Текст книги "Тысяча китайских журавликов"

– Мы ни в чем не будем нуждаться, но жить ты с нами не будешь?

– Да.

– И мы не распишемся?

– Зачем?

– Чтобы у нас была полноценная семья, – у Олеси задрожали губы: о нет, сейчас разревется.

– У нас не может быть полноценной семьи, потому что я тебя не люблю. А жить с нелюбимой женщиной не смогу даже ради ребенка. Это будет кошмаром для всех нас. Извини.

Несколько секунд она с презрительным разочарованием сверлила меня взглядом, потом прошептала «Ребенка не будет» и больше не проронила ни слова. Молча вышла из кухни, молча оделась и молча шарахнула входной дверью.

Фу, как театрально.

Первым делом о ребенке я сообщил Вику. Хотя, кому еще можно было сообщить? Он и Анька и есть моя семья.

После торжественного «Нам надо поговорить», кинутого мною письмом по корпоративной почте, Вик зашел в кабинет, закрыл дверь на замок и вытащил из-под свитера фляжку и две маленькие стопки.

– Да, это самое оно, – протянул я, даже не задумываясь о том, что мы оба за рулем.

– Рассказывай, – сказал Вик после второй порции коньяка.

– Я тебе говорил, что с Олеськой расстался?

– Говорил. Я тебе уже на эту тему посочувствовал.

– Да почему посочувствовал-то?! Ты же сам говорил, что она мне не подходит!

– И сейчас говорю – она тебе не подходит. Но без секса ты долго не протянешь, я тебя знаю. И поскольку ты в последнее время вечно раздражен, значит, у тебя никого нет. Вот я и думаю, а не поторопился ли ты? Может, сначала надо было найти ей замену?

Я махнул рукой и достал из ящика письменного стола начатую шоколадку.

– Она беременна.

– Кто?

– Олеся.

– От тебя?

– Вроде да.

– То есть ты не уверен?

– Вик, а мужчина вообще может быть в этом уверен?

Вик пожал плечами.

– И что вы будете делать?

– Ну, я сказал, мол, хочешь – рожай. Не хочешь – не рожай. Она обиделась и хлопнула дверью.

– Предсказуемо.

– Что мне делать?

– Ты знаешь мое к этому отношение…

Знаю. Вик и Аня женаты три года, и все три года они пытаются завести детей. И, конечно же, Вику сейчас странно слышать о моем выборе между иметь ребенка или избавиться от него.

Подонком я себя не чувствовал: ответственности с себя не снимал, прервать беременность не уговаривал, отцовство признал без ДНК-тестов, помощь предложил.

Но все равно на душе было как-то гадко. Откуда ни возьмись, вокруг меня стали появляться пейзажи с пасторальными сюжетами на тему играющих друг с другом отцов и детей. С утра выхожу на работу – сосед с пятого этажа ведет двоих сыновей в садик. Они визжат, брыкаются и дерутся друг с другом, но он смеется вместе с ними и выглядит счастливым. Вечером иду с работы – по двору катает коляску новоиспеченный отец из соседнего подъезда.

И еще Вик рассказал Ане. А Аня… Я думал, она, как всегда, закатит глаза и назовет меня моральным уродом, а она вместо этого сказала лишь одну фразу: «Может, это твой последний шанс стать отцом».

Такой моральный прессинг я выдержал ровно неделю и позвонил Олесе без особой надежды на чудо.

– Олесь, ты уже сделала?.. – спросил я, даже не поздоровавшись.

– Нет, – ответила Олеся после минутного молчания. – На послезавтра записалась.

– Не делай этого, прошу тебя! Я очень хочу ребенка.

Она долго не отвечала, и я несколько раз смотрел на дисплей мобильного, проверяя, не пропала ли связь.

– Нет, – наконец сказала она. – Извини, я уже все решила. Я не могу рожать вне брака.

Твою мать, подумал я. Какой откровенный и беспардонный шантаж! Ну зачем ей нужен этот брак? Все равно же разведемся.

– Ладно, – я закрыл глаза и уткнулся лбом в руль. Как смертный приговор себе подписал. – Распишемся. Только уже после Нового года, не до этого сейчас.

Олеся счастливо взвизгнула и тут же вбила еще один гвоздь в гроб моего будущего:

– Когда ты заедешь за моими вещами?

Глава 4

Я честно старался стать примерным мужем будущего семейства. Приходил с работы вовремя, терпел разбросанное по всей квартире Олесино барахло, не раздражался, если она перечила мне по поводу и без, списывая непостоянство ее настроения на гормоны, и даже разрешил ей вытереть пыль в кабинете, куда обычно вход ей был категорически воспрещен. Исправно выполнял полусупружеский долг. О росписи речь больше не заходила, но то, что она будет обязательно – было ясно как день.

Я честно старался полюбить Олесю.

Честно старался найти положительные моменты в настоящей и будущей жизни.

Не получалось ни то, ни другое.

– Эй, ты здесь? – Олеся пощелкала пальцами у меня перед глазами. Я поморщился, сдерживая рефлекторное желание ударить ее по руке.

Мы завтракали. Точнее, завтракал я, а Олеся мелкими глотками пила минеральную воду и рассказывала, что сегодня ей предстоит сделать «скрининг первого триместра», который надо делать на голодный желудок и обязательно до одиннадцати недель. Что это за хрень – я прослушал, но, судя по тому, как обычно сдержанная Олеся была взбудоражена – анализ был важным.

– Я здесь, задумался просто, – я неловко улыбнулся и погладил ее по руке. – Когда, говоришь, будет готов сканнинг?

– Скрининг, Игорь! Через неделю. И у меня есть еще одна новость для тебя.

Я изобразил живейшую заинтересованность, чтобы расплатиться за невнимательность к… скринингу? Странное слово. Наверно, все-таки сканнингу – от «сканирования плода». Точно.

– Мне предложили съемки на постеры для Дня Святого Валентина.

– Здорово. Где будешь висеть?

– В «Харродсе».

Олеся выжидающе и несколько напряженно на меня смотрела. Я опять что-то пропустил? «Харродс», «Харродс»… Что-то знакомое. «Харродс»?! В Лондоне?

– В «Харродсе»?! Это потрясающе, детка! – я искренне обрадовался. Ведь это значит, что Олеся свалит как минимум на несколько дней.

– Да, представляешь! Поскольку с Миланом я по известным причинам пролетаю, такую возможность упускать очень не хочу.

– Конечно, нельзя упускать такую возможность! Когда ты вылетаешь? И на сколько?

– Через три дня, а на сколько – пока неизвестно. Ориентировочно на неделю, а там – как видно будет.

Неделя! А если повезет – она задержится там и на Новый год! Господь услышал мои молитвы.

На радостях я не только отвез ее в консультацию, но и предложил дождаться и отвезти в агентство, забив на свою работу, но Олеся отказалась, сославшись на очередь.

Она улетела, как и обещала, через три дня, и в первый же день я с огромным удовольствием остался в офисе до двенадцати ночи, пока не выгнали охранники бизнес-центра, а затем с таким же удовольствием покатался по ночному городу и домой приехал уже в четвертом часу ночи; утром благополучно проспал и решил сразу ехать в институт.

А там, как всегда в дни зачетной недели, был ад. Количество студентов возросло вдвое, а то и втрое, все они носились с сумасшедшими глазами, кидались на преподавателей, которые, как обычно в дни зачетной недели, озлоблялись и старались реже появляться на рабочих местах. Но даже этот сессионный аврал не портил мне настроения от внезапно свалившейся холостяцкой жизни.

Жаль только, что Громову я видел лишь на лекциях, и то она старательно избегала моего взгляда.

Я стоял у кабинета и отбрехивался от детей, ленившихся прочитать расписание пребывания преподавателя на кафедре. Устал как собака. А мне еще предстояло проверить тестовое задание у мальчонки, которого мне порекомендовали взять на работу – якобы программист от бога, а потом принимать долги и зачеты у пятого курса.

– Дети, – в сотый раз повторял я, – в сессию я бываю здесь почти каждый день. Вот расписание. Подходим, смотрим, записываем… Нет, сегодня я принимаю только у пятого курса… Нет, завтра я с трех… Да, до восьми… Вся информация на стенде… Всё. Любого, кто постучит в эту дверь, – убью на месте, – я зашел в свой кабинет и хлопнул дверью. – Блин, заебали.

– Кольцов, ты эту фразу повторяешь каждую сессию на протяжении последних двадцати лет, – манерно растягивая слова, сказал Варфоломеев. Конечно, ему легко говорить: он читает курс лекций о юридической составляющей информационной безопасности, и, чтобы получить у него зачет, достаточно сдать десятистраничный реферат, который практически все сдирают из интернета.

– Я все жду, что они хотя бы читать научатся, чтобы не дергать вопросами «А завтра вы когда будете?».

– Не научатся, не жди. Кстати, фраза как забавно построена: «Когда вы завтра будете?» Не «Где вы завтра будете?», не «В чем вы завтра будете?».

– «В чем» – это особенно интересно.

– Хочешь посмеяться? Паренек, ярко-рыжий такой…

– С третьего курса?

– Угу. Сдал реферат. Все, как надо: титульник, оглавление, список литературы. Короче, любо-дорого. Гореть в камине будет не долго, но ярко. Читаю. На пятой странице, прямо посередине абзаца фраза курсивом: «Спасибо, что все еще читаете мой доклад. Это глава из моей дипломной работы на бакалавра в Новосибирском государственном университете, факультет юриспруденции, кафедра… какая-то там кафедра. Человек, скачавший эту работу из интернета, вполне заслуживает оценки „хор.“, ибо, чтобы открыть архив, ему потребовалось ввести пароль, состоящий из номеров статей об информационной безопасности из УК РФ. С уважением…» И имя. Сидоров или там Петров, не помню. Вот я и думаю, что ему ставить?

– Ставь «отл.», – ухмыльнулся я. – Он либо взломал архив, что, в общем-то, отвечает его будущей профессии, либо нашел статьи, то есть, возможно, их прочитал.

В дверь постучали.

– Блядь, а? Сказал ведь, первого постучавшегося – убью. Сколько там по сто пятой мне светит?

– Ты в состоянии аффекта – лет пять получишь. Убивай смело, думаю, по амнистии раньше выйдешь.

С самым любезным выражением лица я открыл дверь.

На пороге стоял коренастый первокурсник, по которому давно плакали воздушно-десантные войска.

– Здравствуйте, Игорь Владимирович! – лихо начал молодой человек. – А вы завтра когда на кафедре будете?

Под моими ногами кто-то хихикнул. Я опустил глаза и увидел сидящих на полу паренька с ноутбуком на коленях – моего будущего программиста, и… Катю.

– Ко мне? – грозно спросил я, ребята дружно кивнули. Я отвернулся, молча взял студента – будущего ВДВ-шника – за плечо, подвел его к расписанию и ткнул пальцем в свою фамилию.

– Читай вслух.

– А… Я понял. – Мальчик попытался вырваться, но я держал его железной хваткой.

– Видишь, вот это число?

– Тридцать первое декабря.

– Вот тридцать первого декабря в девять утра и придешь.

Мальчик побледнел.

– Но, Игорь Владимирович, у меня экзамен по матану тридцатого! Без вашего зачета меня не допустят к сессии!

– Да что ты?! Но, может, это научит тебя читать расписание пребывания преподавателей на кафедре? Вы двое! – я резко развернулся к откровенно ржущим Кате и… как его? – Карелин, марш в кабинет и готовься показывать обработку! Громова – за мной.

Ребята шустро поднялись с пола. Леша (точно, Леша!) что-то шепнул Кате и скрылся в кабинете, Катя же засеменила за мной.

Я привел ее в маленький захламленный кабинет заведующего кафедрой, где едва помещались два письменных стола и шкаф. Кресел тоже не было – их забрал Голубев, принимавший в соседней комнате «долги».

Катя присела на стол, я устало прислонился к стене, закрыл глаза и мысленно досчитал до двадцати.

– Как твои дела?

– В общем-то, неплохо, – бодро отрапортовала девочка, – только по вашему предмету самая полная ж… – она прикусила язык, – то есть у меня по вашему предмету очень много проблем: не сдано ни одной домашки из трех, не написано ни одного рубежного контроля из двух, ну и, естественно, ничего из этого по понятным причинам не защищено. А без всего этого не будет допуска к зачету, ну и тэ пэ.

Я напрягся.

– И что ты…

– Обещаю сдать это все сама. Без чьей-либо помощи извне. Особенно вашей. И вот, – Катя достала из сумки шарф, – возвращаю. Спасибо.

– Ух ты! – я постарался скрыть разочарование при виде шарфа – почему-то мне хотелось, чтобы он оставался у нее. На память. – Без него сейчас тоскливо на улице.

Катя кивнула, поправила на плече сумку и покосилась на дверь.

– Ладно, мне пора идти. У меня сейчас пара…

– Какая пара? Вчера зачетная неделя началась, – я спрятал руки в карманы и встал напротив нее. – Ну?

– Что «ну»?

– Что будем делать?

– С чем?

– С твоей любовью.

Девочка вспыхнула, и пока она, как рыба на суше, безмолвно открывала и закрывала рот, не находя слов, я любовался. Распахнутые глаза горят огнем, губы подрагивают… М-м! Эх, ну почему всем можно, а мне нельзя?! Ну почему я не могу замутить легкую интрижку с этой нимфой? Вот, пожалуйста, – даже уламывать не надо.

Я все-таки не удержался, протянул руку и заправил ей локон за ухо.

– Вы издеваетесь… – она откинула мою руку и гневно зашипела: – Какого черта?! Вы же сами сказали, что я все придумала, что я для вас одна из массы остальных! А теперь делаете вот так!

Она ринулась к выходу, но я успел схватить ее за локоть и швырнул обратно на стол.

– Громова, хватит! – На всякий пожарный случай я запер дверь. – Что за бред ты несешь? Когда я успел тебе все это наговорить?!

– На Камергерском!

– Что «на Камергерском»?

– Мы сидели на скамейке, и я спросила, нравлюсь ли вам. А вы сказали, что нравлюсь, как все остальные студенты!

Я нахмурился, вспоминая. Что за?.. А… Это, наверно, когда Олеська про беременность сообщила. Да, в состоянии аффекта я мог многое наговорить.

Катя тем временем продолжала:

– Я столько себя уговаривала, что все, что было, – фантазия. У меня только недавно, наконец, получилось подумать о вас и не скривиться от боли. Только недавно получилось поднять на вас глаза. А вы опять перечеркиваете все мои старания забыть вас! – Последние слова она практически выкрикнула.

Это было выше моих сил. Я не стал дальше слушать всякую чушь, дернул ее на себя за ремень на джинсах и поцеловал. В губы. Жестко. Властно. И в то мгновение, пока Катька падала в мои объятия, еще успел подумать, что это ерунда – от одного поцелуя ничего не будет. Я крепко держал ее за плечи – наверняка останутся синяки, – и внутренне уже приготовился к тому, что она сейчас начнет вырываться и заверещит что-нибудь типа «Как вы смеете?!», но она не вырывалась. Прижалась ко мне сильнее, обхватив за пояс, и ответила на поцелуй.

Кажется, в этот момент я умер. Никогда, за все почти сорок пять лет жизни, я не испытывал такого! Малиновый вкус поцелуя, мягкость волос под пальцами, шелк кожи и какие-то еле уловимые конфетные ноты духов – в доли секунды я возбудился так, что закружилась голова. Я жадно впивался в нее, почти теряя сознание от желания немедленно овладеть ею прямо тут, на столе. Такие нежные, легкие губы, такие сладкие… Как будто до этого момента я никогда не целовался. Как будто всю жизнь под видом шоколада мне впаривали пластилин и вдруг я попробовал настоящий шоколад! Нежный… Прохладой тающий на языке… Горько-сладкий…

– Я вас ненавижу! – прошептала Катя, переводя дыхание, но я лишь прижал ее к себе сильнее.

– Заткнись!

И снова…

Господи, что я делаю?! Нельзя! Это запрещено!

Нет. Можно. Нужно! Нужно еще! Много!

Я превратился в оголенный нерв. Мозг взрывался от ощущений, перед глазами замелькали цветные всполохи, сердце стучало так, что его биение, казалось, можно услышать за дверью кабинета. Гипоксия. Нехватка кислорода.

Барабанная дробь в дверь буквально отшвырнула нас друг от друга. Я одернул свитер, поправил очки, шепнул Кате «Сядь!», толкая на стол, и открыл дверь. На пороге стоял Катькин одногруппник – Мельников. Тот самый, ее бывший.

– Игорь Владимирович! Дмитрий Анатольевич просил вас разыскать. Там уже три группы собралось, и он сказал… – Тут он посмотрел за мою спину и заметил Катю. – А что здесь, собственно…

– Мельников, к делу! Что сказал Дмитрий Анатольевич?

– Просил найти вас и уточнить, когда вы придете.

– Передай, что скоро буду. – Я попытался закрыть дверь, но Марк подставил ногу.

– Еще Дмитрий Анатольевич просил разыскать Громову, – он с подозрением переводил взгляд с меня на Катю, – у которой самая худшая ситуация в нашей группе.

– Именно это мы с ней сейчас и обсуждаем! – Я с раздражением захлопнул дверь и повернулся к девочке. – Нам надо поговорить.

Что-то слишком часто эта фраза всплывает в моей жизни за последнее время, но, вообще-то, именно затем, чтобы поговорить, я ее сюда и привел. И поговорить хотел как раз о ее влюбленности в меня, о том, что «Ты мне очень нравишься, но, извини, между нами ничего быть не может: я почти женат, у меня почти есть ребенок…», о том, что влюбленность пройдет, о том, что это вообще неправильно – роман преподавателя со студенткой. Но после того, что здесь произошло…

Нет. Все равно нельзя.

– Я правда все сдам! – залепетала Катя, облизывая опухающие губы. – Просто Младший болел полмесяца, вот я…

– Я не об этом. Кать, этот поцелуй… Ошибка. Это неправильно. Между нами ничего не может быть.

– П-почему? Я знаю, что вы не встречаетесь со студентками из принципа, но я могу перевестись! На другой факультет, в другой вуз, куда угодно!

– Олеся беременна.

Она поперхнулась.

– От вас?

– От меня.

– Но вы же расстались!

– О ребенке она узнала уже после расставания. А я узнал тогда, на Камергерском. Мы поженимся после Нового года.

– Поздравляю, – тихо сказала Катя и опустила глаза. – А говорили, что не любите ее.

– Не люблю.

– Как же вы собираетесь жить вместе?.. Без любви?

– В жизни все не так просто, девочка. – Я облокотился на закрытую дверь и прикрыл веки. Дыхание выравнивалось, сердце билось в стандартном режиме, все галлюцинации про цветные всполохи прошли. Да и были ли они? Это же просто поцелуй!

– Она носит моего ребенка. И хочет официально оформить отношения, чтобы ребенок был законнорожденным.

– Чепуха какая! – возмущенно перебила она. – Мы же не в Средневековье живем, запишите его на свою фамилию, и дело с концом. Зачем жениться?!

Я не ответил.

– Все очень сложно.

– Этим поцелуем вы еще больше все осложнили, – Катя подняла с пола сумку, закинула ее на плечо и подошла ко мне. – Отойдите.

– Прости меня.

– За что?

– За это.

Я осторожно, двумя пальцами приподнял ее подбородок и вновь поцеловал. Просто уточнить. Про всполохи.

На что еще я рассчитывал после того, как сообщил ей, что наш первый поцелуй был ошибкой? Естественно, она вырвалась и со всего размаха залепила мне пощечину.

– Я вас ненавижу! – зашипела она, как змея. – Ненавижу всеми фиб…

Она меня ненавидела, это точно. Зрачки расширились, сердце забилось вдвое быстрее, температура тела подскочила, феромоны стали выделяться в повышенном количестве и окончательно сорвали мне башню.

Я сгреб ее в охапку, впился губами в ее губы и не отрывался, пока она не перестала брыкаться и не ответила на поцелуй. И все повторилось с точностью, как в первый раз – головокружение, упоительная сладость, мгновенное возбуждение… Значит, не показалось. Значит, что-то такое наркотическое для меня содержится в ее слюне.

У Кати зазвонил мобильный. Не отрываясь от меня, она достала из сумки телефон и дрогнувшим голосом ответила на звонок.

– Алло?.. Эм… Нет… Точнее, я на кафедре, а Игорь… – она запнулась.

– Владимирович, – подсказал я.

– …Владимирович… уже ушел. Давно, минут десять назад.

Я отобрал телефон, выключил его, кинул на стол и притянул девочку к себе. Она прижалась лбом к моему плечу и судорожно вздохнула.

– Это – тоже ошибка?

– Кать, я… – «Катя, я не хочу тебя отпускать! Мне никогда еще не было так сладко, так… Мне никогда еще не было так! Твои губы, волосы, тепло кожи… Все сводит с ума! Но мы не можем быть вместе. Нам нельзя. Мы не вправе…» – Я что-нибудь придумаю. В конце концов, можно быть просто друзьями?

Угу, очень умно. А как по-взрослому!

Но она кивнула.

Едва за ней закрылась дверь, я обессиленно сполз по стене на пол.

Молодец. Уговорил, называется, девочку меня забыть. Теперь я, такой весь из себя принципиальный, никогда не зарившийся ни на одну из своих студенток, свято следующий преподавательской этике, сижу на полу в кабинете замдекана и морщусь от боли в паху, потому что самая сильная эрекция в моей жизни еще не успела опасть.

«Нам нельзя… мы не можем… мы не в праве…» Более чем правильные, грамотные мысли. Надо повторять их как мантру.

Три часа. Три часа подряд я чуть ли не вслух повторял, что «нельзя-не-можем-не-вправе», принимая у пятого, Катиного, курса домашние задания, контрольные работы и прочие эпистолярные попытки студентов убедить меня в своих знаниях. Три часа я нервно щелкал ручкой, усилием воли стараясь не смотреть на Катю и пытаясь не дышать, потому что был весь окутан сладковатым ароматом ее духов. Три часа старался не моргать, потому что стоило прикрыть глаза, как все мысли и чувства возвращались наверх, в кабинет замдекана. А стоило Катьке мельком на меня взглянуть или задумчиво облизать губы, как член оттягивал из мозга кровь на себя, и я вообще переставал соображать.

Нельзя.

Нет.

Это совершенно не в моих правилах.

Я испорчу ей жизнь.

И еще раз: нет. Или?..

В конце концов я выиграл борьбу с совестью. Блин, ну что будет от одного раза?! Один раз переспим, и я успокоюсь. А ей потом чего-нибудь наплету. И ничего ей не испорчу. Подумаешь, маленькая интрижка. Все так делают, чем я хуже? Точнее, чем я лучше?

Поэтому сразу же после занятий я позвонил Кате и сказал, что буду ждать в машине у первой проходной. И как только она залезла в салон, буквально набросился на нее с поцелуями.

– Вижу, вы договорились со своей совестью, – ухмыльнулась девочка.

– Скажем так: мы пришли к консенсусу, – дипломатично ответил я.

 
                                        * * *
 

– Вик, у тебя… только не смейся! У тебя когда-нибудь было такое, что от одного поцелуя с женщиной готов был кончить?

В офисе уже никого не было и мы с Виктором сидели в кабинете программистов, любовно называемым ими «стеклярус» из-за плексигласовых перегородок на рабочих местах, делавших помещение похожим на аквариум.

Вик оторвался от компьютера и с любопытством на меня посмотрел. Я сделал вид, что нашел что-то очень интересное в кружке с кофе.

– Боюсь, что именно с женщиной и было. А что? Олеся так классно целуется?

– Не Олеся…

– Ага… Ты мне ничего не хочешь рассказать?

– Пока нет. Так было?

– Было.

– Вот именно так: целуешься с ней и думаешь о ведре мертвых котят, чтобы не кончить прям в штаны?

– Я думал о китайской теореме «Об остатках».

– Помогало?

– Не всегда, – уклончиво ответил Виктор и отвернулся к монитору.

– Не всегда?! То есть ты…

– Кольцов, я не готов обсуждать с тобой столь интимные аспекты моей жизни.

– Ладно. Но про теорему – запомню… А то котята уже не спасают.

Я сидел, закинув ноги на стол, держа ноутбук на коленях, и вносил правки в техническое задание по одной фирме, с которой мы начали работать буквально пару дней назад. Вик заканчивал писать обработку отчетов для них же.

– Ведро мертвых котят! – усмехнулся он. – Ну и фантазия у тебя!

– Теорема «Об остатках», конечно, оригинальнее.

– Мертвые котята – статичная картинка, а если ты думаешь о какой-нибудь, не обязательно китайской, теореме, то невольно начинаешь ее доказывать или опровергать. То есть банально отвлекаешься от процесса поцелуя, соответственно, возбуждение спадает.

– Я смотрю, ты спец в этом вопросе.

Вик пожал плечами, но не ответил.

– И кто же в твоей жизни так волшебно целовался, что ты в штаны спускал, если не успевал вспомнить теорему Эйлера? – продолжил допытываться я.

– Ты грубая, бесчувственная свинья.

– Если я соглашусь с этим определением, ты расскажешь?

– Аня.

– Аня?!

– Аня целовалась и целуется так, что я с трудом себя сдерживаю.

– Все пять лет? – с сомнением спросил я, но в этот момент в «стеклярус» вошла Аня. – Анна, у тебя когда-нибудь случался оргазм с одного только поцелуя? Ну, там без ласк всяких и прочего… Вик, ты пока отвернись и не слушай.

– Случался, – не дрогнув, ответила она, – и до сих пор периодически случается.

Она с карамельной нежностью посмотрела на Вика и села к нему на колени.

– На вас противно смотреть, – буркнул я и отвернулся к ноуту.

– Ты просто завидуешь. О чем он? – спросила она у мужа. Вик махнул рукой.

– Нашел какую-то барышню, от поцелуев с которой у него сносит крышу.

– И это не Олеся?

– Не Олеся.

– Хм, как интересно! Какие еще симптомы? – обратилась она ко мне, и мне показалось, что я на приеме у психоаналитика.

– Опять подозреваешь у меня маниакально-депрессивный психоз? – едко бросил я, но Аня давно привыкла к моим выпадам в свой адрес.

– Почти. Сейчас я на тебе один тестик опробую, мне как раз данные для курсовой нужны. – Аня выбежала из «стекляруса» и вернулась с кипой конспектов и анкет в руках. – Но постарайся отвечать честно.

Я отложил ноутбук и сел в кресле поудобнее. Анька получает второе высшее в МГУ на психфаке и довольно часто мы с Виком становимся подопытными кроликами, на которых она «опробывает» очередной «тестик».

– Так… Значит, смотри: я буду говорить тебе так называемые «признаки», а ты…

– Признаки чего?

– Ключ к тесту – в конце. Я называю «признаки», а ты отвечай, есть такое в твоей ситуации или нет. Поехали. «Признак первый: сексуальное влечение». У тебя есть сексуальное влечение к объекту?

Я ответил не задумываясь:

– Да. Сильное. Очень.

– Угу. Дальше. «Признак второй: стремление к душевному контакту». Это значит, что ты всячески стремишься общаться с объектом – ну там по телефону, или в интернете, или вживую.

– Ну-у… Не знаю. Спорно. Скорее да, чем нет.

– «Допуск во внутреннее пространство», то есть можешь ли ты…

– Нет. Точно нет, без объяснений.

– «Готовность идти на жертвы». Есть такое? Можешь поступиться своими принципами ради нее?

Я мысленно хмыкнул: вся связь с ней есть одно сплошное попирание моих принципов.

– Пусть да.

– «Признак пятый: забота». Стремление заботиться, предугадывать желания, исполнять их.

– В общем, пожалуй, да…

– И, наконец, последний, шестой признак: «Стремление отгородить от боли и обид».

– Да. Несомненно.

Именно из-за желания оградить ее от боли я стараюсь не рассказывать Кате о том, что Олеся живет со мной, и что мы регулярно занимаемся сексом, и что моя будущая жена уже таскала меня на примерку свадебного платья.

– Итак, результат, – Анна широко улыбнулась, показывая Вику конспект. Вик снисходительно хмыкнул и продолжил программировать.

– Ну что там? – я нетерпеливо заерзал на кресле.

– Игорь, ты влюбился.

– Что?!

– Влюбился, – Аня развернула конспект и я увидел, что все «признаки» были аккуратно вырезаны из глянцевого женского журнала.

– Это бред.

– Не-а, все сходится.

– Это бред! Я просто… – Я посмотрел на Вика в поисках поддержки, но тот упорно делал вид, что занят кодом. – Я просто хочу ее. Вожделею! И все. Это простая физиология.

– Не без этого, конечно, но в качестве бонуса – любовь.

– Это невозможно.

– Это возможно. Или ты считаешь ниже своего достоинства…

– Нет! – Я так резко вскочил с кресла, что ребята вздрогнули. – Я не мог влюбиться в… – Я осекся. Вик и Аня синхронно подняли на меня головы. – Не важно… Все. До завтра.

Я захлопнул крышку ноутбука, забыв сохранить труды последнего часа, и выбежал из «стекляруса». Нет, ну надо же, придумали! Влюбился! Да никогда! Тем более в свою студентку. Что за ерунда?! Ничего я не влюбился. Я вообще почти женат.

Но и дома я никак не мог перестать думать о дурацком тесте. Пытался анализировать свои ответы на вопросы, мысленно отвечал по-другому, но в итоге результат был один. Влюбленность. Простая и обыкновенная.

 
                                        * * *
 

С Олесей мы созванивались каждый вечер в одиннадцать по Москве. Она взахлеб рассказывала о съемках, а я по мере возможности старался вовремя поддакнуть.

– Вот такие новости. А знаешь, что еще?

– М?

– Наверно, придется остаться здесь еще недели на полторы. Ты как, не возражаешь?

– Не возражаю, красавица, – буркнул я, – делай, как тебе нужно.

– Игорь! Мы будем встречать Новый год в разных странах, а тебе пофигу! Ты как будто не скучаешь по мне! – возмутилась Олеся, и я поспешно изобразил живейший интерес к беседе. А то опять начнет нудить, мол, ты такой черствый, сухой, тебе не интересна жизнь матери твоего будущего ребенка…

– Ну что ты, я очень скучаю, и я просто в ступоре от ужаса, что мы будем раздельно встречать Новый год! Да и устал я немного.

– Ой, мой бедненький! А что ты сегодня делал, что так устал?

Ну, с утра я заехал за Катей, и мы опоздали в институт, потому что слишком долго целовались в машине у ее подъезда. Затем я принимал зачет у первой группы второго курса, потом – экзамен у второй группы первого курса, потом еще у какой-то группы какого-то курса принимал что-то там, а вечером отвез Катю домой и чуть не кончил прямо в штаны, оттого что во время прощального поцелуя она слишком нежно провела рукой по моей груди и локтем задела пах. А как только я вошел в квартиру, то сразу ей позвонил, и мы протрепались по телефону еще часа полтора. Вот только десять минут назад закончили. Член вот все еще стоит от ее необыкновенно обольстительного шепота.

– Да ничего особенного. Ты же знаешь – сейчас сессия. Я сутками в институте… А ты как себя чувствуешь?

Олесино самочувствие было беспроигрышным вариантом смены темы. Она тут же пускалась в пространные рассуждения насчет бесконечного токсикоза, головокружений, а также рассказов о том, что иногда ей хочется съесть какой-нибудь дряни, типа селедки в клубничном соусе.

Весь этот словесный кошмар я слушал вполуха и как только замечал паузу в монологе, вставлял: «Какой ужас! Ты смотри, осторожнее там…» Обычно этого было достаточно.

– …и обязательно надо сдать кровь по приезде, потому что мне тут одна девочка сказала, что частые головокружения – это признак низкого гемоглобина, а поднять его можно только…

– Кстати, о низком гемоглобине, – встрепенулся я. – Ты не узнавала о результатах того анализа, который ты сделала перед отъездом?

Скрининг, сканнинг – как там его? Как продвинутый будущий отец, я начитался всякой ерунды в интернете и узнал, что по результатам этого анализа можно узнать – даун мой ребенок или нет.

– А, ну да, совсем забыла. Ну, вот приеду и сразу к врачу побегу.

Я рассеянно кивнул, забыв, что она меня не видит.

– Ладно, красавица, я спать. Устал очень.

– Конечно, зайчик! Чмоки-чмоки!

Меня передернуло. Надо отучать ее от таких жутких неологизмов.

Я лениво пощелкал кнопками пульта от телевизора и на одном из самых позитивных каналов центрального телевидения напоролся на передачу о детях-даунах. Очень вовремя. С каждым кадром я все больше холодел: и вот это вот мне придется, если что, воспитывать?! Нет уж. Не буду ждать, пока она прилетит. Завтра же пойду к ее врачу и узнаю результаты анализа. Вряд ли это будет так просто, ведь анализы первому встречному не выдадут. Но будем надеяться на лояльность Олеськиной гинекологини, с которой та вроде бы была вполне себе дружна.