Текст книги "Роксана делает выбор. На что способны любовь и прощение?"

Первое путешествие в прошлое

Как бы не пыталась я выбраться из сна, в который, как мне кажется, попала, ничего не выходило. В конце концов, мне пришлось признать происходящее шоу – реальностью. Реальностью далекой от реальности. Звучит, конечно, комично, выглядит дико, а у меня сильно болит голова.

Эти трое продолжали оживленно спорить по поводу того, кто первый должен начать говорить. Они меня жутко раздражали и в итоге степень недовольства достигла верхних отметок внутреннего термометра. Я закипела и больше не могла терпеть пререканий этой троицы. Удивительно, но остальные люди сидели и не подавали признаков жизни. Они выглядели, словно застывшие восковые фигуры. У меня возникло желание ткнуть кого-нибудь палкой. Это, возможно, не совсем уместно, но мысль меня позабавила и позволила снизить температуру настроения.

– Ну серьёзно, хватит вам спорить. Сыграйте в камень-ножницы-бумага или подкиньте монетку. Может вам станет легче.

Я расхохоталась. Скорее это был нервный приступ, нежели искренний смех. Моя психика включила способ защиты, тот который ей был известен. Я вспомнила, как смеялась, когда гроб с телом матери опускали работники кладбища. Мне было двенадцать, на голове дурацкая разноцветная шапка с помпоном и я в куртке, которую бабушка нашла на вещевом рынке. Вещи были скорее для мальчишки. Но всё детство на меня надевали то, на что в семье были деньги. Я не винила родителей. Но иногда обижалась и по-детски плакала. Я просто недоумевала – зачем рожать ребёнка, если ты не в состоянии о нём позаботиться. Я злилась на маму, но любила бабушку, которая делала всё возможное, чтобы спилить мои острые углы детства. Дети со двора любили смеяться над моей одеждой и матерью, которую частенько видели пьяной. Дети вообще бывают редкостными тупицами, эгоистами и озлобленными крысами, которые так и норовят вцепиться в горло. Так из доброй девочки выросла, полная обид и злобы, женщина.

– Роксана смотри, твоя мама пьяница идёт. Роксана ты бомжиха. Роксана, а я вчера с моря приехала, а ты его никогда не увидишь. Бе-бе-бе.

Воспоминания так неожиданно всплывшие в голове почему-то заставили меня успокоиться. Я перестала ржать и задрожала, но не от холода. И происходящее вновь стало пугающим.

– Ответ пришёл сам. Первой должна объясниться Натали. У Роксаны эта боль на первом месте. Она должна отпустить. Это большой балласт в её жизни. Именно он тянет назад.

Рыжеволосая дослушала Виктора и подошла ко мне. Она встала за спиной, и меня это напрягло. Тело вытянулось, мышцы сжались, словно создали панцирь для защиты. Я хотела обернуться, но была остановлена Виктором. Он обхватил мою голову руками.

– Милая. Сейчас тебе будет немного больно. Больно скорее не физически, а ментально. Но боль ты почувствуешь телом. Ты должна прожить всё, что с тобой будет происходить. От начала до конца. Потом ты вернёшься к нам. Я обещаю тебе. Он провел пальцем по моим губам. Затем вытер влажное от слёз лицо и взял за руки.

Натали держала меня за плечи и казалось, что под её руками огонь. Плечам было дико больно. Я начала извиваться и попыталась вырваться, но меня окутала темнота – я отключилась.

Я очнулась и хотела заорать, но вдруг поняла, что плаваю в какой-то мутной жидкости. Мне показалось, что моё тело сплющили и засунули в консервную банку. Я начала захлёбываться, меня охватила паника.

– Что происходит? Что происходит, черт возьми? Виктор, Натали, где вы?

В нос мне ударил резкий запах железа. Так пахла кровь. Я была знакома с этим запахом со времен медицинского колледжа. В ушах пульсацией отзывался звук. Он тоже показался знакомым – так звучало сердце пациентов в стетоскопе.

…Кладбище. Место, которое ассоциируется со смертью и никогда с рождением. Но в этот день всё изменилось. Так близко было мгновение, когда первый крик младенца заполнил бы пространство, а громкий клич ворон оповестил о новой жизни. Близко было мгновение чуда и таинство рождения. Молодая девушка со своим отцом стоят у могилы. На венках лента с надписью – любимому сыну и брату. Отец с дочерью пришли в Пасху почтить память умершего и близкого им человека.

Неожиданно тишину кладбища нарушил вопль…

– Господи, как больно!!!

Молодая девушка упала на влажную могильную землю и обхватила живот руками. Её белые брюки стремительно окрасились в алый цвет, а в воздухе запахло железом. Она истекала кровью. Мужчина поднял свою дочь на руки и спотыкаясь помчался к главной дороге.

– Натали, милая, доченька моя, что происходит?

Несмотря на весенний пронизывающий ветер, по его спине стекал пот, лоб был покрыт испариной, а в стальном мужском голосе был слышен испуг.

– Папочка, прости меня.

Это были её последние слова – она потеряла сознание.

Скорая приехала, на удивление, быстро. Благо в будке сторожа имелся телефон. Уже в карете скорой помощи, врачи сообщили, что имеется угроза жизни для матери и ребёнка.

– Какого ребёнка, вы что несёте? Моей дочери нет и восемнадцати лет!

Его лицо побагровело от ярости. Тонкая верхняя губа дрожала и выдавала его нервозность.

В машине повисла тишина. Врачи часто сталкиваются с неприятными ситуациями. Например, когда сообщают людям об остановке сердца близкого им человека. Они смотрят им в глаза и их лицо не выражает эмоций. Это их работа. Они давно превратились в роботов, её выполняющих. Сейчас им предстояло сообщить этому мужчине о том, что его дочь на восьмом месяце беременности. И она может умереть, а вместе с ней умрёт и ребёнок, который остался без кислорода в кровоточащей матке.

Доктор практикант выступил первый. Со всей неопытностью и бестактностью. Ещё совсем юный и зелёный в ремесле, он заговорил с отцом девушки.

– Папаша, ваша дочь беременна. Срок примерно тридцать восемь недель. Вы действительно не знали этого факта или обезумели от горя?

Второй фельдшер неодобрительно цокнул языком. Слова коллеги звучали действительно неуважительно.

– Она… Она всегда носила широкие платья. Мы думали она просто поправилась. Стрессы на учёбе и всё такое.

Мужчина схватился за голову и, казалось, за мгновение постарел на несколько лет.

Всю дорогу до роддома стояла неловкая тишина. Лишь пищащий аппарат у изголовья беременной девушки оповещал о том, что она и ребёнок ещё отчаянно борются за жизнь.

Роксана

– Чёрт возьми, Виктор, Натали. Где вы?

Я слышала все голоса снаружи. Я поняла, что нахожусь в утробе матери, матка которой истекает кровью. Но, блин, как такое вообще возможно?

– Что происходит? Что вы со мной сделали? Спасите меня.

Я слабела с каждой секундой. Я загребала ртом воздух, но вместо этого захлёбывалась жидкостью. Да, я ведь сейчас плод своей матери, и по всей видимости мы обе погибаем.

Это конец. Я хотела смерти, и она настигла меня самым кошмарным и непостижимым уму способом. Прожить тридцать лет и вернуться к началу для того, чтобы умереть. Хотя, если я в прошлом, то ведь я должна несмотря ни на что родиться. Я ведь появилась на свет тридцать лет назад. Черт возьми, как вообще работают эти перемещения во времени? Я продолжала колотить ногами по маминой матке. Я делала это из последних сил, пока снаружи не раздался лязг инструментов, вскоре я снова отключилась.

– Время рождения 19:30.

Оповестила медицинскую сестру акушерка. Молодая девушка аккуратно вывела цифры и фамилию роженицы на клеенчатой бирке. Привязала её к руке младенца и передала его врачу. Он положил маленькое тельце в кувез и подключил аппарат искусственного дыхания.

– У нас есть сутки, чтобы спасти этой прекрасной малышке жизнь. В противном случае мы потеряем еще одного новорожденного за эти сутки. И где их ангелы-хранители? Уснули там что ли?

А я отчаянно хотела, чтобы меня положили маме на грудь. Я хотела вкусить молока, почувствовать её запах, тепло рук. Но всё повторилось – связь с мамой была разорвана.

Врач принимавший роды, в ответ на слова акушерки покачал головой и покинул родовую. Ведь ему нужно было оформить историю болезни и оповестить моего деда о состоянии мамы, которое оставалось на этот час критическим.

Дедушка и бабушка Роксаны

Александр – отец Натали, ходил из угла в угол, меряя шагами приемное отделение. На его голове, за последние три часа, появилось с десяток седых волос. Он уже однажды хоронил своего сына и сейчас ему было страшно за жизнь дочери. Пару часов назад он позвонил своей бывшей жене и сообщил о случившемся. Таких криков он не слышал с тех времён, когда она узнала об его измене. Эта женщина всегда была эмоциональной и несдержанной, сейчас же она превратилась в фурию и меньше всего ему хотелось сталкиваться с ней лицом к лицу. Её не пугало, что дочь находилась на краю смерти, скорее волновала репутация: что скажут люди, когда Натали принесёт в дом ребенка. У него связь с дочкой была крепче, он, как любящий отец, хотя бы старался понять, почему в последние годы их дочь слетела с катушек.

Александр заметил врача, который спускался по лестнице грузным шагом. Подбежал к нему с надеждой в глазах.

– Скажите, что происходит? Что с моей дочерью?

– Поздравляю, у вас родилась внучка. Два пятьсот. Сейчас она находится на ИВЛ.

– Что? Я вас не понимаю.

– Это значит ребёнок не дышит самостоятельно. Была сильная гипоксия и ребёнок чудом остался жив. Мы сделали экстренное кесарево вашей дочери. Она сейчас в реанимации. Состояние критическое, нам нужны сутки. Это время позволит нам понять каким будет прогноз.

– Господи, я ничего не понимаю. Мы ничего не знали, понимаете? Она ничего нам не говорила, она постоянно убегала из дома. Мы думали, что это из-за нашего развода. Не давили на неё.

Врач положил руку на плечо Александра. Он всегда так делал, когда пытался выразить сочувствие. Показать, что он хоть и врач, но человеческие чувства ему не чужды.

Дверь в приёмную с шумом распахнулась, ворвался весенний промозглый ветер. К ним подошла женщина, от которой на километр веяло суровостью и холодом, словно она сама была этим северным апрельским ветром, а не любящей и волнующейся за свою дочь матерью. Александр словно окаменел, стоило ему взглянуть на него. Медуза Гаргона, не иначе, такой образ рисовался в его подсознании, под испепеляющим, взглядом жены.

– Надя, я тебя умоляю, не будем выяснять отношения на публике. Это врач нашей Натали, выслушай его.

Женщина, в съехавшей набок шапке и с выбившимися из-под неё прядями волос, упёрла руки в полные бока и грозно уставилась на врача.

– Я так понимаю вы мать Натали Александровны? Она только что родила дочку, весом 2500, поздравляю, вы стали бабушкой. Если верите в Бога, молитесь, сейчас помощь высших сил и надежда не помешают вашей семье.

Во взгляде Надежды промелькнул страх и боль, которые тут же превратились в ярость. Ведь ей было привычнее впасть в жертву, винить в бедах весь мир, чем признаться, что она многое не додала дочери, и всё происходящее сейчас и её вина. Вот уже несколько поколений, в их семье, связь между дочерью и матерью была разорвана, а о любви к своему ребёнку не было и речи, лишь пласт претензий, обид на жизнь и огромная внутренняя агония. Матрёшки были сломаны, с дефектом. И теперь в мир пришел ещё один человек, который должен был почувствовать этот семейный порочный круг ада.

Виктор

Виктор стоял в больничной палате. Он знал, что взрослая Роксана сейчас там, внутри этого маленького тельца. Он знал, как она напугана и растеряна. Он и сам уже проходил нечто подобное, когда ему сказали о выборе. Он помнил, как стоял в очереди и пытался осознать происходящее. Он так же как и Роксана до последнего думал, что сошёл с ума.

После того, как подошла его очередь, он предстал пред большой фигурой в розово-белом свечении. Он поднял глаза и увидел ангела. Прекрасного белого и с огромными крыльями за спиной.

– У нас на самом деле много обликов. Я специально выбрал образ ангела, чтобы тебе было комфортно. Ведь ты знаком с ними по фильмам, сказкам, библейским сказаниям. В человеческом мире именно так изображают наши сущности. Поэтому добро пожаловать Виктор, здесь тебе не чего бояться. Ты в безопасности.

– А кто ты? Ты сказал сущность, что это значит?

– Я – дитя Божье. Такое же как и ты, как и все люди на планете. Просто я нахожусь дома. Я завершил свои земные жизни и теперь помогаю другим душам вернуться домой в ипостаси ангела или человека. Но домой, Виктор, понимаешь, домой.

– Не совсем понимаю. Что значит домой? Ты вернёшь меня в мой дом, и я буду жить как прежде?

Ангел засмеялся бархатным, нежным смехом.

– О, мой друг. Как прежде ты уже не сможешь. Не позволит уровень сознания после пробуждения. А домом мы называем любовь. Ты познаешь истинную любовь, веру в создателя и это будет твоим возвращением домой. Мы все вышли от него в человеческий мир, чтобы он смог познать его. Он создал удивительную землю и хотел, чтобы мы помогли ему узнать, какого это проживать в человеческом теле. Что значит созидать через нас. Мы были посланы на землю с полномочиями создавать уникальные вещи. Любить, творить, познавать, радоваться. Однако со временем люди стали это забывать. Физическое тело стало сильнее. Вожжи правления взял мозг. Люди стали жадными до власти, денег. Мир погрузился в хаос и войны. Создателю больно это видеть, однако вы его дети. Он любит вас. Любит со всеми изъянами и недостатками. Он принимает вас и хочет лишь, чтобы вы были счастливыми. Без зла не познать добра. Без чёрного никогда не узнать, как выглядит белое.

Виктор смотрел на ангела широко открыв рот.

– Мы его команда, которая помогает вашему пробуждению. На земле много посланников света. Они все источники. Одному из них ты высказал своё желание. Мы приняли его. Иногда приходится действовать немного варварским способом, однако, это всё для высшего блага. Твоего блага, конечно. Когда готов ученик, приходит учитель. Ты заявил о своём намерение, мы услышали тебя. А наш проводник, в том баре, этому поспособствовал.

Ангел поклонился. Виктор почувствовал себя маленьким и любимым. Последний раз такие ощущения он испытывал в детстве, когда они с мамой прятались от отца в кладовке. Она обнимала его, вытирала ему слёзы, гладила голову. Перебирая своими пальцами его волнистые волосы, она шептала ему слова любви.

– А что дальше?

Виктор наконец-то расслабился и доверился этому чудесному созданию. Ему стало спокойно и он хотел сохранить это чувство как можно дольше.

– У нас для тебя есть задание. Каждому, кто принял решение пробудиться, необходимо спасти такую же заблудшую душу на земле. И у нас для тебя как раз есть такая. Сначала я проведу тебя в наш зал, где ты познакомишься с другими. Мы исцелим твоё раненое сердце, а после этого ты отправишься на землю, чтобы спасти прекрасную душу в женском теле. У нас есть несколько дней по меркам земного времени, пока она не совершит убийство своего тела.

– То есть кто-то на земле хочет покончить собой?

– Пойдём за мной. Скоро ты все узнаешь.

Роксана. Рождение

– Оставь это существо здесь. Зачем ты тащишь её в дом? Или ты сейчас же напишешь отказную, или ты мне больше не дочь!

Александр пытался успокоить свою бывшую жену.

– Надя. Это наша дочь и внучка. Мы уже потеряли Серёжу. Ты хочешь потерять ещё и дочь?

Он забрал внучку из рук Натали, которая была слишком слаба и стояла на лестнице, оперившись на перила. Сил отвечать матери у неё не было. Да и что она должна была сказать? Что влюбилась до беспамятства? Что не хватило смелости сбежать в другую страну? Что она даже не знает, где сейчас отец ребёнка, и что он не догадывается о дочери? Или что возможно отец и не он вовсе? Что она так пыталась найти источник любви и кидалась в чужие объятия, а на самом деле ей нужна была лишь любовь матери, а не вечные разборки между родителями и претензии к ней? Что из перечисленного растопило бы сердце матери? Они постоянно говорили, что с ней что-то не так. Как можно родить ребёнка, а потом называть своё создание никчемным, она не понимала. Поэтому сейчас ей не хотелось ничего говорить, всё равно её не поймут, не услышат, как ей паршиво и гадко на душе. Не хотелось никого видеть. Единственное чего она хотела – это выпить вина или портвейна, и забыться хотя бы на сутки. Забыть больничную палату. Забыть о том, что шов на животе получился слишком уродливым и постоянно болит. Забыть о чувстве вины перед ребенком, которому несколько недель отроду.

Александр полюбил внучку с первого взгляда. Она схватила его за палец во время купания и посмотрела на него большими синими глазами. Да и Надя прониклась чувствами, однако ей по-прежнему больше управлял страх и стыд. Конечно, она переживала за свою дочь, но старалась казаться холодной, чтобы не выдать истинных чувств. Быть плохой матерью казалось привычнее, безопаснее.

– Дай сюда бестолочь. Ты даже ребёнка купать не умеешь. О себе позаботится не можешь. Думаешь, о ней сможешь?

Надя, мать Натали, орала на неё каждый раз, стоило той приблизиться к дочке. Натали обречённо вздыхала, оставляла их наедине и выходила из ванной. Она ложилась на диван и смотрела в одну точку. Ей хотелось сбежать, но чувство вины не давало возможности ей открыть входную дверь. Когда Роксана плакала, она не помнит почему дала дочери это имя, её материнским инстинктом было подбежать к кроватке и дать молоко. Потом она вспоминала, что у неё нет возможности грудного вскармливания и отворачивалась к стене. Она изучала причудливые узоры на ковре, которые казались ей паутиной, что сплёл паук и слушала, как дочь захлёбывается слезами. Тогда её мать подходила к кроватке и успокаивала Роксану пластиковой бутылкой с резиновой соской. Молочная смесь насыщала малышку и она засыпала до утра. Натали же не спала уже несколько месяцев. Когда она пыталась открыть балкон и выйти с третьего этажа, врачи написали диагноз – послеродовая депрессия. Но лекарство она пить не стала. Она дождалась, когда уснёт дочь, и тихо, пока её мать возилась на кухне с бутылочками, вышла из дома.

Эту ночь она провела в пьяном угаре и хмельном тумане. В компании, таких же как она, несчастных. У каждого своя боль, свои дети и свои разочарования. Они понимали её. Ей не нужно было притворяться. Она могла плакать. Могла смеяться, могла танцевать в центре зала с портвейном в руках. Потом она закрывалась в комнате с мужчиной и предавалась утешению в его холодных руках. Её тело было липкое от пота и пролитого портвейна, а на душе было грязно и мерзко. Но она ничего не могла сделать. Отчаяние хватало её рукой за горло и словно заставляло утопать в происходящем ещё больше. Она стонала, но не от оргазмов и удовольствия, а от раздирающей боли, которая душила её.

……..

– Роксана, ты понимаешь зачем здесь?

Виктор стоял, склонившись над моей детской кроваткой и держал меня за палец.

Я смотрела на Виктора в страхе и растерянности. Ещё несколько часов назад я была взрослой девушкой на поляне, а сейчас пускаю слюни и пачкаю пеленки в детской кровати. Но ведь при этом я остаюсь со своим взрослым сознанием, я чувствую, чёрт возьми, всё что происходит.

– Я не хрена не понимаю и до сих пор думаю, что свихнулась. Как ты слышишь, о чём я думаю?

– Я слышу твои мысли, я всё объясню тебе, когда ты вернёшься на поляну. А пока проживи несколько моментов из детства и пойми зачем ты здесь. И, кстати, я Виктор.

– Но, я… – я по старой привычке начала спорить, но резко погрузилась в темноту, которая перенесла меня на несколько лет вперёд.

Натали

Я сидела на диване, и смотрела, как Дима играет с Роксаной. У меня уже взрослая дочь. Её девять лет. Растёт не по годам, мудрая и смышлёная. Очень ласковая девочка получилась несмотря на мою грубость с ней. Я ведь до сих пор не ощущаю в сердце материнской любви, разве что только отвратительное чувство вины. Вероятно, оно и не даёт познать любовь. Скорее всего, именно оно делает меня ничтожной матерью и заставляет хлебать водку из стакана. Водка – это отвратная и горькая жидкость. Она вредит мне и моим подругам, но мы в её власти. Мы слишком слабы, чтобы оказывать сопротивление. Несколько месяцев назад убили Варвару. Мою близкую подругу. Сожитель расколотил ей череп молотком. Зрелище было пугающим и меня вырвало. Мозги по всем стенам. Кровь на полу и потолке. Не поделили что-то и случился скандал. А на столе недопитая бутылка водки и огурцы в пластмассовой тарелке. Потом я познакомилась с Димой. Спрашиваю себя, как он оказался в моей жизни. Как я заслужила этого человека. Он даже не курит. И отчаянно хочет помочь мне избавиться от зависимости. Я люблю его. Полюбила за большое сердце. В нём места хватает и для меня, и для Роксаны. Мы словно всегда были семьёй.

Я не пью уже третий месяц. Вышла тогда с квартиры, откуда только что вынесли труп подруги и поняла, что хватит. Надо что-то менять. А с неба снег падал хлопьями. Белоснежный, чистый такой и в воздухе пахло весной. Март месяц был удивительным пограничным месяцем. С неба в ладошки падала зима, но в воздухе уже чувствовалась весна. Я вспомнила, что любила писать стихи. В тот вечер много писала о жизни, смерти и, почему-то, любви. Хотя давно в неё не верила. А на утро с балкона уронила пепельницу, которая ещё бы немного и приземлилась на макушку парню. Поднял голову, а я не успела спрятаться, да и не хотела. Стояла и смотрела на него как заворожённая. Он издалека мне актера одного напоминал. И вдруг он поднялся на наш этаж. Я смотрела в дверной глазок и тряслась от страха, думала сейчас мне влетит за то, что чуть не раскроила ему череп. Ушёл. Расслабилась, но и расстроилась, уж больно что-то ёкало в сердце. Через 15 минут стук в дверь. Условно пострадавший стоит с букетом. С ноги на ногу переминается. Открыла и поняла, что благодарна пепельнице и себе за свою неуклюжесть. С тех пор и не расставались.

Роксана стала мне ближе. Подойдёт обнять меня крепко ручонками своими и шепчет – мамочка моя. Первое время по привычке отстранялась, потом ловила Димин взгляд, который говорил, что я хорошая мама, и прижималась к дочери. Он верил в меня. Так было и с Серёжей. Только брат мог меня обнимать, и я чувствовала себя в безопасности. Всегда мне говорил, что любит меня. И когда мама давала конфеты ему, а меня ругала и ставила в угол, он приносил лакомства и делил их пополам, а затем вставал со мной рядом.

– Жизнь налаживается, да, дочь?

Я подошла к Роксане, которая, высунув язык от старания, делала уроки. Я положила руку ей на плечо и почувствовала, как она напряглась.

– Дочь ты чего?

– Мам, я тут пару клякс сделала, ты сейчас будешь кричать, да?

Мне стало стыдно. Сколько ударов ремнём она получала за ошибки в тетради, страшно вспомнить. Но сейчас я вовсе не хотела её ругать, я была наполнена и мне хотелось потрепать её по волосам, обнять, напоить чаем с зефиром. По привычке я обернулась и стала искать поддержки Димы, но он был на дежурстве. Тогда я растерялась, я не знала, как поступать в нашей новой жизни, ещё не вошло в привычку быть любящей мамой, поэтому я просто убрала руку с плеча.

– Не придумывай ерунду, кто тебя будет ругать за это! Сделаешь уроки и иди пить чай.

Я ушла на кухню, открыла форточку и впустила свежий воздух, чтобы остудить пылающие щёки. Любить сложнее, чем жить в страхе. Но я была готова учиться чувству, с которым познакомилась совсем недавно.