Текст книги "Необычные сказки"

Необычные сказки
сборник коротких рассказов
Юлия Каштанова

© Юлия Каштанова, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Новогоднее танго

В подземном переходе звучало танго. Ритм кумпарситы высыпался звонкими искрами из хрипловатых динамиков. Раз-два-три-четыре, раз-два-три, раз-два-три-четыре, раз-два-три… Миновала львиная доля декабря, но зима приходить не торопилась, несмотря на обилие елок, залитые катки и многоцветье гирлянд. Снег если и выпадал, то сразу таял, а промерзлая земля сиротливо прижималась к стенам домов и бортикам троттуаров. Грустно.

Так думал демиург, которого под новый год – как это обычно бывает с мистическими созданиями – занесло в город. Он шел по переходу, отстукивая в такт каблуками и тросточкой ритм танго, небрежно перекинув через плечо длинный вязаный шарф, который, по обыкновению, носил поверх намеренно лишенного пуговиц пальто. Он напоминал поэта-хулигана начала прошлого века. Раз-два-три-четыре – считали каблуки, раз-два-три – вторила им трость.

Демиургу было скучно. Ему хотелось совершить что-нибудь. Не обязательно дурное, не обязательно хорошее. Просто совершить. Например, снести парочку уродливых новостроек в центре и на их месте вырастить гигантскую ель метров в сто высотой – пусть люди порадуются. Или засыпать целую площадь конфетами и конфети, чтобы счастливые дети, а следом за ними и взрослые побросали свои дела и бросились возиться в разноцветных сугробах в поисках сокровищ…

И тут в его мысли вклинился звук. Стройный, нежный и манящий, как газовый шарфик, унесенный бризом в заводь, на которой кружатся лепестки оцветающей вишни. Что это?

Звук повторился опять. Он вплетался в звуки танго из динамиков так гармонично, что, казалось, трудно было представить две эти мелодии отдельно. Демиург прибавил шагу.

За поворотом коридора на расстеленной на полу курточке сидела девочка-подросток – худенькие русые косички, маленькое сосредоточенное личико, лучистые серые глаза. Девочка водила смычком по струнам скрипки с такой серьезностью, будто выступала в королевском театре Вены. Мимо спешили люди, а они будто оказались в ином пространстве и времени, в созданной музыкой сказке. И демиургу захотелось что-то подарить маленькой скрипачке. Не может же он, в самом деле, оставить ее без ответного дара!

– Здравствуй, – произнес он, когда девочка закончила очередную фразу.

Девочка перевела взгляд с грифа на собеседника и улыбнулась. В глазах ее плескались звезды – как в маленьком озере в ясную летнюю ночь. Демиург сунул руку в карман пальто и, вытащив на свет белоснежную розу, протянул новой знакомой. Это был цветок тончайшей ювелирной работы, но выглядел и пах, как живой.

– Ты… волшебник? – прошептала ошеломленная девочка.

Демиург вздохнул. Как хорошо, что остались в городе те, кто еще верит в существование волшебства и сказок. А ведь могли назвать фокусником, иллюзионистом или хуже того – мошенником и педофилом.

– Да.

– А добрый или злой?

– А тебе какой нужен?

– Не знаю. Просто я никогда раньше не встречала настоящих волшебников.

– А я – настоящих волшебниц, – признался демиург. – Слушай, а у тебя есть заветное желание?

– А тебе зачем? – насторожилась юная скрипачка.

– Ну, я же волшебник – значит, могу его исполнить.

Девочка задумалась на мгновение, а потом произнесла:

– Хочу, чтобы моя скрипка никогда не портилась.

Ответ поставил демиурга в тупик.

– Зачем? – пробормотал он растеряно.

– Как зачем? – девочка посмотрела на собеседника укоризненно – такой большой, а не понимает ничего! – Я поступлю в консерваторию, потом пойду играть в лучший оркестр, буду ездить на гастроли и напишу много-много красивой музыки. Для этого ого-го какая скрипка нужна!

Демиург вздохнул. Перед его глазами сменялись картины будущего маленькой скрипачки. Вот она заканчивает школу и поступает в консерваторию. Вот она уже на выпускном концерте. Публика очарована, девушку засыпают цветами и предложениями поиграть в различных коллективах. А дальше – букет из бесконечных концертов, гастролей, цветов, поклонников, бриллиантов, шампанского… А потом возвращение в одинокую роскошную квартиру, где нет никого, с кем можно было бы поговорить. А дальше что? Алкоголь, наркотики, больница? Или однообразие быта, где каждый день похож на два соседних? И даже если все это приправить яркими специями гениальной музыки, то все равно картина получается мрачная…

– Ты действительно этого хочешь?

Девочка тряхнула русой головкой.

– Конечно!

Демиург трижды ударил тросточкой о мрамор перехода. Откуда ни возьмись, в воздухе закружились снежинки, одна из них упала ему на нос и еще две – на макушку. Он повернулся и пошел прочь.

Уже спускаясь по лестнице на платформу, он вдруг остановился. А почему, собственно, все обязательно должно кончиться скверно? Может быть, на одном из концертов она встретит прекрасного молодого флейтиста, они полюбят друг друга и вместе напишут миллион гениальных произведений, от которых на сердце станет светло. И демиург рассмеялся, кружась по пустой платформе. Конечно, все будет хорошо! Непременно!

В переходе звучало танго. Близился Новый год.

Диалог

Ребенок сидел на краю обрыва, свесив ноги. Внизу, далеко в туманной бездне, плескалось огромное море и тянулось до самого горизонта. Волны накатывались на берег и расшибались в тысячи сверкающих капель.

– Здравствуй, бездна! – закричал он, наклонившись вперед, и без отрыва смотрел в нефрито-бирюзовую гладь волн.

– Привет тебе, песчинка! – ответило огромное море.

– Скажи, почему ты все время бросаешься на скалы, хотя знаешь, что волны твои разобьются? – спрашивал изумленный ребенок.

– Тебе не понять, песчинка… – прошумело в ответ огромное море. – Я такое обширное. Мириады волн я храню в себе. И если ничтожная толика их разбивается об утес, на котором ты сидишь, то это ничто в сравнении с моей мощью.

И ребенок оторвал взгляд от бездны и задумался. Он поднял голову и посмотрел в широкое небо. Небо переливалось серебристо-голубым куполом и казалось таким близким и таким далеким.

– Здравствуй, великолепное небо! – воскликнул ребенок, полный восхищения.

– Здравствуй, пташка, – отвечало небо, и в голосе его слышались и громовые раскаты, и птичьи трели.

– Ты такое красивое! – восторгался ребенок.

– Я знаю, – гордо отвечало небо. – Я ведь такое высокое. Люди, звери и даже птицы не могут достать до меня. Я глубже и бездоннее самого большого моря…

«Какая холодная красота,» – подумал ребенок и подошел к краю. Там, далеко впереди, между перломутровым небом и лазурным морем носились большие белые птицы, вспыхивая колокольчиками в воздухе и падая каплями на воду.

– Здравствуйте, чайки! – позвал их ребенок.

Птицы сперва, казалось, не услышали, но вдруг повернули в его сторону, подлетели и закружились над его головой.

– Здравствуй, маленький человек! – наперебой загалдели они, так что ребенок даже прикрыл ладошками уши.

– Милые чайки, – взмолился он наконец, – расскажите мне, что вы видите и чувствуете, когда парите над бесконечной водою? Каково это – летать?

– О, великолепно! Изумительно! Очаровательно! – снова закричали чайки. – Полетели с нами! Ты все увидишь сам! Там, за горизонтом столько чудес!

– Но у меня нет крыльев, – разочарованно и грустно проговорил ребенок. – Я не умею летать.

Чайки сразу прекратили свой базар и, быстро потеряв всякий интерес к ребенку, разлетелись по своим делам. Ребенок опустил голову и тихонько произнес:

– Здравствуй, утес.

Но утес молчал и даже не пошевелился.

Здравствуй, утес, – повторил он уже громче, но снова ответом ему было лишь молчание.

«Наверное, не услышал, – подумал ребенок, – или спит.» И, огорченный, побрел прочь с утеса. Хотел было поговорить с солнцем, но оно вдруг почему-то закрылось тучами и вскоре его совсем не стало видно. А ребенок все брел, склонив голову, обратно, когда неожиданно на пути ему попался высокий курган. И он поздоровался, скорее из вежливости.

– Зравствуй, – прогудел в ответ курган, – хорошего тебе дня.

Ребенок в удивлении остановился.

– Спасибо, – произнес он. – Мне еще никто сегодня не желал ничего хорошего, – и он решился спросить: – Высокий курган, скажи, зачем ты стоишь здесь, посередине равнины?

– Потому что я – хранилище истории. – Люди насыпали меня, чтобы сохранить память об одном их них. Они любят и помнят его и хотят, чтобы другие тоже любили и помнили. Это значит, как говорят люди, он оставил о себе добрую память.

– А я? Я могу это сделать? – быстро спросил ребенок. – Что мне делать, чтобы меня тоже любили и помнили?

– Это очень просто, – прошелестел курган шепотом ветерка, – вот, возьми хотя бы эти цветы.

Ребенок огляделся и, к удивлению своему, заметил, что вся земля вокруг пестрела большими яркими цветами: желтыми, голубыми, белыми… Ребенок стоял сперва, сраженный их красотой, а потом кинулся их собирать. Вскоре он набрал их столько, что едва был виден за огромным букетом.

– Вот видишь, – прогудел курган, – а теперь иди и подари их людям, тем, которых ты любишь. Вот тебе и первый пример. Теперь посмотри под ноги.

Ребенок увидел, как что-то блеснуло в траве. Он наклонился и поднял серебряную монетку.

– Вот тебе и второй пример, – услыхал он голос кургана. – Теперь пойди и отдай ее тому, кто больше всего нуждается в ней. И еще возьми это.

И в руку ребенка упал гладкий желудь.

– Вот тебе и третий пример. Посади этот желудь возле дома, и пусть из него вырастет могучий дуб. Летом он будет дарить тень, весною радовать зеленой дымкой молодых листочков, а осенью приносить богатый урожай. Эту крохотную толику, эту лепту, ты внесешь с вою жизнь и жизнь близких тебе людей самостоятельно, и тогда ты оставишь о себе добрую память…

– И это все? – не унимался ребенок. – А еще?

– Думай сам, – шумел курган волнующейся травой, – думай и чувствуй…

Курган умолк. Ребенок смотрел на полевые цветы, блестящую монету и гладкий желудь и думал. И слова кургана эхом пронеслись у него в голове:

– Делай добро… делай добро людям…

– Спасибо, высокий курган, – еле слышно прошептал ребенок, – спасибо за все. Я понял. Теперь я все понял.

Он прижал к себе эти простые вещицы, как драгоценные дары, и побежал прочь.

Привидение

Я сидел в гостиной на диване, скрестив ноги, а оно – напротив меня в углу в кресле. Я пил кофе и смотрел в окно, а оно – в сторону, скосив большие голубые глаза. Разговор не клеился.

За окном капал мелкий дождик, делая снег возле дома щербатым. Небо было серым от туч, деревья торчали на его фоне черными мокрыми палками.

– Прекрасная погода, – отозвалось оно из своего угла.

– Нелетная, – ответил я.

В это время с карниза с треском сорвалась огромная сосулька и со свистом пролетела мимо нашего окна.

– Вы правы, – согласилось оно, – но если б не дождь…

Мимо пронеслась вторая сосулька.

– Да, – вздохнуло оно, – сегодня, хочешь не хочешь, а не полетаешь.

– А вы надолго к нам… завернули? – этот вопрос давно меня мучил, но я боялся его задать.

– Нет, – неожиданно и грустно ответило оно, – меня могут позвать назад и мне прийдется вернуться.

– Жаль… А скоро?

– Не знаю.

Оно замолчало, прикрыв глаза. Я смотрел как оно следит за воробьем, прыгающим по карнизу за нашим окном и что-то там собиравшим, и пытался угадать его мысли. Мне вдруг ужасно захотелось стать птичкой. Я бы тогда смог полететь куда захотел, посмотреть на мир. Какой он, наверное, красивый оттуда, с высоты…

– А вы… – неуверенно начал я.

Оно навострило уши.

– Расскажите о себе.

– О себе?… оно задумалось и посмотрело в окно, – я и не знаю, что можно рассказать о себе…

– Как ваше имя?… давно ли вы живете на этом свете?… Ну, что-то в этом роде.

– Мое имя, – произнесло оно, немного подумав, – Альфред Джонотан XIII, из рода Идемс.

– Тринадцатый?

– Да, тринадцатый по счету.

– А сколько вам лет?

– Четвертое столетие доживаю, триста девяносто семь. Еще слишком мало. По-вашему, это будет, кажется, восемнадцать.

– Вы молоды…

– По годам. некоторые считают, что у меня мысли старика…

– Я бы не сказал… Многие старые люди – пессимисты. Вы на пессимиста не похожи.

– Многие, но не все.

– Расскажите что-нибудь о своей жизни… – попросил я.

Оно зашевелилось и повернулось лицом к свету. Я наконец-то смог разглядеть его как следует: глаза задумчивые и печальные; большие острые уши; волосы короткие, светлые и прозрачные.

– Простите, что вы сказали?

– О жизни… расскажите что-нибудь о жизни… пожалуйста! Я ведь так мало о вас знаю!

– Извольте. Но здесь и рассказывать-то нечего. Обычная жизнь, как у всех привидений, только проще…

– Что значит «проще»?

– Проще потому, что я живу один, сам по себе. У меня есть собственный дом. В нем кроме меня, мышей и пауков больше никто не живет. Конечно, заглядывают иногда родственники, но это бывает редко. Я не гремлю цепями по ночам, не вою в трубе, не оставляю мокрых следов на полу. Я не делаю того, что обычные привидения.

– А что же тогда?

– Читаю.

– Читаете?

– Изучаю архивы и библиотеку… Мой дом давно заброшен, поэтому мне никто не мешает. И все-таки мне порой бывает скучно. С одними мышами и книгами не всегда живется хорошо. Иногда хочется с кем-нибудь поговорить по душам. Мне хотелось бы иметь друга… У меня нет друзей. Я прилетел сюда, чтобы найти его. Вы очень приятный собеседник и…

Оно замолкло на середине фразы.

– Я могу стать вашим другом?

– Вы… я был бы счастлив, что появился кто-то, кто захотел бы общаться с привидением…

– Значит, будем друзьями, сэр.

Я протянул ему руку. Оно пожало ее.

Внезапный порыв ветра распахнул ставни.

– Мне пора, – крикнуло оно, – прощайте! Будете у нас в Англии, в Йоркшире, заходите в гости…

– А когда вернетесь? – крикнул я, но то, вероятно, уже не слышало.

Оно вылетело в окно, слилось с ветром и исчезло. А я остался стоять вот так, опершись руками на подоконник. Я еще долго смотрел на улицу, на дома, на огни автомобилей внизу, на почерневшее небо в котором так стремительно исчез мой новый знакомый.

Больше мы не встречались…

Маска
Рассказ о том, как люди изобрели маску

Давным-давно, в далеком каменном веке было одно племя. Жило оно тихо, мирно, никого не трогало… Я времена тогда были благодатные: мамонты бегали по равнинам, медведи пещерные…

Короче говоря, жили в том племени два древних человека, Чум и Ям.

Чум был работягой. С утра до вечера вкалывал он на родное племя: ловил мамонтов и медведей, таскал воду, собирал дрова для огня. А Ям целыми днями бродил вслед за Чумом, создавая видимость работы, но вовсе не помогал ему, а только советовал, советовал, советовал…

Или еще того похуже! Принесет Чум домой шкуру медведя или бивень мамонта, а Ям его стащит и хвастается потом перед остальными, будто сам добыл. Или сядет Чум есть, только отвернется – ни Яма, ни мяса Одни кости валяются. А потом до того обнаглел, что стал Чума из его же пещеры потихоньку выживать.

Терпел Чум эти выходки, терпел… В конце-концов, надоела ему такая жизнь. И решил он проучить Яма.

Был у племени свой дух, звали его Батахахма. Он был олицетворением предков и ярым борцом за справедливость (по крайней мере так в легендах говорилось). Изображали его в виде человека с головой из глиняного горшка, с намалеванными глазами, носом и ртом и в черной шкуре с красными и белыми пятнами, как у леопарда.

Вот и решил Чум нарядиться Батахахмой и прийти к Яму ночью.

Ну, таскать-то одежду у духа он не решился. Как ни крути, а все-таки священное место. Взял он шкуру медведя, сделал на ней пятна под цвет. Только вот горшок никак не находился. Всю пещеру облазал Чум – нет горшка нигде. Сел он на пол, да со злости ка-ак даст локтем по стене! Весь локоть отбил. Но тут что шлепнулось на него сверху. Глядит Чум – да это ж глиняная миска с ручками! Как раз то, что нужно.

– О, – протянул довольный Чум, – вот это маска! То есть миска…

Чум так и не понял, почему назвал миску не своим именем. (Это поняли только впоследствии его далекие потомки, но это было уже спустя много веков.)

Нарисовал Чум на миске нос, глаза, рот, полоски на щеках; примерил наряд – заглядение просто. Проделал он дырочки, чтобы смотреть можно было и стал дожидаться вечера. Как только стемнело, отправился он к пещере Яма. Вошел он внутрь, спрятался и ждет.

Вот вернулся Ям, лег спать. Подождал Чум немного, потом вылез из своего убежища, подошел к кровати Яма и похлопал его по плечу. Ям спал. Чум снова похлопал его по плечу. Ям спал. Чум схватил его за ухо и дернул. Ям спал как убитым и даже не пошевелился. Подскочил тогда Чум к Яму и как заорет ему прямо в ухо:

– Проснись!!!

Ям пошевелился и сонно пробормотал:

– Что происходит?

– Я – ду-ух Батахахма-а-а! – завыл Чум не своим голосом.

– Что такое? – Ям наконец-то разлепил глаза и сидел, разинув рот.

– Я пришел за тобо-о-ой! – снова завыл Чум.

– А что я такого сделал? – взвизгнул Ям.

– Ты-ы мешал жить своим сосе-э-эдя-а-ам!

– Я ни в чем не виноват! – завопил Ям и попятился.

– Как ты можешь говорить неправду-у своему ду-у-уху? – продолжал завывать Чум, – как-то, бродя по вашему-у селению, я услышал сетования твоего соседа Чу-у-ума-а. Он говорил, что ты таскал у него шку-уры и бивни-и!

– Я верну, – быстро забормотал Ям, – я все верну. Завтра же верну.

– Я не просил тебя что-то возвращать, – Чум вдруг почувствовал, что говорит своим нормальным голосом (благо, Ям ничего не заметил) и снова перешел на вой, – Это еще не все-о-о! Ты отбирал у него ужи-ин, и надоедал своими советами-и-и!

– Я больше не буду!

– И еще я слы-ы-ышал, что ты хотел заня-а-ать его пеще-э-эру!

– Больше такое не повторится! Честное слово, не повторится! – завопил Ям в страхе.

– Так ты признаешь, что мешал жить своему соседу-у-у? – провыл Чум.

– Признаю! Усе признаю!

– Ты согласен, что за это я могу тебя наказа-а-ать?

Ям задрожал и забрался в дальний угол кровати. Чум и сам почувство-вал, что немного перебрал со своими угрозами.

– Ла-адно, – провыл он после продолжительной паузы, – Я тебя проща-а-аю, но если я узнаю, что ты-ы-ы опять мешаешь жи-и-ителям племени нор-мально существова-а-ать…

– Я все сделаю, как ты скажешь, – пропищал Ям, – я оставлю в покое Чу-ма… я всех оставлю в покое…

– Смо-о-отри у меня-а-а! – грозно провыл Чум, замахал шкурой, закрутил головой для пущего блеска и выскочил из пещеры.

На следующее утро Ям собрал свои пожитки и отправился бродить по белу свету. В племени, конечно, радовались: всем порядком надоел Ям – но никто не мог понять, почему он вдруг собрался уходить.

Крепился Чум сперва, крепился, а потом не выдержал – да и рассказал соплеменникам о своей выдумке. Он думал, что они обидятся на него, а

они как начали хохотать. так несколько дней никак отойти не могли.

А вот однажды был в племени большой праздник. Надеть Чуму было нечего, к тому же и друзья еще приставали, но нацепил он свой «костюм» и отправился туда. Сперва его просто не узнали. А потом подумали, а почему бы не устроить представление.

Так появился первый спектакль. Назвали его «Чум и Ям». На премьеру съехались из разных племен. А Чумову миску, так и стали называть маской. Во-первых, чтобы не путать с обычной миской, а во-вторых, Чум сам назвал ее так. А зачем лишнее имя придумывать? Так и появились первые маски…

Чудо

Бывают ли в нашем обыденном, однообраз-ном мире чудеса? Одни скажут – да, другие – нет. И все будут правы. «Почему?» – спросишь ты. Да все от того, что многие, к сожалению, просто их не замечают, проходят мимо, не веря, что они здесь, совсем рядом, стоит лишь повнимательнее присмотреться. Когда-то, очень давно, обыденность и высокомерие вытеснили то доброе из душ людей, которое могло творить самое невероятное, и люди перестали нуждаться в чудесах. И теперь только добрые, открытые и верящие люди могут видеть и творить их.

Был прекрасный тихий летний вечер. На фиалковом бархате неба розовым хлопком покоились облака, и солнце медным блюдом катилось по горизонту, рискуя свалиться, чуть отклонившись со своей небесной дороги. Прямо впереди лежала голая, выжженная степь, такая же медная, что казалась отражением усталого светила. Только возле самого дома легонько шелестели пушистые тополя и звенели осины. Было настолько тихо, что слышно было, как поет далекий ветер да постукивает изредка сухой сук – стук-стук-стук…

Маленький белый дом с мраморными колоннами покоился среди этой обожженной пустыни, как островок света среди сумеречной долины небытия. В такие вечера вся долина оживала, ибо именно в эти вечера появлялся сам хозяин дома.

Вот тихонько открылась дверь, как от дуновения ветерка; легкие шаги прошелестели по низкой лесенке… Хозяин спустился в сад; все звуки притихли, склоняясь перед ним, но он шел мимо, сквозь него, прямо в степь. В руках у него – виолончель. Ветер играл его короткими волосами цвета спеющей ржи, свистел яркой флейтой в ушах и уносился вдаль, возвращаясь снова и снова, как игривый пес, встретивший любимого хозяина. Человек медленно поднимал инструмент, бережно положил его на плечо, нежно перебирал струны, касаясь их легонько смычком, как будто они были изо льда и он боялся из разбить одним неосторожным прикосновением.

И божественная, неземная музыка скатывалась легкой капелью со струн, разносилась ветерком по отдаленным окраинам, а людям казалось, что поет небо. музыка рвалась из души, из самого сердца, разбивая все преграды и овладевая всем вокруг. А иногда под аккомпанемент виолончели слышался необыкновенным звук голоса. И люди считали, что слышат пение ангелов. Только редкие старые путешественники говорили, что на высоком плоскогорье, далеко в степи, живет человек с дивным голосом. Но верили им мало, потому что никто никогда не видел его и все считали, что человек никак не может быть наделен таким даром.

А что же наш гений? Он играл и пел, растворяясь в музыке, и знал, что его слышат и что его музыка приносит людям радость и успокоение, поэтому он не страдал от одиночества.

Когда-то он сам избрал этот путь, оставил шумное общество и впервые приехал сюда, в эту красную, безлюдную пустыню. Мало кто теперь помнил его настоящее имя. Помнил ли он сам свое прошлое? О, да. И его песни были напоены радостью, болью, любовью и печалью той жизни, от которой он намеренно отказался…

Но почему? Об этом не знал никто. Он был сказочно богат, так что любой миллиардер мог бы ему позавидовать, но богатство не играло роли в его жизни: он охотно делал ценные подарки своим друзьям, близким и, порой, совсем незнакомым людям, если они нуждались в чем-то. Он был умен, блестяще образован и, помимо всего, наделен необыкновенным музыкальным талантом. Он был добр, чистосердечен, честен и откровенен со всеми без исключения. К нему приходили за советом и за утешением, он был любим многими, были у него и друзья. Кроме всего прочего небо наделило его божественной красотой, что делало его похожим на ангела, сошедшего с небес, и никто бы не удивился, если бы вдруг за спиной его выросли бы крылья, над головой засветился нимб и он улетел бы на небо.

Зачем же он покинул этот мир, где все сулило ему удачу, безбедное и счастливое существование, и променял его на этот Богом забытый уголок в раскаленной степи? Из-за красот природы? Нет. Даже если они и были там, он все равно не смог бы их увидеть, ибо он был слеп. Да, мой дорогой друг, слеп с самого рождения. Его сапфировые глаза не могли наблюдать великолепие вечера. Но он каким-то необыкновенным образом чувствовал их, видел их внутренним взором, когда начинал играть.

И в этот вечер он снова играл и пел, и звуками виолончели заставлял притихать шаловливый ветер, смолкать шепот степи и подпевать себе все округу. Наконец песня затихла, молодой музыкант опустил виолончель, но не торопился уходить, а стоял, подставив лицо встречному ветру, обратив его на закат. Мягкий, теплый бриз ласкал его кожу, перебирал волосы. Но он не знал, что в этот вечер у него появился еще один слушатель, который с благоговением внимал песне, пока она не закончилась.

– Вы очень хорошо играли, – послышался вдруг совсем рядом тонкий музыкальный, но почему-то грустный голос.

– Кто вы? – удивленно спросил юноша, уже давно не слышавший ни единого человеческого голоса.

– Я просто странница, – последовал ответ. – А вы, наверное, великий музыкант?

– Вовсе нет, – с улыбкой ответил тот. – Я всего лишь играю для души.

– О, ваша музыка божественна! – восхищался голос. – Она достойна своего творца. Вы столь же прекрасны, как и ваша музыка. Как жаль, что мы незнакомы. И я не смогу больше слышать, как вы поете.

И снова ласковая улыбка озарила лицо юноши.

– Подойдите поближе, – попросил он, – я просто хочу узнать настолько ли красиво ваше лицо, как и те слова, которые вы говорите.

Послышались легкие шаги и чья-то легкая рука легла на его запястье. пальцы молодого человека легко пробежали по лицу девушки. Вздох, полный горести и удивления, вырвался из ее груди.

– Вы не видите?

– Нет.

Девушка упала на колени и заплакала. Она целовала ему руки и шептала сквозь слезы.

– Умоляю вас! Сыграйте еще один единственный раз для меня. Пожалуйста!

Повинуясь зову души, юноша поднял скрипку и заиграл. И тут произошло чудо: из глаз его скользнули две крохотные слезинки и… рассеялась пелена с глаз. Взорам его открылась равнина и небеса, объятые пламенем заката. Он, как ребенок, оглядывался вокруг, с восхищением рассматривая новые для себя предметы, и с удивлением замечал, что представлял их себе почти точно так же.

– Господи, – вымолвил он наконец, – как прекрасен мир!

– Что случилось? – поднимаясь с колен испуганно спросила девушка. – Вы плачете?

Она подняла было руку, чтобы смахнуть слезы с его глаз, но юноша остановил ее и ласково сказал:

– Не стоит. Это самые сладостные слезы, какие только могут быть на свете. Вы вернули меня к жизни, приподняли занавес тьмы просто так, одним единственным словом. Вы – первая, кто говорил мне подобное. вы поистине совершили чудо.

И это была истинная правда.