Текст книги "Любовь без памяти"

Глава восьмая
Лиза
Прошлое

– Где моя мама?

Монахиня расчёсывала мои волосы и напевала хоровую церковную песню. Она никогда не отвечала на вопрос маленькой девочки. Она считала её ещё несмышлёнышем, которому рано говорить о взрослых пороках. Тогда я начинала громко плакать и говорить, что у всех должны быть родители.

– А я чем хуже? Я заменила тебе их, дала крышу над головой.

Я вытирала кулачком слёзы и крепко обнимала женщину, которая давно стала для меня целым миром. От неё пахло воском и ладаном, а губы были потрескавшимися, несмотря на то что она постоянно густо смазывала их вазелином. Руки были тёплыми, но с мозолями на пальцах.

– Тогда я буду называть тебя мама Аглая. Можно?

Она прослезилась и хотела улыбнуться, но тут же вернула суровое выражение лица. Радость в этих стенах возбранялась. А любимое выражение служителей церкви было «Бог терпел и нам велел».

– Называй меня настоятельница Аглая. Мама у тебя одна. То, что мы не знаем, кто она, не лишает её этого права. Молись за неё. Бог простит её, грешницу.

Она перекрестилась и убрала гребень в тумбочку.

– Время ужина близко. Пойдём накрывать на стол.

В монастыре я была единственным ребёнком. Только дети из воскресной школы могли пообщаться со мной, но было много занятий, и на детские игры времени не оставалось.

Глава девятая
Лиза
Настоящее

⠀

Первые дни было тоскливо. Успокоения рыбками мне хватило ровно на полчаса, прогулки по двору на час, а скучной книги про идеализированную любовь и вовсе на 10 минут. Я постоянно спала и спускалась разве только, чтобы поесть. Что-что, а кормили тут вкусно. Шведский стол со множеством фруктов и овощей. Было и несколько видов рыбных блюд, что меня как пескетарианца очень обрадовало.

В таком темпе прошла неделя, и меня больше всего удивляло, что потребность в телефоне уменьшалась, а потребность в свежем воздухе и хорошем сне, наоборот, увеличивалась. Я взглянула на своё отражение в маленьком зеркале, что висело над кроватью (не самое лучшее место для него!) и было таким крошечным, словно предназначалось для макияжа мелких грызунов. Как мне объяснили чуть ранее – зеркал в этом чудо-санатории нет нигде, кроме наших спален, но если буду возмущаться, то уберут и его.

– Люди слишком зациклены на своей внешности. Они просыпаются и уже с утра пытаются отыскать у себя недостатки. Они постоянно переживают из-за новой морщины или выскочившего за ночь прыща, и весь день у них идёт насмарку. Мало кто действительно умеет принимать себя и любить таким, какой он есть, особенно в современном мире среди отфотошопленных лиц и гладких задниц без следа целлюлита. Поэтому мы убрали все зеркала из здания и забрали у гостей телефоны. Вы должны соединиться с собой. Кстати, если хотите записывать свои чувства и мысли, то я вам сейчас выдам блокнот и цветные карандаши.

Девушка с ресепшена без грамма макияжа и с густой копной волос, собранных в красивый хвост, улыбалась мне так, словно я Санта Клаус, вывалившийся из дымоходной трубы.

– Да, я, пожалуй, действительно хочу кое-что записать.

И вот спустя час после того, как я перестала разглядывать цвет своего лица, который, к слову, стал удивительным и здоровым, в зеркало для лилипутов, я писала свои первые строки на белоснежные листы, которые потрясающе пахли свеженапечатанными книгами. Я снова вспомнила детство и ту библиотеку, в которую я так бы хотела вернуться. Но всё осталось в прошлом, а мне предстояло научиться жить настоящим и поверить в наше с дочкой будущее.

Глава десятая
Лиза
Прошлое

– Ты волнуешься? В первый класс – в первый раз? Всё будет хорошо, ты обязательно найдёшь себе новых друзей.

Не знаю, кто из нас волновался больше. Но я в свои восемь лет выглядела более собранно, чем мои родители, которые бегали и суетились возле меня. Папа то забирал, то отдавал мне букет белых роз, которые предназначались для учительницы. А мама постоянно поправляла банты и портфель за моей спиной.

– Ма, всё отлично. Я правда не волнуюсь. Всё самое страшное уже случалось со мной. Что такого может ждать меня в школе после всего того, что уже было?

Родители вздохнули в унисон, что означало их сильное сожаление по поводу того, как я рано повзрослела. Как бы они ни старались спилить углы моего прошлого – это не помогало. Психика не заблокировала мои воспоминания, и мне казалось, что она помнит даже период, когда я была у мамы в животе.

Родители поцеловали меня в щёки – каждый со своей стороны, и наконец-то мы вышли из дома, где вскоре смешались с толпой белых бантов, и блузок, и чёрных юбок с разноцветными колготками. Пока мы шли в школу, я вспоминала нашу с ними первую встречу…

– Не надо меня успокаивать. Я хочу плакать, я буду плакать.

Женщина, покрытая синим платком, произнесла это слишком громко, чем привлекла внимание настоятельницы. Мы с Аглаей в этот момент чистили кандило от воска и убирали потухшие свечи. Мне доверили это важное дело несколько месяцев назад, сославшись на то, что я уже выросла и теперь могу помогать другим работникам церкви. Аглая недобро взглянула на пару и, потянув меня за руку, подошла к ним. У меня слетела туфля, и мне пришлось вырвать свою руку из крепкой ладони Аглаи и вернуться, чтобы надеть свою потрёпанную обувь.

– Вы находитесь в церкви. Ведите себя потише, – услышала я, когда подошла к настоятельнице.

Она отчитывала мужчину и женщину, которые почему-то были очень грустными. Особенно женщина. Она была невероятно красивой и такой же печальной. Её глаза были красными от слёз, а под глазами, под слишком тонкой кожей просвечивали сосуды. Мне стало её по-настоящему жалко. Как жалко было кота Барсика, который зимой замёрз на улице. Ему никто не смог помочь, а что, если этой женщине тоже некому? Её мужчина стоит, потупив взгляд, и даже не пытается защитить её от нападок нашей строгой Аглаи. Это, конечно, бесполезно, я взглянула на колени, которые были спрятаны под длинной юбкой с заплатами – пару дней назад мне досталось одно из суровых наказаний, я стояла на горохе в течение пяти часов. Кожа ещё болела и саднила. Поэтому, наверное, мне хотелось защитить эту грустную женщину от настоятельницы. А что, если она вздумает и её на горох поставить? Я увидела, как у распятия Христа растерянно озирается человек. Обычно это означает, что он здесь впервые и отчаянно ищет помощи, но стесняется того, что раньше вера в Бога была ему чужда. Я подёргала Аглаю за подол и указала на мужчину, который дрожащими руками пытался зажечь свечку, при этом оглядываясь явно в поиске помощи.

– Если я вас ещё раз услышу, то прогоню.

Аглая хотела взять меня за руку, но я сказала, что хочу в туалет.

– Одна нога там, другая тут. Возвращайся скорее, нас ждёт работа. До обеда много дел.

Колени снова заныли, да, я помню, что бывает, когда вместо работы ты хотела поесть конфет с ребятами из воскресной школы. Я проводила её взглядом и повернулась к грустной тёте. И только сейчас я увидела, что она не сводит с меня взгляда. В нём было что-то тёплое и родное. Если бы у меня была мама, она бы смотрела на меня точно так же…

Глава одиннадцатая
Лиза
Настоящее

Прошла ещё неделя, и я исписала уже два блокнота. Никогда не думала, что могу писать что-то, кроме рекламных постов и сценариев для нашего рекламного агентства. Хотя Оксана мне всегда говорила, что у меня богатая фантазия и большой спектр чувств, который бушует внутри. Правда, я никогда их не показывала и даже не плакала, но она одна знала, что происходит за маской «я справляюсь, всё идёт по плану». На работе меня знали как хорошего профессионала, который обладает креативным мышлением и способен создать за пару часов рекламную кампанию, которая продаст любой товар. Однажды нам заказали продажу кроватей в форме грелки. Коллеги сначала помирали со смеху, а потом от попытки придумать, как впарить эту хрень за ту стоимость, которую назвал заказчик. А учитывая нули в нашем гонораре, мы не хотели отказываться от гонорара. Я уехала домой и разрабатывала идею всю ночь. Через неделю мы продали всю партию и забрали свой гонорар. Мы потом классно повеселились в пабе и долго гадали, что за странные люди теперь спят на чудо-кровати. Но никто из коллег не знает, что я могу не спать ночами, наблюдая за темнотой в окне. Что я вздрагиваю от каждого шороха или резкого хлопка двери, а на коленях у меня круглые шрамы. Что я никогда не обнимала свою дочь, а чувства я могу выразить только в жёстком сексе и громких криках по ночам. Никто даже не знал, что мой брак развалился на куски гниющей плоти, зловоние которой я чую до сих пор. Для всех я просто улыбашка и обаяшка Лиза с мегакреативным и продуктивным мозгом.

И только Оксана знает, сколько калия я в себя запихиваю, потому что по ночам у меня жуть как ноет сердце. Только Оксана чувствует, когда мне плохо, даже на расстоянии. И если бы не она, я бы, наверное, давно сдалась. Хотя после рождения дочки мой стимул что-то менять внутри увеличился в два раза. Я хотела проститься с прошлым и возвести фундамент будущего. И как бы сложно ни было, я бы дошла до конца.

И вот здесь, когда я выспалась вдоволь, объелась фруктов и оторвалась от мира социальных сетей, меня прорвало. Я вспоминала и вспоминала. Всё, что было в прошлом, лилось на бумагу, и казалось, что слова, сложенные в рассказ, выжигают её. Я потянулась за третьим блокнотом и вспомнила довольное лицо Кати, администратора. Она сказала, что у них уже был подобный клиент – он исписал около 20 блокнотов за месяц, а после возвращения домой решил издать мемуары, которые быстро облетели многие города, а он хорошо заработал на истории, полной боли и отчаяния.

– Понимаете, людям важно знать, что они не одиноки. Нам же кажется, что наша проблема самая тяжёлая, трудная. Виним судьбу за то, что она обошлась с нами жестоко. Но мы даже не догадываемся, сколько людей вокруг с похожей или даже похуже проблемой. Я до тех пор, как начала тут работать, думала, что я самая несчастная из живущих на Земле, а потом стала слушать истории постояльцев и волосы на голове шевелились. Тогда я поняла, насколько мы на себе зациклены. Это, кстати, и есть эгоцентризм. Мне один психолог, он раньше работал в нашем штате, много рассказывал и про это, и про жертвенность.

Когда Катя мне рассказала свою историю про то, как она попала на ресепшен, я не смогла ничего ответить, разве что сочувственно улыбнуться. И тогда я поняла, как она права – есть истории чернее наших собственных, а боль сильнее в сто крат.

И вот спустя ещё неделю я смотрела на количество блокнотов на тумбочке и понимала, что недалеко ушла от того мужчины, который стал писателем. Десять блокнотов за три недели, и в запасе у меня оставалась ещё одна. Ещё 7 дней сентября, и я молила, чтобы пошёл ливень и затянулся на пару дней – не будет соблазна выходить на улицу и распылять внимание. Я бы погрузилась в написание финала этой невесёлой истории. Я даже название почти придумала – «Тайны монастыря. Вера, которая приносит боль».

Глава двенадцатая
Лиза
Прошлое

– Как ты могла такое сказать? Разве этому мы тебя тут учили?

Я прятала слёзы, кусала губы, но стойко терпела удары Аглаи. Я виновата, я посмела мечтать. Я не должна была подходить к ним, тем более говорить с ними. Но я лишь на секунду представила, что это моя мама. Что она искала и нашла меня. Я прочитала это во взгляде той грустной женщины.

Удары стали слабее. Значит, настоятельница выдохлась, и сейчас всё прекратится. Я досчитала до 60, когда всё закончилось.

– Больше никогда не подходи к людям. И тем более не смей с кем-то говорить.

– Да. Я поняла. Простите меня.

Она погасила свет и вышла из каморки, которая с рождения служила мне спальней. Зуб не попадал на зуб от боли, но я лишь сжала кулаки и пообещала, что найду свою маму и выберусь отсюда. Я была благодарна за то, что меня не оставили на крыльце, когда нашли в куче тряпья. Монахини сказали, что мне было пару дней от роду. И чудо, что мать додумалась донести меня до ворот монастыря, а не бросить в лесу на растерзание. Действительно, чудо. И первые годы жизни меня даже любили и баловали, насколько это вообще возможно в таком месте. Но чем старше я становилась, тем труднее мне было. Я словно нутром чувствовала, что Бог и сам не одобряет те законы, которые происходят за стенами Священного места. У них словно были свои правила, которые они чтили, как заповеди и указы Господа нашего.

А через пару дней я снова увидела ту грустную женщину, правда, она была совсем не печальная, а очень даже радостная. Едва заметив меня, она махнула мне рукой, а я в страхе отшатнулась и чуть не опрокинула кандило с горящими свечами. От этого я испугалась ещё больше, и глаза наполнились слезами. Та женщина проследила за моей реакцией и в ужасе закрыла рот руками. Она словно сняла с меня одежду и увидела все шрамы, а потом заглянула ещё глубже и увидела печаль на сердце. Если телепатическая связь действительно существует, то это была она. Женщина с глазами любящей мамы всё поняла про меня. Она снова стала грустной и вышла из храма. По моей щеке стекла слеза. Я в очередной раз потеряла маму, едва её обретя…

Глава тринадцатая
Лиза
Настоящее

– Как же ты похорошела!

Оксана уже минут десять не могла выпустить меня из своих объятий. Несмотря на то что мне нечем было дышать, я тоже крепко её обнимала. Я соскучилась по своей подруге. Снежана была у Антона, и мне только предстояло её увидеть.

– Маску сначала на себя, а потом на ребёнка, ты же помнишь, да? – спросила Оксана после того, как выпустила меня из объятий, а я спросила её о дочке.

Я помнила. Тем более я только сошла с самолёта, где стюардесса перед взлетом напоминала о том же. Правда, вряд ли она имела в виду то, что имеет Оксана, но тем не менее эти слова являются истиной. Мы не можем сделать счастливыми других, пока не нашли своё внутреннее счастье. За месяц я многое успела переосмыслить, а в чемодане лежало 15 блокнотов. В них были не просто слова, а все эмоции, которые я тащила все эти годы в себе. Все чувства, в которых я боялась признаться окружающим. Я ещё не знала, что буду делать с этим блокнотом, и даже Оксане не сказала о том, что произошло в последнюю неделю моего пребывания в санатории, где мне не просто подлечили нервную систему, но и возвратили голос души. Мне кажется, впереди меня ждал ещё большой путь, но по крайней мере сейчас я точно понимала, чего хочу, а чего нет. И первое, чего я не хотела – это продолжать спать с бывшим мужем, надеясь на то, что это приведёт к чему-то большему. Второе – это тащить на себе груз прошлого и расстаться с ним или принять со всеми потрохами всю свою неидеальность и смело шагать вперёд. Третье – завидовать другим с их роскошными и наполненными жизнями и взглянуть уже наконец-то на свою, взять её в свои руки, сесть, в конце концов, в свой автомобиль жизни и рулить, пока не увижу жёлтую полоску рассвета над океаном, ехать до тех пор, пока не найду своё место под солнцем. Создать своё хорошо сейчас и знать, что прекрасное завтра обязательно наступит.

– Ты расскажешь мне, как ты провела время?

Оксана взяла мой чемодан, закинула его на заднее сиденье автомобиля. Я посмотрела на небо, которое было затянуто тёмно-синими тучами, собирался дождь – была самая настоящая осенняя погода, первые дни октября часто сопровождались дождём. Этот месяц показывал, кто тут хозяин, и приносил в нашу жизнь пасмурные и холодные дни.

– Да. Только давай не сегодня, я ужасно хочу домой. Принять ванну с пеной и обо всём подумать.

Оксана плюхнулась на переднее сидение, недовольно фыркнула.

– Будто у тебя не было времени подумать обо всём там. Ты целый месяц разве не этим занималась?

Я не могла понять, почему моя подруга злится.

– Оксан, у тебя что-то случилось?

Я включила подогрев сиденья, чтобы согреть озябшие ноги. Не люблю осень. Никогда не любила.

– Лиза, это у тебя случилось, а не у меня. Я просто хочу, чтобы ты начала жить. А ты не успела сойти с самолёта, как снова бежишь в свою раковину. Ванна-шманна, подумать, побыть одной. Может, хватит уже.

Оксана повернулась ко мне и положила руки ко мне на плечи, затем резко встряхнула.

– Лиза! Тебе тридцать четыре года. Твоя жизнь только начинается. Ты развелась больше двух лет назад, время скорби уже даже официально подошло к концу. И я хочу, чтобы ты взглянула на этот мир чистыми и ясными глазами. Оглянись вокруг, сколько возможностей, сколько чудес открывает нам мир.

Я скинула с себя руки подруги и улыбнулась.

– Оксан, поделись со мной антидепрессантами, которые употребляешь. Ок? А то твой позитивный взгляд на жизнь раздражает. Какое-то магическое мышление. Ты стала напоминать мне ребёнка, а тебе, между прочим, давно не пять.

Я прикусила язык. Ну, кто меня просил это говорить? Оксана просто желает мне добра, зачем я так с ней? Я виновато взглянула на неё.

– Лиз, это не я веду себя, как ребёнок. Это ты забыла, что значит быть ребёнком.

Она завела машину и стала выезжать с парковки. Всю дорогу мы ехали в тишине. Когда я вышла из автомобиля, я смогла лишь помахать ей на прощание. Меньше всего мне хотелось признавать, что она права…

Глава четырнадцатая
Лиза
Прошлое

– Что значит – вы меня отдаёте?

Я стояла напротив Аглаи и не знала, мне зарыдать или радоваться.

– Кому отдаёте? За что?

Всё-таки мне хотелось больше плакать. Слёзы наполнили глаза. Я в страхе пыталась удержать их, ведь я знала, что меня за это не похвалят. В чём я провинилась? Почему меня хотят отдать? Буквально вчера мне исполнилось шесть лет, а уже сегодня от меня хотели избавиться.

– Да не реви ты. Поедешь в гости. На тебя посмотрят, а потом, возможно, удочерят.

Я открывала и закрывала рот от удивления. В гости? Кто посмотрит? В смысле, удочерят? Моя маленькая детская голова шла кругом. Настоятельница вышла из-за стола.

– Пойдём соберём твои вещи.

Не знаю, что она там захотела собрать, ведь вещей у меня было раз, два и обчёлся. Пара трусиков, два платья, одно из которых для воскресной молитвы, старые ботиночки и пижама с изображением собачек. Аглая сложила мои вещи в пакет, сняла с крючка куртку, накинула её мне на плечи, и мы вышли из тёмного помещения на свет.

В лучах летнего солнца стояла… та самая женщина. Аглае пришлось потянуть меня за руку – я замерла и не хотела двигаться. Я была смущена, растеряна, взволнована. Она ведь ушла тогда. Развернулась и выбежала из храма. Почему она снова здесь?

Когда мы подошли к ней, я заглянула ей в глаза, они были зелёными и очень добрыми. Она улыбалась, и её улыбкой можно было укрыться, как тёплым пушистым пледом. Скорее всего, она тоже чувствовала себя неловко. Она переминалась с ноги на ногу и махала руками, как будто не зная, куда их пристроить. Может быть, она бы и обняла меня, чего мне искренне хотелось, однако суровый вид Аглаи сбивал с нас обеих желание. Аглая тем временем передала пакет со скромными пожитками и отпустила мою руку.

– Вам времени до воскресной молитвы. Затем приводите Лизу назад. Дальше уже будем действовать по обстоятельствам. Процесс оформления опеки не быстрый, вы же это понимаете?

Может быть, они что-то и понимали, но я точно – нет. Я стояла и растерянно вертела головой. Мне почему-то захотелось побежать за голубями, которые клевали что-то у ворот. Мне раньше никогда этого не позволяли, а сейчас я была свободна, ровно с того момента, как настоятельница выпустила мою руку.

– Да, конечно. Но мы со всем справимся.

Я впервые услышала голос этой женщины. Желание гонять голубей пропало, теперь мне хотелось только одного – слушать её и попросить, чтобы она никогда не молчала. Бархатный, нежный, обволакивающий.

– Ты не боишься меня? Наверное, тебе кажется это всё немного странным?

Она перевела взгляд на меня. Я подняла голову, и яркое солнце ослепило меня. Я боялась вернуться назад, но точно не её.

– А мы пойдём гулять?

Она рассмеялась, Аглая нахмурилась.

– Да, конечно, пойдём. Мы вообще будем делать, что ты захочешь.

Морщинка между бровей у Аглаи стала такой глубокой, что пусти туда воду – это был бы речной канал. Женщина замолчала. А я не выдержала:

– Вы моя мама, да? Вы меня нашли?

Паузу в воздухе можно было потрогать руками. Настоятельница положила руку мне на спину и толкнула вперёд.

– Лиза, слишком много вопросов задаёшь! Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, ты же помнишь? Иди с тётей, и она тебе всё расскажет. А меня работа ждёт, некогда мне тут беседы с вами вести. В воскресенье на утреннюю молитву ты вернёшься. И не вздумайте задержаться.

Она развернулась и быстрым шагом пошагала к храму. Теперь мне действительно стало немного страшно. Аглая впервые оставила меня. Что значит – не ходить за ней на поводке? Куда отведёт меня эта женщина? А что, если будет хуже, чем в монастыре? Она правда моя мама? Почему тогда она бросила меня шесть лет назад под дождём на крыльце монастыря? А что, если она злая? И тут она взяла меня за руку, ладонь была мягкой и горячей. Все страхи ушли, а вопросы стали неважными. Даже голуби перестали трапезничать и подняли свои круглые маленькие головки, они наблюдали за нами и даже поддерживали первые робкие шаги, пока мы выходили с территории храма.