Электронная библиотека » Юлия Федотова » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Опасная колея"


  • Текст добавлен: 8 апреля 2014, 13:57


Автор книги: Юлия Федотова


Жанр: Историческая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Осторожно, осторожно, опасаясь узреть худшее, Роман Григорьевич приоткрыл глаза… Ох! Рука, хвала богам, была на месте, и даже пальцами шевелила. Но рядом, бледный, в крови, лежал инспектор Удальцев, и признаков жизни не подавал. Ах, горе какое, чем же его так зашибло, бедняжку?! Что за невезение – погибнуть в первый день службы!.. Или нет?

Синеватые веки Тита Ардалионовича дрогнули, он сел рывком, затравленно огляделся…

Подле него на коленях стоял господин второй пристав, и вид у него был чрезвычайно скорбный.

– Ваше высокоблагородие! Вы живы? – в смятении выдохнул юноша.

– Жив, – серьёзно ответил тот, вопрос не показался ему праздным. – Вы, как я вижу, тоже. Встать можете? Сильно вас покалечило? – он уже понял, что кровь, разлившаяся вокруг, Удальцеву не принадлежит, но ведь магический удар мог причинить ему и внутренние повреждения.

– Нет, не сильно, я цел, – смущённо пробормотал Тит Ардалионович, которому духу не хватило признаться, что причиною его обморока была не контузия, а исключительно нервное потрясение. – Самым краешком задело…

– Да, магия – это страшная сила! – значительно вымолвил Роман Григорьевич. – Мы с вами ещё легко отделались, друг мой. Только взгляните на это! – он поднял с пола палку и протянул инспектору.

И впрямь, тут было на что посмотреть. Крепкий сук оказался совершенно измочален, конец его так расщепило вдоль волокон, что он превратился в подобие метёлки или малярной кисти.

– А представляете, что было бы, окажись на месте палки ваша рука?

Зря он так сказал. Титу Ардалионовичу вновь сделалось дурно. Но Роман Григорьевич не стал строго судить нового сослуживца – его и самого потрясывало да поташнивало, не иначе, на нервной почве.

Однако, нервы, нервами, а начатое дело следовало завершить, тем более, что пострадали они не напрасно. Панель, за которой был спрятан тайник, оказалась сдвинутой вбок почти до упора, и за ней открылся ещё один стеллаж, плотно заставленный множеством удивительных вещей. Именно здесь покойный маг хранил главное своё достояние. Верхняя полка была занята книгами, да не простыми – чёрными. Теми, что писаны человечьей кровью по пергаменту из человечьей кожи. Имелись среди них «Собственноручные записки придворного колдуна Иоахима Брюса», Гайят аль-Хаким в латинском переводе, «Тайны червя» Терция Сибелиуса и несколько известных средневековых гримуаров – списки то были, или подлинники, Роман Григорьевич разобрать не умел. Не мог он прочесть и названия ещё пятнадцати книг, оттиснутых на чёрных корешках арабской вязью и старшими рунами. В любом случае, чёрная природа их была абсолютно очевидна, и пристав строго велел подчиненному ни к чему не прикасаться, хотя тот, после случившегося, и сам не стал бы рисковать.

Кроме книг, в тайнике имелось несколько человеческих черепов, густо испещрённых загадочными знаками, и один нечеловеческий: вдвое крупнее, с тяжёлой челюстью, выступающим лбом и единственной глазницей посредине. С черепами соседствовали изящные металлические сосуды, запечатанные сургучом – в таких арабы любят держать джиннов. Здесь же лежал большой хрустальный шар на треногой подставке, по его поверхности пробегали кровавые волны – видно, чуял гибель своего владельца! На особой фарфоровой подставке, выполненной в виде изящной женской руки (обычно такие безделушки любят дамы, в хозяйстве же учёного мага она смотрелась чужеродно и нелепо) хранились кольца и печатки, всего девять штук, самого неприятного вида – с изображением мёртвых голов, пауков, змей и крыс. Ещё был перстень с чёрным камнем, надетый на большой палец отдельно от остальных. Затем шёл ряд банок, заполненных землёй. На каждой этикетке красивым чётким почерком указано, с какого кладбища, в какой день и с чьей могилы взята землица – всё известные фамилии, ни одной простой.

О назначении скольких-то предметов, найденных в тайнике, Ивенский с Удальцевым даже догадаться не смогли, такими странными, ни на что знакомое не похожими, и в тоже время зловещими они были.

«Ой-ой, уж не практиковал ли любезнейший господин Понуров некромантию?» – покачал головой Роман Григорьевич, и Титу Ардалионовичу стало жутко. Практиковал, как пить дать, практиковал – понял он. Однако, даже это неприятное открытие не было главным.

На второй полке снизу, между чёрной обсидиановой пирамидой и гадкой, замусоленной тряпичной куколкой, сидящей в стакане, будто лесная ведьма в ступе, зиял прогал. На пыльной поверхности доски остался чёткий круглый след. Всё вокруг было забрызгано мелкими, уже подсохшими каплями крови, но в самом кругу – ни пятнышка.

Роман Григорьевич просиял.

– Вот вам и подтверждение моей версии! Право, ради этого стоило пострадать! Попробуем-ка теперь составить полную картину происшествия… – он задумался, но всего на миг, и продолжил с воодушевлением. – Да! Пожалуй, дело было так. Злоумышленник явился точно в момент, когда господин Понуров открывал свой тайник. Тот обернулся, удивлённый внезапным появлением постороннего лица, и шагнул ему навстречу, возможно, желая защититься. Но тот снёс… почти снёс ему голову саблей… Да-да, это был не нож, а серьёзное оружие: сабля, или меч, или, к примеру, османский ятаган. Так вот, грабитель прикончил хозяина, забрал из тайника нечто – скорее всего, какой-то сосуд, и исчез.

– И исчез! – эхом повторил восхищённый Тит Ардалионович. – Так всё и было! Я уверен!

– А я – нет! – неожиданно заявил Роман Григорьевич, и Удальцев вздрогнул, будто его окатили ушатом холодной воды. – Преступник мог нарочно подтасовать улики, чтобы направить расследование по ложному пути, такое тоже случается! Никогда не делайте поспешных выводов, мой юный друг, видимость часто бывает обманчива, – ох, если и стоило кому-то последовать совету столь полезному, так это самому господину Ивенскому! Что ж, поучая других, учимся сами, как говаривал кто-то из старых мудрецов.

…Они наспех приводили в порядок протокол, когда из передней послышался стук множества сапог.

– Дозвольте приветствовать господ сыскных! Душевно рад встрече! – раздался с порога молодой, но какой-то сонный, будто варёный голос.

«Ещё бы ты не радовался, что не тебе достанется дело!» – подумал Роман Григорьевич с раздражением. Обладатель этого голоса был ему хорошо знаком. Пафнутий Сергиевич Белозёр, гладкий и удивительно ленивый молодой человек лет двадцати пяти состоял инспектором при здешнем околотке, и проявлял при этом так мало служебного рвения, что люди несведущие удивлялись, зачем этакого нерасторопного увальня держат на службе. Сведущие же знали, что родной дядя его, действительный статский советник Белозёр – человек не из последних и даже имеет руку при дворе.

Роман Григорьевич про дядю Белозёра, конечно знал, мало того, был знаком с ним лично, поскольку данный господин был вхож в дом его отца. Поэтому задаваться вопросом о служебном соответствии дядиного племянника он не стал, только заметил с напускным недовольством:

– Явились наконец-то, года не прошло! Право, Пафнутий Сергиевич, здешние дворники служат радивее вас! – на самом-то деле он был даже рад, что околоточный инспектор по обыкновению своему задержался. Явись он раньше – и застал бы, как господа сыскные в обморочном состоянии валяются подле трупа! Это было совсем уж ни к чему. Роман Григорьевич вовсе не желал, чтобы посторонним стало известно о его глупом промахе (и в последующий отчёт этот досадный эпизод включён не был).

Инспектор Белозёр притворно-горько вздохнул.

– Ах, ваша милость, мы бы и рады раньше прибыть, да донесли о происшествии поздно! И то сказать, ведь Управление-то ваше туточки недалече, за угол свернуть, а мы с городовыми от самого Вала добирались, поспешали!

Упомянутые городовые, всё это время стоявшие во фрунт, позволили себе согласно закивать.

– Ладно, – отмахнулся Ивенский, – заканчивайте тут. Зевак опросить подробно, может, кто чего знает. Тело свезти в покойницкую…

– Вашу, при Управлении? – уточнил Белозёр.

– Нам-то оно зачем? С ним же всё ясно, вскрывать нет нужды. Себе забирайте. Дом опечатать, приставить караул. О магическом имуществе позаботиться, как положено, чтоб не было потом вреда. Да! – он бросил на городовых суровый взгляд. – Вещи все переписаны, хоть одна малость пропадёт – взыщу!

– Как можно-с, ваше высокоблагородие! – запричитали те, но быстрые их глаза так и шарили по комнате.

– И вы, любезный Пафнутий Сергиевич, будьте осторожны, старайтесь не прикасаться ни к чему, – видя такое дело, добавил пристав. – Здесь повсюду защитные чары удивительной силы. Только посмотрите, какой казус у нас приключился, когда отворяли шкап! – он протянул Белозёру измочаленную палку. Инспектор осмотрел её с вялым интересом. Зато оба городовых заметно побледнели.

А господа сыскные на том удалились прочь, забрав с собой сундучок покойного, над которым и просидели весь оставшийся день до позднего вечера, разбирая бумаги и составляя списки лиц, коих следовало допросить по делу. Только когда запас керосина в кабинете стал подходить к концу, и глаза начали слезиться от утомления, молодые люди вынуждены были не без сожаления прервать свои увлекательные изыскания, и, весьма довольные друг другом, разошлись по домам – Роман Григорьевич – в дорогой пансион на Басманской, Тит Ардалионович – в съёмную конурку на Старых Капищах; там он обретался с тех пор, как семейство его, не выдержав дороговизны послевоенной столичной жизни, перебралось в крошечное отцово именьице под Китежем.

Место это – не славный град Китеж, конечно, а Капища – слыло дурным. В пору не столь отдалённую сюда со всего Москов-града свозили безродных покойников: бродяг, нищих да лихих людей, чей мятежный дух и по ту сторону жизненной черты не умел обрести успокоения. Время шло, столица ширилась, на месте старых могил вставали новые дома. Жилось в них беспокойно, зато дёшево. Коренные обитатели Капищ давно привыкли к бесплотным своим соседям, внимания на них не обращали, ну, разве что на улицу старались ночью лишний раз не выходить. (И то сказать, лихих людей – живых, не призрачных – на Капищах с годами меньше не стало, так что предосторожность вышеупомянутая, скорее всего, была вызвана именно этим, а не порождениями тонких сфер.) Бедный же Тит Ардалионович поначалу, будучи ещё совсем юным гимназистом, чуть с лестницы не падал всякий раз, когда перед его носом воплощалась призрачная фигура в бесстыдном декольте, принималась говорить скабрезности и смущать. Потом тоже привык, пугаться перестал, и призрак отвязался, заскучав…

* * *

Предыдущий день начался для сыскного пристава Ивенского чрезвычайно неудачно, новый же, выходной, оказался ещё хуже. Сначала от потолка, обнажив безобразную обрешётку, отвалился тяжёлый пласт штукатурки и рухнул точно на подушку. К счастью, буквально за секунду до этого Роман Григорьевич поднялся с постели и только поэтому остался жив.

Оставив Захара устранять последствия случившегося и наскоро перекусив, он направился на службу, не смотря на праздник. Слишком уж захватывающим казалось молодому человеку дело об убиении колдуна, не хотелось терять времени, упускать горячий след.

Однако, до Управления он не добрался. Из расшатанной кладки старого флигеля вывалился кирпич и разбился о мостовую прямо перед носом Романа Григорьевича, каменная крошка брызнула по ногам.

«С ума сойти!» – сказал себе пристав, и гадая о том, надо расценивать оба утренних происшествия как удивительное невезение, или наоборот, редкую удачу, продолжил путь. И на ближайшем перекрёстке едва не попал под колёса извозчика – лошадь понесла! Чудо, что успел отпрыгнуть! Кое-как уняв нервную дрожь, охватившую тело, едва не ставшее преждевременно мёртвым, господин Ивенский побрёл дальше. Двигался он уже не так уверенно – наоборот, опасливо озирался. Только это его и спасло, когда навстречу из-за поворота выскочил огромный красномордый детина в окровавленном фартуке мясника, со здоровенным тесаком в руке. «Убью! Всех убью! – дико орал он, размахивая оружием. – Крысы! Крысы кругом! Не троньте!» Выпученные глаза его были совершенно дикими, изо рта летели хлопья пенистой слюны. Шагах в двадцати позади громыхали сапогами трое городовых, истошно дули в свистки.

Увернувшись с пути безумца, Роман Григорьевич ловко поставил ему подножку. Массивное тело тяжело рухнуло на мостовую. Стражи порядка налетели, выбили нож, скрутили руки за спиной.

– Докладываю, ваше высокоблагородие! Мясник Субботин! Белая горячка! – тяжело отдуваясь, отчитался городовой Евстратов, хорошо знакомый с Ивенским лично – доводилось встречаться по службе. И не сдержал восхищения. – Как вы его завалили-то лихо, ваше высокоблагородие, а! С виду из себя субтильные совсем, а с эдакой тушей управились!

Нельзя сказать, что подобный комплимент «его высокоблагородие» порадовал, скорее наоборот. Роман Григорьевич от природы был сложен хорошо, но прямо скажем, не богатырски – тонковат в кости и тощ. Ещё в его детстве отцов денщик Егор, заботам которого был вверен генеральский отпрыск, частенько говаривал с горечью: «Нашего молодого барина чем не потчуй – всё не в коня корм!» Должно быть, пагубно сказался голодный триста шестьдесят восьмой год,[3]3
  7368 г от сотворения мира.


[Закрыть]
это после него Ивенского-младшего никак не удавалось откормить, как бедный Егор ни старался. Впрочем, сам Роман Григорьевич внешностью своей, по мнению всех знакомых дам, весьма недурной, был вполне доволен, и менять её в угоду отцовскому денщику не собирался. Но очень уж не понравилось ему определение, которым его наградил Евстратов. Ну, сказал бы «стройный» или, к примеру, «изящный» – было бы хорошо. А «субтильный» – это больше подходит для чахоточных, так ему казалось.

Странная череда опасных случайностей, внезапно на него обрушившихся, уже начинала не на шутку тревожить пристава. И когда вырвавшийся со двора молочницы бык едва не поддел его на рога – спасла тумба для театральных афиш – Роман Григорьевич решил, что с него достаточно, и жизнь надо менять в корне. От идеи посетить Управление он отказался, и отправился восвояси, взяв извозчика. Надо ли говорить, что пролётка перевернулась? К счастью, снова обошлось без жертв. Выбравшись из-под обломков, Ивенский побрёл домой, ни за что обругав очередного подоспевшего городового «болваном». Его пошатывало, из прокушенной губы и разбитого носа сочилась кровь. «Просто проклятие какое-то на меня свалилось, – думал он отрешённо. – К колдуну, что ли, сходить?»

– Ох, батюшки! Ваше высокоблагородие, да что же с вами опять стряслося? – по-бабьи всплеснул руками Захар.

– Что значит «опять»? – рассердился Роман Григорьевич. – Разве прежде со мной что-то «стрясалось»?

Но у денщика ответ был наготове.

– А как же, барин?! То вас злодей ножом пырнул – чуть не месяц замертво лежали, потом из леворьвера вас прострелили – снова думали, что помрёте. А уж сколько раз костюм на вас попорчен был – и не сосчитаешь!

– Ах, не говори, пожалуйста, ерунды, – утомлённо велел Роман Григорьевич. – Тогда было совсем другое дело, нечего равнять… Ты вот что. Собирай-ка вещи и ступай за подводой. Мы переезжаем.

– Куда? – опешил Захар. В пансионе мещанина Прокофьева его высокоблагородие обреталось ещё со студенческих лет. Будучи пятнадцатилетним отроком, Роман Григорьевич возжаждали самостоятельности, не вняв уговорам любящего папеньки, сменили великолепный особняк в Пекин-городе на три скромные (исключительно с точки зрения Захара, привыкшего к барским хоромам) съёмные комнаты с полным содержанием, и до сих пор казались вполне довольными новой жизнью. И вдруг – такая перемена!

– Возвращаемся к папеньке на Великую.

– Давно пора! Ведь я сколько раз говаривал: негоже вашему высокоблагородию в тутошней дыре обитать, не по чину! А уж папенька ваш, Григорий Романыч, как будут рады! – просиял Захар и опрометью, пока молодой барин не передумал, бросился собирать пожитки.

Роман Григорьевич был рад от него отделаться. Захар принадлежал к числу старых папенькиных слуг, и был, прямо скажем, распущен не в меру: место своё знал плохо, иной раз даже пререкаться себе позволял с господами, особенно с Ивенским-младшим, коего знал с рождения и, похоже, до сих пор едва ли не дитём неразумным почитал. Так вот, если бы денщик, по безобразной привычке совать нос не в своё дело, пристал бы к хозяину с расспросами о причине внезапного переезда, тот положительно не знал бы, что ему ответить. Просто не было никакой причины, взбрело в голову, и всё тут!

Кое-как приведши в порядок разбитое лицо и предоставив все заботы Захару, хоть и вредному, но достаточно толковому, чтобы справится с ними самостоятельно, Роман Григорьевич, не дожидаясь окончания сборов, направился к отчему дому налегке. Настроение было подавленным, он не был уверен, что доберётся до места живым. Однако, обошлось без новых происшествий, не считая божьей птицы голубя, посадившего пятно ему на плечо. Но это, согласитесь, не кирпич на голову. Даже непонятно, отчего Роман Григорьевич ещё сильнее расстроился?

На тесовом, отнюдь не украшающем облик города заборе у дома купца Игнаткина сидели три коловерши – сами бурые, без рук, без ног, только голова и хвост. Умостились на столбах, вращали глупыми глазищами. В другой день Роман Григорьевич не стал бы обращать внимания на такую безделицу, но теперь подумал с раздражением: «Безобразие! Развели пакость, будто не в столице мы живём, а в глухой деревне! На нас Европа сморит, а у нас нежить средь бела дня заборы обсиживает!» Коловерши разом повернули головы, раззявили круглые пасти и дружно зашипели ему вслед, выметнув узкие языки. С чего вдруг? Обычно коловерши на людей не кидаются. «Сгинь!» – зло огрызнулся второй пристав, и те послушно сгинули: свалились со столбов, канули за забором. «То-то же!» – мстительно усмехнулся Ивенский-младший.

Отца он застал дома, в османском халате и с трубкой – по праздникам Григорий Романович, человек, в общем-то, весьма энергичный и деятельный, любил никуда не спешить. Ведь на то праздники и нужны, чтобы нарушалась привычное течение будничной жизни, иначе, какой в них смысл?

– Надолго ли нынче заглянул к нам, сыне? – на старинным манер приветствовал его отец, привыкший к мимолётным визитам любимого отпрыска.

– Навеки, папенька! – объявил Роман Григорьевич драматически. – Переселяюсь. Скоро должен явиться Захар с вещами.

Вместо того, чтобы возликовать, как предрекал упомянутый Захар, генерал от инфантерии Ивенский, слишком хорошо знавший своего единственного сына, не на шутку встревожился.

– Что-то случилось? Какая-то беда?

– Ах, ну что у нас может случиться? – не желая огорчать отца рассказом об утренних событиях, отмахнулся Роман Григорьевич. – Просто скучно стало, утомился немного, обстановку захотелось сменить. Вы ведь не откажетесь принять меня?

На глупый вопрос Григорий Романович отвечать не стал – просто пропустил мимо ушей. Его насторожило слово «утомился». Любимое чадо действительно выглядело не лучшим образом, имело слишком бледный вид – недавнее крушение ещё давало о себе знать…

– Неприятности на службе?

– Несущественные. Всё управление наше захворало: и надзиратели, и приставы поголовно. Одному за всех вчера работать пришлось, сидел допоздна, глаза устали.

Ивенский-старший вгляделся в лицо сына внимательнее, заметил под носом не до конца смытые следы подсохшей крови.

– Да ты сам здоров ли, милый мой?

– Здоров и весел, как двуглавый конь Македонского Бицефал![4]4
  В нашей реальности у коня Македонского была всего одна голова, и звался он Буцефал – Бычьеголовый.


[Закрыть]
– заверил сын бодро. – Но знаешь, я теперь отправлюсь к себе, и обед мне пусть подадут в постель, – в боку неприятно кололо, и он начинал сомневаться, не сломал ли при падении ребро.

Весь оставшийся день он пролежал на старом своём старом сафьяновом диване со сборником путевых заметок о странах Передней Азии в руках. Но чтение отвлекало плохо. Тревога не давала покоя Роману Григорьевичу, он ждал беды и на чём свет бранил себя, зачем ему, превратившемуся в магнит для несчастий, пришло в голову заявиться в родительский дом. Бежать надо было, скрыться подальше от людей, чтобы никто от близости к нему не пострадал… Но за окном выл ледяной бесснежный ноябрь, и бежать было некуда. Тем более, что ничего рокового больше не случилось, только у дивана подломилась задняя ножка, и прислуга, подавая обед, едва не обварила его высокоблагородие супом – Роман Григорьевич уже и расстраиваться не стал. Ему пришло в голову: а нет ли таинственной связи между чередой его невезений и следственными действиями в доме убиенного мага? Почему-то эта мысль его успокоила, и он задремал.

Вот так бездарно провёл выходные господин второй сыскной пристав.


Для нового его помощника день сложился много удачнее. Пробудился Тит Ардалионович в прекрасном настроении. Воспоминания о первом дне службы приятно будоражили душу, то, что пугало вчера, сегодня представлялось чрезвычайно увлекательным. Правда, к удовольствию примешивалась досада на собственные нервические реакции, казавшиеся теперь совершенно неоправданными. Желая загладить мнимую вину, юный Удальцев решил пренебречь отдыхом и посвятить праздничный день службе. В блокноте его было выписано десятка три имён с адресами последних клиентов покойного, коих надлежало опросить по делу. Имена были самыми простыми, из мещан и мелких купцов. Роман Григорьевич решил, что с допросом лиц столь незначительных в состоянии справиться даже неопытный младший надзиратель. Только одно имя в этой череде стояло особняком: графиня Золина Е. К., адрес деликатно не указан.

– Можно подумать, это такой большой секрет! – отчего-то рассердился вчера Ивенский, да так, что даже бледные щёки порозовели. – Особняк на Моховской, тот, что с кариатидами и львами, знаете его?

– Так точно, ваше высокоблагородие, хорошо знаю, – подтвердил Удальцев, в который уже раз позабыв, что Роман Григорьевич велел обращаться без чинов.

– Вот и прекрасно, – одобрил тот. – В понедельник поутру отправляйтесь на Моховскую, постарайтесь разузнать, что сможете. А моей ноги в том доме больше не будет никогда! – и, помолчав, добавил непонятно. – Я рассчитываю на вашу скромность.

Чем графиня Золина Е.К. так насолила господину второму приставу, для Удальцева осталось тайной, притом интригующей, поэтому понедельника он дожидаться не стал.

…У дверей особняка его встретил швейцар очень необычного вида: в невероятно старомодной ливрее с золотым шитьём – Тит Ардалионович даже не представлял, что этакая древность где-то ещё может быть в ходу. Пожалуй, он смотрелся бы комично, когда бы не был так неприступен и мрачен.

– Младший надзиратель сыскного управления Удальцев, по делу об убиении мага Понурова, желаю видеть графиню Золину, – с излишней суровостью в тоне отрекомендовался Удальцев, ему было очень неуютно под снисходительным взглядом важного слуги.

– Сыскных не велено принимать, – надменно бросил швейцар.

– Ступай и доложи! – ледяным голосом, невольно копируя интонации нового начальника, приказал юный инспектор. – Дело государственной важности, отлагательства не терпит! – и, набравшись наглости, – да долго ли ты будешь меня на пороге держать? Не лето на дворе!

Щвейцар нехотя пропустил визитёра в переднюю. Спустя минуту до него стали долетать обрывки фраз.

– … из сыскного? – едва ли не испуганный женский голос. – Ни в коем случае… дома нету… больны…

– …совсем другой… государственной важности… убийство… – бас швейцара.

– Убийство? Ну, тогда проси… кабинет Михаила Борисовича…

Обстановка в кабинете хозяина дома, куда был препровождён Тит Ардалионович, удивляла своим аскетизмом. Право, даже холодная передняя в этом доме выглядела богаче, по крайней мере, в ней имелась большая фарфоровая ваза на кованой треноге, расписанная цветами и драконами. Прибежище же графа вовсе не имело никаких украшений, разве что старый учениический глобус с глубокой царапиной по нулевому меридиану, а ложе его было застелено клетчатым британским пледом такой скучно-серой расцветки, что Удальцев сначала принял его за солдатское одеяло.

Графиня Золина Елена Карповна оказалась женщиной лет тридцати семи – сорока, с лицом красивым, но глуповатым: слишком уж кукольными казались огромные голубые глаза, лет двадцать тому назад делавшие её, вероятно, совершенно неотразимой. Впрочем, и теперь многие продолжали восхищаться ею, ведь к счастью, есть на свете мужчины и старше осьмнадцати лет.

Одета она была по-домашнему скромно, в жемчужно-серое платье свободного покроя, плечи прикрывала пушистая шаль. Вид у графини отчего-то был испуганный.

– Чем могу быть полезна следствию? – сухо осведомилась она.

Тит Ардалионович постарался не стушеваться.

– Для следствия представляет интерес, что связывает вас с магом Понуровым, найденным вчера зарезанным в собственно доме?

Большие глаза Золиной сделались огромными.

– Как?! Убит Понуров? Маг? Разве такое возможно?

– Отчего же нет? Все люди смертны, – наиграно-равнодушно пожал плечами Удальцев. – Ваше имя значилось в его старых записях, и на среду вам назначена была новая встреча. Не могли бы вы прояснить, какова была её цель?

– Молодой человек, вам не кажется, что это слишком деликатный и личный вопрос? – Елена Карповна отчего-то вспыхнула, как маков цвет, и Удальцев на миг вообразил, уж не любовной ли была эта связь? Хотя, вряд ли маг стал бы заносить имена тайных любовниц в клиентские списки.

Но графиня и сама поняла, что ответ её прозвучал двусмысленно, и отчего-то сочла нужным оправдаться перед мальчишкой-сыскным.

– Хорошо, в интересах следствия я расскажу вам… но могу ли я рассчитывать на вашу скромность?

– Не сомневайтесь! – отчеканил Удальцев. Где-то он уже слышал похожую фразу?

– Видите ли, у меня есть дочь, совсем ещё юная девушка, – начала рассказ графиня. – А какая мать не желает дочери добра? Так вот, прежде мы жили в Северной Пальмире, но некоторое время назад перебрались в Москов-град, и тут моя Лизанька чрезвычайно увлеклась одним молодым человеком, весьма привлекательным внешне, и, безусловно, достойным и порядочным по натуре… Но положение его нам с мужем показалось слишком скромным, ввели в заблуждение род его занятий и невысокая должность… Ах! – Елена Карповна не смогла подавить вздох сожаления. – Мы внушали дочери, что он ей не пара, но Лизанька и слушать ничего не желала, дело определённо шло к свадьбе. Тогда мы решили прибегнуть к услугам мага. Отворотное зелье, знаете ли, очень помогает в таких случаях. Лизанька наша Ро… молодого человека забыла совершенно – не узнавала в лицо, не желала видеть… Да. И буквально через неделю, от одного общего знакомого мы узнали об истинном положении вещей. Оказалось, отвергнутый нами юноша принадлежит к роду весьма известному, и средствами отнюдь не обделён… Во всех отношениях блестящий молодой человек, и с большим будущим…Разумеется, нам захотелось исправить ошибку, и мы вновь обратились к Аскольду Аскольдовичу за помощью, он назначил нам приём на среду… Но теперь… – она беспомощно вскинула на Удальцева девственно-голубые глупые глаза, – раз Аскольд Аскольдович мёртв, наверное, уже ничего нельзя изменить?

– Наверное, нельзя, – согласился инспектор мстительно. Он обладал богатым воображением, и очень живо представил себе, что должен был чувствовать бедный «молодой человек», когда невеста внезапно перестала узнавать его в лицо.

– Ах, как же несправедливо устроен наш мир! – выдала графиня, заставив Удальцева поперхнуться: ей ли пристало рассуждать о справедливости? Уж чья бы корова мычала, как говорят в народе. – Как бы мы с супругом хотели повернуть всё вспять! А как была бы счастлива Лизанька, если… – тут дама всхлипнула в кружевной платочек.

– Это всё? – прокашлявшись, уточнил Тит Ардалионович, стараясь, чтобы голос звучал ещё строже. – Больше вы ничего не имеете сказать по данному делу? Как долго и как хорошо вы знали покойного, обращались ли к нему прежде, или этот… гм… эпизод был единственным? Имеете ли общих знакомых? Не слышали ли сторонних разговоров о нём, не было ли у него врагов?

Увы-увы, ничего существенного Елена Карповна поведать не смогла. Понурова ей рекомендовала подруга, Аглая Дементьевна Ярская-Кносс, которой тот очень удачно помог разыскать сбежавшую левретку. Ничего больше графиня о нем не знала.

– Что ж, честь имею кланяться, – поднялся с кресла Удальцев… и замер на месте.

Чудесное видение возникло на пороге кабинета. И надо вам сказать, что глаза у видения были огромными и небесно голубыми, точь-в-точь как у маменьки, однако сражённому в самое сердце Титу Ардалионовичу они отчего-то вовсе не показались глупыми. Видение же мелькнуло, и исчезло.

– Рекомендую, моя дочь Лизанька, – запоздало представила графиня. – Бедняжка сделалась такой нервной с… с того дня… А вы, юноша, ведь в Сыскном отделении служите? Скажите, не известно ли вам имя некоего Ивенского?

– Известно, как же, – подтвердил Удальцев жестоко. – Роман Григорьевич – мой непосредственный начальник. Право, замечательный человек, каких поискать! А что, вам он тоже знаком?

Такой вот разговор состоялся у них. И всю дорогу до Кузнецкого, где проживал следующий свидетель, Удальцев гадал, как ему теперь поступить. С одной стороны, он сам заверил графиню, что будет молчать. Елена Карповна, конечно, дура, иначе не назовёшь, но это, к сожалению, не освобождает его от уже данного обещания. С другой стороны, зачем бы ей так откровенничать с человеком незнакомым и совершенно для неё незначительным, если бы она не рассчитывала, что тот передаст слова сожаления отвергнутому жениху? А он вот возьмёт, и не передаст! Назло!.. Да. И окончательно разрушит счастье Романа Григорьевича. Несомненно, тот сразу догадался о причине странного поведения своей невесты, как только увидел имя её матери в списке клиентов убиенного Понурова, понял, отчего и по чьей воле она так переменилась к нему. Но может быть, не всё ещё потеряно? Ведь бедная девушка ни в чём не виновата, её просто околдовали против воли! Роман Григорьевич не должен её строго судить… Да. Определёно, он передаст ему этот разговор. В конце концов, это его служебная обязанность – докладывать начальству всё… ну, или почти всё. О «скромном положении и невысокой должности» можно будет не упоминать, как-нибудь обойти. Остальное же надо передать, а там уж пусть сам решает, как ему быть.

Приняв это решение, разволновавшийся юноша отчасти успокоился. Почему только отчасти? Да потому что не шло из головы чудесное видение, возникшее на пороге графского кабинета, как ни гнал он мысли о нём, сколько ни твердил себе с горечью: уж если такой блестящий молодой человек, как пристав Ивенский, пришёлся Золиным не ко двору, на что надеяться простому сыскному инспектору, чиновнику четырнадцатого класса? Графиня, конечно, большая дура, но в одном она права: несправедливо устроен этот мир!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 3.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации