Текст книги "Ядам и Лилит"

Глава 6. Вместе

Когда я проснулась, от огня остались угли. Наверное, Йа-дА вставал много раз и сжёг все дрова. Подкормив чахлый огонь последней сухой веткой, я выбралась наружу. После тепла пещеры серое утро казалось особенно стылым и ветреным. Собрав побольше дров, я решила заняться оленьими потрохами и шкурой.

В очаге весело трещали сучья, Йа-дА крепко спал, и будить его не хотелось. Крупный хищник в пещеру не протиснется, а волчьего молодняка можно было не опасаться. Положив возле юноши копьё, я взяла его нож и потащила шкуру с завёрнутой в неё требухой к реке. Кишки можно использовать для хранения жира или вместо ремней. А очищенный олений желудок, если вывернуть его наизнанку, наполнить водой и зарыть в горячие угли, станет мягким, а жидкость внутри – очень вкусной! Йа-дА понравится…

Я всё время думала о нём, и странные мысли лезли мне в голову. Впервые в жизни я жалела об отсутствии гребня! В моей Тойби женщины делали гребни из позвоночников и костей красных рыб. Я терпеть не могла, когда ми-а расчёсывала мне волосы, вырывалась, кричала, что она выдирает из моей головы целые пучки. С тех пор как она заболела, никто не расчёсывал мне волос. Йа-дА сравнил их со снегом, но наверняка они больше похожи колючий кустарник!

Ещё я думала о том, как выглядит моё лицо. Перед сном я умылась из бурдюка, но застарелая грязь не могла не въесться в кожу. Йа-дА любит всё чистое и красивое – вон как чисто у него в пещере и какая на нём красивая одежда! Наковыряв на дне немного песка, я принялась тереть им лоб, щёки и шею. Потом опустила в воду волосы и долго их полоскала, хотя от холода ломило пальцы. Заострив толстый кусок сосновой коры, я стала раздирать им мокрые пряди. Вот бы ми-а порадовалась! Интересно, Йа-дА заметит?

Ещё я думала о волках. Эти звери живут стаями – иногда большими, как наша Тойби когда-то, иногда совсем маленькими. Наверное, тощая четверка родилась в одиночной семье, и родители погибли раньше, чем научили волчат охотиться. Осень они протянут на кротах и мышах, а зимой, если не прибьются к чужой стае, околеют от голода. Соскребая с оленьей кожи остатки мяса и мышц, я скатывала их в комок для волков. Йа-дА пожалел неопытных зверей, и мне тоже стало их жаль. Как быстро мне передаются его чувства…

* * *

Йа-дА сидел на поваленном стволе неподалёку от входа в пещеру. Его лицо было обращено к восходу, перед ним вновь лежали череп и кости. Округлые камни он выстроил в том же порядке, что и накануне: три в основании, два над ними и один сверху. Заметив меня, Йа-дА указал на череп:

– Брат Ядама.

Видя, что я в недоумении, он изобразил груди, живот и сказал: женщина. Я повторила. Он показал, как женщина качает ребёнка. Я произнесла вслед за ним: мать. Потом из его жестов выяснилось, что у матери двое детей: один ребёнок стоит у её ног, второй у неё на руках. Юноша покачал младенца и ткнул себя в грудь:

– Ядам.

Указав на череп, изобразил ребёнка постарше.

– Брат Ядама.

Я сразу вспомнила братьев, убитых Космачом. Они были очень привязаны друг к другу. Понятно, почему Йа-дА так горюет…

Спрятав череп и кости брата в мешок, Йа-дА собрался подняться, но я его остановила, чтобы осмотреть ногу. Опухоль спадала медленно, багровое вздутие показалось мне очень горячим. Ми-а часто показывала мне одну низкорослую травку и говорила, что её дух любит людей, поэтому травка растёт вблизи человеческих троп. Её округлые жилистые листья заживляли раны. Эта травка сейчас была мне очень нужна!

Травку я не нашла, зато наткнулась на дерево с опущенными в воду ветвями. Плачущее дерево! Его кора притупляла боль и помогала при многих недугах. Сломанную ногу Кы-А моя ми-а оборачивала корой плачущего дерева, и я поступила так же – обернула стопу Йа-дА тонкой зеленовато-серой корой. С трудом натянув на неё обувку, я примотала к ней по бокам куски сосновой коры, чтобы поддерживали ногу.

Йа-дА отнёс кости брата в пещеру и вернулся с другим мешком. Вынув из него желвак, он постелил мешок на правое колено и принялся отбивать шершавую корку. Я занялась разделкой оленьей туши, но вскоре знакомый скулёж отвлёк нас от работы – запах мяса привлёк голодный волчий выводок. Бросив на Йа-дА вопросительный взгляд, я медленно повторила слова, сказанные им вчера:

– Волки молоды. Плохо охотятся. Волки голодны. Пусть едят.

Он с улыбкой кивнул. Сбегав в пещеру, я принесла ему оленью ногу и катышек, который соскребла со шкуры. Волчьи морды боязливо выглядывали из кустов, с их языков капала слюна, из глоток вырывалось умоляющее повизгивание. Йа-дА издал резкий свист и швырнул в них мясным комком. Трое волков шарахнулись, а один прыгнул вперёд и на лету проглотил катыш. Йа-дА снова свистнул, помахал отрезанной конечностью, однако не бросил её волкам, а точно уронил – почти у самых своих ног. Я с интересом смотрела: что он задумал на этот раз? Волки скребли когтями камни и сухую траву, взвизгивали, истекая слюной: страх в них боролся с голодом. Наконец смельчак, проглотивший катыш, решился и пополз к оленьей ноге. Йа-дА не шевелился. Тощий волк, хоть и вжимался брюхом в землю, был весь на виду. Я чувствовала, как заходится от ужаса его сердце, и не понимала, зачем Йа-дА устроил ему это мучительное испытание.

– Стой!

Зверь замер.

– Бери.

Значений слов ни я, ни волк не поняли, но в тоне сомнений не было: первое – запрет, второе – разрешение. Впившись зубами в оленью кость, волк отскочил в сторону и исчез в кустах. Йа-дА обернулся ко мне.

– Волки молоды. Плохо охотятся. Ядам их научит. Но сначала научит их слушаться.

Он дополнял речь жестами, и я пришла в восторг: как с ним интересно! Мне хотелось, чтобы он ещё что-нибудь рассказал. Коснувшись его накидки, я спросила:

– Мать Йа-дА?

Он кивнул. Тогда я дотронулась до гигантских клыков на его ожерелье.

– Йа-дА?

– Нет. Отец Ядама.

– Отец?

Йа-дА принялся объяснять, но значение нового слова я так толком и не поняла. Судя по его жестам, отец – муж его матери или один из мужей, учивший Йа-дА и его брата охотиться.

– Отец убил длиннозубого!

Приподняв гигантские клыки, Йа-дА приставил их к верхней губе и зарычал. Потом развёл руки в стороны, чтобы я представила размер хищника. Если я его правильно поняла, длиннозубый походил на пещерного льва и не уступал ему в длину, однако передняя часть туловища у него была мощней и превосходила заднюю, как у гиен. В нашей Тойби таких не встречали!

Йа-дА стал настороженно осматриваться, изображая охотника, и указал на поваленный ствол: зверь там! Его глаза возбуждённо блестели, он увлёкся, разыгрывая передо мной охоту отца. Мне же вспомнилось, как мужчины Тойби вытанцовывали сцены охоты. Представления проходили у общего очага, женщины и дети то испуганно закрывали лица, то разражались восторженными криками. Сколько раз охотники изображали, как вождь добыл орла! Только о том, как он в одиночку одолел белого льва, так никто и не узнал – ни из рассказа, ни из танца. Ми-а боялась, что дух зверя захочет ему отомстить, и упросила вождя не рассказывать об этой победе.

Йа-дА подковылял к поваленному стволу с явным намерением взобраться на него. Он собирается показать мне прыжок чудовища? Да он с ума сошёл! Ми-а часто смеялась: рассказы об охоте действуют на мужчин, как красный гриб – они теряют разум! Опередив юношу, я вскочила на ствол, согнула указательные пальцы под верхней губой: длиннозубым будет Лил-Ыт!

Йа-дА со смехом отступил и опустился на правое колено. Затем сделал вид, будто упирается в землю воображаемым древком и нацеливает на меня остриё. Я напружинила тело и – прыгнула! Он оттолкнулся правой ногой и метнулся навстречу. Обхватив меня, Йа-дА повалился на спину и расхохотался во всё горло:

– Отец одолел длиннозубого, а Ядам поймал невесту!

Слов я не поняла, но его заразительный смех передался и мне. Мы так долго не могли отсмеяться, словно впрямь нажевались красных грибов…

Ночью, глядя в огонь, я вспоминала слова старухи: горе не длится вечно – это против природы. Наверное, ми-а и вождь улыбаются с неба, а Кы-А дует в орлиную кость. Они радуются, что сердце моё оживает. Йа-дА подарил мне день, в котором хотелось остаться. Как на поляне, усыпанной белыми цветами…

* * *

Йа-дА проснулся первым. Выйдя из пещеры, я застала его с черепом и костями брата возле каменной пирамидки. Когда я вернулась с дровами, он уже занимался вчерашней работой: отделял сколы от оббитой сердцевины желвака. Пристроившись неподалёку, я разделывала остаток оленьей туши и украдкой любовалась движениями его рук.

Поймав мой восхищённый взгляд, он поманил меня и указал на остриё копья, на свои заготовки, потом – на древко, на меня и на нож. Я понятливо закивала: ему нужна жердь для древка. Он соединил большой палец с указательным, показывая, какой толщины. Потом растопырил пальцы: вот сколько надо!

Я отправилась выполнять поручение, недоумевая, зачем ему столько копий с такими тонкими древками? Кы-А говорил: чтобы копьё пронзало шкуру, если зверь крупнее длинноухого, требуется вес, его придаёт тяжёлое древко…

Когда я приволокла срезанные деревца, Йа-дА вручил мне полукруглый скребок для выделки шкуры. Это было очень кстати – скоблить кожу ножом не слишком удобно. Мне захотелось немедленно опробовать новое орудие, однако он меня остановил. Следуя его жестам-указаниям, я стащила с куста просохшую шкуру и втёрла в кожу содержимое оленьих кишок и желудка. В моей Тойби кожу смягчали иначе, но мне было интересно всё новое. Дважды сложив шкуру пополам, я принялась уминать её босыми ступнями, поглядывая на юношу.

Йа-дА очистил древки от коры и веток и, подравняв, стал расщеплять насады. Одну жердь – с толстым сучком – укоротил почти вдвое, не обрезая сучок на конце. Для чего ему эта палка? Он обстругал её по длине, и сторона с сучком стала плоской. Заметив моё любопытство, Йа-дА коснулся своего лба:

– Ядам научит Лилит.

Глядя, как он осторожно насаживает наконечники, я вспоминала слова вождя. Он говорил, что соединение наконечника с древком – самое слабое место и часто ломается. Только его копьё, заговорённое моей ми-а, было особенным: наконечник не отломался ни когда я выдалбливала землю для его могилы, ни когда вытягивала Йа-дА…

Опять бросив взгляд на юношу, я заметила, что он разматывает узкие полоски кожи, которыми я перевязала его стопу. Он собирается ими приматывать наконечники?! Схватив его ладони, я протестующе закричала. Его нога нуждалась в повязке! Охотники Тойби заливали место соединения клеящей смолой, и я изобразила, что дёргаю наконечник и не могу вытащить. Йа-дА смотрел на меня с недоумением. Он не знает, что место насада можно укреплять клеем? Я прикоснулась к своему лбу:

– Лил-Ыт научит Йа-дА!

Объяснив, что он должен выкопать небольшую яму, я побежала в уже знакомый мне лес. С трёх белоствольных деревьев я содрала куски бересты, скатала их в плотный рулон и завязала тонкими гибкими прутьями плачущего дерева. Небольшой кусок коры свернула в конус, прутиком перетянув вершину. Ещё для приготовления смолы требовалось много дров. Когда всё было подготовленно, я воткнула конус в яму, поверху выложила толстые прутья и поставила на них берестяной рулон. Замазав его вязкой землёй, обложила холмик дровами и до заката щедро кормила огонь. Когда стало темнеть, я раскидала ножом тлеющие головёшки, почерневшую земляную корку и обугленные прутья. Йа-дА с интересом следил за моими действиями. Достав из ямы берестяной конус с пузырящейся смолой, я полила ею соединения наконечников с древками. Оставалось дождаться утра, чтобы сцепился клей.

Этой ночью я быстро уснула, а проснулась внезапно – от холода. Во время одиноких странствий мне приходилось спать без огня, в сырой одежде, и замёрзнуть под шкурой у горящего очага я никак не могла. Однако моя спина ощущала холод, точнее – отсутствие тепла. Йа-дА! Я его не чувствовала. Он ушёл?

Вдруг до меня донёсся стон – глухой, будто со дна пропасти. Йа-дА откатился за край шкуры, его голова запрокинулась, пальцы скребли по полу, точно тянулись к оружию. Лицо искажала мучительная гримаса, а открытый рот хватал воздух, словно кто-то его душил. Хрипы, вырывавшиеся из его горла, были слабым отголоском криков из мира невидимых – его дух с кем-то боролся! Космач! Я торопливо подсунула под правую ладонь Йа-дА древко копья. Не то! Рукоять ножа – не то!

– Йа-дА! – Я затрясла его плечи.

Случалось, что люди умирали во сне. Вдруг Йа-дА не проснётся? Мне никак не удавалось его разбудить. Что же делать?! Страх, охвативший меня при мысли о том, что на него напал злобный дух Космача, становился всё сильнее. Я беспомощно оглядывалась по сторонам, не зная, какое оружие ищет Йа-дА. Огонь в очаге взвился, рассыпался с шумным треском, и в расселине пола матово блеснул гигантский клык. Ожерелье!

Днём юноша не снимал своё грозное украшение, а перед сном клал в изголовье. Как оно оказалось в трещине у стены? Схватив ожерелье, я вложила его в пальцы Йа-дА, и они крепко сжались – то, что нужно! Он задышал ровнее, лицо стало разглаживаться, хотя тело время от времени подёргивалось, и чуть заметно подрагивали пальцы левой руки. Ещё что-то ищет? Я стиснула его ладонь: Лил-Ыт и Йа-дА вместе!

* * *

Утро выдалось солнечным и безветренным. Снопы лучей между стволами окутывали лес сиянием, и он стоял тихо-тихо, словно боялся спугнуть нежданную радость.

Почистив оленью шкуру, я придавила её камнями и оставила отмокать в реке. Скребок у Йа-дА получился очень удобным, мне хотелось сказать ему об этом. Когда я вернулась с реки, он уже встал и успел убедиться в крепости моего клея.

– Лилит научила Ядама! – он благодарно коснулся пальцами моего лба. – Теперь охотник покажет ей, как пользуется дротиками и металкой.

Йа-дА поднял два лёгких копья, прихватил короткую палку с сучком на конце и, махнув, чтоб я следовала за ним, зашагал вдоль берега. Я радовалась тому, что он идёт сам и почти не хромает. Йа-дА послушал меня! Насады дротиков обмотал оленьими жилами, а не бечевой с ноги, и к левой обувке привязал куски сосновой коры.

Настроение у него было под стать утру – мысли о костях брата и воспоминания о ночном кошмаре не омрачали лица. Мне передавалось его радостное возбуждение, и я вновь удивлялась, насколько легко перенимаю чувства Йа-дА. Почему же я не поняла своего мужа, когда он попросил принести воды? Почему не догадалась, что он собирается сделать? Будь я немного внимательней, загляни я ему в глаза, мне бы сразу стало понятно, что ему не нужна вода…

Оглянувшись, Йа-дА остановился. Когда я подошла, провёл пальцем по моей щеке, стирая слезу и уже ставшим привычным жестом соединил наши ладони.

– Мысли увели Лилит в ночь. Ядама они часто уводят. Но сейчас утро, и Ядам вместе с Лилит.

Отпустив мою ладонь, он указал на отдалённое дерево и протянул одно из своих лёгких копий. Он шутит, предлагая мне метнуть дротик в это дерево? Даже вождь не сумел бы попасть с такого расстояния! Однако Йа-дА настаивал. Не особо стараясь, я исполнила его просьбу. Брошенный дротик упал далеко от цели. Йа-дА метнул второй, в отличие от меня, вложив в бросок всю силу. Его дротик упал подальше, но, конечно же, не долетел. Зачем он затеял эти бессмысленные кидания?

Подобрав дротики, Йа-дА вернулся ко мне. Поднял обструганную палку, приставил к ней дротик так, что конец древка упёрся в сучок. Размахнулся, и – вжик! – металка осталась в его пальцах, а дротик вонзился в ствол! Он молниеносно повторил те же действия со вторым дротиком, и тот оказался в стволе точно под первым.

Когда я справилась с изумлением, Йа-дА принялся меня учить. Я сделала много неудачных попыток, но он терпеливо показывал, как держать металку и древко, в какой момент разжимать пальцы, чтобы пустить дротик в полёт. Наконец у меня получилось – остриё вонзилось в кору! Я запрыгала от восторга! Издав ликующий возглас, Йа-дА наклонился – то ли обнять меня, то ли поднять второй дротик, – и я благодарно лизнула его в лицо… Ой! Что же я сделала?! В смятении отскочив от него, я изобразила, что встряхиваю мокрую шкуру, и бросилась к реке.

Шкура никуда не делась – лежала на том же месте, где я её оставила рано утром, – но думала я совсем не о ней. Женщина касается языком губ мужчины, только если выбирает его в мужья – не по жребию, а по собственному желанию. Мои щёки горели, тело вспотело от мысли, что я подала Йа-дА знак! Это вышло случайно, я не хотела! Йа-дА – чужой, он не сможет его понять… Но сколько я себя ни успокаивала, смятение не проходило. А-ми, случайностей не бывает! – говорила старуха. – Всё имеет свою причину, но известна она лишь невидимым.

Скинув одежду, я тёрла её песком и полоскала, полоскала и снова тёрла, не замечая, что делаю. Солнце светило прямо над головой, тёплый день казался подарком лета, быть может, прощальным. Разложив на камнях выстиранную одежду, я решительно шагнула в воду. Моё посвящение было не полным, в нём отсутствовало последнее соединение – с духами воды.

Прозрачные волны перепрыгивали через валуны, толкали меня в живот и бока, обдавали брызгами, заставляя подрагивать. Немного привыкнув к холоду, я ухватилась за два камня и вытянулась. Студёные струи успокаивали, омывали моё тело, делали меня чистой. Закрыв глаза, я наслаждалась, ощущала себя частью потока. Духи воды рокотали, журчали, звенели: доверься, отдайся, мы примем тебя. На мгновенье мне стало страшно: меня разобьёт о камни! Но я только крепче зажмурилась и – разжала пальцы! Духи воды меня приняли, подхватили под плечи и спину. Поток всё нёсся и нёсся, я словно зависла над ним, пока вдруг не почувствовала, что меня держат не духи, а руки.

– Лилит замёрзла. Ядам хочет её согреть.

Глава 7. Невеста

Вспоминая спокойную бережность вождя в нашу единственную ночь, я теперь понимала, что он согласился стать моим мужем только из долга. Последний этап моего женского посвящения завершил не он, а юноша, согревший меня в реке. Йа-дА не поглаживал мой затылок, а захлёбывался от восторга, плакал от счастья, и я – его первая женщина – вместе с ним.

Лето передумало уходить. Словно длился первый счастливый день новорождённого мира, не знавшего смерти и зла. И так ярко горел небесный очаг, что мы щурились, выходя из пещеры, но покидали её ненадолго – собрать дрова, сходить за водой… И торопились обратно: поскорее скинуть одежду, юркнуть под шкуру, запутаться в руках и ногах друг друга…

Лопнула оболочка Яйца, и возникли звери, птицы и рыбы, всех их было по двое. Последними вышли люди – мужчина и женщина. Йа-дА и я!

Я всё лучше понимала его язык и быстро ему училась. Он тоже учился моему, такая у нас повелась игра, но у него получалось хуже. Когда речь шла о том, что нас окружало, я легко изъяснялась с ним. Однако, едва он заводил разговор об обычаях своего племени, мне приходилось туго. Многих понятий у нас в Тойби просто не существовало, например, отец. А ещё – невеста и свадьба.

Однажды Йа-дА стал вкладывать кусочки мяса мне в рот. Игра мне понравилась, я попыталась сделать то же самое, но он остановил мою руку.

– Ядам – охотник, Лилит – невеста. Она кормит очаг, а охотник – её.

– Что значит Лил-Ыт – невеста?

Он растерянно посмотрел на меня и вдруг хлопнул себя по лбу:

– Разум Ядама уснул! Он так счастлив с Лилит, что забыл о главном! – Сняв ожерелье с клыками, Йа-дА бережно протянул его мне. – Если Лилит согласна стать женою охотника, пусть примет его свадебный дар.

– Разве Лил-Ыт не жена Йа-дА? – удивилась я.

– До свадьбы Лилит – невеста.

– Что такое свадьба?

Он принялся объяснять. Я представила что-то вроде жеребьёвки, только мужчины и женщины договариваются друг с другом и заранее знают, кто с кем будет. Потом Йа-дА сказал, что мужчина перед свадьбой должен построить дом – жильё для себя и жены. Так принято у некоторых птиц, видимо, и у чужих. Значит, их свадьбы проходят реже наших жеребьёвок, иначе жилищ не настроишься. Или мужчина строит дом и после каждой свадьбы вводит туда новую жену?

– Как долго муж и жена вместе живут после свадьбы? – спросила я.

– Как долго? – Йа-дА вскинул на меня непонимающий взгляд. – Пока кто-то из них не отправится в серые луга.

Он предлагает мне быть его женою всю жизнь?! Жить в доме, который он построит, кормить его очаг и никогда не участвовать в жеребьёвках? Я невольно вздохнула, представив лицо моей ми-а, предложи ей такое вождь.

– Лилит вздыхает? – голос Йа-дА дрогнул. – Не хочет быть женою охотника?

До чего же глупый охотник! Лил-Ыт просто не может поверить в такое счастье!

– Лил-Ыт хочет! Хочет всю жизнь провести с Йа-дА!

– Тогда пусть примет свадебный дар.

* * *

Я всё больше узнавала о нём, его семье, общине и роде. Понятие семья у нас различалось. Я под семьёй понимала всю Тойби, он – только кровных родственников. Наша Тойби по смыслу была ближе к его общине. В общине жили люди из разных семей, её основу составляли мужчины рода, а их жёны принадлежали к другим родам. Мужчины и женщины одного рода считались братьями и сёстрами и не могли становиться мужьями и жёнами. Это было запрещено – табу! Девочек растили в родительских семьях и отдавали в общины других родов взрослыми невестами.

Понятие род для Йа-дА было самым важным, а для меня самым сложным, потому что в род входили не только живые люди, но и духи мёртвых родичей и ещё какой-то Первопредок. Ничего подобного у нас в Тойби не выдумывали, и представить, что такое род, мне не удавалось. Я не расспрашивала Йа-дА, надеясь, что позже пойму сама. Но старалась запоминать всё, особенно, когда он рассказывал о себе.

– Три весны назад Ядам прошёл охотничье посвящение. Взрослому охотнику не пристало жить в родительском доме – следует строить собственный и обзаводиться хозяйкою очага. Парни сговариваются с невестами ещё до посвящения. Осенью и весной на свадьбы собираются все общины долины, там и знакомятся. Ядам тоже присматривал себе невесту, но никак не мог выбрать девушку по сердцу. Охотники, проходившие с ним посвящение, уже жили своими семьями, успели отцами стать, а Ядам оставался в родительской хижине. У него был печальный пример… – Йа-дА помрачнел. – Его старший брат поторопился и выбрал плохую жену.

О брате Йа-дА всегда говорил с затаённой болью. Вот и теперь он умолк и невидящим взглядом уставился в огонь. По его лицу бегали тени, на обнажённых плечах поблёскивали капельки пота. Он уже не казался истощённым, как в первый день, смуглая кожа обтягивала не кости, а мускулы, и меня это очень радовало.

– Почему Йа-дА выбрал Лил-Ыт? – спросила я, чтобы отвлечь его от тягостных мыслей. – Он о ней ничего не знает…

– Кое-что знает, – улыбнулся Йа-дА. – Например, что обязан ей жизнью. Что Лилит выправила его ногу. Что она умеет настоять на своём. Что она любит играть и быстро учится. Что она засыпает на правом боку, любит кислые ягоды с косточками, часто плещется в холодной воде. Кроме того, Ядам знает её секрет. – Он лукаво мне подмигнул. – Лилит нечем расчёсывать волосы!

У меня рот приоткрылся от изумления: он заметил, как я мучаюсь, раздирая пряди заточенными кусками коры? Гибко наклонившись, Йа-дА достал что-то из-под брошенной на шкуре рубахи – так он называл свою накидку – и вложил мне в ладонь.

– Пусть Лилит простит, что охотник заставил её долго ждать.

О… У меня на ладони лежал выточенный из оленьего рога гребень с четырьмя гладко отполированными зубцами…

Ни одна женщина Тойби не только не получала – не могла получить такого подарка! Ведь никто из мужчин не замечал, что гребни из рыбьих рёбер и позвонков часто ломались. А, если бы и заметил, не стал бы тратить время на то, чтобы женщине было удобно расчесывать волосы. Охотникам не было дела до женских забав…

Я не присматривалась к тому, что Йа-дА вырезает из рога. Из первого он смастерил рукоять для ножа, и я думала, что второй рог пойдёт на какой-нибудь из его инструментов. А он, оказывается, столько времени провозился, изготавливая мне гребень! Меня переполняли благодарность и восхищение, и самая прекрасная вещь из тех, что я когда-либо видела, расплывалась у меня перед глазами.

Йа-дА откинулся на спину, притягивая меня к себе.

– Лилит убедилась, что охотник о ней кое-что знает? Ядам чувствует в ней много горя, но ни о чём не расспрашивает. Лилит расскажет сама, когда захочет. А невесту он выбрал, потому что узнал о ней главное: Лилит делает его счастливым, и он хочет сделать счастливой её.

* * *

В первый день новорождённого мира все вышедшие из Яйца жили в любви. Мы делили пещеру с волками. Случилось это не сразу…

Йа-дА учил волков каждый день. Самой сообразительной из четвёрки оказалась волчица: первой прибегала на его свист, первой приносила палку, которую он швырял, быстро усваивала новые команды. Йа-дА дал ей прозвище Серая. На загривок своей любимицы он впервые опустил ладонь. Серая задрожала, однако вскоре ей ласка понравилась, и она начала сама подсовывать голову ему под руку. Братья Серой, получившие клички Первый и Второй, были настолько похожи, что мы их не различали. Мне больше всех нравился самый тихий из волчьего выводка, прозванный Робким. Шерсть у него была светлее, чем у остальных, и глаза не жёлтые, а тёмно-карие, как у Йа-дА.

Научив волков понимать команды, Йа-дА решил устроить им охотничье посвящение. Первым делом он разведал окрестности. Необычные олени из этих мест уже ушли, зато он обнаружил присутствие другого зверья: лосиные площадки, на которых ревели возбуждённые гоном быки; следы многочисленного кабаньего семейства; отпечатки медвежьих лап, округлых подушечек рыси, косульих копытец. Из более мелкой живности – длинноухих, лис, куниц, тетеревов, куропаток. Заметив в сухом овражке вход в барсучью нору и убедившись, что она обитаема, Йа-дА определился со зверем для волчьего посвящения.

В течение нескольких дней он заставлял волков внюхиваться в когтистые пятипалые следы и ямки с барсучьим помётом, а затем проходить вдоль троп, по которым барсук ночами отправлялся на поиски пищи. Принюхавшись, волки нашли ещё два входа в барсучью нору.

Охота началась в предрассветных сумерках. Над землёю висел туман, ветра почти не было. Трое волков залегли у входов, а волчица отправилась на поиски хозяина норы – барсук вот-вот должен был возвратиться после ночной кормёжки. Йа-дА неподвижно застыл неподалёку от главного входа, держа наготове металку и дротики. Я наблюдала поодаль под прикрытием куста.

Кы-А часто охотился на барсуков по просьбе моей ми-а. У нас в Тойби барсучий жир, как и медвежий, использовали для лечения. Зимой, когда я кашляла, ми-а жиром натирала мне грудь; летом, когда я расчёсывала искусанную насекомыми кожу, снимала им зуд; его втирали в больные колени…

Пыхтение и стрекочущий лай оборвали мои мысли – барсук, возвращаясь в нору, почуял волчицу! Йа-дА метнул дротик на звук. Одновременно раздались рассерженный крик и жалобный визг. Неужели он попал в Серую? Но Йа-дА не промахнулся – барсук во всю прыть нёсся к норе, а за ним волочилось древко. Вжик! – второй дротик вонзился в чёрную шкуру. Зверь издал новый крик боли, однако даже этот удар его не остановил. Сбавив скорость, он упорно ковылял к своему убежищу. Навстречу ему из травы выскочил Робкий. Разъярённый барсук полоснул его по носу зубами и добавил острыми когтями передних лап. Взвизгнув, волк отскочил. С двух сторон вынеслись Первый и Второй, следом – волчица. Её морда была в крови, Серой тоже досталось от зубов и когтей барсука. Йа-дА не шевелился, позволяя волкам самим завершить охоту. Барсук, несмотря на раны, отбивался как бешенный. От верещанья, визга, рычания у меня заложило уши. Наконец Йа-дА рыкнул, отгоняя волков.

Барсук оказался здоровенным – длиной чуть короче Серой и не в пример упитанней. Вытащив дротики из мешковатого тела, Йа-дА обтёр их о траву.

– Зверь храбро защищал свою жизнь, но охотники оказались удачливей. Пусть зверь не держит на них зла. Его дух останется там, где он жил.

Сказав это, Йа-дА отрезал маленькую барсучью голову, положил её в нору и древком протолкнул поглубже.

Волкам в тот день перепало столько мяса, сколько они, наверное, никогда в жизни не ели. Я получила барсучью шкуру и жир, они – всё остальное. Йа-дА решил, что волки должны понять: у них началась взрослая жизнь. Подачек больше не будет, только награда за труд. Охотничья тропа нелегка и часто бывает помечена кровью охотника.

Волки это поняли. Как и то, что теперь они – стая, у которой есть вожак. Зализав раны и до отвала наевшись, они явились в пещеру – где вожак, там и стая. Йа-дА не стал их гнать. Поначалу звери держались опасливо, но, видя, что вожак огня не боится, пододвинулись ближе к теплу.

Вскоре Серая стала спать, привалившись к боку Йа-дА, а Робкий – положив морду мне на ноги. Меня волки принимали за подругу вожака – главную в стае после него. Робкий выполнял мои команды с удовольствием; Серая, ревнуя к вожаку, подчинялась мне неохотно; на Первого и Второго приходилось покрикивать – эти двое дурачились, притворяясь, что не слышат меня. С Йа-дА они себе такого не позволяли. На его свист волки являлись мгновенно – точно из-под земли вырастали – и все как один становились на редкость понятливы. Стая не просто повиновалась Йа-дА – она его обожала! Было в нём что-то от счастливого первого дня, не знавшего зла, и волки чуяли это не хуже меня.

Охоться я вместе с Йа-дА, звери меня больше бы слушались. Закон Тойби не запрещал женщинам охотиться, но они разве что рыбу подкалывали. Охотой занимались мужчины, однако старуха ведь говорила, что, если бы их осталось мало, женщины охотились наравне с ними. Мне очень хотелось ходить на охоту с Йа-дА и волками, но он отказал мне твёрдо.

– Родичи засмеют Ядама, если узнают, что он охотился вместе с невестой. Неужели Лилит хочет, чтобы её муж стал посмешищем?

Его родичи… Мне становилось не по себе от мыслей, что мы вскоре покинем пещеру и мне придётся жить среди чужих, а Йа-дА заговаривал об этом всё чаще.

– Своего дома у охотника пока нет, но со свадьбой тянуть он не будет. Ядам успеет в долину на осенние свадьбы, а к зиме выстроит дом. До этого он и Лилит поживут в гостевой хижине. Если похолодает, перейдут к родителям…

Неожиданно он спросил:

– Какой у Лилит тотем?

– Что такое тотем?

– Первопредок, от которого происходит род.

Так и не уразумев, что означает род, а тем более – Первопредок, я смутилась.

– Пусть про свой тотем расскажет Йа-дА. Так Лил-Ыт быстрее поймёт и ответит.

– Родовой тотем Ядама – Красный Жеребец. Красный. – Он ткнул ножом себе в палец, выдавливая каплю крови, и издал ржание. – Жеребец.

Йа-дА очень хорошо подражал голосам животных, и его ржание было неотличимо от конского. Если бы волки находились с нами в пещере, они бы пришли в замешательство… Меня же изумили его слова: как люди могут происходить от гривастых?! Тем более, от жеребца? Видя моё недоумение, Йа-дА схватил меня за руку и потащил из пещеры.