фриде продал служащему бостонской полиции книгу Теодора Драйзера, за что прошлым летом был обвинен судом присяжных округа Саффолк в нарушении закона, запрещающего продажу непристойного произведения. Судья высшей инстанции Джордж Хейс, в свою очередь, отклонил просьбу адвоката позволить присяжным заседателям прочитать книгу полностью и только тогда вынести свой вердикт».

В том же, 1929 году, состоялось судебное заседание, на котором было рассмотрено дело книжного магазина в Кембридже[15]15
  Кембридж – город в Великобритании, находящийся на востоке Англии, административный центр графства Кембриджшир


[Закрыть]: здесь была обнаружена копия романа Лоренса «Любовник леди Чаттерлей». Директора магазина признали виновным и приговорили к месяцу исправительных работ и пятистам долларам штрафа.

– Справедливости ради, надо уточнить, что книготорговцы, работающие в данном магазине, произведение Дэвида Герберта Лоренса на прилавок не выкладывали, – заявлял следователь Джон Мэллоу, – однако, книгу можно было получить, сделав предварительную заявку, что, с точки зрения существующего в нашей стране закона, тоже является преступлением.

Тогда же, не в силах более читать в газетах об издевательствах над своим произведением и всеми теми, кто соприкоснулся с его книгой, Лоренс писал:

«Я выпустил это произведение, как честную, хорошую, здоровую книгу, так необходимую нам в это время. Пусть глупые люди продолжают возмущаться – их мнение все равно ничего не значит. Я хотел бы, чтобы мужчины и женщины могли думать о сексе масштабно, честно и чисто.

В наше время люди почти принуждают себя заниматься любовью. Это происходит потому, что наши, не слишком образованные предки предавались половым отношениям, не думая и не сознавая, что именно они делают.

Человечество привыкло воспринимать половой акт, как скучный, механический, не приносящий никакой радости. Но мы должны с уважением относиться к физическим переживаниям, не боясь употребления во время этого процесса так называемых «неприличных» слов, ведь это – естественное выражение нашей физической жизни.

Непристойность существует только тогда, когда сознание боится и презирает тело, а тело, в свою очередь, противится сознанию.

Страшно представить себе, сколько их – лицемеров, к старости впадающих в половую непристойность.

Среди низких, некультурных людей с грязным воображением этой книге места не найдется. Оставайтесь с вашими извращениями – извращениями добродетели. Я же останусь при своём: жизнь человека может быть счастливой только тогда, когда тело и мысль находятся в ладу с собой, когда они уважают друг друга, когда находятся в состоянии равновесия».