Текст книги "Я не чёртик!"

– А ты умеешь порадовать, – заметила Валерия Андреевна, наблюдая за ней. – Не только от собак людей спасаешь, да? Кто же ты такая?

– Я Зинка, – напомнила девочка.

– Зинка-спасительница…

– Просто я не боюсь собак.

– Я тоже. Но к Лорду не полезла бы. Разве что ради Валерки! Но тебе он же не сын.

Зинка фыркнула:

– Точно не сын!

– Мам, Зинка тоже в пятый класс перешла, – сообщил Валера, стягивая кроссовки, наступая носками на пятки.

Зинка и сама обычно делала так же. Но в таком сверкающем доме, белом, как ландыш, и пахнущем похоже, это казалось невозможным… Поэтому она наклонилась и развязала шнурки – так аккуратно, как в жизни не делала. Носки, которые она не выбирала, когда отправлялась гулять, схватила первые попавшиеся, оказались полосатыми. Смешными. И чересчур яркими на светло-сером мраморе. Но Валерия Андреевна уже надорвала пакетик и вытащила светленькие, совсем новые тапочки.

– Держи! Это теперь твои. Ты же будешь еще приходить к нам, правда?

У Зинки прояснилось в душе:

– Спасибо! Я… Да!

– А Розочке ты понравилась! Она не всех принимает с первого раза. Хотите какао? А себе я кофе сварю.

Отказаться Зинка не успела, потому что Валерка уже выпалил:

– Обожаю какао!

– Я знаю… Пойдемте в столовую. – Валерия Андреевна мягко подтолкнула сына, а Зинка с удивлением подумала: «В столовую? А дома нельзя попить? Зачем тогда разувались?»

Но оказалось, что столовой в этом доме называют большую комнату, половину которой занимала белоснежная кухня. Во второй половине стоял у окна овальный и тоже белый обеденный стол с золотистыми завитушками, а в другом углу – черный кожаный диван.

– Посидите пока, – махнула рукой Валерия Андреевна. – В шахматы играешь? Валерка, тащи. И Машу позови.

Зинка заметила, как он весь скривился, но не решилась спросить – кто такая Маша? Может, еще одна собака, раз в этой семье всем дают человеческие имена? «Сейчас сама увижу», – решила она, наблюдая, как Валерия Андреевна насыпает в большие черные бокалы порошок растворимого какао.

– Зина, а что с ногой? – вдруг спросила та. – Я заметила, ты прихрамываешь. Это не Лорд тебя? А то твоим родителям стоит разобраться с его хозяином…

– Не. – Зинка сидела на самом краешке дивана, не решаясь устроиться поудобнее. Она не знала точно, как принято сидеть в таких домах. – Это у меня… травма была. Врачи сказали, что теперь так и буду хромать всю жизнь. Ничего не поделаешь!

Звон ложечки внезапно оборвался. Между диваном и столом было метров пять, не меньше, но Зинка всей кожей ощутила, что взгляд Валерии Андреевны стал другим. К этому было не привыкать: все взрослые начинали жалеть ее, стоило им узнать о болезни. От этого Зинке не становилось легче, но и злости она не испытывала. Ну вот такие они – взрослые! Почему-то им кажется, что ребенок, который чем-то отличается от других, так и ждет жалости.

«Но разве не все мы отличаемся друг от друга? – написала однажды Зинкина бабушка в одном рассказе. – Даже близнецы и то не бывают абсолютно одинаковы. Почему же лишь некоторые отличия считаются вытесняющими человека из числа “нормальных”? И жалость вызывает хромота, а не веснушки? Горб, а не кудри? Они ведь такие же приметы нашей исключительности…»

Эти слова Зинка запомнила на всю жизнь. Впрочем, она и раньше думала так же, только не формулировала так ясно, как бабушка.

– Родовая травма? – уточнила Валерия Андреевна.

Зинка охотно кивнула. Именно так она и отвечала тем, кто решался спросить. А горькую, как отрава, правду хранила в себе и не делилась ни с кем. Только в их семье знали обо всем, и этого было достаточно.

– Диагноз ты вряд ли помнишь, – проговорила Валерия Андреевна, глядя в пространство. Потом нашла взглядом Зинку: – Но это лечится? Операция возможна?

– Нет. Я ж говорю: так и буду хромать…

Зинка не позволяла себе печалиться, рассказывая об этом. Что толку расстраиваться каждый раз? Но Валеркина мама поежилась, и лицо ее приняло такое жалобное выражение, словно это ей предстояло припадать на одну ногу всю оставшуюся жизнь.

– Да ничего страшного, – попыталась утешить ее Зинка. – Я уже привыкла. Даже забываю иногда, что у меня короткая ножка! – и улыбнулась во весь рот, чтобы Валерия Андреевна тоже перестала бояться за нее.

«Надо же, хорошая какая, – подумала Зинка растроганно. – Только увидела меня, а переживает, как за родную».

– Наверное, тебе не стоит гонять с Валеркой, – протягивая сладко пахнущий бокал, заметила Валерия Андреевна. – Он-то не соображает еще, начнет тебя таскать за собой…

– Ой, да я и сама везде таскаюсь! Дома не сижу, – заверила Зинка и с наслаждением сделала большой глоток.

Валерка ворвался в столовую с шахматной доской под мышкой, залпом выпил свое какао и вывалил фигуры на диван.

– Играй белыми, – решил он великодушно.

И Зинка не стала отказываться. Не так уж здорово она играет, чтобы не принять такой подарок. Папа учил ее, но когда это было…

Расставлять фигуры пришлось одной рукой, из второй Зинка не выпускала бокал. Хотелось смаковать какао, отпивая маленькими глоточками. Это ж не холодная вода, которой с жары выпиваешь на одном вдохе целый стакан!

Хищно ухмыльнувшись, Валерка процедил:

– Ты пей, пей. А я пока разгромлю твою белую гвардию.

«Это мы еще посмотрим». – Зинка сделала большой глоток и первый ход.

– А Маша где?

Он оглянулся на маму:

– А? Да она не хочет какао. Не любит же! Ты забываешь каждый раз.

– Я могла бы налить ей сока, – проговорила Валерия Андреевна задумчиво. – Или сделать чаю…

– Ничего она не хочет. – Валерка склонился над доской и сосредоточенно засопел.

А его мама повторила:

– Ничего не хочет. Как обычно.

* * *

Конечно же, Зинка проиграла. Ну еще бы! Этот пацан в лицее учился, в какую-то Вышку собирался поступать, куда ей… Хорошо хоть, Валерка не смотрит на нее, как на букашку, – она замечала такие взгляды у ребят одной ялтинской частной школы. А он хоть и умный, но вполне себе нормальный пацан…

Ее даже развеселило, что Валерка принялся утешать:

– Знаешь, бывает так – партия не складывается. Но это ничего не значит!

– Ой, ну ты что! – Зина расхохоталась, и он тоже с облегчением улыбнулся. – Я вообще нисколько не расстроилась. Подумаешь – шахматы! Футбол я больше люблю.

Он снова удивился, услышав про футбол, и даже не сумел этого скрыть. Только смутился: не обидел? Но Зинка не обижалась. Разве сама она не поразилась бы тому, что девочка, у которой одна нога короче другой, обожает гонять мяч по полю?

«Надо всегда ставить себя на место другого человека и пытаться увидеть ситуацию его глазами, – учила ее мама. – Тогда, возможно, тебе станут понятнее его мысли».

Сама она тоже старалась так делать, только с Зинкиным папой это правило не сработало. Ни одной из них не удавалось предугадывать его мысли. И смотреть его глазами тоже не хотелось. Зинке уж точно… Ей нравилось видеть мир собственными глазами: так он был ярким, разноцветным, добрым. В нем не на кого было обижаться, а уж на Валерку тем более. Подумаешь, не смог скрыть удивления!

– Надо Розочку вывести, – пробормотал он, пытаясь соскользнуть с футбольной темы. – Пойдешь со мной?

– Нет, здесь останусь! – фыркнула Зинка.

– Там уже потеплело. Бросай куртку у нас, в майке не замерзнешь, – распорядился Валерка. – Завтра вообще жара будет…

Зинка снова нацепила куртку на плечики и вернула в большой светлый шкаф. «А у нас все просто на крючках висит…»

– Где ты ее выгуливаешь?

Валерия Андреевна уже поднялась наверх, пока шло шахматное сражение, и, наверное, не слышала, что они собираются гулять. Было неловко уйти, не попрощавшись, но не кричать же на весь дом! И потом все равно придется вернуться за курткой…

Потоптавшись на пороге, Зинка вздохнула и вышла следом за Валерой, которого Розочка уже тянула к ограде. Зинка торопилась за ними изо всех сил, а то Валера еще решит, что она будет тормозить их.

За калиткой собака присела, и Зинка успела догнать их.

– Надо увести ее за территорию, – пробормотал Валерка, поглядывая по сторонам. – У нас тут гадить запрещено. Но Розочке попробуй объясни!

Зина встрепенулась:

– Тогда побежали!

– Нет, – отрезал он. – Собаку надо приучить ходить рядом, а не таскать хозяина за собой.

«Как только что?» – Зинка прикусила губу, чтобы этот вопрос не вырвался. И благодарно улыбнулась Валерке: ясно же – он для нее это делает. А Розочка даже понять не может, с чего это вдруг все изменилось?

Они миновали детский городок в центре поселка, соседствовавший с огороженной спортивной площадкой. И крытый мангал, на котором взрослые по субботам жарили шашлыки. А потом и КПП со шлагбаумом… Из маленького окошка кирпичной будки как всегда выглянула улыбающаяся дежурная, которую все звали просто Наташей:

– Вы одни гулять? Не потеряетесь?

Зинка крикнула через плечо:

– Мы не одни, мы с Розочкой!

А Валерка добавил:

– На Учу!

– Чему ты ее научишь? – не поняла Зинка.

А он вытаращил серые глаза и расхохотался:

– Да не научу! А на речку Учу.

– Речка же Клязьмой называется…

– Это другая. Уча в нее впадает, как раз рядом с нами. Вон там! – Валерка махнул рукой куда-то в сторону. – Но Уча хоть и приток, но ничем не хуже Клязьмы. А местами даже шире. Намного!

Подумав, он добавил:

– Хотя Клязьма тоже хорошая.

За шлагбаумом Валерка отстегнул поводок, и Розочка встряхнулась всем телом, как лошадь, сбросившая седло. Она бежала впереди, но часто оглядывалась на ребят и улыбалась.

– Она знает дорогу к Уче?

Но Валерка ответил вопросом на вопрос:

– Как думаешь, реке бывает обидно, когда другую расхваливают?

– Почему? – не поняла Зинка. – Тебе разве обидно, если кого-то хвалят?

– Ну… да, – признался он и усмехнулся, припомнив что-то.

Она скорчила гримасу:

– Но это же не значит, что у тебя похвалу отобрали! Тот пацан… или девчонка… сами по себе. Они вообще другие! И хвалят их за то, чего у тебя все равно нет. А тебя похвалят за то, чего нет у них.

– А вот если вы оба… Ну, допустим, спортсмены! И боретесь за первое место. Тебе не будет обидно, что не ты победишь?

– Не знаю. Хорошо, что мне ни с кем не придется бороться за первое место!

– Хорошо?! – Он даже остановился. – Ты реально видишь в этом что-то хорошее?

Зинка вспомнила:

– Я освобождена от физкультуры. Говорят, здесь зимой приходится лыжи в школу таскать… Мне не надо будет!

– Ты чокнутая. – Он покачал головой, глядя на нее так завороженно, что Зинка смутилась.

– Далеко еще до реки?

– Да какая там река! Что Уча, что Клязьма – одно название. Так себе ручейки… Обе не стоят Москвы-реки.

Спорить Зинка не стала, даже усмехнуться себе не позволила. Она ведь и сама только-только начала влюбляться в Подмосковье… Но для нее-то этот край стал спасением, а для Валерки – ссылкой. Чего ж удивляться, что он так сопротивляется и запрещает себе полюбить его?

Метнувшись к чужому забору, Розочка, мечтательно улыбаясь, присела в тени фиолетовой сирени.

– У нее были щенки? – спросила Зинка, разглядывая собаку. Как можно понять – молодая она или старая?

Валерка брезгливо передернулся:

– Нет. Она еще ни с кем…

И замялся, не зная, как продолжить. Но Зинка и без слов поняла.

– Значит, молодая? Здорово! Еще долго с тобой будет.

Они улыбнулись разом и заторопились за Розочкой вниз по улочке, закованной в кирпичные и деревянные ограды. Вдоль них расплющенными кляксами стелился колючий можжевельник, прореженный невысокими туями, которые Зинка сначала приняла за кипарисы и обрадовалась.

«А вдруг я больше никогда их не увижу?» – подумала она сразу обо всем: о кипарисах, о море, о Ялте и школьных друзьях.

Они с мамой сбежали, ни с кем не попрощавшись. Зинка потом часто представляла, как Томка с Лилькой пришли утром в школу, а ее парта пуста. Что сказала им Варвара Дмитриевна? С ней-то мама потом созвонилась, и Зинку перевели на дистанционное обучение, чтобы она доучилась последний месяц.

– Грязюка здесь какая, – поморщился Валерка, вернув ее к реальности. – Деревня…

– А я в детстве мечтала поесть слякоть.

– Чего?!

– Слякоть. Она мне казалась такой вкусной.

Остановившись, он уставился на Зинку исподлобья:

– Врешь! Никто не хочет попробовать слякоть.

– А я хотела… Но ты не бойся, я не стала пробовать. Мечта не сбылась!

Валерка фыркнул:

– Ты смешная… Знаешь, кажется я до тебя не видел ни одной девчонки, которая не боялась бы показаться смешной. Все прямо из кожи вон лезут, чтобы выглядеть крутыми! Взрослыми.

– Нам еще всю жизнь взрослыми быть, – напомнила она, едва удерживаясь от того, чтобы, как маленького, взять его за руку. – Представляешь, как надоест? А ничего уже не поделаешь…

* * *

На половине дороги Валерка серьезно спросил:

– Ты покойников не боишься?

– Не знаю, – удивилась Зинка. – Я с ними не общалась. А что?

– Нам мимо кладбища идти.

– А! – Она рассмеялась: – Там же они не бродят, чего бояться? Лежат себе.

– А ночью не струсишь?

Она задумалась:

– Ночью, может, и струшу… Я никогда ночью не выходила из дома. Только один раз…

«Нет! – испугалась она. – Незачем ему это знать».

Но Валерка спросил:

– Когда?

Не уловил того, как она оборвала себя. А Зинка надеялась, что не спросит, ведь ей не хотелось врать ему. Она и не стала. Просто ответила совсем коротко:

– Когда мы уезжали из Крыма.

И этого оказалось достаточно! Может, Валерка был не таким уж любопытным? Или все-таки почувствовал, как не хочется ей вспоминать ту ночь?

– А в Крыму растут сосны? – спросил он вместо этого. – Мы обычно отдыхаем в Испании, у нас там апартаменты. И перед окном растет итальянская сосна. Они не такие, как наши. Папа говорит – разлапистые. По ним удобнее лазить.

– Что такое апартаменты?

Мальчик покосился на нее с недоверием:

– Ты никогда не жила в апартаментах? Ну это как бы квартира в отеле. Там своя кухня, кабинет, спальни, ванная, само собой.

– Мы же не такие богатые, как вы, – без сожаления заметила Зинка. – И потом: зачем нам Испания, когда мы в Ялте жили? Лучше нашего города все равно нет.

– Ну не знаю, – отозвался он туманно. – Я люблю Испанию.

– Ты же Москву любишь!

– А любить то и другое нельзя, что ли?

– Можно. – Зинка улыбнулась. – И Подмосковье полюбишь.

Валерка презрительно фыркнул:

– С чего это?

– Так у тебя же здесь теперь друг есть! Я.

На ходу повернув голову, он посмотрел на нее с недоумением. И вдруг рассмеялся!

«Он здесь приживется, – с облегчением подумала Зинка. – Все будет хорошо!»

Они уже поравнялись с черной оградой кладбища, где были похоронены жители села Светлое. Зинкин взгляд скользил по деревянным крестам, голубым металлическим памятникам, слегка проржавевшим на углах, мраморным плитам. Ей понравилось, что люди и после смерти сохраняли свои семьи: вон Голубятниковых человек шесть в одной оградке, а через несколько шагов еще «поселение» их родственников, а потом еще… Другие фамилии тоже повторялись, но Зинке понравились Голубятниковы. Николай, Евдокия, Аркадий, Клавдия… Ей представилось, какими они были светлыми людьми, стремившимися к небу. И, как настоящие голуби, держались дружной стайкой, поэтому даже смерть не смогла разлучить их…

– Наши предки, – неожиданно сказал Валерка и храбро взялся за кладбищенскую ограду.

– Кто? – не поняла Зинка.

Он мотнул головой:

– Вот они. Я же тоже Голубятников.

– Да ладно?!

– А что такого?

Уставившись на него, она несколько секунд осваивалась с тем, что глубокая старина, оказывается, не такая уж и глубокая… До сих пор Зинке не встречались люди, для которых история и жизнь были так плотно переплетены.

– Понятно, почему твоего папу сюда тянуло. А чего тогда мама не хотела сюда переезжать? Для вас же это как… родовое гнездо, да?

– Так это же папина родня. А у мамы все сплошь москвичи. Не знаю, с какого века. Ей страшно было в деревню ехать.

– Ну, Простор – это же не совсем деревня. Коттеджный поселок.

Валерка кивнул:

– Все равно из развлечений одна природа…

– Так это же здорово! – воскликнула Зинка.

Неожиданно Валерка спросил:

– А ты почему так странно разговариваешь?

– Как? – не поняла Зинка.

– Нараспев как-то…

Никогда она этого не замечала за собой. Ей всегда казалось, что разговаривает она нормально, как все… Но, может, это в Ялте?

И точно привет с родного берега вдруг мелькнуло под ногами…

– Ой, смотри!

Она легко наклонилась и выпрямилась. На ее ладони лежал белый камешек с небольшой дыркой. Зинка улыбалась ему, как старому знакомому:

– У нас такие называют «куриный бог».

– У нас? – повторил Валерка с недоумением. – Ты же сказала, что насовсем переехала. Значит, теперь «у нас» – это здесь.

Она кивнула, почувствовав, как сдавило сердце.

– Я еще не привыкла, – призналась она. – Давай так: и для тебя, и для меня «у нас» – это здесь. Возьмешь камень?

– Это мне? – удивился Валерка и, повертев камень, солидно произнес: – Хорошая вещь. А почему – куриный бог?

– Он оберегает животных и дома от злых сил, – вспомнилось Зинке.

Валерка фыркнул:

– Я не животное и не дом!

– Но у тебя есть животное и дом, – нашлась она.

– Логично, – заметил он, подумав. – Значит, это для Розочки?

– Чтобы с ней ничего не случилось…

Он испуганно оборвал:

– С ней и так ничего не случится!

– Конечно! Она же с тобой.

Улыбнувшись, Валерка отвел глаза:

– Теперь – с нами.

Река Уча струилась под невысоким обрывчиком, поросшим семейками берез. Плакучие ветви, как длинные волосы, свисали до самой травы, и в другое время Зинке непременно захотелось бы примерить их, чтобы зеленые пряди сплелись с ее черными кудряшками… Но девочка бросилась к высоченной, крепкой сосне:

– Смотри какая!

И прижала ладони к сухой, шершавой коре, нагретой солнцем. В такие мгновения ей казалось, что это не чешуйки шуршат, а дерево что-то шепчет, только слушать его надо пальцами.

– И я рада познакомиться, – шепнула она в ответ. – Я буду часто к тебе приходить! Можно на тебя забраться?

Сосна не возражала – ладони девочки впитали ласковую вибрацию. Вот только нижние ветки ее хоть и росли невысоко над землей, но Зинке до них было не дотянуться.

– Ты собралась на нее залезть?! – ужаснулся Валерка. – Ну ты безбашенная… А если навернешься?

– Не-не, у меня получится, – заверила Зинка. – Я дома… То есть в Крыму постоянно по деревьям лазила.

Нахмурившись, он проворчал:

– Детство какое-то…

– А мы кто? В двадцать лет мне уже не захочется на сосну лезть! Надо ловить момент… Только меня подсадить надо. Поможешь? А ты выше меня – если подпрыгнешь, то зацепишься за нижнюю ветку. И ногами по стволу… Знаешь как?

Валерка пожал плечами:

– Видел…

– У тебя получится! Ты же качаешься, да? Вон у тебя плечи какие…

И она с уважением потрогала его бицепс: с такими не рождаются.

– Есть маленько, – смутился он. – Ладно, давай попробуем.

До верхушки сосны они не добрались, ветки там были совсем тонкие. Но и с середины все было отлично видно. Особенно Розочку, взвывавшую под деревом.

Валера прикрикнул:

– Да тихо ты! Мертвого разбудишь.

– Вот уж не надо, – пробормотала Зинка.

Какими хорошими Голубятниковы ни были, но раз уж умерли, пусть себе в могилах лежат. Будить их незачем.

И Розочка, видно, согласилась с этим – выть перестала. Но поднявшись на задние лапы, поскребла кору. Зинка задумалась: дереву стало больно или ему показалось, что его легонько почесали? Это же приятно!

От Розочки ее мысли перескочили к загадочной Маше, которая так и не показалась, пока они были в доме. Кто она вообще?

– Как бы сестра, – неохотно пояснил Валерка.

– Что значит – как бы?!

– У нас папа общий. А мамы разные.

– А ее мама где? Тоже с вами живет?

Валерка так дернулся, что ухватился за ветку, чтобы не свалиться:

– Еще не хватало!

– А как же… без мамы?

Он процедил сквозь зубы:

– Машка такая противная, что даже мать от нее отказалась. Нам подкинула.

Такого злого взгляда Зинка у него еще не замечала… Ей даже захотелось зажмуриться, но было страшновато свалиться с дерева.

– Она тебя намного старше?

– Прям! Младше почти на год.

У Зинки совсем все перепуталось в мыслях: она уже решила, что Валерия Андреевна – вторая жена его отца, а Маша – дочь от первого брака. Но если она младше… Как это вообще может быть?!

– Ну спроси уже, – буркнул он и, оторвав двойную хвоинку, уколол свою руку. – Давай я сразу объясню, и ты больше никогда об этом не заговаривай!

– Давай, – с готовностью согласилась Зинка. – А ты о моей ноге.

– Когда мама ждала меня… Ну то есть была беременной…

– Да я поняла!

– Так вот, – Валерка вздохнул, – папа как раз встретил эту Лидию. Он к ней не уходил, и мама вообще была – ни сном ни духом! Короче, осенью я родился, а весной – Машка.

Зинке захотелось зажмуриться: иногда это помогало найти нужные слова. Как оправдать его отца, чтобы сам Валерка в это поверил? Она искала единственную верную фразу и не могла найти. Только пробормотала:

– Взрослые часто творят что хотят. А нам потом расхлебывать…

Валерка угрюмо кивнул:

– Мы о Машке целых девять лет даже не подозревали! А потом ее мать замуж собралась за иностранца какого-то… Поняла, видно, что мой папа никогда не уйдет от нас.

У Зинки от жалости защемило сердце:

– А Машку иностранец не захотел брать?

– На фига она ему? Ты еще не знаешь, какая она вредная! А эта Лидия папе пригрозила, что, если он Машку не возьмет, она ее в детдом сдаст. Но папу это особо не расстроило… А мама вступилась. Зачем, спрашивается?! Чужого ребенка ей жалко стало, а меня нет. Теперь мне эту дуру терпеть приходится. Раньше хоть в разных школах учились, она же наш лицей не потянула. Куда ей с одним граммом мозга… А здесь нас еще и в один класс отдали! Прикинь, никуда от нее не деться – и дома, и в школе рядом.

«Он не сказал “вместе”, – отметила Зинка. – Значит, действительно этого не чувствует…»

– Твоя мама – очень добрый человек, – заметила она. – Другая женщина еще и папу твоего выгнала бы вместе с этой Машкой! А она нянчится с ней…

Валерка шмыгнул носом:

– Ну да. Мама такая.

– А я, если честно, думала, что богатые все злые…

– А мы богатые? – удивился он.

– Ну да! Вон какой у вас дом – весь в мраморе и золоте.

– Золото ж не настоящее!

– Все равно красиво.

– Красиво, – согласился Валера. – Но не так уж дорого. Наверное…

Он зачем-то протянул Зинке двойную иголочку, и она машинально взяла ее. Легонько покалывая, прошлась «ножками» по руке, понимая, что тянет время. Но то, как внезапно Валерка обрушил на нее семейную тайну, требовало времени, чтобы переварить, как говорила Зинка. Ее мама сказала бы: «Осмыслить…»

Нет, она понимала, почему он решил сразу раскрыть карты! Не сегодня так завтра она встретится с Машей, и лучше уж знать заранее – вопросов задавать не стоит. Но и настраиваться против нее Зинка не собиралась. Не то чтобы она не доверяла Валерке, но ей уже приходилось видеть братьев и сестер, которые терпеть не могли друг друга! А по отдельности с каждым из них вполне можно было иметь дело. Так что Зинке не хотелось становиться врагом девочки, которую еще в глаза не видела.

Больше всего она боялась, как бы Валерка не ляпнул чего-нибудь вроде: «Или я, или Машка!» Тогда действительно пришлось бы выбирать. На всякий случай Зина решила, что выбрала бы его, ведь они уже подружились, а друзьями не разбрасываются. Тем более других у нее тут и не было.

– Знаешь что, – произнесла она негромко, – бабушка говорит: в чужих семейных делах сам чёрт ногу сломит… В смысле, что не надо совать нос, куда не следует. Я и не буду. Ты – хороший пацан, и мне этого достаточно.

Ответить Валерка не успел: подул такой ветер, что мир качнулся у Зинки перед глазами. Будто рябь по воде прошла…

А в следующий миг они услышали тонкий крик. Он прозвучал коротко и как-то странно, будто вырвался лишь на секунду. Только откуда? И кто кричал?

Резко выпрямившись, Валерка быстро огляделся, как часовой на вышке. А чем сосна хуже? Но Розочка, хоть и оставалась внизу, первой определила, откуда донесся крик. У Зинки заколотилось сердце, когда она увидела, как золотистое пятно метнулось к реке.

– Роза! – завопил Валерка. – Ко мне! Розочка!

А Зинка кричать не стала, она же не хозяйка этой собаке, с чего та вдруг станет слушаться?

Валера уже спускался с сосны, чуть ли не перескакивая с ветки на ветку, и Зинка замерла, прильнув к стволу: «Только бы не упал… Только бы удержался».

Лишь когда он спрыгнул на землю, она перевела дух и сама поползла вниз, намертво цепляясь пальцами за каждую ветку. С ее ногой не хватало еще и рухнуть с высоты… Так можно и в инвалидной коляске остаться, а этого не очень-то хотелось. Но дерево точно примагничивало девочку: она ни разу не оступилась, и сухой хруст, грозивший падением, так и не раздался.

И все равно дышать по-человечески Зинка смогла, только ступив на траву… Подбежав за Валеркой к самому краю невысокого обрывчика, она быстро оглядела реку, и сердце ее холодно замерло.

– Вон! – Зинка вскинула руку. – Это она!

– Вижу, – процедил он.

Метрах в двадцати от них, ниже по течению, собака уже плыла к берегу. Она что-то тащила в зубах, и оно было живым – извивалось и пищало. Не сказав ни слова, Валерка бросился на помощь своей собаке, а Зинка помчалась за ним. Слетев вниз, они сразу почувствовали: хоть воздух и прогрелся, вода еще ледяная – ноги промокли мгновенно. Но им было не до этого, ведь оба разглядели, что Розочка вытаскивает из реки…

– Это же ребенок! – ахнула Зинка.

И Валерка откликнулся эхом:

– Ребенок…

Оцепенел он лишь на секунду, а потом подхватил малыша, живого и верещащего, прижал его к себе.

«Вот зря у них куртку оставила! – сморщилась Зинка. – Завернуть бы его».

– Бежим! – выкрикнула она. – Моя мама поможет.

Сначала она даже не ощущала холода, так бурлил в крови испуг. Но когда они помчались назад, к поселку, ее всю сковало, будто льдом, и зубы застучали так громко, что Валерка остановился:

– Эй, ты не заболеешь?

– Плевать! – выкрикнула Зинка, убегая вперед.

То ли от холода, то ли от испуга в ноге кололо так остро, будто что-то готово было сломаться. Но Зинка приказала себе терпеть.

«Нечего одеяло перетягивать», – говорил ей папа, когда она была маленькой и начинала хныкать, отвлекая на себя внимание. А он, уставший после работы, хотел, чтобы жена занималась им… С тех пор Зинка и усвоила, что боль лучше терпеть молча – всегда рядом может найтись человек, которому еще больнее.

Розочка неслась рядом с ней. От воды шерсть ее потемнела и обвисла, хоть собака и встряхнулась уже несколько раз, от души разметав брызги. Теперь она виделась Зинке совсем другой: не дурашливой псиной, улыбающейся каждому встречному, а настоящей героиней, спасающей малышей. Насчет взрослых она не была уверена, хотя ее маму Розочке точно хватило бы сил вытащить из воды.

«Нет-нет, – торопливо произнесла девочка про себя. – Мама никогда не окажется в реке. Да она плавает, как дельфин! Сама спасет кого хочешь… Только бы она была дома!»

И мама не подвела. Даже дверь оказалась открыта, как Зинка и надеялась. Они запирали ее только на ночь, ведь поселок был огорожен и охранялся. А соседей разве стоит бояться?

– Живем как при коммунизме! – Ее бабушка почему-то усмехалась, произнося эти слова. – Жаль, мой красавец недолго здесь пожил…

Зинка не сразу сообразила, что «красавец» – это дедушка, который на фотографиях казался похожим на Шрека – толстым и лысым. Неужели бабушке он виделся другим?

Взлетев на высокое, из семи ступенек, крыльцо, Зинка распахнула дверь и мотнула головой:

– Заноси!

Розочка застенчиво остановилась внизу, но девочка махнула ей рукой:

– Заходи давай! Тебе тоже надо погреться.

И ворвавшись за ними следом, закричала во все горло:

– Мама! Иди скорей!

Лестница ожила быстрыми шагами – мама бежала со второго этажа. Ее смуглое лицо показалось Зинке побелевшим, и девочка затараторила, чтобы успокоить маму:

– Нет-нет! Все хорошо. Мы спасли его. Розочка спасла.

– Господи, кого?! – Губы у мамы тоже побледнели и еле шевелились.

Валерка выступил вперед:

– Вот. Малыш чуть не утонул. Моя собака его вытащила. Здрасте…

Едва кивнув, мама осторожно приняла ребенка и быстро побежала с ним наверх. С лестницы донесся ее голос, уже вернувший силу:

– Быстро напейтесь горячего чая! Малышу и собаке подогрейте молока. Только немного, чтобы теплое было!

– Она знает, что делать? – пробормотал Валерка.

Зинка снисходительно улыбнулась:

– Еще бы ей не знать. Она же врач. Терапевт.

– О! Тогда все в порядке, – окончательно успокоился он и посмотрел вниз. – Чем лапы протереть?

– Тебе или собаке? – хихикнула Зинка.

* * *

«А солнце опять проснулось раньше меня… И что ты думаешь? Его снова кто-то перетащил на другую сторону луга! Хоть всю ночь не спи, чтобы заметить, кто же таким занимается?

И тут я прямо подпрыгнул, вспомнив, как просыпался ночью. Какой-то скрип меня разбудил. Очень противный и громкий, я прямо чуть не оглох… Но это он таким показался потому, что я еще не проснулся. А потом я разобрал, что это вовсе не скрип, а песня. Странная, конечно…

– Дрр-дрр-дрр!

Но если прислушаться – а я прислушался! – то начинаешь понимать, о чем она:

 
Любовь моя, приди скорей!
Зову тебя среди полей,
Ищу тебя в густых лугах,
Я по тебе вздыхаю: “Ах!”
Зову… Уж близится рассвет.
Тебя, любимая, все нет…
 

Эти слова окутали меня грустью. И до того мне жалко стало певца, который так тоскует, что я сразу же уснул…

А утром вспомнил про него и спросил у мамы:

– Кто это пел ночью?

Она в этот момент червячка из земли тянула, но от удивления клюв раскрыла. И червяк тут же просочился назад в дырочку, а мама уставилась на меня. Глаза не круглые, как у нас, птенчиков, а вытянутые, очень красивые. Но от удивления они округлились.

– Ты слышал?

– И запомнил! – похвастался я.

Только спеть у меня не получилось, голоса не хватило. А мама сказала:

– Это пел взрослый коростель. Тебе эта песня в будущем пригодится, когда вырастешь и начнешь искать себе пару.

– А он нашел? – спросил я про коростеля.

Мама почему-то отозвалась не сразу, и я уже чуть не забыл, о чем спросил. В этот момент мимо меня такой вкусный жук пробегал, что я сразу же есть захотел. И проглотил его! Позавтракал.

И тут мама говорит:

– Нашел. И не один раз. Этот коростель – твой папа.

– Как папа?! – Я так и сел на сухую кочку. – Так он тебя звал? А почему ты не пошла? Он же так страдает…

Но мама гордо вытянула шею:

– Когда-то он и мне эту песню пел. Но сейчас не меня звал… У коростелей так принято: пока одна самка высиживает яйца, самец начинает искать новую пару. Я осталась с вами, моими малышами, а папа…»

Наверное, бабушка читала бы и дальше, но Зинкина мама вдруг встала и вышла из комнаты. Так быстро, будто еле сдерживалась, – то ли расхохотаться собиралась, то ли расплакаться…

Зинку это не особенно удивило. И почему сказка такой грустной сложилась, она тоже понимала и вопросов не задавала.

– Эта тема закрыта, – объявила им бабушка, когда они только приехали к ней.