Текст книги "@ Актер. Часть 1"

Под «художкой», как позже узнал Алекс, имелась в виду художественная школа Краснопресненского района города Москвы, в которой училась младшая сестра Андрея. Но на тот момент Алекса больше всего обрадовало слово «айкидо».

– Ага. А вы развлекаетесь? – поинтересовался Андрей.

– Типа того. Вот, хотели для смеха кроссовки с этой «девочки» снять, – и Мишаня кивнул на Алекса. Алекс непроизвольно попятился.

– Мальчик, ты кто? – усмехнулся Андрей, разглядывая испуганное и возмущенное лицо юного Ресля.

– Я из посольства. Я тут учусь, – Алекс, подумав, указал на школу, видневшуюся за кронами деревьев.

– А где ты живешь?

– Там, – и Ресль послушно махнул рукой в сторону вереницы посольских домов.

– Тебя проводить?

– No. Сам дойду. – Алекс мотнул головой, но опасливо покосился на стайку ребят, продолжавших с интересом разглядывать его кроссовки.

– Ага, ты дойдешь… Пошли, девочка, я тебя провожу, – усмехнулся Андрей.

– Я не девочка! – вспыхнул Алекс.

– Пошли, пошли.

Так они и познакомились. У ворот посольского корпуса Алекс, поддавшись порыву, пригласил этого русского мальчика в гости. Исаев отказался, но в ответ дал юному чеху номер своего телефона. Алекс подумал и позвонил. Они встретились, стали общаться, потом подружились. К тому времени Алекс уже неплохо знал русский язык, а затем Исаев как-то удивительно легко, почти на слух, выучил несложный чешский.

Вспомнив, как они встретились, Алекс мысленно улыбнулся. Кто бы сказал ему тогда, что он будет не разлей вода с этим русским мальчишкой, он бы ни за что не поверил. Потом в их «двойку» влился Мишаня, который собирался разуть Алекса. Десять лет назад Мишка женился и перебрался с семьей в Израиль. А чуть позже к их «тройке» примкнула Алиса, дочь русских эмигрантов, проживавших где-то на юге Шотландии, и стала доверенным пресс-секретарем Алекса.

Проехав вперед, Алекс притормозил, вышел из машины и, открыв багажник, вручил Андрею его тяжелую сумку. Исаев легко взвалил ее на плечо:

– Ну всё. Спасибо, что подвёз.

– Не за что. Когда увидимся? На твоей свадьбе? – Андрей кивнул. – Ире привет от меня передай, – попросил Алекс. – Скажи ей, что ты… В общем, ты с ней очень изменился.

– А она это знает, – усмехнулся Исаев.

– Тогда… пока, брат?

– Ahoj, bro. Увидимся.

Молодые люди быстро и тепло обнялись. Исаев поправил на плече ремень сумки, махнул Алексу, развернулся и неторопливо отправился к Терминалу 1. Глядя вслед своему лучшему другу, Алекс задумчиво поправил очки. В Исаеве, которого он знал почти двадцать лет, появилось то, чему он никак не мог подобрать названия. Словно под оболочкой самолюбивого и бесшабашного парня, каким в юности любил представляться окружающим Андрей, теперь поселился кто-то другой – кто-то мудрей и спокойней.

«Это любовь. Андрей любит и знает, что любим», – понял Алекс. К сожалению, в его случае слово «любовь» означало неприятные, а порой и жуткие воспоминания – да такие, что он казался деревянным в любовных сценах, хотя мог сыграть всё. А вот любовь сыграть он не мог.

«Будь ты проклята, бедная Лиза… Будь ты, сука, навеки проклята!»

С момента его первого письма этой девочке его жизнь покатилась по наклонной поверхности. Защищая карьеру, свое право на личную жизнь и боясь, что проблемы в его психике, если и вскроются, то однажды будут выставлены на всеобщее обсуждение каким-нибудь идиотом-врачом, жаждавшим пиара, Алекс так и не решился пойти с этим к психиатру. Да что там! Он и Исаеву не мог признаться в том, какие у него теперь отклонения. Прошлое крепко держало Алекса, празднуя пир на костях давным-давно умершей для него русской девчонки.

Поймав на себе заинтересованный взгляд проходившей мимо женщины в неприметном темном костюме («Очередная поклонница?»), Алекс моментально сделал покер-фейс, но поморщился: при воспоминании о Лизе Домбровской от его ухоженных ногтей, впившихся в мякоть ладони, остались болезненные, наливающиеся кровью лунки. Алекс рывком вернул на нос очки, одним движением хорошо тренированного тела запрыгнул в кресло спорткара, развернул «Шевроле» и погнал машину к выезду с парковки. Через час Алекса ждали в театре на репетиции.

Тем временем Исаев, пройдя стеклянную вертушку дверей терминала, пристроился у стойки с жёлто-зелёной вывеской «Сабвей» в ожидании заказанного им кофе. В кармане Андрея пискнул мобильный. Покосившись на дисплей, Исаев быстро бросил на стойку пару купюр, мотнул подбородком, отказываясь от сдачи, забрал кофе и присел за ближайший свободный стол. Отставив в сторону стаканчик с кофе, он с улыбкой уставился в телефон. «Андрюша, привет! Ты когда возвращаешься? Тебя встретить? Цц». Это было сообщение от его Иры. «Цц» означало «целую». Смешная привычка любимой женщины сокращать это слово стала их интимным кодом, когда Ира Самойлова прекратила с ним воевать, и он добился ее.

«Я ждал тебя целую вечность. Как же долго ты не давалась мне, Ира».

– Почему, Ир? – этот вопрос он задал ей в их первую ночь, легонько оттирая кончиком пальца её виски, еще влажные от слёз.

– Не хотела быть одной из зарубок на ножке твоей кровати, – она улыбнулась и доверчиво потерлась щекой о его ладонь. Помедлив, он повернул ее к себе так, чтобы видеть ее лицо:

– С чего ты взяла, что я так относился к тебе?

– Потому что я всегда любила тебя больше, чем это было нужно тебе, – она снова попыталась улыбнуться, точно хотела перевести свое признание в шутку, но он уже услышал это «люблю», неосторожно слетевшее с ее губ, и вдруг понял, что это – правда.

С тех пор они больше не расставались.

Отпив кофе, Исаев пролистал в телефоне фотографии Иры и нашел ее снимок, сделанный им примерно месяц назад. С дисплея на него смотрела натуральная пепельная блондинка с фантастическими голубыми глазами. Нет, его Ира не была безумно красивой и вряд ли была совершенством, но в ней чувствовались порода и та самая женственность, которая заставляет оборачиваться и долго глядеть вслед этой девушке и мужчин и женщин.

Между Исаевым и Ирой всё решилось две недели назад, окончательно и бесповоротно.

– Ир, ты выйдешь за меня замуж?

– Да… Да! – прошептала она, и ему показалось, что в ее взгляде можно утонуть. Глаза отчаянно счастливой женщины, которая любит, любима и хочет быть с ним.

И Исаев отправился в Лондон.

Сдав Мари-Энн дела, он признался ей в том, что днем ранее оставил Домбровскому свое заявление об уходе.

– Но почему? – мадемуазель Бошо беспомощно смотрела на него. – Андр-рей, почему? Ты же не собирался. И, в конце концов, у тебя контракт с Интерполом до августа. А сейчас только апрель… Кем я тебя заменю? Может, все-таки передумаешь?

Исаев уже собирался ответить ей, что в «Альфе» у него тоже контракт. Но дело было не в «Альфе», не в Интерполе, а в Ире. Он не хотел, чтобы их развели его секреты.

– Нет, – Андрей вскинул серые глаза на Мари-Энн. – Я не передумаю. Простите, но это всё.

Мадемуазель на секунду задумалась.

– Всё дело в женщине, так? – тихо уточнила она. Исаев кивнул. – Понятно. Ну что ж, насколько я тебя знаю, то тогда обсуждать это бессмысленно. Упрямый и терпеливый. – Мари-Энн распечатала пачку сигарет, прикурила и отогнала рукой сизый дымок, продолжая задумчиво разглядывать того, в кого она когда-то вложила всю душу. – Ты упрямый и терпеливый, Андрей. Знаешь, все то время, что ты был здесь, рядом со мной, я ловила себя на мысли о том, что ты умней, чем это нужно для счастья. А оказалось, ты просто взрослел, и вот сейчас на первый план выходит твоя натура – тот самый стержень, на который впоследствии и будет нанизываться вся твоя жизнь. События будут меняться, но стержень – нет. Твой стержень останется неизменным. Ты всегда будешь выбирать главное, и главное для тебя – это не работа на МВД и уж точно не Интерпол. Ты никогда не поставишь на кон семью. – Мадемуазель Бошо прикрыла глаза. Ей было немного жаль себя и было искренне жаль расставаться.

– Прощание не всегда означает фразу: «Я больше вас не увижу», – Исаев поднялся. Мари-Энн грустно и ласково протянула ему руку.

– Наверное… Но пообещай мне быть просто счастливым!

Исаев благодарно поцеловал тонкие пальцы женщины, которая сумела его понять и теперь отпускала его навсегда. Сдав пропуск, Исаев накинул на плечи куртку и вышел из Хоум Офис. Оглянулся и посмотрел на белый фасад здания, в которое он приходил на протяжении почти десяти лет. Внутри что-то сжалось, кольнуло: «Больше я сюда никогда не приду». Но свой выбор он уже сделал.

Теперь оставалось последнее. Исаев поймал такси, попросил водителя отвезти его в район Лондона – боро Кэмден, после чего сразу же отправился в аэропорт, через четыре часа приземлился в Праге, где встретился с Алексом и вместе с ним забрал кольцо у ювелира, которого неделю назад посоветовала ему Алиса. Крупный черный бриллиант в окружении бледно-желтых камней. Кольцо было обручальным: в ближайшие дни Исаев собирался жениться на Ире и вернуться в «Альфу».

И вот теперь он возвращался в Москву.

«К Ней…»

Посмотрев на фотографию той, что любила его и ждала, Андрей улыбнулся. Перейдя в программу сообщений, он быстро написал Ире: «Смсну, как прилечу». Мельком бросил взгляд на часы, отметил, что до регистрации на рейс осталось десять минут, и в два глотка допил кофе. Смяв пустой картонный стаканчик, он, прицелившись, закинул его в центр мусорного ведра, встал и уже потянулся за сумкой, пристроенной им на соседнем стуле, когда соскучившийся от безделья официант перешёл за барную стойку, взял в руки телевизионный пульт, и маленькое кафе огласил грохот. Исаев вздрогнул и покосился на плазму. Грохотом оказалась музыкальная заставка новостной службы «Би-Би-Си». А на экране плазмы уже проявилось изображение несколько слащавой ведущей.

– В США вынесен вердикт бывшим сотрудникам частной военной охранной компании «Блекуотер» за убийство мирных иракцев в Багдаде, – с грустным видом сообщила она.

Исаев, всегда остро чувствовавший любую фальшь в голосе, раздражённо дернул уголком рта, намереваясь покинуть кафе и отправиться в зал ожидания.

– И в заключении, еще одна новость: в Лондоне произошло пасхальное ограбление века.

Бросив взгляд на искрящуюся радостным возбуждением ведущую, Исаев все-таки притормозил. По своему опыту в Интерполе и «Альфе» он знал, что все сенсационные заявления любая широковещательная новостная служба оставляет только «под занавес». А это означало, что новость, которую сейчас услышит весь мир, действительно сногсшибательная. Андрей с интересом воззрился на плазму, и на экране замелькали знакомые ему виды Кэмдена – района, в который он заезжал вчера: Британский музей, вокзальный комплекс «Кингс-Кросс», знакомый фанатам Поттерианы, и, наконец, мечта всех бизнесменов мира – офисное здание «Юстин Тауэр». Но для Исаева, который за прошедшие десять лет исходил Лондон практически вдоль и поперёк, Кэмден ассоциировался не с достопримечательностями, а с уютным сквером Линкольнс-Инн-Филдс и, как это ни странно, с ювелирным магазином «Тео Феннел», куда Андрей заезжал по дороге в аэропорт «Хитроу».

«Интересно, и какая нелёгкая занесла грабителей в Кэмден?» – подумал Андрей.

Словно отвечая на его вопрос, сияющая от возбуждения ведущая объявила:

– В Пасхальные каникулы из хранилища британской компании «Хаттон Гарден Сейф Депозит», расположенной в лондонском боро Кэмден, где традиционно сосредоточены десятки лучших ювелирных магазинов Соединенного Королевства, были украдены драгоценности. Сумма грабежа оценивается в 300 миллионов американских долларов, – ведущая улыбнулась широкой калифорнийской улыбкой. – Кража была совершена с голливудским размахом.

Воспользовавшись тем, что на Пасху многие бизнесмены сдают товар в депозитарные хранилища, злоумышленники проникли на крышу «Хаттон Гарден», откуда и спустились в шахту лифта. После чего грабители отключили систему сигнализации и взломали бронированную дверь хранилища толщиной в сорок шесть сантиметров. Оказавшись внутри, преступники вскрыли половину ячеек, откуда забрали бриллианты, дорогие наручные часы и наличные деньги. – Дикторша сделала паузу и картинно нахмурила брови. – Некоторые факты позволяют считать, что среди похищенного был карбонадо «Черная звезда». Карбонадо – так называют редкие черные бриллианты. К карбонадо, в частности, относится «Чёрный алмаз Орлов» весом в 67.50 карат. Для сравнения «Орлов» был продан в октябре 2006 года за 360 тысяч американских долларов. И если в Лондоне был похищен бриллиант под названием «Черная звезда», а вес этого бриллианта составляет 489.07 карата, то перед нами – ограбление века, поскольку на последнем аукционе «Черная звезда» оценивалась в сумму, превышающую 1,5 миллиона долларов. К сожалению, установить, кому принадлежал похищенный алмаз, пока не удалось, – и ведущая картинно загрустила. – Не все клиенты депозитария готовы открыть полиции и прессе информацию о содержимом своих ячеек…

И, тем не менее, нашей новостной службе удалось выяснить, – снова воодушевилась ведущая, – что для расследования дела Скотленд-Ярд подключил Интерпол. А наш источник в полиции высказал мнение, что к похищению ценностей могла приложить руку, – тут ведущая сделала «страшные» глаза, – известная с 90-х и до сих пор специализирующаяся на подобных кражах международная банда «Розовые Пантеры».

При этих словах за ее спиной возник стоп-кадр: до боли знакомая Исаеву улица Маршам Стрит и здание Хоум Офис. На стоп-кадре были также запечатлены выходящие из его дверей женщина и мужчина. И Исаев изумленно распахнул глаза: в женщине он узнал Мэри-Энн Бошо. А вот мужчину он вспомнить не мог, хотя был абсолютно уверен в том, что однажды он уже видел его. Но где и когда? Исаев быстро ощупал взглядом его смуглое лицо, выразительные глаза, приметную ямочку на подбородке…

Эйдетизм – это фотографическая память. Слово образовано от греческого «образ» и означает умение вспомнить однажды увиденное. Всего семь секунд потребовалось тренированному сознанию Андрея Исаева, чтобы узнать в мужчине Никаса Мило…

«Интересно, Алиса уже обговорила мой контракт на съемки в Швейцарии?» – рассеянно размышлял Алекс, подъезжая к шлагбауму. Помедлив, он кивнул замершей у заграждения Руженке. Но шлагбаум был по-прежнему опущен, и девушка тоже не шевелилась. Больше того, у Руженки были перепуганное лицо и растерянный вид.

«Опять начинается…»

– И что на этот раз? – подражая Исаеву, иронично поинтересовался вслух Ресль.

– Вам придется выйти из машины, – деревянным голосом прошептала Руженка. И Алекс немедленно взвился:

– Что-что?

– Вам придётся выйти из машины и расписаться. Вот здесь, – и девушка дрожащей рукой протянула Алексу папку.

«Ах ты, стерва пустоголовая. Значит, решила любой ценой получить мой автограф, да? Ладно, твоя взяла!» – чертыхнувшись, актер распахнул бардачок и взбешенно пошарил в нем в поисках сто лет назад припрятанной пачки визиток. Выхватив первый попавшийся картонный клочок бумаги, он выскочил из машины, не забыв при этом как следует садануть дверью.

– Вот, это вам, – бросил он, швыряя визитку на папку Руженки.

– Александр Ресль? – холодно осведомилась женщина в темном костюме, стоявшая рядом с Руженкой. Удивленный подобным тоном, Алекс уставился на нее, но краем глаз успел заметить мужчину, который, словно из ниоткуда, вырос у него за спиной. Причем, встал этот мужчина так, чтобы заблокировать Алексу доступ к автомобилю.

– Нет, это не я. Вы обознались, – привычно легко солгал женщине Алекс и повернулся к мужчине: – Вы не могли бы посторониться?

Но незнакомец даже не пошевельнулся. Пожав плечами, Алекс попытался его обойти и протянул руку к дверце машины. В этот момент вокруг запястья Алекса с лязганьем замкнулось холодное стальное кольцо браслета. Ресль ошеломленно моргнул. Не веря происходящему, он вскинул на мужчину свои зеленоватые глаза, полыхнувшие ледяным огнем:

– С ума сошли? Что за шутки? Я сейчас полицию вызову!

Но договорить Алексу не удалось.

– Интерпол. Вы арестованы, – и мужчина защелкнул на другом запястье Алекса тяжелый браслет наручников.

– Подождите. Я… я не понимаю. За что? – впервые за долгое время Алекс по-настоящему растерялся. – Я же ни в чем не виноват, – совсем уж по-детски добавил он и… затаил дыхание. Свою вину он прекрасно знал. Его вину звали Лизой Домбровской. Единственная тайна, о которой он никому и никогда не рассказывал. И вот теперь все демоны Алекса снова возвращались к нему.

Беспомощный взгляд Алекса встретились с глазами Руженки. И Алекс понял, что он – ее Бог – только что рухнул с пьедестала. Алекс, ссутулившись, отвёл глаза. Руженка стояла, и, обеими руками прижимая к груди папку, смотрела, как мужчина – оперативник Интерпола – накинул на запястья Алекса свой пиджак, прикрывая им его скованные запястья. Как мужчина и женщина подхватили актера под локти и быстро повели его к черному минивэну. Как рука оперативника властно пригнула вниз голову Алекса, как женщина настойчиво подтолкнула его в спину, приказывая войти в машину. Со лба Алекса на асфальт упали дорогие солнцезащитные очки. Женщина наклонилась, быстро подобрала их и раздраженно швырнула в салон минивэна. Дверь автобуса захлопнулась, автобус сорвался с места. Проводив глазами черный автомобиль, стремительно удалявшийся в сторону трассы, Руженка перевела глаза на папку.

«Это я виновата. Я его подставила…»

Ей очень хотелось плакать. Под легким порывом ветра от папки оторвался и полетел на асфальт белый прямоугольник. Кувыркнувшись пару раз в воздухе, картонный клочок упал к носам ее туфель. Руженка машинально наклонилась и подняла испачканную визитку. Подачка, брошенная ей актером. Старательно счищая с визитки грязь, Руженка бережно провела пальцем по тому месту, где стоял небрежный автограф Алекса. Уже готовясь переправить визитку себе в карман, Руженка перевернула ее и обнаружила еще одну строчку, отпечатанную на обратной стороне визитки:

«Для связи с прессой: Praha 1, +420 246 ХХХ ХХХ. Алиса Грэйсен – пресс-секретарь Александра Ресля».

Руженка постояла, подумала. Потом упрямо прикусила губу, вытащила из кармана мобильный и торопливо, боясь сбиться, нащелкала номер, указанный на визитке.

– Добрый день, вы позвонили Алисе Грэйсен, – мелодичным женским голосом вежливо отозвался автоответчик. – После включения сигнала вы можете оставить мне своё сообщение.

– Алло… вы слышите? Вы должны знать, – глядя по сторонам, быстро прошептала Руженка, – Алекс Ресль был только что арестован.

ГЛАВА 7

@ Тем же утром. Салоники.

Салоники или Фессалоники, как говорят греки, – город, известный с давних времен под самыми поэтичными эпитетами. Салоники величали и «святым городом», и «городом, которому поют хвалу», и даже «благословенным городом». В целом, все это правда. Основанный еще в 315 году до н.э., в девяностых город Салоники заслужил статус культурной столицы Греции. Теперь этот город притягивает к себе туристов сохранившимися до наших дней базиликой Святого Димитрия, Триумфальной аркой римского императора Галерея, и, наконец, символом города – Белой башней, выстроенной на берегу залива еще в шестнадцатом веке. При этом сегодня Салоники еще и второй по значению морской греческий порт, если считать после Пирея. Морские перевозки с незапамятных дней связывают Салоники с северными островами Греческого архипелага, благодаря чему город остался в первой десятке важнейших городов континента даже после укрупнения Евросоюза.

С точки зрения Интерпола – организации, предпочитающей живым человеческим эмоциям сухую статистику, Салоники является не столько наследием древних культур, сколько чудовищной головной болью. Дело в том, что за счет разветвлённой сети морских путей и близости к континенту, в этот порт стекаются контрабандные поставки бриллиантов, оружия и наркотиков, откуда этот груз переправляется на американские материки, в европейские страны или же на Ближний Восток. Для туристов подобные проблемы Интерпола остаются за кадром. Их интересует другое. Помимо желания прикоснуться к историческому наследию, люди едут сегодня в Салоники, чтобы воспользоваться услугами лучших на континенте профильных медицинских центров.

Лет двенадцать назад в пригороде Салоник, Агиа Триада вырос один самых статусных в Греции медицинских неврологических центров. Центр назывался «Эфтихия». «Эфтихия» – это удача по-гречески. Помимо широкого спектра услуг, штата врачей с международным признанием и персоналом, говорящим на более, чем двадцати языках, «Эфтихия» предлагала клиентам прекрасный пляж и защищенные от туристов выходы к морю.

Этот медицинский центр принадлежал 65-летнему греку Костасу Эстархиди. Когда-то отчим Лизы Домбровской стал одним из лучших выпускников медицинского факультета университета Аристотеля, чуть позже – дипломированным специалистом Европейской Академии Неврологии и консультантом Национального института неврологических расстройств и инсульта США. Клиенты и персонал клиники полагали, что именно это помогло Костасу обрасти нужными связями и открыть «Эфтихию».

Они ошибались.

Сейчас уважаемый врач Эстархиди сидел за широким письменным столом в своём кабинете и, ссутулившись, нервно кусал губы. «А ведь старик совсем выдохся», – беззлобно подумал мужчина, сидевший напротив него. В отличие от Костаса, облачённого в стерильно белую форму медперсонала «Эфтихии», он был одет в отлично сшитый серый костюм и сидел на стуле, вальяжно закинув ногу на ногу. На вид мужчине было около тридцати пяти лет, он обладал точными и изящными жестами ухоженных смуглых рук и выразительными карими глазами, пристальный взгляд которых, однако, оставлял по себе довольно неприятный осадок. У этого мужчины было и имя, но он привык называть себя Он. На полу рядом с Его стулом стояла небольшая красочная подарочная сумка.

Поглядывая на Эстархиди, замершего напротив Него, Он покрутил в пальцах пузатую коньячную рюмку. В бокале янтарными переливами заиграла Метакса. Вторая рюмка, наполненная точно таким же коньячным напитком, стояла напротив Костаса. Но Эстархиди упорно избегал смотреть на неё, делая вид, что ее не существует.

– Так что будем делать, Коста? Обратного пути уже нет, – покачивая ногой, поинтересовался Он, умышленно называя пожилого врача фамильярно коротким именем. Интонация Его голоса была мягкой, но тон – опасно-дружелюбным.

Эстархиди поежился.

– Vαί, kαλά. Да, хорошо. Да… я напишу письмо отцу Лизы, – неуверенно отозвался он.

– Не Лизы, а Элизабет, – ровным голосом поправил Он, продолжая покачивать рюмку и одновременно с этим разглядывать сквозь ее хрустальные стенки безупречную ткань своих брюк.

«Ирония судьбы. – Он мысленно усмехнулся. – Этот костюм еще год назад мне выбирала Элизабет».

– Пиши письмо, Коста, – запретив себе думать о той, что Его предала, Он вернул бокал на стол, поднялся и направился к окну. Покосившись на сейф, стоявший справа от стола Эстархиди, Он окинул внимательным взглядом пейзаж за окном – зелень деревьев аллеи, облегающей параболой корпус медцентра, белый песок пляжа, море, искрящееся под солнцем всеми оттенками золота и бирюзы, и подумал о том, что очень скоро этот рай на земле станет адом в аду.

– Коста, – Он обернулся, – скажи, а где сейчас Лидия?

– Лидия? Она собиралась на пляж. А… а зачем тебе моя жена? – Эстархиди осекся. При мысли о том, что у Него могут быть планы на его русскую супругу, врач побледнел еще больше. Лидия была значительно моложе его, привлекательна, и Эстархиди, пусть по-своему, но очень любил ее.

– Лидия считает, что ее дочь в Швейцарии? – не удержался Он от иронии.

– Да. Лидия… Она так считает, – Эстархиди сглотнул. – Лидия говорила, что Лиза будет ей сегодня звонить.

«Она не дозвонится», – подумал Он и снова терпеливо поправил:

– Элизабет.

– Элизабет, – послушно повторил Эстархиди и облизнул пересохшие губы. – Но все-таки, зачем тебе Лидия?

– Так просто спросил. Пиши письмо. – Он отвернулся, но успел краем глаз заметить, как затряслись перерезанные жгутами вен тонкие руки Костаса.

Он солгал: Он никогда и ничего не делал просто так.

Поймав Его взгляд, Эстархиди втянул голову в плечи. Так и не решившись еще раз задать Ему вопрос, какое Ему дело до Лидии, Эстархиди потянул на себя ящик стола и достал из него лист бумаги. Зачем-то расправил его на столе. С трудом справившись с одеревеневшими пальцами, врач вынул из наружного кармана фирменной белой куртки «Паркер», отвинтил с пера колпачок и вывел первую строчку письма:

«Здравствуй, Максим. Прости, что через столько лет я вынужден о себе напомнить».

Он продолжал стоять у окна и с небрежной улыбкой наблюдать в стекло, как Эстархиди медленно и неохотно дописывает письмо, как ближе к концу послания замедляется скорость его почерка. Старика было не жаль: тот прожил дурную жизнь, и у него было плохое сердце. Повернувшись на каблуке, Он заложил кисти рук за спину и легкой пружинистой походкой прошёлся вдоль окна, размышляя о том, как часто боль души ведет к полному перерождению человека. Кто-то становится лучше, а кто-то отправляется на самое дно. Сегодня дьяволы могли сполна насладиться победой – в чистилище должен был сойти человек, который однажды отдал Ему невинную Элизабет в залог за сохранность контрабандной перевозки бриллиантов, украденных Его «Пантерами».

– Я… я написал, – отвлек Его глухой, словно надтреснутый голос врача. Не оборачиваясь, Он протянул руку. Эстархиди опасливо вложил в Его пальцы исписанный лист бумаги. Он пробежал глазами неровные, дерганные строчки, написанные к концу послания явно дрожащей рукой.

«Впрочем, там даже лучше», – решил Он, согласно кивнул и аккуратно, стараясь лишний раз не касаться бумаги, сложил письмо вдвое. После чего сухо бросил:

– Конверт.

Эстархиди молча вытянул из верхнего ящика стола фирменный конверт «Эфтихии». Убрав письмо в конверт ловким и опрятным движением, Он протянул конверт Костасу:

– Оставь на столе.

– Теперь ты найдешь Лизу? – выполняя Его поручение, прошептал Эстархиди и тут же испуганно прикусил губу. – То есть, – Костас поднял на Него виноватые глаза, – ты найдешь Элизабет?

Его нахмуренные брови моментально разгладились, выражение раздражения, появившееся в Его глазах при имени «Лиза» исчезло, и Он уже спокойно кивнул:

– Σας υπόσχομαι. Разумеется.

– И что будет с ней? А что будет с Лидией? – впервые с момента разговора Эстархиди осмелился в упор посмотреть на Него.

Он безучастно пожал плечами:

– Они тебя переживут. А теперь… – Он многозначительно кивнул на рюмку с Метаксой, стоявшую перед Эстархиди. И врач запнулся. Просительно, почти умоляюще вскинул глаза на Него – на человека, с которым однажды его свела жадность, а может, сама судьба.

– А если я не смогу, что тогда? – прошептал Костас.

«Жалкая попытка от жалкого человека», – Он равнодушно пожал плечами:

– Ну, у тебя тоже есть выбор. Смерть длится секунду, Коста, бессмертие – годы, а бесславие – целую вечность.

Он знал, что порой чересчур увлекается пышными фразами. Но сейчас эта привычка не казалась Ему чем-то неуместным, ведь даже в смерти есть своя красота, если убийство обдумано.

Тем не менее, Он добавил:

– Ты знаешь, что будет, если за тебя возьмется отец Элизабет?

«А он возьмется», – Он мысленно хмыкнул. Он был неплохо осведомлен о хватке Домбровского.

– Решай сам, – вслух произнес Он, ставя в дискуссии точку. Игнорируя жалобный взгляд старика, Он снова повернулся к окну и принялся рассматривать одинокую фигурку женщины в красной широкополой шляпе, появившуюся на пустынном пляже. Но в этот момент Он размышлял о том, как быстро Он сумеет найти Элизабет, если к поискам подключится ее отец. В принципе, Ему ничего не мешало искать Элизабет самостоятельно. Но зачем мучиться, если можно облегчить себе труд, идя по следам Домбровского, а заодно подбрасывая Элизабет кровавые крючки и приманки, чтобы вытянуть ее из щели, в которую она забилась, пытаясь от Него спрятаться.

Вспомнив об Эстархиди, Он обернулся.

Его взгляд упал на лицо старика, который продолжал тоскливо сверлить глазами рюмку с Метаксой. Он вопросительно поднял бровь. Поймав его взгляд, Эстархиди обречённо вздохнул, рванул ворот форменной куртки и выдернул из-под ворота цепочку, на которой висел старинный восьмиугольный крест. Это был подарок давно умершей матери Костаса. Эстархиди зажмурился. На короткое мгновение перед ним промелькнуло ее еще совсем юное лицо, старый дворик в пригороде Афин, дом с видом на побережье. До ушей словно издалека донесся ровный и успокаивающий шелест волн вечно живого моря. Его, еще юная мать улыбнулась и помахала ему, подзывая к себе: «Коста!»

«Да, мама. Я иду». Стараясь не думать о Лидии, Эстархиди истово прижал крест к губам и, запрокинув голову, вылил Метаксу в рот, стараясь, чтобы напиток сразу попал в горло. Пряная Метакса обожгла рот и глотку. Врач сглотнул, схватился за сердце, дернулся – и осел в кресле. Рюмка выскользнула из его пальцев и, зазвенев, распалась осколками на полу. Седая голова Эстархиди свесилась набок. Из угла его тонкогубого рта на белую медицинскую куртку стекла вязкая коричневая слюна.

В Метаксе был хлоралгидрат – наркотическое средство, депрессант, действующий угнетающе на центральную нервную систему. В малых дозах хлоралгидрат – это снотворное, а в больших – сильнодействующий яд, который приводит к остановке сердца.

«Добро пожаловать в ад, старик», – без эмоций подумал Он, перекрестился (Его мать всегда уделяла особое внимание вопросам веры) и окинул внимательным взглядом кабинет, отмечая, где Он стоял, где сидел и к чему Он прикасался. Камеры слежения в медицинском центре никогда не работали. Он позаботился об этом еще тогда, когда помогал Костасу строить «Эфтихию», Его (!) удачу, потому что «Эфтихия», как и Элизабет, принадлежала только Ему и долгое время оставалась одной из лучших созданных Им точек для контрабандных перевозок драгоценностей в террористические организации на Ближнем Востоке.

К бутылке с Метаксой Он не прикасался: напиток доставал из шкафа и разливал сам Костас. Свою коньячную рюмку Он держал пальцами, на которые был нанесен современный сплав из пластика и резины. Он знал, что этот состав оставит на рюмке фальшивые отпечатки пальцев, и искать человека с подобными оттисками папиллярных линий можно будет до бесконечности. Парик и накладки для щек, носа и подбородка Он легко спрячет. Его рост и вес для мужчины был вполне обычным, стандартным. Но при желании Он мог легко их изменить и даже превратиться в женщину, хотя (тут Он слегка улыбнулся) и не с такой идеальной фигурой, как у Его Элизабет. А вот с обувью и английским костюмом, который она выбирала Ему, как ни жаль, но придется расстаться. Одежда и обувь всегда оставляют микрочастицы – следы.