Текст книги "Калигула. Тень величия"

Vale!

Твой Агриппа».

«Вот уж бред, так бред!» – подумал Клавдий. Уж не надышался ли мой друг ядовитыми испарениями нильских болот? Или боги совсем помутили его разум, заставляя нести чушь? Какой еще испанский персик?

Клавдий скомкал свиток и кинул его в мусорную корзину. Ему вдруг подумалось, что экономная мать не одобрила бы этого. Она всегда бережно относилась к бумаге. При воспоминании о матери на глаза навернулись слезы. Устыдившись, Клавдий смахнул их и раздраженно пнул корзину ногой. Он не станет доставать письмо, чтобы сберечь бумагу, как сделала бы Антония.

Агриппа что-то затевает. К гадалке не ходи, все и так ясно: где-то замаячила перспектива наживы, и Ирода манит к ней, как бабочку на огонь. Его враг, Юния Клавдилла, мертва и ничем не сможет помешать.

Клавдий в очередной раз вздохнул и решился ехать в Рим. К тому же есть благовидный предлог для возвращения. Дом матери пустует, рабы могут разбежаться, надо все привести в порядок.

X

Миновали дни Лемурий, погрузившие Рим в пучину ночной жизни традиционных обрядов. Сам император уединялся в родовой усыпальнице, куда никто не осмеливался зайти. Калигула терпеливо ждал у гробницы Юнии, когда ее призрак явится ему, но все было тщетно: ни одно заклинание, ни жертвы Гекате, совершенные в роще на Авентине с помощью Пираллиды и нескольких тайных жрецов, не смогли устроить свидание.

Сама гетера, которую император неотлучно держал теперь при себе, втайне считала, что, когда Юния покинула мир живых, Калигула сошел с ума. Между тем жизнь Пираллиды изменилась к лучшему. Она достигла того, к чему стремилась, и, в основном, благодаря не своей красоте и любовному опыту, а тайным обрядам во славу темной богини. Она была осыпана золотом, каждую ночь делила ложе с императором и приобретала влияние при дворе, к ней уже начинали обращаться с прошениями клиенты.

Однако умная гетера не обольщалась, видя, в каком состоянии находится теперь позабытая императором Друзилла. Тяжело больная, она почти не вставала с кровати, зато ее муж блистал на пирах, сидя по правую руку от Калигулы. В жизни Ганимеда теперь тоже произошли изменения, он стал вести себя как зрелый муж, изменил былые привычки и внешний вид. Бывшего префекта претория не могло не насторожить возрастающее влияние Ганимеда на Калигулу, взявшего привычку теперь по любому поводу советоваться с новым другом. Макрона с женой император иногда приглашал к себе, но редко общался с ними. Вопрос о наместничестве в Египте Гаем нарочно замалчивался, хотя Макрон уже знал, что бывший наместник Флакк смещен с должности и на днях прибудет под конвоем в Рим для судебного разбирательства. Невий Серторий неоднократно и безуспешно подавал прошения о переводе его к месту службы. По неизвестным причинам Калигула предпочитал держать его в Риме, но и не снимал с фиктивной должности.

Тринадцатый день до июньских календ, праздник Кастора и Поллукса, взволновал Рим очередным скандалом. Многих квиритов это происшествие возмутило до глубины души, кого-то позабавило, кого-то преисполнило восхищением, а остальным дало повод лишний раз повеселиться на чужом празднике жизни.

Луций Кальпурний Пизон праздновал бракосочетание своего единственного сына с дочерью старинного друга, рано ушедшего из жизни, Публия Корнелия Сципиона Орестина. Две богатейшие семьи Рима решили объединиться этим браком во славу своих фамилий.

Молодой Кальпурний с детства любил свою невесту, всю жизнь они были неразлучны. Ливия Орестилла была так красива, что при взгляде на нее у каждого захватывало дух. Едва ей исполнилось четырнадцать, как ревнивый Кальпурний начал повсюду сопровождать свою невесту, куда бы она ни следовала со своей матерью. Он до смерти боялся, что отчим Ливии презрит старую клятву ее отца и отдаст девушку в жены другому. Но – нет, отчим любил падчерицу, как родную дочь, и с радостью принял сватов от Кальпурния Пизона, едва она вступила в возраст, благоприятный для бракосочетания, а тога мужчины легла на плечи жениха.

В честь этого события главы семейств получили разрешение императора занять под торжества Марсово поле. Несметное количество сестерциев, чтобы преобразить место для состязаний в городок из роскошных шатров, воздвигнуть статуи богов, благословлявших молодые семьи, и развесить гирлянды из благоухающих цветов. Диковинные птицы, лапки которых были надежны охвачены тонкими цепочками, услаждали гостей изысканным пением. Повсюду расхаживали павлины с распущенными хвостами, куда по преданию, поместила богиня Гера глаза убитого Гермесом Аргуса ради спасения прекрасной Ио, чтобы следили они за неверными супругами.

Сотни музыкантов, актеров и танцовщиц были наняты услаждать гостей, а отовсюду со всех концов римской империи свозились удивительные лакомства, чтобы поразить даже самых требовательных гурманов. Не пожалели денег даже на горный лед, чтобы ни в коем случае не испортились кулинарные редкости.

Торжество запланировали на несколько дней, и ни один гость не должен был уйти не одаренным золотой безделицей в память о столь замечательном событии. Ювелирам прибавилось работы в изготовлении памятных колец.

Сам великий понтифик император Гай Цезарь обещал благословить новобрачных в благородный праздник Кастора и Поллукса. Только позабыли главы семейств о том, что не чтит император священных близнецов и вознамерился сделать из их храма на форуме прихожую для своего нового дворца.

Утро началось с хлопот, пока отцы выслушивали результаты, к счастью, благоприятнейшие, традиционных ауспиций, а невесте в это время крепили к волосам огненный фламмеум и завязывали геркулесовым узлом прекрасный пояс, да пели во славу ее красы обрядовые песни. Гордая собой Ливия не могла оторвать глаз от зеркала и нетерпеливо вертелась, моля Пертунду[3]3
  Римская богиня, покровительствующая новобрачным. Ее статуи помещали в брачные покои.


[Закрыть], чтобы поскорее приехал жених.

Влюбленный Кальпурний Пизон даже позабыл слова приветствия, когда его любимая вышла ему навстречу. Прекрасной невестой любовались все гости.

Наконец был подписан брачный контракт, Гай и Ливия обменялись кольцами, и новобрачный передал отцу невесты монетку в один асс, что символизировало, что свою жену он купил.

Под громкий гул одобрения они поцеловались, и вся процессия, сопровождаемая музыкой, отправилась на Марсово поле, куда уже съехались гости.

Шатер для новобрачных был огромным, богато инкрустированные ложа – расставлены так, чтобы вместить самых знатных и почетных гостей. Сам император должен был занять центральное ложе, напротив располагались места для новобрачных, ниже для родителей, родни и друзей.

Под торжественный гимн, исполняемый во славу Гименея, жених с невестой вступили в шатер. Император уже возлежал на почетном месте, он поднялся навстречу вместе с фламинами Марса, Юпитера и Квирина, под громкие овации преломил жертвенный фар над головами новобрачных, благословляя, затем дал знак начинать пиршество.

Засуетились кравчие, разливая вино в золотые чаши, появилась первая перемена блюд, фесциннины сыпались со всех сторон под громкий смех гостей. Ливия Орестилла краснела, и этот румянец так умилял супруга, что он то и дело наклонялся, чтобы поцеловать ее в лилейную щечку.

Вино текло рекой, плавно скользили танцовщицы, еда поражала изысканностью и изобилием, веселье гостей все усиливалось, без конца слышались выкрики «Таласса!», намекавшие, что пора бы отвести невесту на ложе, а жениху приступить к выполнению супружеских обязанностей.

Но вечер только начинался, и, несмотря на жажду остаться вдвоем, жених с невестой не торопились, желая насладиться праздником, устроенным в их честь.

За всеобщей радостью никто не замечал, что чело императора нахмурено, а брови сердито сдвинуты. Калигулу будто терзало что-то изнутри, заставляя недовольно морщиться и кривить губы. Он исподлобья посматривал на счастливых молодоженов, мрачно ухмылялся и опрокидывал в себя чашу за чашей.

Гроза грянула уже поздно вечером, когда молодые поднялись и принялись прощаться с теми, кто не собирался участвовать в церемонии введения невесты в дом жениха. А таковых, отягощенных обильной выпивкой и едой, было немало. Уже зажгли ритуальные факелы для сопровождения процессии, как Луций Кальпурний решил произнести речь.

– Счастливое событие соединило наши семьи, – начал он, разгоряченный вином и поддерживаемый благодушными выкриками гостей. – Сама богиня Юнона благословила союз двух любящих сердец. А их семейную жизнь будут оберегать божественные близнецы, в чей ежегодный праздник наши дети стали мужем и женой! Даже наш император Гай Цезарь избрал этот день для свершения своего собственного бракосочетания, а Ливия Орестилла по красоте не уступает Юнии Клавдилле, и любовь наших детей столь же крепка, как и их любовь. Воздадим хвалу нашему любимому властителю, чтобы он и дальше своими замечательными деяниями служил примером молодому поколению патрициев! Предлагаю совершить возлияние тому, кто равен богам!

Гости дружно подняли чаши во славу любимого Гая Цезаря. И отец невесты дал знак к началу торжественного шествия.

Калигула поднялся с ложа и подошел к жениху с невестой, которые рука об руку собирались выйти из шатра. Кружились в воздухе лепестки роз, сыпались со всех сторон фесциннины под смех присутствующих.

– Не лезь к моей жене! – отрывисто и четко сказал Гай, в упор глядя в глаза жениху. Затем он резко вырвал руку прекрасной Ливии из руки Кальпурния и шагнул из шатра, увлекая за собой ничего не понимающую Орестиллу.

– Шествие продолжается! – крикнул Гай встречающей толпе. – Приглашаю всех в мой дворец!

Зазвенела выпавшая из чьей-то руки чаша, послышались удивленные вскрики. Затем в наступившей тишине стало слышно лишь, как хлопают крыльями и тренькают певчие птички.

Кульпурний Пизон и вся его родня застыли в ужасе и недоумении. Зато остальные гости, посчитав случившееся кто шуткой, кто должным, с громкими возгласами одобрения последовали за императором.

Калигула усадил Ливия Орестиллу в свои носилки, которые медленно тронулись прочь.

– Что, красавица, не ожидала? – издевательски спросил Гай у испуганной девушки.

– Мой цезарь, если это шутка, то она несколько затянулась. Дозволь мне вернуться к моему мужу, – дрожащим голосом попросила Ливия. Она ничего не могла понять.

В ответ Калигула молча потянул край ее туники, оголяя округлое бедро девушки и грубо привлек ее к себе.

– Я решил, что ты – моя жена! Я взял тебя по примеру Ромула и Августа! Будь же послушна и покажи свои прелести, которые, как уверял отец твоего несостоявшегося жениха, ни в чем не уступают Юнии.

Ливия расплакалась, умоляя Гая прекратить, но тот продолжал дергать ее за фламмеум, путая волосы. Орестилла слабо отбивалась, но Калигула лишь хохотал в ответ на эти жалкие попытки.

Толпа, идущая за носилками, выкрикивала «Таласса!» и пела похабные песенки, заглушая горький плач новобрачной.

Калигуле не хотелось идти на эту помпезную церемонию, но фламин Юпитера еще с утра заручился его согласием как верховного понтифика. Настроение у цезаря было ужасное, так как после ухода фламина пришел распорядитель строительства императорского дворца с новой сметой расходов. Деньги в казне таяли, подобно снегу в лучах весеннего солнца. Немало средств ушло на постройку огромного корабля, ушедшего из Остии в Александрию, чтобы привезти египетский обелиск. Калигуле непременно хотелось иметь напоминание о городе, где родилась и росла его любимая. Несколько больших проигрышей на скачках, после которых Гай разбил в кровь лицо Евтиху, только подлили масло в огонь. А еще предстояли Секулярные игры, посвященные Прозерпине, где традиционно эдилом выступал сам император. Эйфория празднеств и зрелищ заканчивалась, и срочно нужны были новые средства для пополнения казны. Калигула уже втайне велел нескольким известным обвинителям готовить судебные процессы и передал им бумаги, о которых говорил Макрону на форуме. К тому же в сенат уже был подан список утвержденных им новых налогов.

Поэтому-то он и просидел всю церемонию злой и недовольный, мысленно оценивая затраты семей на организацию свадьбы. Он уже тогда придумал, что заведет себе список врагов, состояния которых после казни будут принадлежать ему. Главы семейств возглавили его именно в тот миг, когда на золотом блюде поднесли императору любимое им яство: жареные с овощами языки фламинго. Еще ему вдруг подумалось, что неплохо бы сделать фламинго одной из жертвенных птиц для своего божества. Эта мысль несколько подняла его настроение, он уже представил себе свое изваяние посреди атриума нового дворца, разодетое в пышные одежды, и жрецов, курящих фимиам и приносящих жертвы на его алтарь.

От всех этих приятных мыслей Гая отвлек громкий голос его друга Вителлия – старшего, расхваливавшего красоту новобрачной. Калигула с интересом окинул взглядом невесту и изумился, насколько она действительно хороша. Но особенно его поразило, какой невинностью веяло от ее нежного облика. Стыдливо опущенные длинные ресницы, легкий румянец и тонкие пальцы, робко пожимающие руку жениху в ответ на обычные римские свадебные непристойности.

Калигуле вдруг захотелось сорвать и безжалостно растоптать этот дивный, редкий цветок! А заодно проверить, действительно ли невинна юная невеста, не согрешила ли до свадьбы? Ведь отец без устали нахваливал ее добропорядочность и скромность. И рассудок молнией пронзила мысль: а ведь ему позволено все и по отношению ко всем!

Решение овладеть Ливией окончательно окрепло, стоило отцу жениха посметь напомнить ему о собственной свадьбе, ведь он так далеко в сердце спрятал эти воспоминания, жгущие огнем боли душу. Гай с трудом подавил желание вонзить кинжал в горло посмевшему равнять свою невестку с божественной Юнией! Никто вовек не сравнится с ней!

С каким наслаждением смотрел Гай на испуганные и удивленные лица окружающих, когда он заталкивал Орестиллу в свои носилки. Особенно глупо выглядел жених, растерянно открывший рот и молча наблюдающий, как другой, более сильный и могучий, уводит его единственную любовь.

Вести разносятся по Риму с необыкновенной быстротой, сама богиня Ирида, вестница богов, не сумела бы соперничать на своих радужных крыльях со скоростью римской сплетни. Огромная толпа уже встречала любимого императора у ворот палатинского дворца. Густой смрад чадивших факелов витал в воздухе, наполняя легкие дымом и заставляя кашлять. Восхищенные квириты напирали, грозя снести ворота и раздавить приближающуюся процессию, так всем хотелось поприветствовать любимого императора, похитившего невесту с брачного пира из-за великой силы любви, пронзившей сердце стрелой Амура. И никто не обратил внимания, что наряд новобрачной изрядно помят, а щеки залиты потоками слез, перемешанных с черной сурьмой, и что порван красивый фламмеум, который она вышивала с таким тщанием.

По обычаю, невесту следовало перенести через порог ее нового дома, но Калигула ограничился легким толчком в спину, и так Ливия Орестилла стала новой хозяйкой палатинского дворца. Им поднесли праздничный пирог, который полагалось разломить новобрачным, Гай по пути в свои покои наскоро отломил от него изрядный кусок и принялся на ходу жевать. Предложить угощение невесте он просто забыл.

Удивленная Ливилла робко поздравила брата, даже Друзилла, которую поддерживал под руку Лепид, вышла посмотреть на избранницу цезаря. Сильный кашель помог ей скрыть свою досаду, ей с каждым днем становилось хуже, и она почти не вставала с кровати, без конца выплевывая темные сгустки крови. Яд Клавдиллы пожирал легкие Друзиллы, причиняя мучительную боль.

В перистиле Гай вдруг заметил, как скользнула за колонну легкая тень. Пираллида! В последние недели гетера жила во дворце, теперь она, видно, сочла, что ее время закончилось.

– Подожди! – остановил ее Гай.

Пираллида робко приблизилась, низко поклонилась вначале императору, затем его невесте, не смея поднять глаз.

– Ты нам нужна, гетера! – Пираллида испуганно вскинула взор. – Моя невеста – девственница! Ты должна обучить ее искусству любви! Дашь ей несколько советов, прежде чем, я сорву этот цветок невинности! И горе ей, если она окажется уже попорченной!

Ливия Орестилла испуганно вздрогнула, и Пираллида поспешила участливо погладить девушку по плечу.

– Пойдем со мной, Ливия, – ласково произнесла она. – Гай должен набраться сил в компании своих друзей, прежде чем придет на брачное ложе.

Пираллида из всех сил постаралась, чтобы ее слова прозвучали не издевательски. Ей было жаль несчастную невесту. Калигула отошел к Мнестеру и Аппелесу, которые уже поднимали чаши с вином, подходили еще гости, явился слегка запыхавшийся Макрон, известие о женитьбе императора застало его на форуме.

А Пираллида тем временем увлекла девушку за собой.

– Перестань трястись, как осиновый лист! Чему быть – тому не миновать! Мы все здесь зависим от прихоти императора!

– Я хочу домой, – плакала Ливия. – Я хочу к своему жениху! Я боюсь!

– Что ты как малое дитя? Сейчас я тебя умою и наряжу в новые одежды, ты должна встретить мужа, улыбаясь. И показать, что тебе приятны его ласки! Сам император выбрал тебя в жены, чтобы ты, знатная девица, родила ему наследника! И молись Юноне, чтобы она помогла тебе зачать в первую ночь! Я покажу тебе, как правильно лечь, чтобы первая боль была менее сильной. Ты же и правда девственница?

Ливия молча кивнула. Она не могла поверить в случившееся, ей казалось, что это дурной сон. Надо только закрыть глаза, потом открыть, и она опять окажется с милым Пизоном. Но ничего не получалось, и девушка только хлопала ресницами и растерянно оглядывалась по сторонам.

А утром, когда гости пришли на традиционную репотию, их удивило, что император встретил их один, без молодой супруги. Гай, глумливо усмехаясь, сообщил, что молодая спит после бурной брачной ночи. К его удивлению, вместе с Вителлиями пришли и Луций Кальпурний Пизон с сыном, они усиленно делали вид, что счастливы оттого, что самому императору приглянулась невеста. Гай Цезарь тут же пожаловал Луцию место в арвальском братстве за заслуги перед отечеством.

И всем было невдомек, что новобрачная, преданная своим любимым, лежит, вся истерзанная и избитая, в кубикуле, заливаясь слезами, а гетера утешает ее, протирая ссадины и укусы целебной настойкой. Калигула избил Ливию после того, как лишил ее девственности, сказав, что никогда еще на его ложе не попадало подобное бревно. Никто не догадывался о причинах его ярости, а виной тому было нелепое сравнение Ливии Орестиллы с Юнией Клавдиллой, и Калигуле захотелось растоптать и унизить свою новую жену, чтобы даже в мыслях она не смела равнять себя той, что красоте была равна богам. А когда Гай утром подошел к своей заветной нише, что хранила образ темноликой богини, ему показалось, что мраморные губы довольно усмехаются.

Через два дня на форуме был вывешен императорский эдикт о том, что Ливии Орестилле дан развод, и она отправлена к родителям. Рядом висел другой документ, содержавший указ, что ей запрещается под страхом ссылки вновь сближаться с Гаем Кальпурнием Пизоном. Народ римский недоумевал.

А с началом роскошных и многодневных Секулярных игр эта история позабылась.

XI

Ранним утром праздника Беллоны громкие вопли разбудили обитателей палатинского дворца. Испуганные слуги со всех ног сбежались к месту шума, но не смели вмешиваться, а лишь беспомощно наблюдали со стороны.

В перистиле шла битва. Агриппина с разметавшимися волосами и в съехавшей набок тунике колотила распростертую на полу Пираллиду.

Они случайно столкнулись у фонтана, и сестра Гая не смогла сдержаться при виде бывшей соперницы. Она обрушила на ее голову страшные проклятия, приказывая убраться из дворца немедленно, на что гетера возразила, что она тут находится по приказу самого императора. В ответ на это наглое заявление Агриппина схватила Пираллиду за волосы и ударила кулаком под грудь. У гетеры от удара стеснило дыхание, она согнулась пополам, а Агриппина с силой опустила ей скрещенные руки на спину, уложив девушку ничком на мраморный пол. Годы жизни с Агенобарбом кое – чему ее научили. Сколько раз она вот так подметала полы в доме собственными волосами, воя и корчась от боли!

Прибежавшая на шум Ливилла пыталась оттащить сестру от Пираллиды. Пол вокруг был залит кровью, хлеставшей из разбитого носа гетеры, и усеян прядями ее густых волос.

На скамеечке у фонтана за этим действом, прижав руку к тяжело вздымающейся груди, с удовольствием наблюдала Друзилла, а рядом с ней покатывался со смеху Ганимед Лепид.

Марк Виниций привел сонного и потому злого Калигулу.

– А ну, глупые гусыни, прочь друг от друга! – закричал цезарь. Агриппина ослабила хватку и устало сползла с тела Пираллиды.

– Брат, – хрипло вымолвила она, – этой твари не место среди нас, в этом дворце. Пусть убирается на Субуру!

Калигула расхохотался. Конечно, Агриппина, вернувшись на днях из Анция, не знала, что он призвал гетеру в свои покои. Ей пришлось уехать из-за простуды сына, Луций подхватил сильный кашель, и ему был необходим морской воздух. Происходящее ее ошеломило: вначале свадьба с похищением невесты, затем ненавистная Пираллида, встреченная с букетом цветов в перистиле. Ливилла еще раньше рассказывала, что Калигула вступил с гетерой в связь, но лишь этим утром женщины впервые столкнулись.

– Я умоляю тебя, Гай! – Агриппина на коленях подползла к цезарю. – Заклинаю памятью моей подруги! Пожалуйста, убери эту тварь из нашего дома! Она причинила мне столько зла, из-за нее мой сын растет сиротой! Она опоила моего мужа отравой, которая вначале разрушила его мозг, а затем здоровье. Ты же был другом Агенобарба!

Калигула смутился. Еще никогда его не просили о чем-то, упоминая при этом Юнию. А ведь они с Агриппиной были так дружны.

– Ладно, быть посему. Считай, сестра, что Беллона приняла твою кровавую жертву.

Присутствующие заулыбались этой шутке, смотря на окровавленное лицо гетеры.

– Ты, Пираллида, сейчас же возвращайся в свой дом, – обратился Калигула к девушке и незаметно подмигнул ей. – Кто-нибудь! Помогите ей!

Довольная Агриппина поклонилась брату, взяла под руку Ливиллу и пошла с ней к выходу. Проходя мимо Пираллиды, которой слуги помогали подняться, она плюнула ей в лицо. Гетера зарыдала в голос от стыда и позора.

Однако, когда она вернулась в свой домик, ее ожидало утешение в виде ларчика, заботливо установленного в вестибуле, – приоткрыв крышку, она увидела золотые монеты и драгоценное кольцо сверху. Калигула отблагодарил ее более чем щедро за оказанные услуги, но Пираллида поняла, что этот дар был прощальным. И предназначался он ей не как гетере, а как жрице темной богини. Она взяла ларчик и прошла в атриум, окликая служанку.

– Ну, вот, я вижу, что моя красавица испытывает новые превратности судьбы.

От звуков этого голоса, до боли знакомого, любимого и ненавистного, руки гетеры разжались сами собой, ларчик упал, и монеты со звоном раскатились по полу.

Лепид проводил Друзиллу до кровати. Она шла, прижав руку к тяжело вздымающейся груди, с усилием делая каждый вздох ее изъеденными ядом легкими. Эмилий помог жене прилечь, поправил подушки, поймал дымчатую кошку, теревшуюся о его ноги, и положил под руку Друзилле, чтобы удобней было гладить мягкую шерсть зверька. Поцеловал жену в лоб и собрался уходить, но она окликнула его:

– Спасибо, Ганимед! Я была несправедлива к тебе! Ты оказался нежным и заботливым мужем. – Друзилла замолчала, восстанавливая дыхание. Эмилий терпеливо ждал, хотя знал, что вот – вот начнутся скачки, и цезарь, скорее всего, уже там, в Большом цирке. – Я чувствую, что жить мне осталось считанные дни…

Лепид протестующе вскинул руку:

– Ну, что ты, моя голубка, не терзайся понапрасну. У тебя впереди долгие годы жизни. Мы еще поедем в путешествие. Хочешь – в Грецию, а хочешь – в Египет? – он присел к ней и погладил ее разгоряченный лоб. Жар не спадал уже которую неделю. – Наша империя настолько велика, что порой мне кажется, что Рим – хозяин мира. А сколько диковинок в Азии? Ты же ничего не видела.

– Нет, не хочу в Азию, – надула губки Друзилла. – Там наместником мой бывший муж. Мне всегда хотелось увидеть Акрополь, полюбоваться его мощью и величием.

Эмилий турнул кошку и лег рядом с Друзиллой, обнял ее, а она положила голову ему на грудь. Лепид уже не думал о скачках и желал только одного: чтобы жена улыбнулась и продолжила мечтать о будущем, позабыв печальные мысли.

Он влюбился в свою насильно навязанную жену, едва узнал от врача, что она смертельно больна. Лекарь проговорился об этом в их первую брачную ночь, когда Друзилла испытала сильнейший приступ. Искренняя жалость быстро переросла в более сильное чувство, когда Эмилий увидел, как пренебрегает ею Гай, как сторонятся ее сестры. Никто не любил злую и гордую Друзиллу, и лишь Эмилий разглядел в ней ранимую и истосковавшуюся по ласке и любви душу. И он поклялся у алтаря в храме Венеры на Капитолии, что, если Друзилле предстоит скорая смерть, то умрет она счастливой и любимой. Богатое пожертвование храму и просьба жрецам каждое утро приносить в жертву богине белую телку с вызолоченными рогами должны были продлить дни и облегчить муки любимой жене.

Любовь изменила его и даже Калигулу заставила уважать и ценить этого прежде тщеславного и пустого римского щеголя.

– Я думаю, тебе не помешает прогулка по саду. Сегодня такой солнечный день, и аромат цветов поистине великолепен. Если хочешь, возьмем с собой твою кошку.

Друзилла благодарно улыбнулась.

– Я сам отнесу тебя в сад. Мы сможем там насладиться обедом и позвать музыкантов развлечь нас.

– А разве ты не спешишь в Большой цирк?

– Нет. Я буду счастлив провести с тобой этот славный денек. Ты и я! Что может быть лучше? Ну и еще твоя кошка!

Друзилла рассмеялась в голос, но тотчас осеклась, вспомнив о другой кошке, дикой пантере, которую когда-то подарил ей Макрон. Неужели она теперь похожа на ленивую мурлыкающую Дымку, а не на гневливую, громко рыкающую пантеру со смертельной угрозой в желтых глазах?

В саду Эмилий постелил мягкое покрывало на мраморную скамью, помог Друзилле лечь и уложил ее голову к себе на колени.

– Знаешь, Лепид, мне нужно многое тебе рассказать. Я не хочу унести с собой в могилу свои и чужие тайны. Чувствую, что мне просто необходимо тебе довериться, потому что вот уже которое утро я вижу, едва открываю глаза, пред собой ее лик.

– Чей лик? – перебил ее Ганимед.

– Юнии Клавдиллы, моего врага. Вначале она просто смотрела на меня, потом стала что-то говорить, но я не успевала разобрать, как она исчезала в дымке утра. Но вот уже второй день я слышу, что она говорит. И слова эти внушают мне ужас от нашей скорой встречи на берегу Стикса.

Напрягшийся Эмилий едва нашел в себе силы спросить:

– Что же она говорит?

– Лик ее темен, а волосы шевелятся, как змеи Медузы. И я слышу ее слова: «Это я! Это я!» Лишь два слова повторяет Юния и улыбается, а это означает, что именно она отравила меня. Она! – выкрикнула Друзилла. – И муки мои не закончатся в царстве теней. Она поджидает меня там, и мне страшно, и так не хочется умирать! Ты должен узнать все, Эмилий! Узнать, кем была она на самом деле! Я расскажу тебе всю правду!

– Тише, тише, моя малышка, – Ганимед испуганно прижал палец ко рту, – ты привлечешь ненужных свидетелей. Успокойся для начала, иначе кашель опять измучает тебя. Я принесу тебе целебный отвар, а ты подожди!

Помимо отвара, взволнованный Лепид принес и фрукты, предчувствуя, что разговор предстоит долгий, и не ошибся, ибо то, что, захлебываясь кашлем и сплевывая кровь, рассказала ему Друзилла, заставило его ужаснуться и взглянуть другими глазами на ту, которой когда-то поклонялся Рим и которую до сих пор не мог забыть император. Убийцу, клятвопреступницу, отравительницу Юнию Клавдиллу. Хотя и собственная жена предстала перед ним в ином свете, поскольку Друзилла не умолчала и о своем участии в заговоре, закончившемся так неудачно из-за смерти Агенобарба.

Всю ночь Эмилий провел без сна, обдумывая полученные сведения. И к утру кое – какие мысли зародились в его голове, но на осуществление этих идей, как он понимал, должны были уйти месяцы, а то и годы. Но… попробовать стоило!

Пройдет всего полтора года, и Эмилий проклянет день и час, которые он провел с Друзиллой в тенистом и благоухающем палатинском саду, а заодно и тот разговор, что посулил ему исполнение его неосуществимых желаний…

И перед смертью узрит он темный лик прекраснейшей из женщин.

Взволнованный Невий Серторий Макрон отдавал распоряжения. Рабы метались взад – вперед, стараясь как можно быстрее выполнить его сбивчивые приказы. Посланцы бежали на Велабр за свежими продуктами, на Бычий рынок за мясом, повара точили ножи, спешно начищали посуду, а готовили триклиний к пиршеству.

Энния стояла с Невием рядом и с мольбой в глазах теребила его за рукав туники.

– Отойди, жена! – без толку увещевал он ее, но она не отступала.

– Невий, мне нужен новый наряд! И новые украшения! Я не могу встретить гостей в старье, чтобы каждый потом обозвал тебя скупцом, а меня жалкой уродиной! Моя мастерица причесок заболела! Нужна новая! За ней надо послать носилки!

– Да от меня-то что требуется? – огрызался Макрон. – Чтобы я привез лично твою мастерицу? Или съездил за бусами в лавку?

Энния округляла глаза и кричала:

– Денег! Денег мне нужно!

Макрон уже в пятый раз безропотно шел в таблиний за очередным кошелем, но его вновь на полпути останавливал управляющий, брал этот кошель из его рук, и отдавал рабам, бегущим осуществлять новые идеи то по украшению дома, то по приготовлению изысканного блюда.

И Энния опять повисала на руке и плакалась. Наконец измученный Макрон, голова у которого уже раскалывалась на тысячу кусков, сунул ей в руки ключ от сундука со сбережениями, и Невия, крепко сжав добычу, ускользнула быстрее тени.

Вечером должен был состояться торжественный обед в честь прибытия иудейского царя Башана Ирода Агриппы, любимца Рима. Сам император ответил согласием на приглашение, оказывая великую честь этому дому, куда совсем позабыл дорогу.

Ирод приехал, как всегда, нежданно – негаданно, и радостно обнял выбежавшего навстречу хозяина.

– Пропал, провалиться тебе в Тартар! – ворчал Макрон, чуть ли сокрушая кости изящному Агриппе медвежьими объятиями. – Хоть бы объяснил, почему уехал! Но я рад, прокляни меня Юпитер, рад тебя видеть, мой старый друг! Как дети и Киприда? Что за странное письмо пришло от тебя?

Вывернувшись из медвежьих лап, Ирод поспешно прижал палец к губам.

– О самом важном после! – прошептал он. – Я неспроста писал об испанском вине. Все дело в Испании, мой Невий!