Текст книги "Защитник"

Саша усмехнулся:

– Только давай без этих сентенций! Тебе не идет роль зануды.

– А тебе богемный стиль!

Замерев с пуловером в руке, Саша обернулся:

– При чем тут богема? Кстати, ты знаешь, что это переводится как цыганщина?

– Не знал. По-моему, это слово сейчас употребляется несколько в ином смысле…

– Неважно. Я не в богему ушел. Мне просто хочется быть рядом с этой девушкой. И если ее притягивает богема, то я…

– Готов бросить футбол? – Илья выглядел несчастным.

Помолчав, Саша швырнул пуловер в сумку:

– Я никого и ничего не бросаю. Просто бывают периоды, когда чем-то приходится жертвовать.

– Ты в курсе, что завтра экзамен?

У Саши екнуло сердце:

– Уже завтра?!

– Ты и об этом забыл?

– Черт, – он сел рядом с Ильей. – Я и вправду забыл.

– Но ты же придешь завтра?

– Без вопросов. Что сдаем?

Подскочив как ужаленный, Илья завопил:

– Да ты совсем сдурел?!

– Шучу-шучу, я помню. И я приду, не волнуйся.

Но экзамен он проспал, как и последнюю тренировку перед финальным матчем.

* * *

Скука. Бездонная. Беспредельная…

Убить себя и то веселее.

Все эти слюнявые мальчишки, тянущиеся к ее губам, отвратительны. Тине хотелось стать невидимой, когда к ней направлялся очередной. Их потные тела вызывали в ней приступы отвращения… Один за другим, один за другим.

Но старая соседка, к которой захаживали все мужчины их района, научила Тину, когда та была еще подростком: ни за что, ни при каких обстоятельствах не признавайся, что тебе неприятно. Из-за этого любой убить может…

Саша Борисов был ничем не лучше любого другого, его так же отвратительно трясло в ее присутствии. Момент спортивного азарта, который Тина испытывала, как любой коллекционер, давно остался позади. Она заполучила сердце этого красавца в свою обширную кладовую и потеряла к нему интерес.

Почему не прогнала сразу? Просто лень было. Пришлось бы искать слова, а на это Тине хотелось тратить время, только когда она писала стихи.

Не жаль ведь его? Нисколько.

С этой его фантастической физиономией Сашка еще столько сердец разобьет. Десятки дур вскроют себе вены – вдоль, чтобы наверняка… Их Тине тоже не было жаль, не за них мстила. Да и не мстила вовсе! Искала вдохновения.

И не находила… Не писалось в последнее время.

А на семинарах требовали новых стихов – в этом суть процесса обучения. Раньше строчки сами рождались из ночных вздохов, жадных взглядов, дрожи, проходящей вдоль позвоночника… Теперь Тина даже не чувствовала этого, или дрожь, как молния, сразу уходила в землю?

«Я – заземленная» – эта мысль ужасала.

Меньше всего Тине хотелось быть привязанной к земле, к реальности. К этой мерзкой реальности, которую она ненавидела с детства. Чего ей на самом деле хотелось, это обрести надежное убежище, где получилось бы спрятаться ото всех.

Книги, сигареты и она сама – это было тем идеальным образом жизни, который пока ей не удалось обрести.

Студенческое общежитие с его толчеей, шумом и ароматом похоти, было полной противоположностью тому раю, в котором Тина мечтала оказаться. Она пошла бы на все, чтобы найти свой уголок сада, куда никому не будет хода… Нега, фантазии, доступные в одиночестве наслаждения – что еще нужно для счастья девушке, мечтающей о славе Сапфо?

Тина позволила происходящему в общежитской комнате проникнуть в ее сознание: Сашка опять травит анекдоты, а остальные смотрят ему в рот и хохочут. Все в разы талантливее его, но обаяние делает свое дело – какой-то футболист, выдающий себя за будущего ученого, кажется им интеллектуалом. Что он там несет?

– Был такой математик Давид Гильберт. В одной из лекций он сказал великолепную вещь: каждый человек имеет некий горизонт. Если он сужается, то становится бесконечно малым и превращается в точку. В этом случае человек заявляет: «Это моя точка зрения».

Полупьяные… Бездарные… Над чем они смеются? Ни у кого из них нет ни горизонта, ни собственной точки зрения.

Но Тина не выдала себя, звонко расхохоталась вместе со всеми. Поймала восхищенный Сашин взгляд: этот пес готов вылизывать ей ноги. Если позволит, до конца жизни будет таскаться за ней. Что там болтают о спортивном характере? Сдулся он, как мяч, в который вонзили нож.

Она – этот нож.

Уж это Тина про себя понимала…

* * *

Что с мячом они должны стать одним целым, Сашка усвоил еще в семь лет. Тренер любые пробежки заставлял делать, держа его в руках, выполнять наклоны на разминке. Сначала мяч здорово мешал Сашке, вываливался из рук, терялся на бегу. Но через пару месяцев стал необходим ему, как трость хромому, – стало казаться, что он споткнется, если побежит просто так.

Михаил Иванович одобрительно кивал: мальчишка склеился с мячом, это хорошо. И хоть Борисов еще порой сбивался, когда шел в дриблинг, и, случалось, обрезал всю команду, тренер не выговаривал ему. Парень башковитый, сам все понимает. А прикрикнешь, особенно при всех, может и скиснуть, он же из интеллигентной семьи. Рефлексия – болезнь наследственная… В следующий раз Сашка уже побоится пойти в дриблинг или начнет осторожничать. Пусть сам делает выводы.

И Саша играл все уверенней, оправдывал надежды. Но Михаил Иванович не позволял себе забывать, что Борисов – не единственный игрок в команде. И старался поддерживать как раз слабаков.

– Нормально себя чувствуешь? – заглядывал он в глаза главному мазиле. – Выглядишь усталым. Не приболел?

– Не, я ничего…

– Смотри. Если надо отдохнуть, присядь ненадолго.

И пацаны старались с удвоенной силой, тронутые заботой тренера. Некоторые были из семей, в которых никто никогда не интересовался их самочувствием…

– Для нас не соревнования главное, – внушал ребятам тренер. – Вы должны расти. И не только физически, а во всех смыслах! Прогрессировать. Учиться делать то, что вчера не получалось. А выиграете вы или нет – дело десятое. Побеждать приятно, но не обязательно. Даже чемпионы иногда проигрывают, потому что человеку свойственно ошибаться. Все поняли?

Саша Борисов понимал.

«Ух, черт глазастый!» – Тренер отводил глаза, будто смущаясь этого светящегося взгляда.

– Играем «квадрат», – бросал Михаил Иванович и отворачивался.

Никто не должен был догадаться, что только в Саше Борисове он видит будущего чемпиона. Каждый из этих пацанов должен считать себя победителем, иначе нет смысла тратить силы на тренировки. Нет, тренер не лукавил, внушая им, что главное – личный рост, но, если ты не мечтаешь о «золоте» чемпионата мира, ничего и не добьешься… Даже маленькой победы не достигнешь без мечты о большой.

Мальчишки парами, как и положено в «квадрате», с азартом отбирали друг у друга мяч. Им нравилось это упражнение, они заводились. Щеки пылали, мокрые волосы торчали во все стороны – красота! Таких пацанов Михаил Иванович считал настоящими и от души жалел тех, кто сейчас валялся на диванах с пультом в руке.

«Какой там математик, – косился он в Сашкину сторону. – Он же прирожденный футболист! У него мяч к ноге прилипает».

И тут вдруг Борисов отскочил в сторону, бросился к тренеру:

– Можно я в раздевалку? На минутку!

Михаил Иванович встревожился, такое на его памяти было впервые:

– Случилось что?

– Я понял, как решить эту задачу! – выпалил Сашка. – Мне записать нужно. Срочно!

Глаза мальчика так и сияли, а рот расплывался в счастливой улыбке. Отпустив Сашку движением головы, тренер долго смотрел вслед. То, как мгновенно жизнь опровергла его выводы, казалось мистикой, и от этого было слегка не по себе. Он-то был уверен, что на поле мысли Борисова заняты только футболом…

* * *

Не открывая глаз, Саша подумал: «Ну и черт с ним… Какой я – футболист? Да и математик из меня мог бы выйти посредственный. Любовь. Разве не в этом смысл жизни? Я нашел ее. Вот что главное».

Повернувшись на правый бок, Саша хотел уже привычно уткнуться носом в мягкую грудь Тины, и только сейчас понял, что ее нет рядом. Его окатило ознобом. Мир мгновенно стал ледяной пустыней…

Как жить, если нет Тины?!

Но кошмар тотчас рассеялся, стоило ему открыть глаза. Тина курила, сидя у окна – как это он спросонья не почуял дым? – и что-то записывала в блокнот.

– Творишь? – спросил Саша, постаравшись не выдать только что пережитого ужаса.

Только кивнув, она быстро набросала несколько строк и потушила сигарету. Ему был неприятен этот запах, но все же он позвал:

– Иди ко мне.

На этот раз она отозвалась, но совсем не так, как ему хотелось:

– Ты не видишь, что я пишу?

– Мы проспали мой экзамен, – не выдержал Саша, хотя зарекался упрекать ее в чем бы то ни было. – И тренировку.

– Это твои проблемы. Мог бы поставить будильник. Я тебе не нянька.

Она была права, их не связывали никакие обязательства. Что вообще дало ему право думать, будто они едины и все у них общее – радости и проблемы?

«Я выдаю желаемое за действительное», – упрекнул себя Саша и закрыл глаза. Спешить уже было некуда. Да и сил подняться и начать делать хоть что-то он в себе не ощущал. Может, пара затяжек помогла бы?

Словно считав его мысли, Тина вдруг бросила блокнот и пересела на кровать. Откуда она достала то, чего сейчас ему хотелось? Сначала Саша уловил знакомый запах, потом сигарета коснулась его губ:

– Сейчас полегчает…

– А ты после этого сможешь писать?

– Почему нет? – рассмеялась она. – Это редактировать текст нужно на трезвую голову, а сочинять стихи можно в любом угаре…

– То есть Есенин действительно писал стихи подшофе?

Затянувшись, Тина помолчала:

– Нет. Не буду врать. Современники говорили, что никогда. Это лишь байки.

– А кто тогда?

Она резко встала.

– Я. Этого достаточно?

– Тебя мне более чем достаточно.

Шагнув к кровати, она резко склонилась над ним, свесив на лицо темный дым волос. Он жадно втянул их запах, пьянея, и притянул Тину к себе. Вытянувшись на нем всем телом, она чуть отстранилась и требовательно заглянула в глаза:

– Любишь?

– Люблю. – Он задохнулся от волнения.

– Только меня?

– Только…

Тина прищурилась:

– Ты – хитрец… И я тебе не верю. Скажи по совести, ты готов ради меня отказаться от всего мира?

– Я уже отказался.

– Нет. Ты всего лишь проспал. Заведи я будильник, тебя уже не было бы здесь…

Саша попытался собраться с мыслями:

– А ты действительно хочешь, чтобы я всю жизнь провел у твоей юбки? Зачем тебе это?

– Я люблю собак, – выдохнула она со смехом. – Я хочу, чтоб ты был моим псом! Защитником.

– Я и есть защитник. И твой, и в футболе.

С силой оттолкнувшись, Тина встала, оставив после себя холодную пустоту. И процедила с обидой, рассмешившей его:

– Вот она – твоя главная страсть! Футбол.

– Солнышко, ты ревнуешь меня к футболу?!

– Не смейся! Ты только что твердил, будто я – целый мир для тебя.

«Разве я говорил такое?» – Саша попытался вспомнить и не смог. Мысли путались.

– И я совсем не солнышко, – пелена ее волос опять закрыла свет. – Я – твой мрак. Тот, которого ты искал…

И он не смог ничего возразить. Не вспомнил, хотел ли в действительности той тьмы, в которой оказался…

* * *

В голове что-то грохало, не давая спать. Как долго он пытался проснуться? И сколько потом лежал с открытыми глазами, стараясь понять, в какой реальности оказался?

Тина не повернула головы, может, действительно спала так крепко, что удары в дверь, которую уже явно пинали ногой, не смогли ее разбудить. Отбросив простыню, Саша осторожно сел, стараясь не шевелить головой, которая сильно болела. Медленно натянул джинсы… На футболку только взглянул и решил не рисковать: вдруг потеряет сознание, когда глаза окажутся закрыты тканью. Эта мысль даже не показалась ему глупой…

До двери Саша еле доковылял – суставы ломило так, будто он заболел гриппом. Особым преувеличением это не было, он чувствовал себя совершенно больным. Того, кто стоял за дверью, Саша уже ненавидел больше, чем кого бы то ни было… Пока не открыл ее.

– Тренер?

Ему вдруг по-детски захотелось спрятаться за темное пальто, висевшее в крошечном общежитском «предбаннике», как называла его Тина. Спрятаться не от тренера – от стыда…

Не дожидаясь приглашения, Егор Степанович шагнул в комнату, громко потянул носом, и глаза его налились кровью.

– Ты чем тут занимаешься, черт бы тебя побрал?! А? – прошипел он и хотел было схватить его за грудки, но Сашка оказался без майки, рука скользнула мимо. – Завтра у нас финал, а ты дезертируешь с поля боя?

– Тренер, мы же не на войне, – пробормотал Саша, пряча глаза.

– За тобой команда.

– Я же не капитан…

– Ты – больше, чем капитан! Ты – защитник.

«Это я уже слышал сегодня», – хотел сказать Саша, но усомнился: вдруг это было вчера или несколько дней назад? Как давно он блуждает во времени?

– Ты – лидер, Борисов. Ребята любят тебя. Что смотришь? Можно подумать, он этого не знал! Без тебя можно и не выходить на поле… Целый год работы всей команды – коту под хвост!

– Егор Степанович, вы же сами твердили, что перед игрой нужно переключаться на другое… Не думать о ней. Вот я и…

Впившись в его голые локти, тренер сдавил их так, что Саша сморщился от боли:

– Шутить изволите?! А ну, быстро оделся и за мной!

– Что вы делаете в моей комнате? – раздался голос Тины.

Вжавшись в стену, Саша пробормотал:

– Тина, это мой тренер – Егор Степанович. Он пришел за мной.

– И ты намерен отправиться с ним?

– Именно. Именно это он сейчас и сделает.

– Я не вас спрашиваю. Саша, ты уходишь с ним?

Он виновато пробормотал, уже понимая, что при любом исходе становится предателем:

– Завтра финальная игра. Я не могу подвести команду…

– Ты предпочтешь подвести меня?

– Я же вернусь…

В ее взгляде он прочел: «Кому ты будешь нужен, когда вернешься?» И Саша уже готов был взмолиться, обратившись к тренеру, чтобы отпустил его, оставил с этой невероятной девушкой, сводившей его с ума, ведь это было единственное, чего он сейчас хотел.

Но Тина опередила его, улыбнувшись так, что он обмер:

– Хорошо. Игра так игра. Надеюсь, она стоит свеч. Но я иду завтра с тобой.

Егор Степанович настоял, чтобы ночь перед матчем Саша провел дома. И он проспал двенадцать часов кряду, пока Илья, которому тренер дал жесткую установку, не растолкал его.

– Только не воображай, что я вечно буду этим заниматься, – пробурчал он, протянув большую чашку кофе.

Саша только кивнул – способность говорить еще не вернулась к нему. Но крепкий кофе прояснил его мысли. С каждым глотком он и чувствовал себя, и соображал все лучше.

– Я твой должник…

– Ты даже не представляешь насколько, – зловещим тоном протянул Илья и забрал у него пустую чашку. – Я сказал преподу, что ты свалился с температурой – вот и не явился на экзамен.

– Илюха…

– Ну да, да! Я – твой ангел-хранитель. Не забудь об этом, когда будешь получать Нобелевку.

– О да…

– Что – да? Ты, черт возьми, самый талантливый изо всех, кого я знаю! – внезапно взвился Илья. – Что ты делаешь с собой? Ну да, она – красавица, не спорю. Но, Сашка, она же убивает тебя!

«Это правда», – отстраненно подумал Саша. Но сопротивляться у него не было ни сил, ни желания.

…Во втором тайме, когда им пробивали штрафной, Саша вдруг заметил красное платье Тины возле банки[7]7
  Банка – скамейка запасных (футбольный сленг).


[Закрыть]. Отвлекся он лишь на секунду, но этого хватило, чтобы в защите образовалась брешь.

В вопле студенческого стадиона смешались отчаяние и радость.

– Борисов, ну ты привез[8]8
  Привозить – совершать ошибки, которые приводят к голу (футбольный сленг).


[Закрыть] так привез! Спасибо! – проорал за его спиной Ваня, вытащивший мяч из сетки.

Не услышав этого, Саша проследил, как Тина садится рядом с Прохором Ковалевым, которого удалили в начале игры на глазах у отца-ректора. Из-за Саши, конечно… Прохор злился на него, а сорвался на противнике. Борисов при всей команде послал его перед матчем, чтобы не лез с наставлениями. Хотя, если разобраться, капитан имел право…

У Саши мелко затрясся подбородок: «Зачем я рассказал ей о нашем противостоянии? Как она сказала? «Игра так игра». Тина сама вступила в игру… А я-то, дурак, не понял, о чем она!»

– Офсайд!

Кто-то пихнул его в бок:

– Борисов, проснись, наконец!

– Уже наелся[9]9
  Наесться – устать (футбольный сленг).


[Закрыть], что ли?

Тренер тоже что-то кричал ему, но слов Саша не понимал. Он и не видел ничего вокруг, кроме Тины: голова запрокинута, смуглая шея плавно изогнута, грудь подрагивает… Она смеялась над тем, что нашептывал ей Прохор. И хотя ее смех заглушил рев стадиона, Саша знал его слишком хорошо, чтобы не слышать.

Когда эти двое встали и двинулись к выходу, он забыл, где находится. В ушах зашумело, и трибуны внезапно заалели розами[10]10
  Розы – фанатские шарфы (футбольный сленг).


[Закрыть]. Его любовь похищали у него на глазах, мог ли Саша оставаться в стороне? Даже если б Тина уходила не с этим чертовым Прохором, он все равно бросился бы следом. Отнял бы у любого. Но именно рука его главного противника по-хозяйски опустилась на ее точеное плечо.

– А ну вернись в игру! – Перед ним возникло лицо тренера, но Саша даже не сообразил, кто пытается остановить его.

Отмел живую преграду одним жестом. Выросли другие, все старались удержать Сашу, помешать ему вернуть свое счастье. И он дрался за свое право на любовь со всей яростью, на какую способен двадцатилетний человек…

Когда с окровавленными руками и разбитым лицом он догнал Прохора, Тина сразу отскочила в сторону. Зачем? Разве Саша тронул бы ее? Она предпочла не проверять его рыцарские качества… А Прохор остался на месте, чтобы принять бой. Или просто не успел увернуться?

Что-то хрустнуло под Сашиным кулаком… Звука он не расслышал, а брызнувшая кровь мгновенно смешалась с его собственной. В своей ненависти эти двое слились, как в любви, стали единым существом – рычащим чудовищем, распугавшим окружающих.

Но ребятам из их команды потребовалась всего минута, чтобы прийти в себя. Подскочили с двух сторон, растащили дерущихся, попытались усадить Сашу на скамью, но он вырвался и бросился бежать – не от наказания, конечно, ему хотелось укрыться от боли, разрывающей душу.

И уже не видел того, как Прохор рухнул на траву, а подбежавший к сыну ректор упал на колени. И поклялся, что Борисов завтра вылетит из его вуза с «волчьим билетом»…

Не переодевшись, Саша прямо в футбольной форме выскочил на улицу и заметался, пытаясь понять, куда теперь бежать. Мелькнула мысль о матери, но до родительского дома еще нужно было доехать, а у него не было с собой ни денег, ни карты.

Нужно найти Илью! На футбол его друг не пришел, это Саша знал точно: сессия для него была временем неприкосновенным. Странно, что вообще финальный матч назначили на июнь…

До Бибирева можно было добраться и пешком, и Саша уже приготовился поступить именно так, когда на другой стороне улицы заметил девушку из своей группы. Хотел окликнуть ее, но в гудящей голове затерялось имя. И когда вспомнить не удалось, Саша просто бросился за ней следом, чтобы занять немного на проезд. Если даст, лучше было бы взять такси…

Больше он не успел ничего подумать – мощный удар сбил его с ног. Мысль о такси материализовалась. Того, как он перелетел через встречный автомобиль и распластался на асфальте, Саша уже не запомнил…

* * *

В то Рождество случилось маленькое чудо…

На время каникул родители увезли десятилетнего Сашу за город, на дачу, хотя тренировки не прекращались, и мальчик бурно протестовал. Ему было страшно потерять форму, что-то упустить, отстать от других…

Но мама шепнула:

– Папа очень соскучился по тебе… Ему хочется походить с тобой на лыжах, слепить снеговика. Ты же пойдешь ему навстречу?

И Сашка сдался. Обижать отца ему не хотелось, пусть будут и снеговик, и лыжи… Это же все действительно здорово! Хоть он и большой для таких развлечений, – особенно для того, чтобы лепить снежного человечка! – но никто же из одноклассников не узнает…

Уже следующим утром они втроем выскочили из дома, и, как в каком-нибудь клипе, начали бросаться снежками. Вроде ничего забавного и не было, когда снег сыпался за шиворот или прилетал в лицо, но они почему-то хохотали как ненормальные.

А потом нашли нетронутое снежное поле и, взявшись за руки, по папиной команде опрокинулись навзничь и долго смотрели, как мягкие, зеленые верхушки сосен поглаживают голубое небо. Саша до сих пор помнил те незнакомые до этого дня ощущения смирения и восторга, которые каким-то образом уживались в душе.

Мальчик даже не особенно удивился, когда мама вдруг заплакала и убежала в дом. А отец предложил:

– Санька, а давай сходим в церковь?

Он произнес это таким тоном, будто говорил о самом обычном деле и ходить в храм было для них в порядке вещей. Сашка молча кивнул. Не стал спрашивать, что вдруг изменилось, ведь отец всегда называл себя убежденным атеистом. В их доме не заводили разговоров о Боге и не читали молитв – ни перед едой, ни на ночь. Отец был ученым, хоть и не высокого полета, но все же, и религии не признавал. Никто даже не сказал Саше, что в этот день отмечается Рождество.

И все равно все было особенным тогда… Настолько, что Саша даже не стал спрашивать, почему плачет мама, ведь у него и самого щипало в носу от тех самых чувств – смирения и восторга.

Хорошенько отряхнувшись от снега, они серьезно посмотрели друг другу в глаза, точно готовились к многотрудному походу, хотя небольшая деревенская церковь была видна издали – за полем, по которому вилась узкая тропка. Сашка пошел за отцом, пытаясь попадать в его следы. Было совершенно непонятно, как успели тучи затянуть все небо, пока они чистились от снега? Ведь только что солнечное небо улыбалось им сквозь сосновую хвою…

А сейчас ветер толчками подгонял их в спину, и отец крикнул, обернувшись:

– Назад придется идти ему навстречу, будь готов!

И рассмеялся, потому что это прозвучало пионерским призывом. Сашка, правда, не понял причины смеха, пионером он уже не был.

«Навстречу – это противно, – подумал мальчик и представил, как придется закутаться в шарф, сейчас спрятанный под пуховиком. – А вдруг еще что-нибудь изменится?»

В храме оказалось почти пусто – только что завершилась утренняя Божественная литургия. Бесшумные служительницы в косынках гасили свечи, чему все вдруг воспротивилось в Сашиной душе: «Люди же их специально зажгли! Зачем сразу тушить?!»

Словно не замечая того, что происходит, отец купил две тоненьких свечки и одну протянул Саше.

– А как надо молиться? Я не знаю, – мальчик встревожился, крутя свечку в озябших пальцах, но отец улыбнулся:

– Ты можешь произносить про себя то, что считаешь нужным. Бог все услышит и поймет. Надеюсь… Проси о самом главном.

Сашка замер:

– А что самое главное?

– Жизнь, – просто и очень серьезно ответил отец. – Разве нет?

«Жизнь, – повторил мальчик про себя. – Я очень хочу, чтобы мама с папой жили долго-долго! Ну, и я тоже…»

Он не догадался, что надо опалить основание свечи, чтобы оно подтаяло и надежней закрепилось в подсвечнике. Без этого она качалась, и Сашка боялся, что свечка упадет на пол. Потом подглядел, как делает папа, и установил ее заново. Теперь свеча стояла ровно, а огонек ее трогательно подрагивал.

«Долго-долго», – настойчиво повторил Саша, не спуская глаз с теплого свечения. Потом спохватился, перевел взгляд на икону и на несколько секунд перестал дышать. На него смотрели такие глаза, каких мальчик никогда не видел. В них была печаль понимания… Казалось, эти глаза видели все, что случится с Сашей в жизни.

Он хотел было спросить папу: «Почему Бог жалеет меня?» Но не решился: может, все лишь показалось ему, а отец ничего такого не заметит… Скосив глаза на папу, Сашка нахмурился. Ему показалось, будто на нижних ресницах его зависла слеза. Но разве мужчины плачут?

Когда они вышли из храма, оба так и замерли на крыльце. Над полем и бором вдали, где пряталась их дачка, сияло самое синее небо, какое только можно представить. И солнце сразу согрело лица отца и сына, поднятые кверху.

– Вот оно! – вырвалось у папы непонятное, но задавать вопросы Саша не стал.

Просто решил, что случилось чудо. Настоящее и очень красивое. Оно тепло сияло в маленьких ямках, образовавшихся в сугробах по всему полю, и почему-то хотелось смеяться, глядя на эти следы от копыт сказочного коня, привозившего в больших санях Деда Мороза. Под елочкой Сашка нашел огромный набор «Лего», о котором написал волшебнику уже в последний день года, и прыгал от радости, что письмо успело дойти… Никто ведь не знал, как ему хочется именно такой конструктор, который они с папой увидели на витрине магазина. Клянчить он себе не позволял…

…Только через несколько лет Саша узнал: той самой зимой, как раз перед Новым годом, у отца обнаружили опухоль. Но биопсия, проведенная после Рождества, показала, что новообразование доброкачественное.

* * *

По белому больничному потолку медленно проползали узкие параллелограммы света. Они двигались друг за другом и навстречу, исчезая в углу, но не пересекались. Это зрелище завораживало…

«От фар», – первая мысль, пришедшая Саше в голову после недельной искусственной комы, в которую его погрузили после операции.

Семь дней он блуждал в мире теней, пугавших отсутствием лиц. Заговорить с ними не удавалось, они зловеще колыхались в тишине.

Очнулся он вечером, когда никого не оказалось рядом, и долго лежал, не решаясь шевельнуться, не понимая, как оказался в больнице – запах уловил сразу. Через несколько минут в палату заглянула медсестра, обрадовалась, встретив его осмысленный взгляд, и снова исчезла.

Зато прибежали родители, выходившие выпить кофе, и мир сразу обрел четкие, уверенные контуры. Правда, мама опять заплакала – второй раз на его памяти, но быстро взяла себя в руки, высморкалась в салфетку.

– Вот и славно, – бормотала она. – Теперь все будет хорошо. Ты скоро поправишься…

– Он понимает нас? – шепнул отец с опаской.

– Понимаю.

Саше показалось, будто он ответил громко, и его удивило, что мама наклонилась к самому его лицу:

– Что, сыночек?

– Почему я в больнице?

– Тебя сбила машина. Не помнишь? У тебя черепно-мозговая травма… Тебе сделали операцию. Но все будет хорошо! Правда, Антоша?

«Я – Саша», – почему-то до него не сразу дошло, что она обращается к отцу.

Тот осторожно сжал руку сына:

– Мы тебя вытянем, Санька. Дома и стены вылечат.

– Домой еще рано, – встрепенулась мама. – Дней десять, как минимум, придется полежать. Пройти курс реабилитации. Потерпишь? Дома продолжим.

Выдавливая по слову, он все же сумел перебить:

– Ноги… целы?

– Да! – воскликнула она и победно взмахнула кулаком.

Как ни стыдно было признаться даже себе самой, ее порадовало, что первым делом сын подумал о футболе, а не о науке. Хотя опасения врачей касались как раз этого, все-таки черепно-мозговая травма – не шутка…

Чтобы не выдать подспудного торжества, Светлана Александровна погрозила пальцем, как маленькому:

– Только пока нечего и думать об игре. На поле ты выйдешь не скоро, нужно хорошенько подлечиться.

– Но выйду?

– Конечно!

«Это главное», – Саша с облегчением закрыл глаза.

Но тут же накатила новая тревога. Мама говорила что-то еще, а Саше хотелось услышать только одно: приходила ли к нему Тина? Родители не догадывались о ее существовании, и, если б она даже появилась в больнице, вряд ли придали бы этому особое значение. Какая-то девушка…

И все же он выдавил:

– Кто-нибудь приходил?

– Твой тренер, – отозвался отец.

Лицо обожгло стыдом. Не проклял? Пришел…

– Егор Степанович очень обрадовался, что врачи дают благоприятные прогнозы, – зачастила мама. – Надеется на твое возвращение в команду.

– Но лучше этого не делать.

Она взглянула на мужа через плечо, и хотя Саша не видел ее глаз в этот момент, но знал, как мама может пронзить взглядом.

– Теперь ему нужно особенно беречь голову, она – его хлеб в будущем, а не ноги, – парировал Антон Вадимович, хотя жена не произнесла ни слова.

Саше показалось, будто они продолжают давний спор. Вмешиваться не стал, попросил телефон. Но выяснилось, что никто не заряжал его целую неделю – просто не вспомнили.

– Когда Илюша снова заглянет, я попрошу его принести твою зарядку.

– Кто? А, Илюха! Он был?

– По два раза на дню забегает, – усмехнулся отец. – Верный друг.

«А она – неверная. С кем она сейчас? С Прохором?»

От боли захотелось зажмуриться, но Саша услышал шаги за головой и дернулся, чтобы увидеть: она?! Рука отца удержала его:

– Это медсестра.

– Сейчас доктор придет, – сообщила она, забавно пришептывая. – А еще с его универа звонили…

– Беспокоятся? – обрадовался Антон Вадимович. – Не сказали – сессию продлили?

– Исключили его вроде…

– Что?!

Мама ахнула:

– Не может быть!

– Ну, может, я не поняла чего…

«Кто бы сомневался, – подумал Саша и снова закрыл глаза. Ему никого не хотелось видеть. – Я избил сына ректора на глазах у всего вуза… Не явился на экзамен… Сорвал игру. С чего бы им жалеть меня?»

Его самого удивляло, насколько все это было сейчас неважно, незначительно. Собственное будущее сузилось до контуров тела одной девушки… Если не будет Тины, то и все остальное не имеет значения.

– Она приходила?

– Кто? – Мама снова наклонилась к нему. – О ком ты, сынок?

Он приоткрыл глаза: «Я произнес это вслух?»

– Черт возьми, его исключили! – отец расхаживал по палате, задыхаясь от гнева. – Все пропало! Загубил свой талант из-за этой чертовой игры!

Оттолкнувшись от края больничной койки, Светлана Александровна подскочила к мужу и прошипела:

– Замолчи! Наш мальчик жив – вот что сейчас главное. Остальное будем исправлять потом.

Не ожидавший такого напора, он пристыженно затих, кивнул и вернулся к постели сына. Сел рядом, взял крупную, тяжелую Сашину руку и посмотрел на нее удивленно, будто до сих пор не мог поверить, что его малыш вырос.

– Ничего. Годик отдохнешь. В твоем возрасте это не страшно. Потом страсти улягутся, и восстановишься в вузе.

– Сначала надо восстановиться самому.

– Она приходила?

Саша повторил это уже смелее, все равно мама расслышала, только сделала вид, будто не разобрала его слов. Ее лицо дрогнуло:

– Кто именно? Много девушек приходило…

– Ее ты узнала бы, мам. Она – особенная. Как ты для папы.

* * *

Тина была в ярости.

Таких ошибок она раньше не допускала, как вообще это могло произойти?! Мало того что этот неудачник, Сашка Борисов, пустил под откос собственную карьеру, так еще и ее жизнь попытался сломать – наверняка однажды ночью воспользовался тем, что она в отключке… Другого объяснения беременности Тина не находила.

Разумеется, можно было просто наведаться в женскую консультацию: срок ранний, деньги есть, никаких осложнений возникнуть не могло. Но ей захотелось отомстить… Никто не вправе пользоваться ее телом без позволения! И Борисов должен поплатиться за это. Говорят, он очнулся в своем уме, значит, поймет все, что она скажет. И пусть потом оплакивает своего не родившегося ребенка: Тина даже не сомневалась, что Саша из тех излишне сентиментальных мужчин, которые мечтают о продолжении рода. Как будто это может иметь какое-то значение, когда твоя жизнь кончится. Просто сдохнешь, и все… Чернота. Книги могут остаться. А дети в лучшем случае не плюнут на твою могилу… Нет уж, никаких детей.