Текст книги "Ветер подскажет имя"

– О, нет, только не я. – Катя с улыбкой замотала головой, отчего пряди волос запрыгали. – А не могли бы вы мне объяснить, зачем делать аукцион закрытым? Что это дает?

– В данном случае ровным счетом ничего, – с плохо скрываемой иронией ответил Федор Дмитриевич.

– Нагоняют таинственности и дают возможность новичкам клуба аукционного дома «Ампир» почувствовать свою избранность, – пояснил Андрей. – Сегодня не будет уникальных лотов, из-за которых действительно бились бы серьезные игроки. Поверьте, тогда бы присутствовала совсем иная публика и впереди не маячили бы несколько часов скуки. Катя, а с чем связан род вашей деятельности?

– Я журналист, тружусь в команде «Стиль М».

– Жизнь Москвы с разных ракурсов, так? – уточнил Андрей, наклонив голову набок. – Плюс мировая архитектура, мода, немного о путешествиях и значимых личностях… Я как-то листал этот журнал, очень качественные фотографии, да и глаз цеплялся за пару интересных статей.

– Спасибо, приятно слышать. А чем занимаетесь вы?

– Недвижимость, – коротко ответил Федор Дмитриевич и философски добавил: – А вот и Гутман, что ж, чем раньше он отыграет эту пьесу, тем лучше.

Марк Гутман поднялся на сцену под звуки частых аплодисментов, участники аукциона оживились. Но Кате стало жаль, что он так быстро пришел: душа еще не напиталась впечатлениями, не подкопила нетерпения, да и отчего-то хотелось побольше узнать о работе Андрея. И Федора Дмитриевича тоже. Катя поймала себя на мысли, что с трудом может назвать этого выдержанного человека, который старше ее лет на десять-пятнадцать, по имени-отчеству: застревают слова, не звучат. Но и коротко по имени тоже не слишком комфортно. Осторожно покосившись на Федора Дмитриевича, скользнув взглядом по его гладковыбритой щеке, Катя неожиданно для себя спросила:

– А если бы вы собирались что-то купить на аукционе, вы бились бы до конца? Если предположить, что…

– Да, я бы не уступил. И даже не нужно ничего предполагать. Обычно в таких случаях меня мало интересуют условия.

Катя не знала, как бы закончила вопрос (говорить о деньгах с малознакомыми людьми не слишком удобно и прилично), и была благодарна Федору Дмитриевичу за то, что он ее перебил. «Зачем я спросила? Бьются, пока хватает финансовых возможностей. Хотя нет. Кто-то и при возможностях через некоторое время сходит с дистанции, а кто-то идет до победы из принципа, даже если вещица явно столько не стоит».

– Главное, сейчас не купить что-нибудь от скуки, – усмехнулся Андрей. – Четвертые часы мне уж точно не нужны.

– Дамы и господа, леди и джентльмены, – раздался громкий голос Марка Гутмана, – позвольте поприветствовать вас от себя лично и от аукционного дома «Ампир». Вы уже имели возможность ознакомиться с сегодняшними лотами – весьма авторитетными часами из коллекций Демаре и Леграна, и настало время…

Гутман сильно поправился, теперь его широкая улыбка казалась еще более неестественной, а движения слишком наигранными. Катя отвела от него взгляд и принялась изучать присутствующих, кажется, ожидания не оправдались, ничего интересного на этом мероприятии увидеть не получится. Наверняка приглашение прислали просто так, надо же как-то пристраивать свободные места.

«Нужно меньше раздавать визиток на встречах и презентациях, неизвестно в каком направлении они потом уплывают».

– Планируете написать статью на тему аукционов? – тихо спросил Андрей.

– Собиралась, но теперь не уверена, хватит ли материала на что-то интересное и стоящее.

– Мы уедем приблизительно через час. Уже поздоровались со всеми, с кем собирались. Если хотите, подброшу вас домой, или вы на машине?

– Спасибо, но я все же досижу до конца, быть может, повезет и я стану свидетелем хотя бы небольшой битвы.

На сцене уже начался «спектакль», и Кате, чтобы не мешать окружающим, пришлось придвинуться к Андрею ближе и отвечать шепотом. Она мгновенно уловила древесно-цитрусовые ноты дорогого мужского парфюма и тепло дыхания. Мысль: «Весна почти закончилась, скоро волшебное лето», – вспыхнула, зазвенела и погасла, оставив в душе приятное волнение. Словно только что кто-то неведомый напомнил, что теперь дни будут наполнены яркими красками, ароматами цветов, поэтическим вдохновением, тайной надеждой, и пообещал особенное безоглядное счастье: без тягучих «если», без холодного «нет», с обязательным трепетным «да».

– Жаль, но, если передумаете, мое предложение остается в силе.

– Спасибо еще раз.

Катя не передумала, наоборот, расслабившись в уютном кресле, через час она уже ничуть не жалела о том, что пришла. Поддерживая неторопливую беседу с Андреем, слушая редкие замечания Федора Дмитриевича, она то оглядывалась по сторонам, то слушала Гутмана, то наблюдала за теми, кто искренне радовался приобретению. Иногда очень полезно выходить из зоны комфорта и знакомиться с новыми людьми: ты становишься чуть-чуть путешественником, чуть-чуть актером и плывешь в неизведанные дали, заранее зная, что конечная остановка скоро. И ты ничего не потеряешь, а, возможно, даже приобретешь, так почему бы и нет?

– Андрей, мы идем? – повернув голову, спросил Федор Дмитриевич. – Я хотел сегодня еще немного поработать и почитать. И от чашки крепкого кофе я бы сейчас не отказался.

– Да, пора. Катя, все же остаетесь? Жаль. Надеюсь, ваша статья не будет разгромной, прошу, пожалейте Гутмана, он привык к обожанию. – В зеленых глазах Андрея запрыгали заразительные искры веселья, немного помолчав, он добавил: – Я рад нашему знакомству.

– Я тоже, – Катя тепло улыбнулась и поднялась, пропуская Федора Дмитриевича. – До свидания, с вами было очень приятно общаться.

Она не стала смотреть им вслед, пусть знакомство останется коротким эпизодом немного странного вечера. Эпизодом, который обязательно вспомнится позже – например, завтра в кофейне за утренней чашкой черносмородинового чая или в понедельник по дороге в редакцию. Слова загремят вагончиками, и в голову начнут приходить совсем другие ответы, более развернутые, рассудительные и неспешные.

«Мне сейчас очень хорошо… непонятно, необъяснимо…»

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Катя обернулась, но никто на нее не смотрел. Наверное, показалось.

Глава 4

Давным-давно…

Даже в обществе, на званых приемах и простых чаепитиях, Саша чувствовала одиночество, в какой-то степени оно стало ее другом. Привычная к вспышкам гнева отчима, она закалила характер, хотя часто ощущала себя физически слабой, и это расстраивало. Надо быть сильной. Тем более что будущее не сулит ничего хорошего, Яков Петрович не даст ни одного шанса на счастье. «Ты слишком похожа на мать», – часто обвинительным тоном говорил он, не догадываясь, что слова ласкают слух Саши и волнуют душу. Как жаль, что память не сохранила образ отца, он умер слишком рано, и теперь на шее висит его крестик.

«Кто знает, быть может, вы с небес смотрите на меня и храните…»

Два раза в неделю Саше разрешалось общаться с дочками Алюшиных, и в эти долгожданные часы жизнь оживала вокруг. Потому что вздорная Ольга и смешливая Ирочка знали все новости и с нетерпением готовы были рассказывать и о моде на более высокий каблук, и о новом почтальоне, перепутавшем телеграммы, и о скорой свадьбе Машеньки Поливановой, и об утопленниках, всплывающих под старой ивой по весне, и о симпатичном Грише Салтыкове, попавшем под влияние Павла Андреевича Воронцова. Саша всегда слушала внимательно и редко задавала уточняющие вопросы, их попросту невозможно было вставить в несмолкаемый щебет Ольги и Ирочки.

Про Павла Воронцова последние недели приходилось слышать часто. Отчим, разговаривая с приказчиком, упоминал его имя и почти сразу же осыпал проклятиями. Зная крутой нрав Якова Петровича, Саша даже сочувствовала Воронцову. И, когда произошла случайная встреча на дороге, она с интересом разглядывала Павла. Да, это тот молодой человек, которой однажды хотел ее испугать на реке. Но можно ли испугать ребенка, живущего с таким отчимом?

У Платоновых Саша кожей почувствовала на себе обжигающий взгляд Павла. Кругом было много очаровательных, хорошо одетых девушек, но он отчего-то смотрел на нее. Она лишь два раза повернула голову, желая убедиться в своих ощущениях, а затем проследовала за отчимом к столу, где немного поела холодной, тонко нарезанной буженины и поговорила с Машенькой Поливановой и ее матерью. Но мысли о Павле не отпускали некоторое время. Высокий, хорошо сложенный, уверенный молодой мужчина. Пожалуй, Саша охарактеризовала бы его именно так. «Очень красивый, и ямочка на подбородке. Не знаю, можно ли назвать его кудрявым, но волосы слегка вьются… А глаза?! В начале зимы я читала любовный роман, так главного героя представляла именно так!» – неожиданно вспомнилось, как про него рассказывала Ирочка.

Саше не разрешалось принимать участие в танцах, на приглашения она должна была отвечать вежливым отказом. Но ее скромной персоной и не интересовались, грозная фигура отчима всегда маячила рядом, а это не способствовало общению ни с кем.

После чая с яблочным пирогом Саша немного прошлась вдоль окон, поглядывая на потемневший двор, затем остановилась около зеленых бархатных стульев и отыскала взглядом отчима. Яков Петрович, покрасневший от выпитого вина, похрапывал в кресле в дальнем углу гостиной, ему не мешали ни музыка, ни шум голосов, ни звонкий смех.

«Как хорошо», – подумала Саша, наблюдая, как медленно поднимается и опускается живот отчима, скованный пуговицами темно-синего жилета.

– Нас не представляли друг другу, – раздался справа мужской голос, – я бы хотел забыть про условности и исправить это.

Повернувшись, Саша сразу увидела ямочку на подбородке, а уж потом заглянула в серые глаза Павла. Ее сердце билось ровно, на душе царило спокойствие, и тем приятнее было начать разговор. «Да, он очень высокий, или я маленькая?.. Вернее, и то и другое».

– Александра Образцова, – произнесла она негромко.

– Павел Воронцов. – Он кивнул и сделал небольшой шаг вперед. – Извините, если помешал, но я не смог противиться острому желанию поговорить с вами. А если совсем честно, то я хотел пригласить вас на танец. Вы позволите?

Саша так давно не танцевала, что при этих словах испытала тягучую боль в коленях, точно они умоляли не отказывать, вряд ли в ближайшие месяцы, а то и годы, выпадет еще шанс. Но что будет, если Яков Петрович проснется или узнает позже? Он как-то поднимал на нее руку, запирал надолго в кладовой, оставлял без еды и всегда гневно кричал, унижая и ее, и память о родителях.

– Да, – ответила Саша и первая направилась в смежный зал, где по кругу плавно двигались пары. Заняв последнее место в первом ряду, она протянула вперед руку и сразу почувствовала прикосновение теплых пальцев Павла. Душу захлестнули новые приятные разноцветные чувства, и показалось, что музыка зазвучала ярче и громче.

– Вы редко бываете в гостях, я не встречал вас ранее.

– Да, редко, – согласилась она, не озвучивая причины.

– Жаль, я бы хотел видеть вас чаще.

Саша промолчала в ответ, сменила руку, сделала положенный полукруг и вернулась на исходную позицию. Она встречала раньше Алексея Воронцова, старшего брата Павла, и теперь сравнивала их, отмечая внешнюю схожесть и внутреннее расхождение. Отчего-то в голову полезли сплетни, рассказанные Ирочкой, и Саша торопливо переключила мысли: «Я танцую, как много в этом счастья». Улыбнувшись, она бросила взгляд на Павла и почувствовала в душе искреннюю благодарность за приглашение. И даже если отчим, проснувшись, придет в ярость и разорвет ее на части, никакого сожаления не будет, отказаться – это все равно что лишить себя воздуха и света.

Павел не проронил больше ни слова. А когда музыка стихла и хозяйка дома пригласила всех попробовать десерт, он проводил Сашу к столу, поклонился и отошел к окну, где продолжил разговор с Гришей Салтыковым.

Ирочка приехала без сестры спустя полчаса, по ее лицу было видно, что значительное опоздание имеет причину, о которой непременно нужно рассказать в самых мельчайших подробностях.

– Можешь ли ты себе представить… – задыхаясь от волнения, начала она. – Мы уже выходили из дома, когда Оля вдруг почувствовала себя дурно и упала в обморок. Десять минут она не приходила в себя, хотя мы обмахивали ее веерами и поливали лоб холодной водой. Конечно, прическа оказалась испорчена… Мама охала, папа ругался и размахивал руками, а я молилась, надеясь, что она не умрет прямо сейчас и мы все же поедем к Платоновым. Но потом Оля открыла глаза, и мы вздохнули с облегчением. Оказалось, она два дня не ела, чтобы выглядеть тоньше, и вот результат: Оля с головокружением лежит в постели с грелкой и рыдает, а я здесь. Немедленно скажи, пропустила ли я что-нибудь интересное?

Самым интересным Саша посчитала танец с Павлом, но говорить об этом не стала.

– Нет, вечер довольно обычный.

– Как же хорошо, как хорошо, – с облегчением выпалила Ирочка и принялась оглядываться по сторонам, отмечая, кто приехал к Платоновым, а кто нет. – Гриша Салтыков… Давно хотела тебе сказать, что он мне определенно нравится.

Саша была вынуждена повернуть голову в его сторону и сразу встретила взгляд Павла. Внутренняя уверенность в том, что он больше не подойдет и не пригласит ее на танец, была, как ни странно, приятна. Он точно понимал ее положение. Впрочем, не удивительно. Кому как не Павлу Андреевичу Воронцову знать, что Якову Петровичу может понравиться, а что нет. И это была не жалкая трусость, а аккуратная здравая предусмотрительность: пригласить можно, если хочется, но расплачиваться потом Саше.

– …интересно, ему нравятся брюнетки? – продолжала тараторить Ирочка. – Уверена, мама бы одобрила наш брак с Салтыковым. И отчего лет пять назад я могла запросто назвать его Гришкой, подойти и толкнуть, а теперь он – Григорий, и нужно ждать, когда его величество соизволит посмотреть в мою сторону. Это очень несправедливо.

Когда вечер близился к концу и многие уже засобирались по домам, Павел прошел мимо Саши, чуть сбавив шаг, и спокойно, будто его слова не являлись чем-то недопустимым, произнес:

– Мне нужно поговорить с вами. Завтра поздно вечером я буду в вашем саду, приходите, как сможете.

Саша заснула лишь под утро, ей было о чем подумать. До этого дня никто не позволял себе оказывать ей серьезные знаки внимания, писать письма, назначать тайные или явные свидания. Признавая неопытность, она пыталась отдалиться от случившегося и посмотреть на ситуацию со стороны. Что может быть нужно Павлу Андреевичу Воронцову от нее? От бесправной маленькой птички, каждый взмах крыла которой контролирует отчим. А может, встреча связана именно с Яковом Петровичем? У них схожие хозяйственные дела, а еще торговля…

Эпизоды вечера проносились перед глазами, воспоминание о прикосновении во время танца заставляло сжимать и разжимать пальцы, вопросы начинали требовать правдивых ответов, а голос все повторял и повторял: «Завтра поздно вечером я буду в вашем саду…»

Павел не назвал точное время, а значит, готов ждать долго. Столько, сколько потребуется. На Сашу он произвел впечатление сдержанного, умного, серьезного человека, и ему хотелось доверять. Тяжело жить, когда знаешь, что никто не протянет руку, не поддержит и не защитит.

А если Павел не равнодушен к ее судьбе, да и к ней самой?

Помнится, Ирочка рассказывала о скандале с вдовой Елизаветой Ковальской, но, во-первых, сплетня может оказаться пустой, во-вторых, невозможно понять чужие отношения: кто прав, кто виноват… В-третьих, Павел взрослый мужчина, кажется, ему около двадцати пяти лет и… Саша пыталась сформулировать оправдание, но оно, по сути, сводилось к тому, что жизнь до брака у женщин и мужчин разная и не стоит никого судить, не разобравшись.

Тряхнув головой, Саша прогнала от себя сплетни и сконцентрировалась на принятии решения: идти или нет? Она была уверена, что сможет осторожно пробраться в сад и остаться невидимой для Якова Петровича, но сам поступок волновал, душа отзывалась дрожью на мысль о том, что предстоит остаться наедине с Павлом Воронцовым. Под покровом ночи.

Ответ пришел к обеду, когда Саша прошла мимо большого зеркала, украшавшего стену гостиной, и, взглянув на отражение, остановилась. В ней многое изменилось за первую половину дня, и почему-то это не вызвало удивления. Кожа стала еще бледнее, губы, наоборот, алели, глаза то тускнели, то поблескивали, подбородок заострился. Пришлось согласиться с тем, что она заболела, и у этой пока непонятной болезни есть имя. Павел.

Если в подобном положении Ирочка придумала бы и саму встречу, и вдохновенные слова, и даже запретные поцелуи, то Саша нуждалась лишь в простом разговоре, и именно его считала для себя нужным и важным. Хотелось по-настоящему узнать Павла, прочувствовать его, понять, чтобы потом ни одна сплетня не коснулась сердца. Его серьезный взгляд давал ощущение защищенности и добавлял силы, а еще… Саша не могла забыть то счастье, которое испытала во время танца.

Яков Петрович обычно ложился спать ближе к одиннадцати. Последнее время его мучили головные боли, и он спасался двумя стопками чего-нибудь крепкого и усыпляющего. Дождавшись двенадцати, Саша надела простое темно-серое платье, поправила прическу и вышла из комнаты. Тишина давала надежду, но не стоило торопиться, в доме жила прислуга, а выйти следовало через кухню. Из комнаты отчима доносился прерывистый храп. Саша быстро миновала кабинет, одну из гостевых спален, голубой и зеленый залы и замерла, прислушиваясь к дому. По-прежнему тихо.

На улице ее встретил легкий ветерок, короткая накидка не слишком защищала от холода, но Саша не замечала этого, ее согревало ожидание встречи.

Яков Петрович не терпел цветы и «бессмысленные кустарники», поблизости располагался только один сад – яблоневый. Деревья, потерявшие на зиму листву, тянулись в несколько рядов и сейчас в темноте выглядели устрашающе. Саша ступила на дорожку и медленно пошла, тихо молясь. Хорошо, что гончие отчима далеко, им не учуять ее дыхания.

– Александра… – раздался голос справа.

Увидев Павла, Саша испытала облегчение. Сдержав порыв быстро подойти к нему и коснуться руки (вот оно – спасительное чувство защищенности), она огляделась и спросила:

– А где ваша лошадь?

– Там, – он махнул рукой, указывая направление, – мы можем прогуляться к ней.

Саша внимательно посмотрела на Павла, будто пыталась убедиться в том, что это тот же человек, который назначил встречу на вечере у Платоновых. Глаза привыкли к темноте, но света все же не хватало. «Волосы вьются, а кудрявыми их назвать нельзя», – будто продолжая разговор с Ирочкой, подумала Саша.

– Вы давно здесь? – спросила она.

– Поверьте, это не важно.

Ответ сразу перечеркнул часть предполагаемых тем для предстоящего разговора: хозяйство Якова Петровича, да и сам отчим растворились в ночи без следа. Теплая улыбка Павла предназначалась ей: как, оказывается, быстро и просто может измениться жизнь. Измениться в лучшую сторону.

– Я бы не хотела далеко отходить от дома. Надеюсь, вы понимаете меня.

– Да, конечно. Я ни в коем случае не желал бы причинить вам неудобства или доставить проблемы.

– Спасибо.

– За что?

– За эти слова.

Павел улыбнулся, и Саше понравилось, как изменилось его лицо. Именно таким беззаботным, веселым оно было на речке, когда она сидела на мостке и плела венок из одуванчиков.

– А помните, я вас напугал однажды, – будто прочитал ее мысли Павел. – Вы были младше…

– Да, я плела венок, а вы бессовестно проплыли под водой и…

– Сейчас мне стыдно, поверьте, стыдно. Надеюсь, вы не слишком…

– Испугалась? – продолжила Саша, ответно улыбаясь. – Нет, ни капельки. Я тогда думала о чем-то хорошем, и, пожалуй, это отвлекло и спасло меня.

Они замолчали. Ветер, воспользовавшись паузой, зашумел ветвями яблонь, взметнулся вверх, а затем опустился вниз и исчез. Выбившаяся из прически прядь скользнула по лицу Саши, пришлось убрать волосы за ухо, чтобы не мешали.

«Должна ли я спросить, о чем он хотел поговорить со мной? Стало бы легче, если бы он объяснил. Почему, почему я кажусь такой маленькой и несерьезной рядом с ним…»

Павел неожиданно шагнул вперед, коснулся ладонью щеки Саши, затем наклонился и быстро обжигающе поцеловал в губы. Сердце мгновенно сжалось до боли, вспыхнуло и застучало отчаянно и оглушающе громко. Отшатнувшись, Саша прижала руку к груди и попыталась успокоить дыхание, но сделать это сразу не получилось. Губы Павла показались грубыми и жесткими, поцелуй не принес ничего кроме отчаяния, обиды и разочарования. Будто хозяин пришел и заявил права на свою вещь, а именно так теперь Саша себя и чувствовала.

– Зачем?.. – наконец произнесла она и замотала головой. – Зачем?..

– А что вас удивляет, Александра? Разве вы пришли сюда не за этим?

– Нет. Вы хотели поговорить со мной!

– А разве мы не поговорили? – Павел холодно улыбнулся и вновь подошел ближе. – Мы даже вспомнили старые добрые времена. Александра, вы мне очень нравитесь. – Он взял ее за локоть, проигнорировав взгляд сопротивления, и продолжил: – Очень. Поверьте. Имея такого отчима, вы вряд ли…

– Зачем, зачем же так… – в который раз повторила Саша и добавила, делая слабую, бессильную попытку освободить руку: – Я полагала, вы совсем другой человек.

Павел не успел ответить, раздался сухой треск веток, и яростный рык Стрыгина разорвал тишину ночи:

– Кто бы ты ни был, я убью тебя! Стоять, скотина!

Мрак мешал разглядеть наглеца, Яков Петрович не мог определить, кто держит за локоть его падчерицу. И это, похоже, наполняло его широкую грудь еще большим гневом. Размахивая руками, рыча, он приближался, и оставалось меньше минуты, чтобы принять какое– либо решение.

– Выбирайте, – резко сказал Павел. – Или вы уезжаете со мной и получаете защиту, или остаетесь с этим опустившимся животным и вымаливаете у него прощение. Если не ошибаюсь, ваш отчим чертовски пьян.

Нет, выбора не существовало, потому что в яблоневом саду рядом с ней сейчас находились два животных. И если одно убьет сразу, то другое будет долго мучить, лишая ее души.

– Уезжайте, – твердо ответила Саша, хотя во рту пересохло, а к горлу уже подступал ком страха.

– Вы хорошо подумали?

– Прощайте.

– Как хотите.

Павел больше не стал тратить времени на уговоры, развернувшись, он не слишком торопливо направился в противоположную от Стрыгина сторону. Саша услышала, как заржала лошадь, а затем раздался отдаленный топот копыт.

Последний взгляд Павла говорил о том, что он не любит проигрывать и все, что она теперь получит, – заслуженная кара.

* * *

Три дня не прошли даром, теперь благодаря внутреннему навигатору Глеб всегда знал, где можно найти Екатерину Щербакову. «Малышка, я готов благодарить тебя вечно за равнодушие к магазинам и шмоткам, если бы мне пришлось таскаться за тобой по торговым центрам и прятаться за шторками примерочных, я бы…» Цензурные выражения на этом заканчивались.

Устроившись за круглым столиком любимой кофейни, Катя звонила родителям в Питер, и Глеб, попивая поблизости эспрессо, ловил долетающие фразы и небрежно отправлял их на полки памяти. Неизвестно, что и когда пригодится.

Он узнал, где Катя работает, во сколько уходит из дома, когда возвращается. К сожалению, мешали стены, все же следить за городом намного удобнее: поля, леса, ветер… Декорации и слышимость на пять с плюсом. Хотя, у городов свои преимущества – например, легко затеряться в толпе, никто не обратит внимания на неброско одетого бородатого мужчину тридцати девяти лет. Вот он сидит за соседнем столом, подперев щеку кулаком, и с удовольствием слушает, как его подопечная обещает завтра утром зайти к шефу. «Кстати, а какой у нее шеф? Может, сгодится на роль принца на белом коне? Эй, крошка, песок из твоего начальника еще не сыплется?»

Глеб уже понимал, что не просто так его приставили к Кате именно сейчас, бегать по улицам и искать мужа не придется. Схема будет точно такой же, как и в Утятино: подходящий мужчина где-то близко, их судьбы уже пересеклись или пересекутся в самое ближайшее время, нужно только дождаться встречи и чуток помочь…

«А то несчастные сами же не справятся, помощника им подавай! Куда вообще катится мир? Мужики не могут затащить понравившуюся женщину в постель… – Глеб нарочно осекся, насмешливо улыбнулся и возвел глаза к потолку: – Конечно, я не прав, речь же идет о великой настоящей любви. Прошу прощения, увлекся, погорячился, выдал желаемое за действительное».